Тайна двух шкатулок

Глава первая

На горище было очень пыльно. Липкая паутина так и норовила вцепиться в Галинкины длинные волосы: «Вот ещё, вычёсывай её потом целый час, а то глядишь и больше. Девчонка подняла с пола палку, валявшуюся там со времён царя Гороха и начала размахивать ею из стороны в сторону, расчищая себе дорогу к старому, заваленному книгами, игрушками и какими-то бесформенными вещами комоду.
В горищенское маленькое оконце заглядывал ленивый солнечный лучик. Он перепрыгивал с места на место, освещая весёлый танец крохотных пылинок. Пахло как-то странно, но приятно, и тут Галинка заметила большие увесистые пучки трав заботливо развешенные на вбитые в горищенскую балку толстые, длинные гвозди. Тонкий запах исходил от этих пучков и пробуждал в девчоночьей голове яркие воспоминания раннего детства.
Дорога к заветному комоду была расчищена, вместе с паутиной были сбиты палкой несколько ароматных пучков и теперь, когда на них наступала маленькая ножка, обутая в балетки — раздавался приятный хруст давно пересохшей травы. Тонкий, с небольшой горбинкой нос, вместе с пылью улавливай ещё более острый запах до боли знакомой травы, но вот название её вспомнить совершенно не удавалось.
Приложив немало силёнок, удалось приподнять крышку комода вместе с наваленными на неё вещами. Поднимая много пыли, вещи стали падать вниз, а крышка, страшно скрипя, становилась всё легче и легче и наконец-то откинулась до самого конца, замерев на месте. Комод до верха был забит каким-то хламом: яркими металлическими баночками из-под чая, печенья, конфет, обувными картонными коробками, старыми пластмассовыми куклами в ярких разноцветных платьях и плюшевыми мягкими игрушками, которые сиротливо поглядывали из комода своими пуговичными глазками.

Девочка начала торопливо выбрасывать из комода все эти сокровища, нисколько не заботясь о том, что некоторые коробки, ударяясь о слегу, со звоном раскрывались. Всё содержимое тут же вываливалось из них, поднимая вверх облака пыли. «Где же, где же она? Если здесь её не будет, тогда и не знаю, где ещё искать?» Старая деревянная искусно резанная шкатулка была особой гордостью её бабушки. Гладенькая и столь тщательно отшлифованная человеческими руками, она всегда издавала необыкновенный аромат. «Это оттого, что сделана она из особой породы дерева», — говорила бабушка. Содержимое этой шкатулки никогда и никому не было ведомо. Она закрывалась на маленький золотистый ключик, который всегда хранился в верхнем ящике бабушкиного стола. Все знали, где лежит этот ключик, но тайно им воспользоваться никто не решался. Сейчас Галинку совершенно не волновало содержимое шкатулки, наверняка какая-нибудь ерунда. Ей нужно было найти её саму, и именно за этим она приехала сегодня в старый, заброшенный дачный домик, куда после смерти бабушки вот уже два года никто не приезжал.

Вчера вечером несколько счастливых первокурсников с лечебного факультета, где им выпало счастье учиться ближайшие шесть лет, решили отпраздновать начало учёбы. Собирались посидеть в кафешке, а тут лопоухий весельчак Колька Гуров предложил поехать в его загородный дом, расположенный на самой опушке леса. Все поддержали предложение. Ещё бы: намечались шашлыки и песни у костра.
Колькин дом походил на теремок. Весь резной, выкрашенный яркими красками, он казался сказочным и совершенно не настоящим. Девчонки и мальчишки замерли у крылечка и раскрыв рты, с изумлением рассматривали небывалую по их временам красоту постройки. «Ушкин, — к Коле с первого дня вступительных экзаменов прицепилось это смешное прозвище. — И что это за музей такой?»  Все наперебой начали задавать ему этот вопрос. «Расслабьтесь, други мои, это дом моего деда, завещанный после его смерти, между прочим — мне». Парнишка распахнул настежь дверь, и в чистый, уютный домик ворвался шумный народ, громко топая и звонко смеясь.

Мебель в доме была необычной: все стулья, столы, шкафчики и диванчики были ручной работы — деревянные, резные, никогда не знавшие краски, они издавали тонкий, очень знакомый Галинке аромат. В посудном шкафу за стеклянной дверцей между хрустальными рюмками и стаканами стояла шкатулка, которая показалась девочке очень знакомой. «Можно посмотреть?» «Что? Эту коробенцию? Да смотри!» «Знаешь, а у моей бабушки была точно такая же». «Неааа, не может быть…таких шкатулок больше нет. Это мой дед сам вырезал, ещё в юности. Сколько себя помню, столько и эту штуковину…»
Вечеринка удалась. Шашлыки были вкуснейшими. Пели до хрипоты, танцевали до упаду. Колька во всю «приударял» за Галинкой, все понимали, что он к ней явно неравнодушен, но делали вид, что ничего не замечают, стараясь ненароком оставить их наедине. Галя думала почему-то только о бабушкиной шкатулке, в её тонкие ноздри впился тонкий, сладкий аромат «ушкинского» дома со всем его скарбом и той, унаследованной от деда коробенции. «Поеду на бабулину дачу и отыщу… » — подумала она, и, вздохнув с облегчением, побежала к костру.

Шкатулка отыскалась на самом дне комода. Она была точной копией той, Колькиной. Галинка очень внимательно рассмотрела её: каждый завиток, бугорок, линии и впадины повторялись точь-в-точь. Да и не могла девочка ошибиться, память цепко удерживала воспоминания детских восторгов, связанных с этой вещицей. Ключик предусмотрительно был вставлен в замочную скважинку, словно был специально там оставлен для неё, для Галинки. Замочек легко щёлкнул, и крышечка приоткрылась, в шкатулке лежала тетрадь в мягкой, кожаной обложке бордового цвета на ней золотыми тиснёными буквами было написано: «Дневник капитана». Странно, подумала девушка и раскрыла тетрадь на первой попавшейся странице:
«Мой малыш, здравствуй! Я вижу тебя и слышу, я целую твои ручки, твои ножки… Ты пришёл в этот мир. Мы теперь навсегда вместе…». Очень мелким, красивым, ровным бабушкиным почерком в верхнем правом углу страницы, были написаны эти строки. Галинка задумчиво перелистнула ещё несколько страниц… Все они были испещрены бабушкиным почерком. Как интересно. Наверное, бабулин дневник. Обязательно прочитаю.

Глава вторая

Дома, забравшись с ногами в любимое кожаное кресло, Галя открыла тетрадь на первой странице:
«Привет, тетрадь. А у меня сегодня деньварень… Не знаю, двенадцать лет это много или мало, радоваться или огорчаться? Кажется, что я живу уже сто лет, но мне отчего-то очень весело по этому поводу. В гости приехал дядя Вася, мамин родной брат, он капитан дальнего плавания. Страшно подумать, представляешь, он был в таких странах, видел столько городов и вообще, столько всего разного, что у меня только от одной мысли об этом начинает сильно биться сердце. А если бы и мне довелось всё это увидеть собственными глазами? Ой, нет, я бы просто умерла от счастья! И, знаешь, он подарил мне тебя… Да, да, тебя, тет-ра-доч-ка. Такой красивой тетради у меня ещё никогда не было. Будем дружить? Станем подружками навсегда, хорошо?»

«Серёжка в меня влюбился. Он пялится на меня все уроки подряд. Сегодня даже ВерПална сделала ему замечание, сказала: Дырку на Любочке протрёшь глазами. Мне так стыдно стало, хоть под парту залезай, потому что все рассмеялись, а он и глазом не моргнул, как смотрел, так и смотрит дальше…»

«Серёжка каждое утро ждёт меня на углу и как только я подхожу к нему, он тут же забирает у меня портфель и молча несёт его в школу. Ничего не говорит. Просто идёт следом и несёт мой портфель. Пыхтит так важно. А мне его жалко, тяжело же, наверное, два портфеля тащить, пыталась у него отнять — не отдаёт. Вот и пусть, раз такой упрямый…»

«Сегодня Ирка Никифорова мне подножку поставила. В школьном тамбуре было темно, я её сразу не заметила. Упала, коленку разбила, кровь хлестала вовсю. Пришлось хромать к школьной медсестре, она мне освобождение от уроков выписала. Я никому не рассказала, что это Ирка была. Все в классе знают — она в Серёжку с первого класса влюблена. Поэтому меня ненавидит. А что я могу сделать? Я же его не заставляю за мной по пятам ходить? Да и не нужен он мне совсем. Хочешь признаюсь тебе по секрету? Я не собираюсь вообще ни в кого влюбляться! Ни-ког-да! Честное слово!»

«Отец опять домой пришёл пьяный вдрабадан. Ругался на маму. Кастрюлю с супом на пол сбросил. Деньги требовал, которые вчера дал ей на покупку сапог для меня. Кричал, что я и так обойдусь, а его кореша ждут под калиткой, им выпить не на что… Мама швырнула ему деньги в лицо. Будет теперь плакать всю ночь. Я суп разлитый убрала и тоже плакала потихонечку, чтобы она не услышала. И зачем с ним живёт? Не понимаю… Прощайте сапоги… Прости, что пишу тебе об этом. Мне не сапог не купленных жалко, нет, да чёрт с ними. Меня жизнь такая достала уже…»

«Я их терпеть не могу. Их — своих родителей… Один вечно пьяный, другая — вечно злая, как тысяча чертей. Меня разорвать готова на мелкие кусочки. Во всех бедах я виновата. Хочу дяде Васе письмо написать, рассказать о нашей жизни. Только вот адреса его у меня нет, не писать же на деревню дедушке, как Ванька Жуков. Тоже жизнь у него была горькая. Я читала и плакала, так мальчишку жалко. Мне, наверное, легче. У меня хоть Серёжка есть, который меня любит. Мне сегодня тринадцать исполнилось. Все забыли, а он мне ромашки принёс рано-рано утром, открыл калитку и положил на будку Пиратки. Я в окошко видела. Пиратка Серёжку любит, всегда хвостом машет, когда его видит, хотя он у нас очень злющий пёс!..»!

«Серёжка с Димкой сегодня подрались. Мне девчонки в классе сказали, что из-за меня. Димка теперь тоже на углу меня каждое утро встречает, но стоит чуть поодаль. А потом тащится за нами следом, куда мы, туда и он. А сегодня раньше Серёжки пришёл и занял его место, вот и вышла у них драка. Только побил Серёжа Димку и тот с разбитым носом домой убежал, у самого тоже синяк был под глазом о-го-го! Я когда увидела, сердце так и ёкнуло. Подумала, что отец его лупит…»

«Сбежали сегодня в кино всем классом. Вот дураки. ВерПална была с заплаканными глазами с утра. Ей на пенсию скоро выходить. А тут такой инцидентик. Мне лично стыдно было очень. Да и фильм был ерундовый. Серёжка, правда, весь фильм меня за руку держал, только когда свет загорелся, сразу отпустил. Но Никифорова всё равно заметила. Всю дорогу потом язвила. И в кого она такая! Родители у неё нормальные. Отец совсем не пьёт, машину „Волга“ купил, в школу Ирку всегда привозит, хотя ей идти-то всего два квартала». Ответь мне, тетрадка, подружка моя, почему всё так несправедливо в жизни? Я своего отца просто ненавижу. Знаешь, сегодня хотела его убить. Вернулась домой из школы, а он сидит за столом пьяный вдрабадан, воспитывать меня стал, кричать, что я отца уважать обязана. Всё, что не прикажет — исполнять должна. Потом уронил голову на руки и захрапел, а мне захотелось взять со стола бутылку и изо всех сил по голове его шандарахнуть. Взяла уже, замахнулась, только жалко его стало. Когда не пьёт — золотой мужик, все соседи так говорят! Только всё равно его ненавижу! И замуж никогда не пойду. Чтобы каждый день вот такое? Не хочу».

«Завтра экзамены. Сдадим и всё — восьмилетка позади. Многие одноклассники уходят учиться профессии: кто в техникумы, кто в ПТУ. Я буду десятилетку заканчивать. Люблю учиться, мне учителя пророчат отличный аттестат. Мы с Сергеем вместе к экзаменам готовились. Он молодец, старался очень. Все билеты выучил. Я за него не боюсь. Сдаст экзамены хорошо, я уверена. Ему очень нужно. Родители его в техникум определяют, чтобы штаны зря не просиживал. А у него вчера слёзы на глазах выступили, когда мы с ним билеты по математике повторяли: «Как ты без меня в школу теперь ходить будешь? Я в другой город уезжаю. У тётки жить буду». Сказал и отвернулся. Полчаса в окно смотрел и всё билет наизусть «шпарил».

«Серёжка пишет письма мне каждый день. Бывает и по два письма сразу приходит. Почтальонка тётка Тамара, как увидит меня кричит: «Танцуй, невеста, твой ухажер опять тебе весточку прислал. Нашла тоже мне невесту. Он мой друг, может быть, даже лучший. И всё. Я же слово себе дала, что никогда не влюблюсь! И собираюсь его сдержать».

Галинка оторвалась от чтения и взглянула на часы. Было далеко за полночь. Завтра в институт на занятия. Первой пары нет, но выспаться всё равно необходимо. Она долго не могла заснуть и всё представляла свою бабулю маленькой девочкой, которая горько плачет по ночам, ворочалась с боку на бок, тяжело вздыхала и наконец провалилась в глубокий, здоровый сон молоденькой девушки, которая пытаясь осмыслить и осознать прочитанные ею строки не находила себе места.

Глава третья

Николай явно был влюблён. «Может, в 3D на новенькое заглянем?»  «Нет, Коля, прости, мне сегодня некогда совершенно. У меня другое мероприятие». «Театр? Симфонический концерт? Поэтические встречи?» «Почти угадал. Встреча с родимым словом. Такое чтиво — не могу оторваться!» «Я следующий на очереди!» «А вот это вряд ли!» Галинка кокетливо на него взглянула и побежала к подъехавшей к остановке маршрутке. Он крикнул ей вслед: «Шкатулку, шкатулку отыскала?» Девушка взмахнула рукой, то ли да, то ли нет и захлопнула за собой дверь. Про шкатулку она забыла. Теперь её занимало совершенно другое событие. Прочитанные строки из бабушкиного дневника, весь день держали её в напряжении, мысли не отпускали ни на минуту. Казалось, что это она, Галинка, там, в том далёком и таком непонятном для неё времени получает письма от Серёжи и сердце бешено бьётся в груди в предвкушении тёплых, и таких желанных слов…
Забравшись с ногами в своё любимое кресло и положив бабушкин дневник на колени, Галинка зажмурила глаза, а потом широко их распахнув резко открыла тетрадь в заложенном закладкой месте.

«Девчонки бегают вечерами на танцы. Меня с собой приглашают. Не хочется мне. Что там делать? Они себе кавалеров отыскивают. А мне кавалеры ни к чему. Одна морока с ними. Мне учиться нужно. Я хочу быть учительницей, как ВерПална. На днях ходили к ней в гости нашей инициативной группой. Торт купили, цветы. Она так обрадовалась, не знала куда нас посадить, чем угостить, как будто мы за этим пришли. Соскучились мы по ней. А, мне, если, совсем откровенно, так её просто не хватает. Я её люблю всей душой. Так мне кажется. Всё время думаю, что именно такой любовь и бывает. ВерПална у меня про Серёжку спрашивала, постеснялась я ей сказать, что он мне уже пятьсот писем прислал, сказала ей просто, что у него всё в порядке. Она улыбнулась и так ласково на меня посмотрела, как только один Серёжка и смотрит на меня всегда».

«Страшно подумать, мне сегодня семнадцать стукнуло. На будке пираткиной с утра огромный букет ромашек обнаружила, неужели Серёжа приезжал? И не зашёл? Нет, быть этого не может. Но, букет от него — это точно знаю, чувствую я его присутствие где-то рядом, как это происходит, и сама не понимаю. Отец ещё со вчерашнего вечера „дочины именины“ отмечать начал. Сильно гордится, что дочь школу с медалью закончила. На каждом шагу об этом рассказывает. Вот какой он отец правильный, как дочь свою воспитал. Мозги мол, у неё батины, такая же башковитая. А мать, даже и не поздравила, только губы крепко сжала: „Медаль, так медаль.“ — и пошла в огород огурцы поливать. Осталась лежать бархатная коробочка на столе, как ненужная вещь, рядом с недоеденной отцом коркой хлеба, которой он торопливо закусил стакан своего пойла. Знаешь, обидно до слёз».

«Первый день учёбы в педагогическом. Я выбрала биологический факультет. Буду детей в школе биологии обучать. Мой самый любимый предмет. Интересно, увлекательно. Мечты сбываются. Я очень счастлива!»

«Прости, мне весь учебный год писать не хотелось. Времени свободного не было ни минутки. Отец сильно заболел. Инфаркт у него случился, чуть не умер. Теперь не пьёт совсем. Мать расцвела, помолодела. Сегодня пела в огороде, первый раз её голос слышала. Красивый, нежный: «Ой, цветёт калина в поле у ручья, парня молодого полюбила я…» И так выводит душевно, так звонко, что и у меня сердечко затрепетало. Серёженька мой свой техникум закончил с отличием, теперь на юрфак в университет документы подал. Мы с ним, как только нам по восемнадцать стукнет решили пожениться. Любим мы друг друга до безумия. Он, когда целует меня, я просто чувств лишаюсь и, если бы он в этот миг не обнимал меня крепко своими сильными руками я бы точно к ногам его свалилась, как подкошенная. Помню, помню, подружка, что клялась ни-ког-да не влюбляться. Да, влюбилась! Такое счастье у меня случилось».

«Серёженькины родители против нашей с ним женитьбы. Ни в какую и всё! Ему учиться нужно, говорят, а не пелёнки стирать по ночам. Сережа на них сильно обиделся. Сказал, что отныне у него нет родителей. Так его отец с матерью к моим приходили, о чём они там разговаривали — не знаю. Но только и мои заявили: пойдёшь против нашей воли — проклянём! И пусть! Мы всё равно с Серёжей уже заявление подали и как только распишемся, сразу от родителей уйдём. Сами жить будем, я перейду на заочное отделение, буду работать, мне ВерПална сказала, что поможет в школу устроиться, в продлёнку. Серёженька тоже хотел перейти на заочное, но его тогда сразу в армию заберут и ладно бы куда-нибудь здесь в Союзе, но так могут же и заграницу, таких, как он, с образованием, пусть и техническим, сразу в Польшу или Германию „забривают“, мне следом не поехать. А нам друг без друга никак нельзя, умрём мы с ним друг без друга сразу. И он это понимает, и я».

«Квартирку мы сняли на самой окраине нашего городка. Махонькая такая „времяночка“ с кухонькой-прихожей, мы сами в ней ремонт сделали: всё выкрасили, выбелили. Хозяйка нам мебель свою старую отдала: кровать двуспальную металлическую с большими такими хромированными шарами на спинках, этажерку, плетённую из лозы, два венских стула, маленький столик и огромный массивный буфет с толстыми резными стёклами, который занимает почти всё место в нашей комнатке. Иногда мне кажется, что он живой и смотрит на нас своими резными глазищами по-доброму и любит нас по-своему, по-буфетному искренне и преданно».

«Что такое любовь? Это всё! Это Вселенная! Это небо! Это солнце! Это звёзды! Это мой Серёженька и это — я! Наша близость с мужем раскрасила наши чувства в такие яркие цвета, о которых мы даже и не подозревали. Но, не это для нас главное! Мы не можем существовать друг без друга, дышать, смотреть, разговаривать… Серёженька говорит, что когда я беру его просто за руку, он испытывает что-то наподобие электрического тока, пропущенного через него и сердце у него начинает вырываться из груди, а когда он видит меня, идущую ему навстречу, ему кажется, что у него вырастают крылья за спиной и стоит ему ими только взмахнуть, как он тут же взлетит. Мы так с ним счастливы, наша жизнь похожа на волшебный сон, я боюсь однажды проснуться».

«Не писала. Прости. Я о тебе не забыла. Я просто очень счастлива! Знаешь, мне кажется порой, что такой любви на свете не бывает и что мы с ним пришельцы из другого мира. Я люблю его! Я его люблю! Он мой навсегда!»

«Муж нашей квартирной хозяйки предложил Серёже работу. Он резчик по дереву и ему нужен помощник. Все вечера и выходные дни у Серёженьки теперь заняты, он что-то там пилит, строгает, вырезает. Увлечён по-настоящему. Хозяйкин муж Виктор Гаврилович очень его хвалит, говорит, что Серёжа настоящий художник и даже не художник — нет, а волшебник, он умеет разговаривать с деревом, понимает его язык и слышит стук его сердца. Меня это не удивляет. Серёженька, он такой! Он самый лучший!»

«Серёженька зарабатывает деньги совсем не маленькие и решил строить дом, чтобы в нём жили наши будущие дети и внуки. Он хочет построить сказочный теремок, сделать его своими руками. Всё будет замечательно! Мы с ним обязательно справимся со всеми трудностями. Хотя, знаешь, нам совсем и не трудно. Нам хорошо! Ура! Да, здравствует любовь! Веришь или нет, но я счастлива так, что и сама в это не могу поверить!»

«У нас будет ребёнок! Когда я сказала об этом Серёженьке, он подхватил меня на руки и стал кружить, кружить без конца. «У нас будет доченька, доченька, доченька, такая же нежная, как ты, такая же красивая, как ты и я буду любить её так же безумно, как тебя!» «Нет, нет, любимый, у нас будет сын и вы с ним оба будете любить и оберегать меня. «Я рассмеялась и спрыгнула на землю. «Ах, так? Значит у нас будут и дочь, и сын! Сразу, одновременно! Близняшки!»

«Никакого токсикоза, лишнего веса и прочей ерунды со мной не происходит. Всё хорошо. Живота ещё совсем не видно. Но, я кажусь себе такой большой, пышной, тяжелой. И пусть — у меня в животе растёт чудо! Там новый мир, там вселенская любовь, там моя частичка и частичка моего Серёженьки превращаются в единое целое, и наша любовь будет жить вечно, ей не будет конца, потому что она бессмертна».

«Я плачу. Горько. Серёженька сегодня пришёл домой пьяный. Целовал мне руки, просил прощения, клялся, что больше в рот не возьмёт ни капли. Я ответила, что, если ещё хотя бы раз… тут же от него уйду. Знаю, что без него умру. Но лучше умереть. Не хочу, чтобы мой ребёнок ненавидел своего отца, так как я ненавидела своего».

Глава четвёртая

«Я от него ушла. ВерПална меня приютила. Проплакали с ней обе весь вечер. Мне кажется, что у меня умерла душа. Её словно во мне нет и жива я ещё только за счёт растущей во мне жизни. Мой малыш толкается, ворочается, беспокоится. Ему плохо. Наверное, он тоже плачет. Подруга, ты не знаешь, что будет дальше? Прощай на всякий случай…»

«Димка Петренко к ВерПалне частенько заходит, сегодня чай пили все вместе, вспоминали школьные годы. Я диплом защитила. Серёжа тоже должен был защищаться. Он ни разу не приходил, говорят, пьёт, как ненормальный и плачет целыми днями в пьяном угаре. Больно ему, что любовь свою потерял. Петренко пришёл с цветами. Огромный букет красных роз. А я их не люблю. Мне ромашки любы. И Петренко я не люблю. Он мне сегодня предложение сделал. «Вы же, — говорит, — с Сергеем развелись официально? Только у ребёнка обязательно должен отец быть. Как это из роддома его никто не будет забирать?“ А мне всё равно. У меня душа умерла. Я просто притворяюсь живой ради своего ребёнка, чтобы родить и воспитать его. Петренко хочет отцом быть? Пусть будет Петренко».

«Мой малыш, здравствуй! Я вижу тебя и слышу, целую твои ручки, твои ножки… Ты пришёл в этот мир. Мы теперь навсегда вместе…»

«Забирать из роддома нас с Васенькой пришли оба: Серёжа трезвый, красивый с букетом ромашек и Дима с цветами, тортом, шарами… А мне всё равно. Меня же нет в этом мире. Я просто притворяюсь живой…»

«Димкины родители оказались ничего себе… Квартиру нам оставили, а сами к бабушке перебрались. Говорят, что давно собирались, да Диму им оставить было не на кого. Это хорошо, что так всё сложилось, не для меня, нет — для него. Увидели бы они, что спим мы в разных комнатах, наверняка переживали. Они очень сына любят, живут только для него и ради него. Короче, модель семьи совсем не похожа на семью моих предков. Мой отец опять запил. Месяцами из запоя выйти не может. Потому, что дочь у него непутёвая, гулящая. Бегает от мужа к мужу… Обидно очень. Димка пытался с ним поговорить, да слушать его никто не желает».

«Смотрю вечерами на Димку и не понимаю, зачем ему всё это нужно: и погуляет с Васенькой во дворе, и пелёнки все перегладит, и ужин обязательно приготовит. И всё молча, ни слова мне не говорит, только спросит: «Что купить сегодня?» И всё. А мне ничего не надо. Меня-то нет. Нет меня…»

«Сегодня днём кто-то позвонил в дверь, открываю — никого. Свёрток на пороге лежит, ленточкой белой перевязанный крест-накрест и ромашка вставлена. Руки сами подняли, развязали, раскрыли, а там шкатулка деревянная, резная, красоты необыкновенной. Мечтала я о такой вещице в той, другой жизни, когда была ещё живой. А теперь зачем она мне? Я её тебе, моя тетрадочка-подруженька подарю, живи в ней, пусть она будет твоим домом».

«Забыла написать, что в шкатулке письмо от Серёжи лежало, я не буду тебе его содержание передавать, просто положу его в потайное местечко. Кнопочку под замочком вправо сдвигаешь и дно шкатулки вверх поднимается — двойное оно. Вот там я это письмо и оставлю».

Глава пятая

Галинка отложила в сторонку бабушкин дневник, взглянула на часы. Скоро утро. Спать не хотелось. Присутствовало незримое ощущение сопричастности к великому таинству. Бабушка всегда была весёлой, жизнерадостной и красивой, когда дедушка Дима заболел, она самоотверженно выхаживала его на старенькой даче, травы в лесу собирала, отвары какие-то сложные для него готовила. Книги ему читала вечерами у камина, в любое время года они любили сидеть только там. Ни на веранде, ни в уютной, миленькой спаленке, а только там — у камина, где на каминной полке стояло множество фотографий в красивых, деревянных резных рамочках, которые не купишь в магазине. Откуда они появлялись на даче, Галинка никогда не задумывалась. Она взяла в руки шкатулку, вдохнула полной грудью её тонкий аромат и сдвинула кнопочку вправо. Дно совершенно бесшумно и очень легко стало подниматься вверх, поднявшись до самого конца, оно просто выпало из шкатулки, словно кто-то невидимый вытолкнул его изнутри. В пожелтевшем от времени конверте, на таком же пожелтевшем двойном тетрадном листе, крупным, размашистым почерком было что-то написано. Нет, решила Галинка, я прочитаю его завтра. Она легко соскочила со своего насиженного места, сладко потянулась и побежала в ванную. Рассвет торопливо врывался в наступивший день и солнце в небе улыбалось, протягивая земле навстречу свои горячие лучи.

Письмо Сергея:
«Любимая!

Горячее сердце в моей груди состоит из двух половинок: одна половинка это рай, в нём живёт воспоминание о нашей любви, вторая половинка — это ад, там будет жить моё будущее…
Понимаю, что я не достоин твоей любви и что сам, собственными руками уничтожил счастье всей моей жизни.
Я полюбил тебя семилетним мальчишкой. Думаю, мало кто мне поверит. Все скажут, что так не бывает. Маленькая, худенькая девочка с огромным белым бантом на голове стояла впереди меня, и я понимал, что лучше этой девчонки нет никого на свете. Наверное, это дар Небес, когда вот так — сразу понимаешь, что любишь и любишь навсегда. Если бы ты знала, как сильно страдал я в разлуке, сколько глупых, бестолковых ночей я провёл, пялясь в небо на звёзды, словно искал поддержки в этих сияющих над головой магических точках, которые дарили мне надежду на счастливое будущее…
Когда наши души слились, я был на седьмом небе от счастья, жадно глотал воздух, которым дышали твои нежные уста, мне хотелось целовать их бесконечно, хотелось ни на единый миг не выпускать тебя из своих объятий.
Как могло случиться такое, что попал я под влияние чар «змия зелёного», не могу понять до сих пор. Я же знал, как ты ненавидишь пьянчуг, как отравлено твоё сердце этим ядом, которым было наполнено твоё детство. Я понимаю, что не заслуживаю твоей любви, твоего прощения, но надежда не покидает меня. Горькими, одинокими ночами я вырезал эту шкатулку для тебя, она не простая: — кнопочку под замочком вправо сдвигаешь и дно шкатулки вверх поднимается — двойное оно. А там на самом её дне спрятана моя любовь, которой не будет конца никогда. Даже если меня не станет на этом свете, любовь моя останется и будет лежать на дне этой шкатулки и только когда ты возьмёшь её в свои руки и поселишь в своём сердце, она поменяет место жительства.
Бессонными ночами думаю о тебе и о Васеньке. Больно мне осознавать, что мой сын называет папой другого, но я признаю, что тот другой гораздо более меня достоин этого звания. Я хочу, чтобы ты была счастлива. И если Дмитрий смог тебя такой сделать, я буду испытывать к нему огромную благодарность. Отныне все, кто любят тебя, будут любимы и мною тоже.
Прости за боль, которую я тебе причинил. Люблю. Серёжа.
P. S. Любушка, я ухожу в армию. Буду служить офицером на Севере…»

Галинка прочитала письмо несколько раз, сердце её бешено колотилось в груди. Она давно уже поняла, что отец её папы Васи не дед Дима, а другой — Серёжа. По странному стечению обстоятельств, он ещё и дедушка Николая. А Коля бесконечно нравится Гале, такой милый и очень дорогой для неё. Теперь всё встало на свои места, Коля — её двоюродный брат, вероятно, это зов крови, это он, этот мистический зов, так манит девичье сердце. А «Ушкин» ничего не знает об этом семейном секрете. Галинка задумалась… Нет, она не имеет права открывать чужие тайны…

Коля не давал ей прохода, везде и всюду он поджидал Галинку и совершенно не скрывал не от неё, не от окружающих свои пылающие чувства. «Может прогуляемся вечерком?» — вопросительно заглядывал он в глаза своему обожаемому объекту Галя держала оборону и делала вид, что Николай ей абсолютно не интересен, а он совершенно ничего не понимал и откровенно страдал.
Неделя была трудной. Галя ничего не успевала. Учёба в медицинском — это вам не прогулка вдоль набережной. В заветной шкатулке её ожидали другие семейные тайны и девушке не терпелось окунуться в их глубины, но времени свободного не хватало, едва коснувшись головой подушки, она тут же засыпала и видела удивительные, очень красивые сны: снились бабуля и дед, папа и Николай.
Воскресный день начинался с громкого телефонного звонка, просыпаться не хотелось, Галя мечтала отоспаться и на зов поющего телефона не спешила отозваться. Раздался призывный, дребезжащий звук скайпа. «Да кому же так не терпится?» — с раздражением подумала девчонка. Она неохотно и взглянула на экран своего ноутбука.
На экране мелькало «Вызывает «Ушкин»… «А вот и фигушки, отвечать не буду». — Галя решила весь воскресный день потратить на прочтение бабушкиного дневника.

«Всё в жизни очень сложно. Я оживаю понемножечку, Дима такой светлый и тёплый, такой нежный и заботливый, моя душа радуется его присутствию. Смогу ли я полюбить ещё раз? Не знаю».

«Прошло десять лет. Писать в дневник все прошедшие годы не хотелось совершенно. Жизнь идёт своим чередом. Вот и славно. Васеньке исполнилось двенадцать, и я вспомнила, что и мне было ровно двенадцать, когда мне посчастливилось получить в дар эту тетрадочку. Память детства всегда очень яркая, она непременно возвращает нас в прошлое в самые непредсказуемые моменты.

«Сегодня со мной произошло невероятное событие. Я возвращалась из салона красоты, на перекрёстке светофор не работал и образовалась пробка. Сигналя и нервничая, я пыталась повернуть направо и вдруг мне буквально под колёса бросилась девчушка лет десяти-девяти отроду. Вернее, сначала яркий зелёно-красный мяч, а потом этот рыжий, с двумя толстыми косичками бесёнок. Моё сердце чуть не выпрыгнуло из груди. Но бесёнок, ловко увернувшись и крепко прижав к себе мяч, изо всех ног удирал во двор пятиэтажки, где жила Вера Павловна. «Непременно нужно заглянуть к своей учительнице, месяцев шесть не виделись, да и не созванивались с ней давно, как она там, моя дорогая оптимистка», — подумала я и припарковалась в знакомом с детства дворе на освободившемся секунду назад месте. Дверь мне открыла рыжая бестия и увидев меня очень стушевалась. Убегая с мячом, она, обернувшись, показала мне язык и теперь вероятно испугалась, что я жажду возмездия. Вера Павловна обрадовалась очень, так, как умеет радоваться только одна она. «Любочка, Любочка, ты всё хорошеешь с каждым днём. — она обняла меня и позвала бесёнка. — знакомься, это тоже Любочка, и она дочь Серёжи. Он помчался в магазин покупать для меня новый холодильник, а это чудо оставил со мной, чтобы меня развлекала. Она добросовестно развлекала: пела, танцевала, стихи читала наизусть, а потом гимнастическое упражнение с мячом показывала, а мяч выпрыгнул из рук и прямёхонько на балкон, а с балкона прыг и во двор. Так этот «ураган» — она ласково посмотрела на девчонку, — мгновенно следом понёсся».
«Так вот, значит, кому мы обязаны нашей встрече. — Я пнула мяч носком своей туфельки и громко рассмеялась».
«Любочка, как я рада слышать твой звонкий смех. Я за последние годы совершенно забыла, как звенят эти серебряные колокольчики, — рассмеялась в ответ Вера Павловна».
Моя дорогая учительница рассказала, что Серёжа всего пару месяцев назад вернулся в наш город с девятилетней дочерью на руках, сказал, что мать девочки трагически погибла в автокатастрофе семь лет назад. Больше ни слова, ни как жил, ни, чем занимался. «Купил загородный дом и занимается строительством. Молчаливый, с очень грустными глазами, из него каждое слово приходится буквально клещами вытаскивать, — на прощание сказала Вера Павловна.
Значит, Серёжа сумел полюбить ещё раз. И ещё раз пережил трагедию любви. Прекрасно, что осталась дочь. Но, несомненно, жизнь его не балует. Бедный мой Серёжа. Люблю ли я его до сих пор? Наверное, люблю. Хочу ли увидеть? Нет. Не хочу.

«Сегодня Василёк наш пригласил на ужин свою подругу. Сказал накануне: «Мама, папа, хочу вас с таким чудом познакомить, уверен вы будете ею очарованы». Я с ужином расстаралась, по-моему, превзошла себя саму, наша квартира утопала в тонких, изысканных ароматах. В назначенный час дверь распахнулась и перед нами с Димой предстало Васенькино сокровище. «Знакомьтесь, родители, это — Любочка — он с восторгом посмотрел на рыжеволосую, стройную красавицу. — Правда здорово, что у неё и у нашей мамы одно имя?» Моё сердце остановилось. Перед нами стояла Серёжина дочь, длинные, кудрявые, рыжие локоны спадали с её узеньких плеч, а огромные зелёные глаза сверкали, как у кошки. Я растерялась. Не знала, что и сказать. Как всегда, выручил Дима. Он весь вечер шутил, раздаривая дамам комплименты и был совершенно в ударе.
Ночью у нас с Димой состоялся весьма непростой разговор. Я рассказала ему о том, что Люба Серёжина дочь. Мой дорогой муж был шокирован и молча, уставившись в одну точку, просидел почти до утра на кухне. Потом решительно встал и сказал: «Надеюсь, что их отношения не успели ещё зайти далеко. Мы обязаны их прекратить. Понимаешь? Обязаны. Это же инцест».
Я всё понимаю, но как не нанести своему ребёнку травму на всю жизнь? Как, не открывая тайны его рождения, помешать его отношениям с Серёжиной дочерью, с его родной сестрой? Боже мой! Судьба нам мстит, а может преподаёт свои бесценные уроки…?

«Решено отправить Васю в Англию на стажировку в компанию Рейна Стивенсона — отца студенческого друга Димы. Каким образом Диме удалось заключить этот договор, мне не известно. Все договорённости были заключены в считанные дни. Вася давно мечтал об этом и с лёгкостью согласился, но всё же выразил надежду и Любочку взять с собой тоже. В этом ему было отказано тут же и наотрез, да и времени уже не оставалось. Билеты были куплены на вечер, багаж собран. Отец строго сказал: „Любит — подождёт.“ А Вася не привык прекословить отцу».

Больше в бабушкином дневнике не было ни единой записи…
Галинка отложила тетрадь в сторонку и задумалась. Жила она себе, жила целых семнадцать лет на этом свете и знать ничего не знала о том, какие страсти кипели в их семье, какие чувства бурлили в родных и таких любимых сердцах. «Значит, отец всё-таки разлюбил Любочку и полюбил маму», — подумала она с радостью, которую всё же омрачала какая-то неведомая горчинка. То, что её родители любили друг друга, не вызывало у нее ни малейшего сомнения. Они были счастливы и наслаждались обществом друг друга, это было видно любому и каждому, кто имел хотя бы малейшее отношение к их семейству. Но и в том, что у бабушки с дедом были очень тёплые и искренние отношения Галя тоже никогда не сомневалась, они очень дорожили каждой минутой, прожитой вместе, особенно последние годы. Бабушка пережила деда всего на три месяца, никто не сомневался, что она ушла следом от тоски. «Какая же всё-таки эта жизнь загадочная», — с грустью подумала девчушка и горько заплакала. Она ничего не понимала, она страдала, её душа стонала и кричала во весь голос от боли…

Глава шестая

Прошло пять лет. Учёба подходила к концу. Галине нравилась будущая профессия, и она собиралась обязательно стать известным детским врачом. Педиатрия серьёзно увлекала старательную девушку, все годы учёбы она самоотверженно отдавалась в руки науки. Всем окружающим казалось, что Галину в этой жизни больше ничего и не интересует и между собой называли её ласково «сладким сухариком». Она была дивно хороша, необыкновенно умна и очень отзывчива, но наотрез отказывалась посещать клубы, развлекательные мероприятия и, самое главное, отвечать на настойчивые ухаживания молодых людей, которые стайками крутились возле неё. Рыжий и лопоухий Коля Гуров за эти годы очень возмужал и окреп, превратившись в изысканного сердцееда. О, сколько нежных девичьих сердец замирали при виде его зелёных сверкающих глаз, которые по-прежнему смотрели только в одном направлении. Как-то года два тому назад, Галинка уже решилась открыть ему семейную тайну и раз и навсегда прекратить его и свои муки. Но в последний момент передумала и вместо назначенного Николаю свидания пошла на бабулину могилу, где и просидела почти до ночи.
Галинка часто думала и о ней, и о дедушке Серёже, о котором ей хотелось узнать как можно больше. Николай редко и очень неохотно рассказывал о своём деде, говорил, что он был редчайшим затворником. Последние годы своей жизни он читал лекции в университете, который когда-то заочно окончил, но так ни с кем из своих коллег-преподавателей близко и не сошёлся. Маму Николая, рыжеволосую Любовь Сергеевну, Галинке тоже довелось увидеть несколько раз, она была очень красивой и жизнерадостной. Девушка, увидав её, всё же ревниво подумала: «А моя мама красивей». Но тут же устыдилась своих мыслей: «Она же моя родная тётя, хотя и не знает об этом. А я сравнивать с мамой её вздумала».
Предки укатили в Лондон на юбилей Стивенсонов, которые приходились Галиной маме дальними родственниками. В своё время они сыграли не последнюю роль в судьбе Галинкиных родителей и были друзьями их семьи. Галя затосковала и, купив в цветочном магазине огромный букет ромашек, отправилась на кладбище навестить бабушкину могилку. Она неторопливо шла по чистенькой кладбищенской дорожке, такой тишины и покоя, как здесь она не чувствовала нигде и никогда. Казалось, что ветер не раскачивал макушки деревьев, а пел дивную колыбельную песню, а птицы подпевали ему так нежно и возвышенно, что их тонкие голоса совершенно не могли нарушить вековую тишину, лишь украшали её волшебными звуками. Галина вновь и вновь возвращалась мысленно к тем далёким и необыкновенным событиям из жизни своих близких, последние пять лет они не отпускали её ни на мгновенье. Занятая своими мыслями, она не замечала никого и ничего вокруг, не слышала торопливых шагов, которые ускоряли свой темп, в надежде догнать девушку. «Галинка, да притормози же немного, — вдруг отчётливо услышала она голос Гурова. — Вот ведь шустрая, минут десять следом мчусь. Еле-еле догнал, — рассмеялся молодой человек и взял Галю под руку». «Какая оригинальная встреча, — улыбнулась в ответ девушка, заметив в другой руке своего спутника точно такой же, как и у неё, огромный букет ромашек». Николай, проследив её взгляд, пояснил: «К деду иду на могилу, снился он мне ночью, просил непременно сегодня навестить его. А ромашки дед всю жизнь боготворил. В жизни я не встречал такой маниакальной привязанности к цветам».
Галя остановилась, с огромным теплом во взгляде посмотрела на Колю. «Какой же он хороший, — подумала она. — Мой замечательный брат. Нет. Мой любимый брат». И прижалась щекой к его плечу. Николай растерялся от такой неожиданно нахлынувшей на «сладкого сухарика» нежности и расценил это по-своему, пытаясь поцеловать девушку в губы.
«А вот и могила моей бабушки, — сказала девушка, ловко увернувшись от поцелуя».
Галинка подошла к гранитной плите и положила на неё букет ромашек. Ромашки зашевелили головками, отвечая на игривые заигрывания ветра и тут же в воздухе появился тонкий ромашковый аромат, пахло любовью. Да, да, любовью. Галя теперь точно знала, что так пахнет любовь — настоящая, высокая, неповторимая.
Коля разделил свой букет пополам и одну из частей положил рядом с Галинкиным букетом.
«Так будет правильно. — сказал он задумчиво, внимательно читая надпись на памятнике. — Знаешь, а мой дед умер в тот же день, что и твоя бабушка. Ничего себе, совпадение. Просто мистика какая-то. Да и могила его здесь, совсем рядом. Пойдём со мной». Он взял Галю крепко за руку и буквально потащил вперёд.
Молодые люди молча стояли у чёрного гранитного памятника. Искусно нанесённый на камень талантливой рукой портрет Колиного и Галиного деда, улыбался им едва уловимой улыбкой.
«Ну, здравствуй, дед!» — едва шевеля губами, произнесла Галинка. Коля услышал и вопросительно посмотрел на девушку.
«Знаешь, а ведь нам пора объясниться. Место, правда, не совсем подходящее. Только так дальше не может продолжаться. Я скоро сойду с ума от любви, а ты так и будешь сторониться меня. Предлагаю немедленно отправиться в мой загородный дом и там расставить все точки над i. — решительно заявил молодой человек.
Галинка подумала: «Да, пора ему всё рассказать. Обретя в моём лице сестру, он не очень будет разочарован».

Колин серебристый «Ниссан» затормозил у хорошо знакомого Галинке сказочного домика.
«Прошу Вас, Ваше Высочество. — Сделав реверанс и низко склонившись, Николай распахнул перед девушкой входную дверь. Все стены комнаты, в которую они вошли, были увешаны Галинкиными фотографиями: и идет она, и бежит она, и стоит она. И улыбается, и смеётся, и грустная, и задумчивая, и даже заплаканная. «Это когда? — подумала она, нахмурив лоб. — А, впрочем, совершенно не важно».
«Что предпочитаешь? Кофе? Сок? Или что покрепче?» — Коля поспешил на кухню.
Галя открыла дверцу заветного шкафчика и достала оттуда шкатулку. «Кнопочку под замочком вправо сдвигаешь и дно шкатулки вверх поднимается — двойное оно». Вспомнила она выдержку из дедова письма и решительно сдвинула кнопочку. Дно поднялось и плавно выкатилось из шкатулки, а там под ним лежала чёрно-белая фотография — старая, затёртая: молодая красивая бабушка Люба в объятиях сияющего красавца. Галя улыбнулась: «Так вот ты каким был в юности, мой дорогой дед. «Под фотографией лежал конверт, девушка заглянула внутрь и увидела, исписанные знакомым почерком деда Сергея, листы бумаги. «Имею ли право?» — на мгновение задумалась Галинка и принялась читать.
«Любимая моя Любушка, моя девочка несравненная, моя женщина неповторимая, моя бабушка славная и вечно желанная, ты никогда не прочтёшь эти строки, да и никто, наверное, никогда их не прочитает. Я знаю, что тебя на этом свете больше нет, ты ушла светлой дорогой в Рай. Твоя душа пришла ко мне и крепко обнялась с моей, она попрощалась и, омытая моими горькими слезами, отправилась туда, где её ждала другая преданная и высокая любовь. Удивительная штука жизнь.
Всю жизнь тебя любили двое мужчин, два вечных соперника, два безумца, готовые за тобой в огонь и в воду, готовые за тобой и в рай, и в ад. Мне очень жаль, что ты так и не узнала, о том, что я был верен тебе до последнего вздоха и больше никогда в своей жизни не прикоснулся ни к одному женскому телу. Тайну рождения моей дочурки Любочки я не раскрыл никому, и она скорей всего навсегда уйдёт вместе со мной в иной мир.
Когда там, на далёком Севере в воинской части, куда я отправился служить, у меня появился друг, старший лейтенант Санька Огурцов, я немного оттаял душой. Я стал частым гостем в гостеприимном доме Саньки и его жены Верочки. Они были славными ребятами, очень жизнерадостными и весёлыми, ждали рождения сына и имя заготовили только для мальчика. Когда на свет появилась девчушка, они растерялись и предложили мне придумать имя для своей дочурки. Какое имя мог предложить я? Конечно же — Любочка. Она стала моей крестницей. Боже мой, как я любил её, словно в этом маленьком, нежном тельце жила твоя частица.
Два года спустя, возвращаясь из отпуска домой в часть, мои друзья попали в автомобильную катастрофу и погибли на месте. Только маленькая Любочка, самым непостижимым образом, осталась жива и здорова. Так у меня появилась доченька, маленькая рыжеволосая красавица, моё Сокровище, моё Солнце…
Любимая, я чувствую, что сегодня моя душа присоединится к твоей, моё сердце отказывается биться без твоего, моя душа не может жить без твоей. Вот такая загадочная эта любовь! Вот такой немыслимой силой обладает она!»

Когда Николай с подносом в руках вошёл в комнату, по щекам Галинки катились крупные слёзы.
«Боже мой, любимая, что случилось? Ты пожалела, что приехала сюда? Я тебя обидел?»
«Нет! Нет! Нет! Просто я люблю тебя! Очень! Я хочу быть твоей женой! Навсегда! И ещё, ты должен узнать тайну двух шкатулок. Но это позже, позже…» — прошептала Галинка, сливаясь в поцелуе с любимым.
©