ТРОЕ
В начале света под старой вежей
Сидели трое, друг другу внемля.
Делили на три слова и земли,
Глотали воду и воздух свежий.
Поодаль копья точил Георгий,
Поил дракона вином плодовым.
Тащили бабы мужей в подолах —
Сгодятся после для месс и оргий.
Направо, к лесу, стекали жизни
Туда, где правда сильнее смерти.
Дрожало в небе отцово сердце,
На светлый подвиг толкая «слизней».
Под белым снегом пшеница прела,
Кричали дети, съезжая с горки.
Цвели кроваво кнуты для порки:
«Отдай нам, Маша, сыновье тело!»
Ревела Маша, роняя мирру,
Несла маслины святым пророкам…
Сидели трое к народу Богом.
Быть может, всуе явившись миру?
ВРЕМЯ ХЛЕБА
Ты наелся? Крошишь пиццу.
Плохо людям, птицам горше.
Я порву себя, где тоньше,
И тогда родятся птицы
Из небесной половины.
Из другой родятся змеи,
Ими я проникну в землю.
Сброшу кожу там, где дремлет,
Танец юной Саломеи
Ослепительно невинной!
Слово снова пустит корни,
Изовьются строки танцем,
Жизнь твоя застынет глянцем,
В тонкой линии на горле,
Обозначенной пунктиром.
Для тебя готово блюдо —
От птенцов за пиццу плата.
Было бренно, станет свято!
В каждой крошке зреет чудо,
Чтобы царствовать над миром.
Наступает время хлеба
Для героев и поэтов,
Время подлинных рассветов,
От земли летящих в небо,
Торжествующих над смогом.
Откровение — за счастье,
За любовь — одну страницу!
Ты сегодня крошишь пиццу,
Я делю себя на части —
Два пути с одним итогом!
ОН – ЛЮБОВЬ
Бог не терпит валяться весной в снегу,
До рассвета он снег языком слизал.
Я убит, я плыву по людским слезам
Вроде старой кастрюли с мясным рагу.
Мимо совести нации в кислых щах,
Мимо школы приветствия «Хайль и ко»,
Мимо скромного кербера — Ха-Ти-Ко,
Мимо старого страха в свой новый страх.
Я ломлюсь в городскую людскую грусть,
Я кричу в неё: «Зажило. Мне не лги».
Разлетаются пули во тьме легки,
Будто бабочки, каждая в чью-то грудь.
Под растерянной памятью тень в окне.
Разбиваются мысли о взгляд: «Забыт?»
Я давлюсь, запивая капелью спирт,
Я домой прорываюсь к тебе — жене.
В белой роще, у нашей с тобой ольхи,
Где слетают куплеты на струны строк,
Ловит совесть на истину хитрый бог,
Просто так отпуская на свет грехи.
У него каламбурами полон рот,
Он любого заварит в обед и съест,
Что земля для него? Шестипалый крест
На одной из пробитых насквозь аорт.
Он — любовь, он забрал спелый дождь из …бря,
И последнюю ночь — соловьиный пух,
Мы теперь существуем в одном из двух,
Мне случилось начаться внутри тебя.
Он — любовь, по судьбе полоснул ножом,
Чтобы снова свести нас. Кольцо надень.
По Арбату в развалку шагает день,
День отдельный от вечности, день — пижон.
За тобой! Не отдам никому. Держись!
«Мы, приходим из праха, уходим в прах».
Бог – любовь, он слепой неразрывный страх
За мгновение смерти, в которой жизнь.
В САМЫЙ РАЗ
Для войны провожала Родина,
Вслед печально ключами звякала.
— То, что в жизни тобою пройдено,
Порастает пустыми злаками.
Мне из них — ни хлебов, ни шанежек!
Разобьётся о голод армия.
Для тебя придорожный камешек —
Полстакана да стойка барная.
В белом поле твои товарищи —
Верстовые столбы для памяти.
Где твоё родовое капище?
Где твои вековые наледи,
Языки под земными плахами,
Наднебесные взгляды-выстрелы?
Всё, что в жизни тобою вспахано,
Безответной любовью выспело.
Города, пересадки, станции,
От потерь до потерь — околицей.
— Можно быть черепахой в панцире,
Но под панцирем тоже колется.
Чёрт-те с кем, на забытой пристани,
Разбазаривал дни бездарно я,
Чтобы рифмами, снами, мыслями
Золотая питалась армия.
Там с такими, как я, скитальцами,
Разделяли мы жизнь по-честному:
Принимая, встречали танцами,
Провожая, крестили песнями.
Безответные стали верными,
Бесполезные стали звёздными
В тесноте, за тройными стенами,
За бесценными сердцу вёснами.
Где разлукой любовь воссоздана
До последнего стона, выплеска…
«Не такой ты,- кивнула Родина,-
В самый раз «не такой» для Витебска».
ВИЗАНТИЯ
Он готовит чертовски смачно,
Ароматами плавит ноздри,
Шутит он о хазарах остро,
Головой задевая мачты.
Пьёт горячий (покрепче) кофе,
Смотрит, будто стреляет в тире.
Он зовёт тебя Византией:
Утону мол в твоей «любофи».
Мол, сорвусь со стены и — мордой,
Красотой обожгусь вовеки.
«Раньше видел ты свет сквозь веки,
Свет, по нашему, третьесортный.
Да куда нам с эдемским садом?
(Отбивные вон, с пылу с жару)
Это, брат, тебе не хазары,
Сдохнешь заживо, ляжем рядом.
Жизнь ясна, если смерти густо,
Идеально чиста у гроба!
Не любил так и, слышь, не пробуй,
Есть мужские похлеще чувства.
Не за то мы судьбой платили,
День за днём проходя сквозь сито.
Жаль из дома тебя, паразита,
Отпускать к твоей Византии.
Не спасу, не осудишь строго
Опосля, как сойдёшь в граните?
От земного я, брат, хранитель,
Византия, она — от Бога.
Бог же вертит и так, и эдак,
Режиссирует, морда рыбья…»
Он плюёт, поправляя крылья,
Мой далёкий славянский предок.
Он взлетает, упёртый рогом,
Вечный бой для него — порядок,
И сверкают двенадцать радуг
Над ведущей к тебе дорогой.
УСТАЛОСТЬ
Усталость обварилась в кипятке,
От сердца отслоилась пузырями.
Взрываясь, матерясь и изнуряя,
Шёл новый день с молвой накоротке.
Хлестало солнце кожаным лучом,
Сбивая капли медные на паперть.
Финал не поздно было бы поправить,
Но зал ревел, сюжетом обольщён.
И я оставил так, как написал,
До запятой себя рассеял в зале.
А после по центральному сказали
О том, что богом проклят старый зал.
Что мой спектакль, не шествие картин,
А подлинная жизнь в четыре акта,
Где старость умирает от инфаркта,
Где молодость сгорает до седин.
Когда пришли за автором с утра,
Ты испугалась: «Господи, прости мя!»
Но с губ моих своё срывая имя,
Вдруг выдохнула гордая: «Пора!»
КОНЯЧЕЕ
На заборе человечество
Расписало кто есть кто.
На воротах конь повесился,
Сняв калоши и пальто.
Там, где ёлки держат лапами
Мир с залапанной луной,
Там, где в землю звёзды капают,
Будто слёзы, по одной,
Где не сеяно, не пахано,
Ни кобыл, ни жеребят,
Он висел, а люди ахали:
Здесь, мол, кони не висят.
Здесь, мол, место не конячее,
Шёл бы, вон, за огород,
А конина на горячее
Хороша в холодный год.
Под огурчик да под водочку,
Да под шумный разговор…
Кто смелее, полз на корточках
Под покойником во двор.
Собирал (обмыть покойного)
Дождевую воду с крыш.
«Хорошо бы в лёд зимой его,
Нынче вряд ли сохранишь».
День клонился да откланялся,
Следом выйдешь – не найдёшь,
Понесли коня на кладбище,
Без пальто и без калош.
Песни пели, кровью харкали,
Пили чай за упокой.
Кто есть кто писали ангелы
Красной тушью над рекой.
КАПИТАН
По слухам, он сразу родился военным,
Из пены морской проявился на суше,
Сражал наповал королев и простушек
Могучей фигурой, натурой степенной.
Посмотрит, бывало, и вышибет душу…
Визжали девицы, прошитые взглядом,
Теряли рассудок, текли виноградом.
Хотя он совсем не стремился на сушу.
Стихия сидела в его подреберье,
Ломала, крушила года о форштевень.
Шептались: «Фортуне он брат или деверь?
Красиво беду оставляет за дверью».
Роптали пираты обеих Америк:
«Отважная сволочь, везучий, зараза!»
Но старость пришла, высочайшим указом
Начальником штаба списала на берег.
Расставила стулья в раю кабинетном,
Углы затянула седой паутиной,
Посыпались будни овсянкой рутинной.
Скрывая глаза золочёным лорнетом,
Он как-то крепился. Дожив до заката,
Ночами разбрасывал пьяную пену…
Однажды его пригласили в геенну,
Где приняли в штат капитаном фрегата.
НАСТЯ
Газета «Красная звезда», страница восемь:
На двадцать танков – пистолет и десять ружей.
Сегодня Настя снова чёрта ждёт на ужин,
Бюстгальтер с летнего плеча сползает в осень.
Знобит, коробится внутри, дождит слезливо,
Нашла от прошлого ключи, взглянув под коврик.
Жених — безусый лейтенант, не подполковник.
Сменить коньяк с Алиготе на спирт и пиво,
Гулять от взгляда до любви, и душу – в клочья,
Сегодня тело – шоколад, кипеть в экстазе.
Пускай заблудший старый лес поёт Настасье,
И чёрный город, приобняв, целует сочно.
Пускай державные кресты гудят молитвой,
Горячей кровью над свечой густеет пламя.
Судьба поджала куцый хвост, объевшись днями.
Так что наивно распыляться, друг мой ситный.
В беде всесильны, как всегда, одни лишь черти,
В беде глухие небеса помочь не смогут.
Всё, что просила, расцвело полночным смогом,
Не достучаться до небес мне бабьим сердцем.
Там наверху жируют, пьют, гуляют, спят ли?
Для них одиннадцать ребят – пустая строчка…
Нет больше в тексте запятых, поставим точку.
Всё, что зовётся пустотой, живёт навряд ли.
Почто, скажи ты мне, живых людей — под танки?
Любых богов мой подполковник стоил дюжин!
Сегодня Настя снова чёрта ждёт на ужин,
А к ней опять, в который раз, приходит ангел.