стихи

* * *
Сегодня твой город — словно листвой занесённый след,
И я на него смотрю, как будто из завтра в позавчера.
Вот площадь, где мы гуляли. Фруктовой палатки нет,
Но в целом всё точно так же, как в прежние вечера.
Вот улица над каналом. Вот пристань возле моста.
Река в маслянистых бликах лениво течёт в закат.
«Всё то же, — шепчу, — всё так же!» Но ширится пустота,
Как будто мне дали зренье на много веков назад.
Как будто я вновь забыла, который год на дворе.
Мне время диктует солнце, тебе же – календари.
И вряд ли мы виноваты в такой временной дыре.
И кто тут вообще в ответе, попробуй-ка разбери.
Сегодня твой город – словно старинное полотно
В большой золочёной раме за прочным стеклом. А я…
Прости, я ещё живая. И нужно мне лишь одно:
Идти за бессмертным солнцем в неведомые края.

* * *
Катятся, катятся белые дни.
Дымно клубится позёмка густая.
Ветви искрящимся мхом порастают,
Каждый сугроб – что алмазный рудник.
Зимняя песня подобна струне —
То ли стихи, то ли чаечьи крики.
Белые дни быстротечны, безлики.
Что же на память останется мне?
Не сомневаюсь я, правда, в одном:
Все, что творится внутри и снаружи —
Льдистый цветок, нарисованный стужей,
Мутные вихри за белым окном,
Гибкие трещины беленых стен, —
Как фотографией, строчкой хранимо.
Вьюжные птицы проносятся мимо —
Но замирают на белом листе.
Ближе позёмки танцующий шаг.
Двери заприте! Не поздно ли? Поздно…
Так января вдохновенье морозно,
Что от него застывает душа.
И очарованно смотрит она
В окна глазные на мир белоснежный:
Чистый, хрустальный, мерцающий, нежный,
Ясный, бесстрастный до самого дна.
Пень под сугробом – диковинный гриб.
Хмурит карниз наметённые брови.
Выпьешь холодной искрящейся крови
Зимнего ветра – и вовсе погиб.
Даже в тепле — сновиденья одни.
Жизнь потерялась и плачет негромко.
Хрустко ломается льдистая кромка.
Белые-белые катятся дни.

* * *
Моя душа уходит по ночам
К полузабытым сумрачным ключам,
В таинственные рощи и пещеры.
Не я с дверей откинула засов —
Её уводит прочь извечный зов
Пра-памяти, пра-родины, пра-веры.
Она бредет на ощупь, неспеша,
Скользя во тьме, травы не вороша,
Бессонный путник в поисках дороги.
И, услыхав, как падает вода,
В конце концов является туда,
Куда приходят пить единороги.
Над водопадом радужная мгла,
Лучей луны дрожащие крыла
И аромат невидимых растений.
Душа идёт к воде меж белых тел,
Боязни нет, и всё дневное – тень,
Лишь волны мягко плещут о колени.
Здесь отступают призраки беды,
Дробится боль в поверхности воды,
Сиянье звёзд окутывает плечи.
Душа глядит, с собой наедине,
Как будущее светится на дне
И тихо поднимается навстречу.
Всего один глоток – и жажды нет.
Но вот — рассвет. Уже пора на свет…
И это пробуждение – как пытка:
Душа давно узнала, что в горсти
Ей для меня, увы, не донести
Живительного вещего напитка.
Но всё ж она — спасение моё,
И я жива инстинктами её:
Стремлением к потерянным истокам,
Упрямым ожиданием весны…
Ведь мне самой давно не снятся сны,
И в мире дня я тоже одинока.

* * *
Дети солнца лучисты, их плоть светла,
А на крыльях – жемчуг и перламутр.
Под их взглядами тени горят дотла,
Каждый весел, отважен, красив и мудр.
Дети тьмы молчаливы, тонки, смуглы,
Кожа их шершава и горяча.
За спиною у каждого – сгусток мглы,
И грядущее смотрит из-за плеча.
Дети сумерек бродят среди зеркал.
Ни провиденья, ни золотистых крыл
От рожденья им строгий Творец не дал,
Красотой и бессмертьем не наделил.
Но зато разрешил им ходить везде
Между тьмой и светом, где блеск и мрак,
И вложил в грудь каждому по звезде,
И, вздохнув, промолвил: «Да будет так!»

* * *
В дни засыпающих дерев,
Что гаснут, как свеча,
Глядишь на ветки, замерев,
И слушаешь печаль.
Утра и полдни в лес манят,
Хотя ночами стынь.
И брызжет солнца лимонад
Сквозь редкие листы.
Еще зелёная трава
Видна между корней
Еще календула жива
И шмель поёт над ней…
И всё же… Слышишь: вышина
Теперь звучит не так.
Гудит в ночи её струна
От ветреных атак,
И жалобен дневной мотив
Летящих к югу стай,
Как будто лёг на их пути
Минорный нотный стан.
Октябрь я прошу — постой!
Ноябрь — не спеши!
Мне дорог этой песни строй,
Как строй моей души.

* * *
Робкие шорохи листьев опавших —
Призрачный, вкрадчивый осени шаг.
Зёрна озимые брошены в пашню,
Скоро снежинки их запорошат.
Блёкнет от холода бор за плечами,
В кронах разбойно свистят сквозняки.
Это не смерть, но светло и печально
Смотрится небо в полоску реки.
Души к зиме истончаются, что ли?
Жарче ругаются ветки в костре,
Больше оттенков в истерзанном поле,
Запахи прелого леса острей.
Словно на грани, на узком пороге
Мы ненадолго застыли с тобой.
Здесь – отлетевшего лета тревоги,
Там – тишина и туман голубой…
Миг мимолётный прозрачен и дорог —
Хрупкое семя грядущей весны.
Осень — всегда неизвестность и морок,
Горечь утраты и вещие сны.

Первый снег

Как ручей, тропа оледенела,
На стволах прозрачный, строгий блеск.
Тишина ложится снегом белым
На дворы, на улицы, на лес.
В небе хмуро, смутно, непроглядно.
Под ногами – мёрзлая листва.
Ярких курток праздничные пятна
В белой мгле виднеются едва.
Все спешат укрыться в тёплом быте,
И никто не удивлён, не рад.
Так проходит — тише всех событий —
Первый в эту зиму снегопад.
Тяжело от сырости и грусти,
Снег летит на жухлую траву…
То ли осень держит, не отпустит,
То ли до весны не доживу.

Знаки

Раскрылся бутон печали,
Как роза, в моей груди.
Как тёмно-красная роза,
Невидимая для всех.
А тот, кто увидеть мог бы,
Он попросту не глядит.
В горошинах крови — сердце,
И щёки мои — в росе.
А крылья моей печали –
Белее, чем облака,
Нежнее, чем пух лебяжий,
Лопатки щекочут мне.
Беда лишь: как ни старайся,
На них не взлететь никак.
И скоро они растают,
Как дым или первый снег.
Глаза у моей печали
Прозрачны, как два пруда,
На дне их – луна и солнце
Монетками залегли.
Я ими смотрю — как путник,
Что только пришёл сюда
Из дальней и незнакомой,
Безмерно чужой земли…
Всё это пустые знаки
В незрячие времена:
Ни пользы от них, ни толку,
Ни внутреннего тепла.
Случайно кольнуло сердце.
Немного саднит спина.
И эта слеза некстати,
Непрошено потекла.

* * *
Радость негромкая сердце полнит.
Ласковый, как атлас,
Сладостным зноем лучится полдень,
Зреет Медовый Спас.
Плод кропотливой слепой работы
Множества пчёл – взгляни:
Мёдом гречишным сочатся соты
В ясные эти дни.
Солнечный август, глазам услада,
В буйных цветных кострах…
«Что собираешь усердно, чадо,
То, что истлеет в прах?
Мёртвые князи бедны и голы.
Истинный клад – в ином…
Что углебаеши, яко пчёлы,
В улье своём земном?»
Птичий псалом в синеве погожей
Чистой звенит рекой:
«Сладок Твой мёд, Всемогущий Боже,
Бремя Твое легко!»
И в вышине над гречишным полем
Реет медовый свет…
Этот ли мёд моё сердце помнит
С детских невинных лет?

* * *
Скинув сиротской доли
Зябкую пелену,
Плачет душа на воле,
Как не могла — в плену.
И, устремляясь к свету,
Просит Христа: «Позволь
Выплакать радость эту,
Как не случалось – боль!»
Мирно избыв слезами
Скорбь о своём былом,
Полнится несказанным
Яхонтовым теплом;
Выше – ликует, — выше!
Больше преграды нет!
Вечностью сладкой дышит,
Видит нездешний свет.
Крылья её лучатся,
Словно цветные сны.
Видно, беспечным счастьем
Все небеса полны!..
Но, трепеща над бездной,
Видит, подняв глаза:
Катится искрой звездной
Ангельская слеза
С неба – в обитель тленья,
Где, отбывая век,
Тёмные поколенья
Дремлют, зарывшись в снег.

* * *
Видно, сроки настали, и сон часовых сморил
На твоей неприступной, казалось бы, высоте…
В доме пахнет цветами – лаванда и розмарин.
В керамической кружке дымится густой мате.
Нерешительных сумерек смыта с небес пастель.
Кровь заката груба, словно камень земных основ.
Время шторить окно, и любимым стелить постель,
И сплетать одиночества под одеялом снов.
Но в устойчивом мире, привычном до ломоты,
Кипяток проливая на скатерть, дрожит рука.
Часовые всё дремлют. Им снятся снега, цветы,
Океаны и радуги, горы и облака.
У тебя же бормочет в ушах кровяной прибой
Песню древнюю — песню родства и борьбы стихий…
Неспокойно в груди: это ветер зовёт с собой,
Обещая полёт в неизвестность и вновь стихи.
Эти стены надёжны — и крепость, и грот, и гроб.
В них стоячее время, незыблем зеркальный хлад.
Если ты и оглянешься, выйдя – то только чтоб
Убедиться, что больше не хочешь пути назад.
Никого не дозваться. Никто не посмотрит вслед
И не спросит: «Куда ты?» — «Неважно. Не знаю сам».
Часовым снятся трубы грядущих лихих побед…
Ветер встретил тебя и погладил по волосам.

* * *
Серебристой тенью луна над нами,
Одинокой лодкой. Горит восход –
Человек рождается. Гаснет пламя –
Человек умирает. Душа живёт.
Растекается воск от погибшей свечки,
Очертания смутны, и плоть тепла.
Голубые объятья смыкает вечер,
Подступая неслышно, вокруг стола.
Нам сегодня так просто живётся розно,
Но мне чудится голос негромкий твой.
Просыпаюсь. Безмолвно, темно и поздно.
Ночь прозрачно струится над головой.
Подари мне забвенье, коль счастья не дал,
Или взять не смогла, разберись теперь…
Привкус горечи, сумерки, чувство бреда.
Заоконную гамму твердит капель.
Зажигаю настольную лампу кротко,
Ни о чём не жалея и не спеша.
Серебристой птицей, безвольной лодкой
Ожидает рассвета моя душа.

* * *
Жизнь проходит безудержно и невнятно,
Сны не снятся, а снящиеся – не вещи.
На душе – безмолвье, на солнце – пятна,
На знакомых полках – чужие вещи.
Возле дремлющих гор – позабытый город.
В нем никто не живет, не бытует, кроме
Нерожденных стихов, и, должно быть, скоро
Занесет его пеплом до самых кровель.
Заживление ссадин теперь короче,
Рамки смутны, зато золочены рамы.
А на месте сердца – всего лишь прочерк
Или нервный росчерк кардиограммы.
Может быть, виною всего лишь возраст,
Что уже не юность, пока не старость.
В нем какой-то особый, дрожащий воздух –
Будто крыльями стая полёт листает.
В нем сквозь четкую быль проступает небыль.
Наконец дозреваешь спросить про это:
Для чего антиподы — земля и небо, —
Как бескрылых ублюдков, плодят поэтов?

Пейзаж с расставанием

Плела напев свирель на берегу…
Всходило солнце, восходило лето,
И тени ускользали, на бегу
Роняя слезы под ноги рассвета.
Дремал туман над парком голубой.
Звучали, рассудительны и гулки,
Шаги мужчины, шедшего домой
К жене – отнюдь не с утренней прогулки.
На глади придорожного пруда
Чертила рябь послания без смысла.
Прозрачной каплей поздняя звезда
На потускневшем западе повисла.
Казалось, в каждой выемке земли
Блестит росинка, солнце отражая.
Свирель по-птичьи плакала вдали,
Старинная, ненужная, чужая.

Наваждение

Так странно светло вечерами стало.
Распутица, март – беда!
Весна проступает водою талой
В глубоких твоих следах.
И где бы ты ни был – откликнись, где ты? –
За этим хребтом, за тем,
Я знаю, повсюду вокруг приметы
Ее колдовских затей.
А значит, как прежде, бессильны стены.
Шепнув: «Пробудись! Живи!»,
Весна промелькнула размытой тенью
Давнишней твоей любви.
За влажным туманом, за дымкой синей –
Не нужно гадать мне, с кем –
Ты с нею, ее покоренный силой,
В безумной своей тоске.
И тягостным зреньем чужим, хоть режь, но
Я вижу вас с ней вдвоем:
Весна прорастает улыбкой нежной
На смуглом лице твоем.
А мне она ветер пошлет, ломая
Былинки, дожди, лучи…
И видно, мне снова не спать до мая
И слушать шаги в ночи.
Не то испытанье, не то расплата —
По дому чертить круги…
Что делать – я тоже была когда-то
Весной для совсем других.

* * *
Кто верует — блажен, кто ищет – да обрящет.
В душе царят туман, сомненья, миражи.
Не хочется любви, большой и настоящей,
И студенистый ком под ложечкой дрожит.
Ни радости, ни грез, ни зноя, ни покоя:
Все тускло за окном, и на сердце – дожди.
Осеннюю хандру не развести рукою,
Не вылить, не разбить, не сжечь. Терпи и жди.
Хоть знает ум о том, что где-то солнце светит,
Серебряно блестит упругая стерня,
И солнечных гонцов ладошкой ловят дети
На стенах и полу, смеясь и гомоня, —
Да, знает, ну и что? Когда-то рысаками
И наши мчались дни, и в нас играла кровь,
А каждый белый ствол и каждый серый камень
Несли печать иных, таинственных миров…
Нам бусины того, былого ожерелья
Порой блеснут в глаза среди густой травы,
И солнечная нить, еще сквозит, жалея,
В канве, что всё дряхлей за годом год, увы!
Но каждый старый шрам — просроченная встреча.
Жизнь солона, как труд на барской полосе.
Надежда не умрёт: сейчас и это лечат.
Заварим свежий чай — и будем жить как все.

***
В час, когда болезнь томит и мучит,
Раненому сердцу не видать,
Как с небес – звенящий тонкий лучик —
В этот мир нисходит благодать.
Потеряв ребёнка или друга,
Выливая скорбь в утробный вой,
Не заметишь крыльев, что упруго
Подымают душу над травой.
И когда война срывает крыши,
А хлеба сжигает душный пыл,
Знаешь точно: Бог тебя не слышит,
О тебе давно Он позабыл…
Так живешь, ночами спишь сторожко,
Днём в трудах не распрямишь плеча…
Рядом длится узкая дорожка
Чистого небесного луча.