Стален Игруев в борьбе за морковный хвостик

В одном из интервью писатель Юрий Буйда назвал свою книгу «Стален» некой разновидностью плутовского романа. Но главный герой — талантливый литератор Стален Игруев, проходящий путь от начинающего до известного в определенных кругах, не очень, на мой взгляд, похож на плута, мошенника или авантюриста. Он — скорее наблюдатель, зачастую, невольный участник событий, не отказывающийся ни от добра, ни от зла, но при этом настойчиво стремящийся понять и проанализировать суть происходящего и происходившего. Он словно продолжает линию героя ещё одного романа Ю.Буйды «Вор, шпион, убийца», который утверждает, что каждый настоящий писатель, рождая в муках свои нетленные труды, обязательно должен воровать чужие впечатления, шпионить за мыслями и убивать мгновения жизни, сохраняя их лишь на бумаге и в своей памяти. Во всём этом Стален преуспевает, становясь случайным свидетелем или почти участником убийств не вымышленных, а реальных. Да, и приключения герой, чьё имя, кстати, не имеет ничего общего с фамилиями вождей былых революционных времен (в нём просто объединены имена родителей — Станислава и Лены) претерпевает удивительные. Этим он, вероятно, и близок героям плутовских сочинений. Чередой любовных интриг и интрижек, (всё на грани между войной и миром, эротикой и порно, и Стален балансирует на этой грани), неожиданных встреч и событий, в процессе которых в алкоголе (а иногда и в крови) можно не только захлебнуться, но и вовсе утонуть. И всё это на фоне тех самых страшных и разрушительных 90-х, которые принято называть «лихими», и которые мучительно и неторопливо сменились относительно спокойными и сытыми нулевыми. Но, всё же, главное отличие, которое делает атмосферу романа вовсе не плутовской, — это постоянные мучительные и глубокие размышления его героев о трагизме истории и непредсказуемости судеб, о том, что вопросы «зачем», «за что» и «почему» по-прежнему не имеют ответов. И эти размышления, наблюдения, переживания, разговоры становятся основой рассказов Сталена.

»…теперь я должен был говорить от первого лица — писать собственной кровью… Писатель не вспоминает — он сочиняет воспоминания, балансируя между игрой ума и памятью сердца. Способен ли я выдержать этот баланс, восполнив жизнь и не погрешив против памяти сердца? Способен ли всецело довериться памяти и речи? Способен ли оставаться твердью, отдаваясь потоку? Я стоял перед выбором, и это был тот еще выбор — между адом и адом… По щекам моим текли слезы, с протяжным скрежетом открывались врата преисподней, запах крепкого табака смешивался с терпким духом палой листвы, часы били полночь, я сгорал от высокого стыда, вспоминая, как сгорал когда-то от стыда низменного, я был захвачен сладкой и горячей радостью, кипевшей в моей крови и шибавшей в голову, Господь торжествовал, дьявол был взнуздан, все были прощены, и никто не был проклят…»

Читательский отзыв на книгу утверждает, что знакомство с ней — занятие не только увлекательное, но и полезное, поскольку вовлекает в процесс размышления и сопереживания. Замечено точно. Вместе с героем, его друзьями и коллегами, возлюбленными и случайными собеседниками читатель участвует в обсуждении и осмыслении событий прошлого и настоящего, истории и современности. И, независимо от позиции героев и персонажей, возникает чувство сопричастности, пробиваясь сквозь броню традиционно небрежного равнодушия и «пофигизма», а это уже не плохо. Мечущийся, ищущий дом, друзей, любовь, в конце концов, себя, Игруев, тем не менее, стремится в жизни занять позицию «углового жильца», отстраненного соседа-наблюдателя, пытающегося быть «над схваткой», ничего ни от кого не ждущего и никому ничем не обязанного. Но получается это у него не очень удачно, ведь жизнь, как сказано, берет своё даже у тех, кому ничего не даёт.

«Большая родина у меня была — шестая часть земной суши с трехсотмиллионным населением, говорившим на ста тридцати двух языках, плавильный котел истории, в котором столетиями бродило, пенилось и кипело наследие русских самодержцев, татарских ханов и немецких князей, а вот своего дома, чувства дома — не было. Я был пассажиром, человеком на подножке вагона, гостем всюду, а хозяином — нигде».

«Все мы в этом мире только гости» — пропела когда-то Татьяна Снежина, но вряд ли её слова утешали Сталена. Хотя, утешать его было всегда кому. И утешать, и вести душеспасительные беседы. О чём? О многом, но, прежде всего, о выборе собственного пути, о том, что движет каждого из нас к заветной цели, но какова она, цель?

«Выбор пути, который делает человек, и выбор человека, который делает путь, это, в сущности, один и тот же выбор, превращающий человека в существо двойственное, обладающее природой и ангельской, и дьявольской, всегда способное вознестись к высотам жизни и всегда готовое пасть ниже мерзких тварей. А потому вся жизнь человека, даже если он всего-навсего простой потребитель собственного тела, сводится к неустанной борьбе за свое „я“, каким бы оно ни было, к борьбе за ту золотую искорку исключительности, за тот морковный хвостик, который придает хоть какой-то смысл его существованию, к той борьбе, в которой не бывает ни побед, ни поражений и которая почти всегда сводится к тому, чтобы не забыть завести будильник перед сном… Морковкин хвостик — этого довольно, чтобы не умирать прежде смерти».

Морковкин хвостик в виде несбывшихся желаний, мечтаний, нереализованных планов ведёт по жизни, будоражит, не даёт покоя, и поиск ответов на вечные вопросы не прекращается ни на миг. И собственные неприятности, переплетаясь с общими бедами, рождают прихотливую вязь, сквозь которую проглядывают вперемешку моменты быта и бытия. Собеседники у Сталена обычно умные, осведомленные, ироничные. Среди них и литературная сотрудница толстого журнала, а по совместительству этакая советская гейша, чья служба «и опасна, и трудна», и её высокопоставленные покровители, другие подруги дней его суровых, коих, скажем прямо, немало, друзья-литераторы и журналисты, чей взгляд бывает, сколь циничным, столь и пронзительно проницательным… И проносятся то ли в памяти, то ли в действительности, то ли в бесконечных разговорах картины из прошлой и нынешней жизни, в которых по-прежнему ничего не ясно, и у каждого собеседника свой взгляд на них, своя логика, свои интересы. Как могло произойти то, что произошло? В начале прошлого века, в 30-е, в 90-е годы… Кто знает правду? Никто. Но рассуждают о ней все.

«Люди, воспитанные в царской России, все эти адвокаты, офицеры, профессора, журналисты, священники, учившиеся в старых университетах, поклонники Толстого, Фета и Чайковского, без видимых терзаний стали палачами, безжалостными людоедами, а их дети и внуки, выросшие в новой среде, в советских университетах, все это спустили на тормозах, а потом и вовсе прикрыли проект СССР. Ирония истории…»

«– И все-таки это была революция?..

— Возможно, контрреволюция. Но верх взяли не белые, а жадные. Те, кто имел власть без собственности, захотели исправить эту несправедливость. А красные и белые — их давно нет… Победители уже причисляют себя к белым, но не могут быть белыми дети и внуки генералов КГБ и членов ЦК…»

Но именно эти дети и внуки посеяли западный ветер, пожали восточную бурю, бессмысленную и беспощадную. Её последствия преодолевали все, попавшие в эпицентр, которым оказалась некогда огромная страна. И это было вновь «до основанья, а затем…» Новый мир всё ещё не построен. Но, кто был никем, тот уже кем-то стал. А остальные (за исключением тех самых детей и внуков) на своей шкуре испытывают правоту великого высказывания: «Не дай вам Бог жить в эпоху перемен». Выживали и приспосабливались все, как могли, и это демонстрируют персонажи книги, в том числе и главный герой, вынужденный стать «вором, шпионом и убийцей». Он сумел зафиксировать главное — время перемен.

«Воздух менялся. Воля мало-помалу превращалась в свободу, «деревянные» — в деньги, бунтари — в налогоплательщиков, на смену людям-гироскопам, руководствовавшимся собственными принципами, пришли люди-радары, подстраивающиеся под мнения друзей или властей, появлялись гипермаркеты, вытеснявшие магазинчики «Все для вас», дилемма «быть или иметь» решалась в пользу обладания, водка мало-помалу уступала вину, в кредитных отделах банков выстраивались очереди, разгорался строительный бум, на смену бандитам пришли чиновники… Я против новых революций… Ведь всякая революция у нас устроена таким образом, что у нее есть только один безусловный победитель.

Это третьеразрядный чиновник, бандит, военный низкого чина, бывший крестьянин, которого достала деревня, ну или мелкий служащий — сравнительно молодой, не очень культурный, зато очень напористый, который откровенно томится в скучном и медленном порядке старого государства… Интеллигенция в революции, напротив того, всегда в проигравших. Поначалу она торжествует, пытается импортировать разные передовые идеи, но потом ей неизменно указывают на дверь, и еще хорошо, если это дверь, за которой отставка или эмиграция. Чаще — тюрьма, а то и пуля. Народ, негромкое бедное большинство, — проигрывает еще больше. Только при зрелом Путине это большинство получило хоть что-то существенное взамен поздней советской власти…»

Входит ли в понятие «хоть что-то» литература высокого уровня? Не знаю. В последнее время часто слышится — русская проза (и поэзия) в упадке. Хотя, уровень литературы, талант авторов зависит от смены политического строя, на мой взгляд, в той же степени, что и от перемены климатических условий. Талант, он, как говорится, или есть, или нет. Такие книги, как «Стален», свидетельствуют, что, скорей, есть. В одной из песен эпохи развитого «изма» пелось «Ленин в счастливом дне… Ленин в тебе и во мне…» Не хочу утверждать, что Стален близок нам в той же степени, но отражение его витает в воздухе. А мы им дышим.