Глава первая
Оказывается, прожитый путь чего-то значит. И это совсем не о нажитом в доме и вокруг него, совсем не о медалях, не о кошельке, не о детях и внуках, не о том месте, которое по заслугам занял или профукал всё, и не о той приобретённой или нет ловкости скользить мимо подводных камней и незыблемых истин.
Иду я тут как-то по житейским делам мимо крохотного самостройного базарчика, который устроили бабули со своими цветами, ягодами из сада да грибами из леса. А чуть поодаль пять-шесть мужичков, постоянные клиенты у входа в клетушки магазинчики и в пару огрызков крупных супермаркетов для насыщения местных продовольствием и питием со всех сторон света. Чего мужички ждут? Но ждут. С утра до поздней ночи.
И слышу, как один из них чуть не рубаху на себе рвёт: «Я, — говорит, — мать свою ни за что не оставлю!»
И как же ты, думаю, мать свою не оставляешь, днюя и ночуя туточки?
Конечно, тут и свою мать вспомнил, особенно тогда, когда она осталась одна и пришлось ей жить у сына. Всегда ли я был прав? Наверно, до конца дней этот вопрос будет мучить. Хотя, что мог, то и делал. А может не всё? Наверняка не всё.
Живём-то мы для будущего, частично для своего, большей частью для детей, а сколько остаётся матерям да отцам?
Нет, это не о том, сколько и чего нам достанется, когда станем немощными. Не знаю, может это и неправильно, но так уж сами устроили свою жизнь, что главное в ней не до сэбе, а что можешь и делаешь сам, иногда для близких, иногда всё равно кому. И никакое это не самоотречение, просто такой принцип жизни приносит мне удовлетворение и радость.
Кажется, это у Алексея Толстого описано, когда его герои попали в Гуляй Поле гражданской войны. Батько Махно расстреливает своего приближённого за мародёрство и бандитизм, а тот помирает со словами: «Зато погулял вволю!» Какая же это жизнь — хамство, разбой, пьянки, продажные девки? Не человеческая, скотская.
Странную тему выбрал, однако, исключительно оригинальную, не встречающуюся ни у кого, хоть диссертацию пиши, сразу докторскую, ибо при дотошности и пунктуальности на несколько толстенных томов годится, и главное, без цитат, без ссылок на научные труды великих — уникальная тема, за жизнь. И не чью-то, а свою собственную, с фактами и причинно-следственной связью, с выводами и рекомендациями, естественно, для единственного человека — для себя.
А ведь, пожалуй, мы эту диссертацию пишем неустанно всю жизнь, складывая по полочкам плюсики и минусы, стараясь что-то забыть, приукрашивая память красивостями, выпячивая себя или пряча, вроде этого и не было. Сколько раз задумываемся о своём пути и сколько поворотов на нём и плавных, и крутых?.. И тут уж каждый считает, исходя из своих принципов и критериев.
А можно по-другому? Можно не писать сей многотомный труд незримыми значками памяти? Можно! Можно вообще не задумываться ни о чём. Есть стандарты и правила, есть примеры успеха и провалов, можно вообще по написанному с трактовкой великих или низменных личностей. А если что не так — каяться. И здесь совсем не важно, кто сказал: мудрец ли, сегодняшний ли выскочка, даже отец и мать. Жить по сказанному тебе — это не твоя жизнь. Твоя — это когда слушаешь, что говорят, но выбираешь сам и сам отвечаешь за свой выбор. Перед кем отвечаешь?
Наверняка кто-то сейчас скажет про Страшный Суд, но я не об этом. Мне кажется, что иногда ответ честный собственной совести пострашнее любого суда. Совесть не обманешь. И поворот в жизни — это не карьерный успех или провал, не новая любовь, много краше забытой старой, а вдруг перемена в себе, когда честно совести сказал нечто и стало тошно, и твёрдо решил и стал жить по-новому, не поперёк чему-то неосязаемому в себе, чего никто не может найти и взвесить, но без чего человек совсем не человек.
Мне кажется, что это и есть самое трудное в жизни — говорить с самим собой, рассказывать себе, спрашивать, отвечать, порой не зная, что спрашивать и как отвечать.
Человеку порой надо побыть одному, оставляя в покое собственные дела, обязанности, заботы о ком-то или о чём-то. Когда ты один, ты спокойно можешь погладить себя по головке или биться головой о стену, аккуратно биться, чтобы вылетела дурь, а умные мысли и дела складывались в твой последующий путь. Каяться стоит умеренно. Чрезмерное покаяние и самовосхваление абсолютно неконструктивны. Даже если ты святой или гений — знай свой шесток. Да-да, конечно! Человек всесилен, но весьма в ограниченных пределах, весьма. И знания твои и умения могут запросто оказаться заблуждением и дилетантством.
Если кто-то вдруг случайно подумал, что именно здесь я высказываю уроки для подражания, так нет. Это продолжение диссертации об одном и для одного человека: для себя. Если кто-то захочет применить что-то из сказанного к собственной персоне — я тут не причём.
С утра разболелась голова. Может, это от зуба выдернутого, а челюсть никак не может успокоиться? А может от вереницы воспоминаний? Ведь надо как-то обосновать, откуда забрались в голову мысли, излагаемые на бумагу. Так что, может, и вправду пошагово с той поры, как помню себя со всеми грехами и грешочками, со ступеньками и поворотиками к тому, к чему пришёл и излагаю? Зачем? Для себя понял, но для себя — это только одна жизнь единственного человека. Для другого — всё по-другому, даже если и выводы будут похожи. Но похожи на словах или похожи в поступках и мыслях — совсем разное. Да и не может быть одинаковым.
Я как-то подумал совсем о простом. Вот, к примеру, цвет зелёный. Я его вижу и ты его видишь, а одинаковый ли он для нас с тобой? Учёные могут многое рассказать о зелёном, даже картинки представить, где и как в мозгу это отображается, а вот подглядеть в другом человеке, насколько его восприятие зелёного такое же самое, как у меня, — не могут. И слава Богу! Значит, есть некая интимная тайна у человека, защищённая много лучше, чем любой человеческой придумкой. И даже если я сам расскажу эту свою тайну, не все её поймут. Мы и простые-то вещи понимаем каждый по-своему и часто упорно противимся^ как же это он не понимает — это так просто! А это, оказывается, совсем не просто — понять другого человека, пусть даже в чём-то. И упираемся в своей упёртости, и кричим: «Распни его! Ведь он не понимает!» А может, это мы сами не понимаем чего-то важного, считая себя пупом земли? Кто угодно из нас так, хоть Бог, хоть царь.
Ну, про Бога я тут, конечно, очень примитивно и глупо. Тут надо бы другое слово и с маленькой буквы — божок, такой временный и местный, который на сегодня заслонил собой всё вокруг, а на самом деле — всего-навсего самозванец. К самозванцам приглядеться стоит: может, в них и есть что-то, да уж больно часто червоточина внутри.
И опять ничего не сказал, ни о достижениях, ни о проколах, ни об обыкновенных ошибках и делах. Всё общими словами отделываюсь, а они нескончаемы. Откуда взялись?..
За окном солнце.
Когда болеешь, тем более серьёзно, кто-то может сказать, что ты теперь поближе к Богу. Не понимаю я этого. По моему странному разумению, человек либо всегда близок к Богу, либо далёк бесконечно. И дело совсем не в том, молишь ты о чём-то у Бога или нет, ходишь ли в церковь регулярно, исполняя все ритуалы, или совсем не задумываешься о чём-то, о чём думать предписано. Как ты живёшь — это и есть критерий близости к Высшим Силам. Не лжёшь себе и людям, не делаешь гадости, строишь свой мир с соответствии с полученными талантами, не кичишься своей возвышенностью над кем-то, не опускаешь свою честь и совесть перед наглостью и насилием. Кто ты — человек мира или некий солдат в строю вознамерившихся отмстить и доказать?
В школе нам долго долбили про порочность толстовского непротивления злу и насилию. А это оказалось не так просто и примитивно.
Да, злу необходимо противостоять, но чьему в первую очередь, не своему ли? Непротивление — это совсем не возможность обороняться, когда на тебя нападают, но это очень тонкое знание меры. Чему и как?
Недавно узнал поразительный факт из истории Второй Мировой войны. Оказывается, в Гренландии тоже воевали, воинов были единицы, но они были. И вот, двоих воинов коалиции взял в плен немецкий солдат, потом убил одного, а другой в борьбе победил, но не смог уничтожить врага, а вёл его десятки километров до своего посёлка. И вопрос-то перед гренландцем стоял простенький: как можно выстрелить в живого человека?
Много раз спрашивал себя, а смог бы я убить врага в бою или казнить ирода рода человеческого? Про бой ответил — да, про казнь — не знаю до сих пор.
Враг, враг, не придумываем ли мы себе врагов? Сколько было воистину врагов на германском фронте в Первую Мировую, сколько в Турецких войнах Российской Империи, сколько их было с чеченской стороны в двух современных?
Мне о врагах рассуждать сложно. Волею судеб и послужной истории отца оказался в тысяча девятьсот сорок пятом в Эстонии. А она только по форме была тогда частью могучего и непобедимого Союза. Большинство мужского населения её воевало по другую сторону фронта, враги то есть. А их дети — дети врагов. И их было больше, чем нас, приезжих.
А потом была обыкновенная жизнь, в которой было совсем разное. А мы были рядом, по раздельности и вместе, и так до сих пор. Соседи, сотоварищи, коллеги, часто друзья. Но отголосочек тысяча девятьсот тридцать девятого — сорокового, когда их отцы не стали защищать свою свободу, как финны от настырного большого соседа, и сейчас отзывается в нашей жизни. Многое помнится веками и копится. Куда бы эту копилку девать и что с ней делать?
Итак, о близости к Богу…
Был ли мой отец близок к Богу? Мне очень кажется, что был, хотя и не ходил в церковь. А как мог ходить в церковь советский офицер? Да и не было у него ни желаний, ни разговоров о церкви и Боге. А близок с ним был. Вот ведь как. Не богохульничал, не лгал, не обманывал, справедлив был и честен и очень добр. Добр по-мужски. И в светлое верил. Ведь это же не зря всё светлое в библии основателей Советского государства было тем, о чём говорили за две тысячи лет до них, да и раньше тоже. А жизнь жестока и не всё можно списать на жестокость жизни, за своё отвечать самому. Вот, пожалуй, и ответил он за грехи, мужественно и стойко. И умер в канун Рождества. Не всем, говорят, такое почтение оказывается.
Я тут как-то так, без примеров и клятв, а лишь выводы для себя. Зачем выводы? Чтобы удостовериться, что правильно жил? Правильно, правильно, только иногда криво.
До сих пор мучает. Дочка тогда уже немного подросла, а сын совсем крохотный. Холодная вода в ведре из колонки, печки, комната девять квадратов на четверых. И тут на работе серьёзный продукт для комбината, выпускающего, кроме всего, ещё и стиральные мини машинки. Говорят, что оплатят они машинками этими самыми. И мне на ушко говорят: «Хочешь?» По совести бы отказаться, а по жизни проклятой очень уж надо. До сих пор не знаю, грешен ли тут. Наверняка — грешен.
Или ещё о том, как кроссовки тартуские покупал для чиновника московского ради его закорючки. А закорючка эта означала для меня шесть лет жизни. И не как сыр в масле жизни, а ради раздумий и пахоты допоздна, чтобы положить свой труд синим томиком на полочку и не заглядывать никогда. Нужен он был для точки в диаграмме, а для шуршиков и сегодняшней свинско-торгашеской жизни совсем не нужен. Свинско-торгашеская — это не про торговцев свининой и делателей денег из произведённого, а о тех, кто вершит дела мира сего со всех сторон, не ведая, что творят. И не думайте, что это про тех, кто не наши. Наши — в первую очередь. Да и другие хороши.
Это как в детском саду — один разудалый кричит, что первым начал. А другой думает, что он выше и сильнее, а победителей не судят. Это свои Вась-Вась не судят! А история судит безжалостно, её в единый правильный не воткнёшь и принцип приспособляемости к месту и к обстоятельствам подводил не раз. Не зря, к примеру, генерала Власова народ не простит никогда. И беляков простит, и красных, и власовцев большинство, может, даже Мазепу и Петлюру, и много ещё кого, а Власова — нет! Объяснять, почему?
Мне много раз вещали, что я говорю долго и не о чём. Это вы по буковкам моим говорите, или в тишине, один на один, заглядывая внутрь себя и безжалостно спрашивая?
Это я всё ещё о близости к Богу…
Мне всегда было интересно слушать тех, с кем категорически не согласен. Ведь почему-то они имеют такое устоявшееся мнение, в корне отличающееся от моего. Но только если они не повторяют чётко выверенную картину сильных мира сего — это последнее очень скучно и чаще всего ложь.
Когда слушаешь в день и в ночь слово за словом современные мантры политиков и околополитиков, сразу мечутся мысли: это о чём, что им на самом деле надо, кому выгодно?
Выгода — икона века. Всё равно у кого выгода. Есть другое красивое и забытое слово, всё ставящее с головы на ноги, — ни за что не угадаете!
Польза!
И тут всё равно, что человек делает — что-то для себя или кусочек большого и общего, что другим людям надо. С пользой для себя значит то, что умеет и любит, или совсем не умеет, но хочет научиться. А сделанное, если не для себя, — чтобы людям нужно было использовать как-то в обычной жизни или совсем не использовать, но любоваться. Красота для души полезна с любой стороны. И совсем не обязательно, чтобы польза была сразу для всех и в мировом масштабе. Если даже для радости одного человека, то и есть оно — великое дело.
Как инженер, я в восхищении, когда после гарантийного срока какая-то дорогая вещица начинает выходить из строя сразу во многих местах и придётся покупать новую. Это как нужно тонко знать! Испытания проводить, высчитывать и тренироваться, чтобы гарантийный срок отработала и сломалась. А по сути — издевательство это и наглость ради выгоды. А когда польза во главе угла — значит без обмана. Пусть даже и гарантийный срок тот же самый, но это честно сказано: «Лучше сделать не умеем или умеем, но будет безумно дорого».
У нас тут город решил дорогу новую проложить вдоль моря, чтобы пробки уменьшились и удобнее стало. И картинку с описанием в газету чиркнули. Как тут на них навалились — и это не так, и то не эдак. Не стала городская власть говорить, что они самые умные и главнее всех, а все остальные бездари и дураки. Тут подправили, там чуток поменяли и начинают строить. Всё ли будет идеально и как надо? Не знаю. Скорее всего, кому-то будет и не очень, а другим — польза. И даже если сделается нечто не так — всё равно польза, если из ошибок сделать добрые выводы на будущее.
Наивно? Не знаю. Да только много лучше, чем по сегодняшним меркам, где побеждает с выгодой кто-то, а другие частенько ни с чем. Никакая это не победа, если выгода победителю и победитель всегда прав. Ложь это великая.
Во-во-во! Вышедший из ума старикашка вещает младенческие истины! А вы не замечали, как маленькие дети ставят в тупик поднаторевших в победах?
Верхушки деревьев от слегка побуревших до рыжих, а остальная часть крон ещё хорохорится под сочностью зелени. Современный трамвай проскользнул по новому рельсовому пути. Самолёт, выпуская закрылки, прошёл на полосу. Всё как обычно. Как обычно сейчас. Век назад здесь скакали лошадки по булыжной мостовой и редко проезжала самоходная тележка. Что будет через век?
А человек всё тот же. От расслабленности внутренней при устоявшейся жизни, до съёженности со страхом ожидания неизведанности. Тогда нужно выбирать врага — хоть наружного чужака, хоть что-то задумавшего, обязательно недоброе, недавнего пришельца.
Расслабьтесь, господа! Мир прекрасен в мире и труде. Он стискивает зубы только в предвкушении чьей-то огромной выгоды за ваш счёт.
Глава вторая
Всё начинается с себя.
2016 Таллин, Торнимяэ, Магдалена