Хич
На дорогах, где мы росли,
Умывались подсолнечным утром,
Теперь – пепельные кустарники слив,
Бизнес-декор. Офисный хутор
Инфильтрирует документопотоки
С набором услуг и реестром тарифов.
Мы влюблялись в сжатые сроки,
Когда уходили на Север последние скифы.
Те дороги, где мы росли,
Разделили на полосы белого цвета:
Пыль свободы, ссыпав в худые ладони-кули,
Сдули за грош. Содержимого – нетто
Хватит на пару хороших заплат,
Тех, что мы вправе стянуть у портного.
Мили дорог – киловатты тепла
В новом сердце. Скифы вернутся. Только не скоро.
* * * *
Девчонка с ахматовской челкой
Носила в клатче
Пару цветных камней.
Подошел, прикоснулся к ней.
На полтинник, что в брючном кармане искомкал,
Возле детсада, купил несколько диких, цветных голышей.
От улыбки впадинки розовых щек
Растеклись на лице запятыми.
– Вот и все, продаю. У меня их четыре.
Если нужно, завтра достану еще…
– Несомненно. Им найдется место в квартире.
Побежала в сандалиях по лужам,
Панамку прижав к голове.
Я взял такси. Отправился к другу на ужин.
Друг меня угощал: апельсины, газета, дешевый портвейн.
Девчонка с ахматовской челкой.
Носила в клатче
Пару цветных камней.
Слой за слоем – годы на ней,
В городе ветра, что охвачен Окою и Волгой,
Правили руки и грудь. Заставляли невольно взрослеть.
Менялись привычки, цепочки, футболки…
————————————————————————————
Юность – босоногая девочка. С именем редким.
Юность – кофе абитуриентки.
Для меня с каждым годом дороже –
Выцветший снимок.
Пара строчек на желтом оттенке:
«Клею сырой подорожник,
На разбитые от асфальта коленки».
Девчонка с ахматовской челкой
Скоморохи
Скоморохи с рваным сердцем,
Ридикюлем, рюкзаком,
Взяв плацкартные билеты, направляются пешком
К пунктам зданий перевозок,
Обработки багажа,
Заучив дожди – как ноты. Бледных станций сторожа.
Лежебокими ночами,
Под желанный стук колес,
/Запотелый месяц в небе – жидок, болен, безволос/
Через призмы твердых стекол
Лечат стертые зрачки.
Пассажиры этой ночью – внебольничные врачи.
Для одних – в горошек платье,
У других – рубаха в клеть.
Здесь на каждого второго своя правда. И на треть:
Отсыревшая прозрачность
После спетого вина,
Так бездарно вскрыта словом. В диалогах раздана.
Признаю – они другие.
На оси координат
Для кого-то Питер – слитен. Для кого-то – Ленинград.
Наша схожесть и несхожесть
Состоит всего лишь в том,
Что один – на круге – первом, а второй – прыгун с шестом.
Ouisconsin
Она изменилась.
Она стала другой.
Девушка на ферме Висконсина
Ждет ранней осени,
Чтобы никогда
Не вернуться домой.
Никогда не вернуться…
Мы были знакомы. Я не был влюблен.
Но сегодня мне снилась горечь фиалки…
И сахарный клен.
Внеже
Марине Кулаковой
Время – беременно переменами
На момент утверждения, что рождение –
Последние муки эпохи, что плохи
И невыносимы, как снаряды забытой Цусимы.
Сроки вынашивания – раскрашены
В часы повседневности, веры, верности,
В паруса диалектики. Мы – электрики.
Мы жрем электричество, преобразуя в количество
Некогда качество. Язык мой – язычество.
Новообрядчество. Новокрещение.
Притворные в храме – ждут угощения.
И он – тоненький мальчик. Такой не заплачет.
При первой примете – руки сложит на ветер.
Вспорхнув с подоконника вифлеемовым Плотником.
В его жилах – мгновение…
В его жилах – мгновение…
И силлабо-тоника.
В кофейне
Морфинист-наблюдатель, вахтер сизых улиц,
Над чашкой сутулясь,
Читает газеты.
Он в поисках правды. Он в поиске ветра.
Но ветры в парадных, скрепят ржавью петли.
Ослепший художник ворует салфетки.
Выстроив очередь, блондинки-брюнетки
Пахнут парфюмом.
С видом угрюмым
Влюбленный студент запивает таблетку –
Одну за другой /кто он такой?/.
В терпком воздухе запахи табака…
/рингтоны мелодий разливаются парами топленого кипятка/…
Здесь на каждое «здравствуй» – слышишь свое «пока».
А тому, кто на крыше –
… ему всякий раз интересно – откуда взойдет луна?
Почему раньше все сидели в одной песочнице,
/потом мама чистила уши, заставляла мыть голову/
Не обращая особого внимания на имена?
/это кому-нибудь нужно? Или, кому–то хочется?/
Двадцать лет – «все сначала», или по-новому?
Теперь они – на разных этажах социального лифта.
/кто-то сторож в драматическом театре, кто-то зам. директора на ВГТРК/
У кого-то параболический почерк. Кто-то изменяет размеры шрифта.
Смекаешь, о чем я? Наверняка.
А тот, кто на крыше,
/веснушчатый, рыжий/ свободе веруя слепо,
Как тяжелой простуде,
Выпускает с ладоней белого голубя – в синее небо.
Из кофейни выходят люди.
* * * *
Небо тянет
Людей друг к другу,
Возможность существования – простыми словами:
Не дает ей права забиться в угол,
Ему – растаять полушкой
В худом кармане.
Не опасаясь
Разлуки, сквозных расстояний,
Недель, категорий, прочитанных писем,
Подчиняясь традиции – выхватывать числа,
В графике сменных работ,
Где он – постоянен.
Решились.
Лезет багаж из матерчатых сумок.
Имитируют тягу к бездонным советам.
Ветер с моря – меняется дважды в сутки.
Легкие – солоны. Всего час до лета.
Бриз – на кончике носа.
Танго для одного
Когда песчаный домик,
Воздвигнутый ладонями твоей дочери,
За секунды смывает волна соленого моря –
Это и будет счастьем.
Послезавтра – холодный пол,
Застланный календарными обрывками.
И невнятные окна в доме престарелых
Не станут тебе родными.
Такие окна всегда остаются новыми.