* * *
Сколько мальков на речном берегу гниет!
Сколько их там, вероятно, сам Бог не знает.
Стоит ли верить, что кто-нибудь их спасет?
Так неужели их кто-нибудь Там считает?
Счастье земное трясется на волоске.
Нам только кажется твердою эта крыша!
Сколько их сгнило уже на речном песке!
Кто этот маленький – как его, Саша, Миша?
Как червячки, эти крошечные кишки!
Как чешуя серебрится смертельным цветом!
Чем успокоиться скажите ли, дружки?
Может быть, простеньким, резвым каким сюжетом?
Слышишь ли ты, как русалку Садко зовет?
Пусть ты погиб, но ты вечно живешь в молитвах!
Сколько мальков на речном берегу гниет!
Сколько их там! Но не меньше, чем павших в битвах
Легионеров и рыцарей, что за честь
Родины пали, не бросив свое оружье.
Сколько их сгинуло в пропасти? Перечесть
Их невозможно, милок, да и вряд ли нужно.
Нам за всю жизнь и не вымолвить стольких слов!
Бедный язык онемел и как будто высох.
Толще всех ленинских-сталинских, друг, томов
Этот земной поминальный огромный список.
Даже архангел, что в чистой струе поет,
Нам никогда этот список не прочитает.
Сколько мальков на речном берегу гниет!
Сколько их там, вероятно, сам Бог не знает.
* * *
Ах, как ландыша ягоды жестки!
Буйный ветер свистит в голове,
Предприимчиво гладит по шерстке,
Шелестит в пышнотелой листве.
Горевое мое государство,
Темно-серый плебейский лопух,
Крупношерстной крапивы коварство,
Тополиный застенчивый пух.
Колокольчиков синее диво,
Камыши у кривого пруда
И багряно-лиловая слива –
Я от вас не уйду никуда.
Кукушиной тоски отголоски,
Соловьиный сквозной звукоряд.
Ах, как ландыша ягоды жестки!
Ядовиты они, говорят.
* * *
Вот и небо уже потемнело.
В предвкушении новой грозы
На мгновенье душа онемела,
И не высечь казенной слезы.
Нет досады трудней и топорней!
Задрожали от ветра листы!
С каждым часом страшней и упорней
Однобокий наплыв темноты.
Однобокий наплыв своеволья,
Дорогое начало конца.
Полноводье мое, водополье,
Серебристый трезвон бубенца!
Каменеет надкушенный пряник,
И кузнечик трещит: «Быть беде».
Щепка в Клязьме плывет, как «Титаник»
В атлантической жуткой воде.
* * *
Здравствуй, озеро с тоненькой ряской,
Мать-поганка, отец — мухомор.
Я давно не гонялся за сказкой,
Жил с надломом, с натугой, с опаской,
Со скептической тонкой гримаской
На затертый взирал триколор.
Ну а здесь, в этом маленьком, дачном,
Непричесанном хвойном лесу
Прижимаюсь я к соснам наждачным
И ловлю паука на весу.
Я менять не желаю привычек.
Как прекрасен мираж облаков!
Хорошо, что сквозь шум электричек
Не слышна перестрелка братков.
В суете двадцать первого века,
Посреди подлецов и ворюг
Я не верю давно в человека,
В чистоту его помыслов, друг.
Ни к чему нам слова-кривотолки!
Что нас вырвет из русской беды?
Может, тонкие эти иголки?
Может, ряска на кромке воды?
* * *
Снова осень. Сосняк побуревший,
Где масленок под прелой листвой,
От бездарных дождей ошалевший,
Врыт в песчаник почти с головой.
О насущной заботится пище
Жесткосердный промышленный век,
В тростниковую дудочку свищет
Поселковый чудак-человек.
Мелкий листик летит по этапам,
Горевая ворона кричит.
Нудный дождь с графоманским нахрапом
Бестолковые строфы строчит.
Что рыдать над бесхозным простором!
Проживи, никого не виня,
Худосочным бухим мухомором
У трухлявого хилого пня.
Обнимая родимый рифмовник,
Изучай диалекты травы,
Не спеша собирай однотомник
Из осенней опавшей листвы.
В ушлом мире, что скуп и несносен,
Первородной руды господин,
Посреди переделкинских сосен,
Со Вселенной один на один.
* * *
В крошечной деревне Ушаково,
Где кричит простуженный петух,
Понял я, что жизнь не бестолкова –
Ведь со мной мучительное слово,
Лебеда, репейник да лопух.
Понял я, что жизнь не просто случай,
Белый шарик у судьбы в мешке.
В предвкушенье смерти неминучей
Под чернильной траурною тучей
Постою на Божьем сквозняке.
Постою у старого забора.
С крыши гулко капает вода.
Я пока в начале коридора,
Что ведет в Ничто и в Никуда.
Что ведет в открытую трясину,
Где уже ни боли, ни любви.
Как сараи пахнут древесиной!
Чувствуешь под кожицей гусиной
Холод угасающей крови?
В крошечной деревне Ушаково,
Где поленниц ровные ряды,
Только ты, мучительное слово,
Оберег от горя да беды.
Оберег от пустотелой фразы,
От которой сохнет голова.
Как позорно, позабыв про разум,
Петухом кривым и пучеглазым
Кукарекать мертвые слова!
Разрослась журнальная полова,
Книжная, булыжная руда!
…В тайный час словесного улова
В маленькой деревне Ушаково
С крыши гулко капает вода.
* * *
Ты оставишь на память потомку
Кривобокую нежную кромку
Льдистых, пористых мартовских луж.
И поскольку ты с ним не лукавишь,
Ты стихи свои тоже оставишь –
Вдохновеньем отрезанный куш.
Ты оставишь читателю даже
Цвет небесных мучительных скважин,
Слабогрудый огарок свечи.
Пусть читают армяне, евреи,
Депутаты, бомжи, лиходеи,
Эти дактили, эти хореи,
Что рождались в валютной ночи.
Слово ранит, но слово и лечит,
Не ложится ни в чет и ни в нечет,
Слово вроде тоски стержневой,
Где ничтожны сюжет или тема,
Лишний шелест, немая фонема.
Это реки из крови живой.