«Маша, спать!» — как можно строже. Я ж, представьте, Машин дед.
Здесь за старшего, похоже, раз сегодня мамы нет.
— «Вот, бесёнок! Ух, мотор! Что же ты до этих пор
Не лежишь ещё в постели?! Был же, вроде, уговор?!»
Медвежонок на подушке, кукол полная кровать.
— «Не могу, дедуль… Игрушкам нужно сказку рассказать.
Я им всё перечитала, а они — смотри! — не спят.
Хоть сто раз начни сначала — сказку новую хотят, –
Воздухом наполнив грудь. — Так и мне, вот… не уснуть».
— «Есть проблемка, — соглашаюсь. — Что ж, позволь, и я вмешаюсь.
Тут уж все сомненья прочь — куклам следует помочь.
Но сама… — смотрю я строго, голос делаю ворчлив, –
Чтоб лежала к одеялу кнопку носа прикрепив».
Уговаривать не надо. В полминуты канитель.
Уложила кукол рядом, мышкой юркнула в постель,
Лишь одни торчат глаза. «Так-то лучше, егоза.
Сказку, значит? Будет сказка. Мы ж не против, только „за“».
Сказка — ложь, да в ней забава! Ни для денег, ни для славы —
Лишь для красного словца, для счастливого лица.
Сказка — ложь, но в ней отрада, удивительное рядом.
Может где-то и приврёт, ей доказывать не надо.
Кому сказка, кому бред, кому хрящик на обед.
Не к душе — так и не слушай, а оспаривать не след.
ГЛАВА 1. Глава изначальная,
не весёлая и не печальная.
То ль за тридевять земель, то ли рядышком отсель
На высоком на пригорке средь дубов стояла ель
Выше остальных на треть. Наш сюжет не разглядеть
С тех дубов, хоть тянешь шею. Видно лишь с колючей ели.
Шумно выпорхнула птица, страх роняя на лету,
Всполошилась, гоношится словно гуси на пруду,
Хочет гнать меня отсели. Я ж ищу средь веток щели.
Мне положено узнать все детали в этом деле.
***
Вот он — город небольшой. С европейскою душой,
С кривизною древних улиц,
с ратушей, с квохтаньем куриц.
Слева — царские палаты. Справа — бомж стоит патлатый,
И за сутки не отмыть. Есть контрасты, стало быть.
Царский двор — обычный, царский. Есть дворец. Есть водоём,
По размеру — полк гусарский искупаться сможет в нём,
Дом для челяди, конюшни, дальше — двери мастерских,
Самоходная повозка наблюдается при них,
Клавикорд на летней сцене, два фонтана, детвора,
Наш пригорок для фэн-шуя возле царского двора.
Что-то заподозрил пёс, на меня глядит искос,
Хорошо, что до забора он немного не дорос.
Ну и пес! Не пёс — бизон! Топчет лапами газон,
Но — заметим воспитанье! — ходит только в свой вазон.
Царь Ляксандр — хозяин-барин, главный менеджер страны.
Царский трон протёрт штанами, троном вытёрты штаны.
Правит царством по уму, друг Газпрому своему,
А кто хапает изрядно — не здоровится тому.
Сын царя и внук царицы — совпаденье каково!
Так случается в природе, есть везенье у кого.
В меру добр и в меру строг, чтоб не пустовал острог,
А не то помрут со скуки все тюремщики, итог.
***
А теперь пора коснуться нам одной из важных тем –
демографии, с которой в сказках нет пока проблем.
Либо бог даёт трёх принцев, либо дочь — тогда одну,
чтобы царским населеньем обеспечивать страну.
Что касается Ляксандра — дочек нет, сынов лишь два.
Впрочем, это не причина, чтоб болела голова.
Тут другое — принцы эти выросли, красивы, но…
Но ведут себя как дети, наказание одно.
То к быку ведро привяжут, чтобы громом грохотал,
То ступени клеем смажут, чтобы кто-нибудь пристал.
Царь-то в возрасте таком год командовал полком
И носил мундир отменный цвета кофе с молоком.
А усы какие — помнишь? — обзавидуется ель,
И ворона притулится, и тем паче свиристель.
Эти ж строем не умеют и мортиру зарядить.
На кого оставить царство, чтоб его не загубить?
«Всё гогочите апаши? Что за глупость — шутки ваши?!
Неприятель подойдёт, в юбку спрячетесь к мамаше?!»
Обижаются сыны: «Нынче время без войны,
Мы б противника нагнули, сняли б мы с него штаны.
На какой дороге тать? Где нам силу испытать?
Как нам свой штандарт прославить? Нам отсюда не видать».
***
Быстро сказка сказывается,
да на ёлке сидеть нелегко, оказывается.
Спрячу поглубже тыщи, пройдусь как нищий,
попрошу подать мне, сделаю вид поддатый,
сыграю на гармошке, осмотрюсь немножко.
День тёплый (летний) — постою, послушаю сплетни.
***
У царёвых у ворот день за днём торчит народ,
Если громко славословить — что-нибудь перепадёт.
Может, меди сыпанут, может, пряник подадут,
Ну, а коль цари не в духе, приготовь бока под кнут.
А недавно вот — постой! — кто-то хапнул золотой…
Жаль, не выдержал бедняга полумесячный запой.
Начиналось всё «за здравье» — кончилось «за упокой».
Берегись своих желаний, те сбываются порой.
Потолкавшись с полчаса, всё узнаешь, словно сам
Жил за той стеной дворцовой, все интимные места.
Все дворцовые секреты, все военные советы…
Ну не все, тогда хотя б девяносто пять из ста.
Нос по ветру, уши к щели, очи к дырочкам от скоб,
Чтобы было, что поведать, чтобы сплетничать взахлёб,
Никуда не деть дурацкий наш характер папарацкий.
Ведь народ — он любопытен, как с подлодки перископ.
***
Через час я знал в деталях всю историю страны:
И последние скандалы, и преданья старины.
В доме царствует Царица, а в стране — Царицын муж,
Старший сын — царевич Петруш, младший братец Ивануш.
Два царевича — погодки, очень схожие походки,
Глаз весёлые отвёртки, и подвижные как ртуть.
Петруш старше и бойчее, видно, кровью горячее,
Ивануш — он мягче, тоньше и задумчивее чуть.
Мирно в царстве до зевоты, бед серьёзных никаких,
И соседских территорий царь не требует чужих.
Не болеет город свинкой, не берёт его чума,
И никто не сослан в ссылку за брожение ума.
***
В идиллической картинке появилась брешь — рванинка.
Без злодея нашу нить — наш сюжет — не раскрутить.
Вот идёт он в дом царёвый, завернувшись в плащ багровый.
Взгляд — как проще объяснить? — ноги начинают стыть.
Штабс-министр от канцелярий, царской волей граф — Чинуш.
Чернокнижник, мракоблудень, собиратель мелких душ.
Объявился сиротой, вот и царь — душой простой —
И деньгами, и с карьерой пособил разок-другой.
Это граф — в народе всяко говорят и, может, зря –
То ли отпрыск вурдалака, то ли семя упыря.
Вечно прячется от света, часто ходит по ночам,
Проклиная то и это, «снип-снап-снуре» бормоча.
Научился где-то граф едкой хитрости восточной
По трубе по водосточной, чтобы в окна заглянуть,
Забираться скорпионом, откупаться от законов,
Как присвоить миллионы и как друга обмануть.
В двери встроил дыркогляд. Дальноушный аппарат
Он на улицах развесил, чтобы слышать всех подряд.
Словно червь бумагу точит, этот сказочный злодей
День за днём сидит до ночи в канцелярии своей.
***
Расступился весь народ, словно отворён колодец,
Шёпот: «Тихо, Граф идёт!» Прячет взгляды ниц народец.
Лучше шапку заломить, всяко в жизни может быть:
Добрый зла не уготовит, злому лучше угодить.
Граф проследовал во двор, на повозку бросил взор,
Водоём рукой пощупал и на пса взглянул в упор.
Пёс поднялся, распрямился и недобро зарычал.
Важность графа здесь, похоже, он один не замечал.
Граф уменьшился в размерах (не такой, как видно, смелый),
Чуть штанов не замочил, трость убрал и взгляд смягчил.
Появился мажордом, дверь открыл в царёвый дом:
«Граф Чинуш к царю с поклоном, информация при нём».
***
«Здравствуй, граф, какие вести? Что за важные дела?
От ближайших зарубежий иль от дальнего села?
От военного министра вроде сводок никаких.
Или вновь нашёл шпионов среди пьяниц городских?»
— «Вы смеётесь, царь, напрасно, я б не встал в такую рань,
если б не были ужасны так дела, а дело — дрянь.
Юридическая тайна, что хранилась столько лет,
Приоткрылась мне случайно, и несёт немало бед.
Ваш архив… На дальней полке, влево от окна смотря,
Там лежала в красном шёлке «Декларация царя».
Документец любопытный, чтоб его глазами съесть
Превнимательно и строго, вот и я почёл за честь».
Достаёт он из рейтуз словно шулер нужный туз:
Мол, смотри какой нежданчик, юридический конфуз.
«Дед Ваш в молодость составил и, восшедши на престол,
Он печать на нём поставил, перед публикой прочёл.
Мол, клянусь служить народу. Коль плохое сотворю,
То прошу метлой негодной гнать династию мою».
***
Дальше излагает Дед всю программу на сто лет,
С обещанием, что внуки за неё дадут ответ.
И покуда не истёк утверждённый выше срок,
Мы узнаем, чем опасен этот каверзный листок.
«Обязуюсь сделать это, в те-то сроки, так и сяк».
Что касается фантазий, тут дедуля был мастак.
Тут про мост через болотце и про новые колодцы,
Семьям свод над головой и коня семье большой,
Мир с соседом, а врагов гнать до дальних берегов,
А налог уменьшить, если много в доме едоков.
К роднику ведро приставить, чтобы было, чем черпнуть,
Старикам скамейки справить, чтоб могли передохнуть,
По чесалке каждой кошке, голубям зерна немножко,
Чтоб ласкали небосвод, отправляясь в свой полёт.
Город вымостить камнями, чтоб без грязи на стопе.
И как минимум трёхкратно увеличить ВВП,
Чтобы к чаю были сушки, чтобы нищим был приют.
Детям от царя — игрушки, а по праздникам — салют.
Столько крупных дел и малых, можно час читать, пожалуй.
Даже странно, посмотри: всё исполнили цари.
Надо очень постараться, чтоб к чему-нибудь придраться,
Но Чинушу, вижу суть, что-то удалось копнуть.
Острой ручкой перьевой тычет он в листок седьмой,
И проводит там с нажатьем под тринадцатой строкой.
Царь прочёл, надев монокль, и качает головой.
Нет, не помнит этих строк он на бумаге гербовой.
Там для жителей столицы обещается Жар-птица,
Чтобы слух и глаз ласкала, чтоб светлее стали лица.
Подчерк дедов, чёткий твёрдый, как базальт или гранит.
Тут хоть хочешь, хоть не хочешь, — к исполнению прими.
«Посмотри и ты, царица. Остаётся ровно год.
Где ж искомая Жар-птица песни сладкие поёт?
Копию сего послал я в Гаагский трибунал.
Обещали разобраться, я ж противиться не стал.
Знать, погонят вас взашей. И серёжки из ушей
Вам придётся здесь оставить, и лосьоны ото вшей.
Что же, в возрасте солидном нищим быть весьма обидно.
И быть может это вздор, но всего больней позор.
Как министр от канцелярий, я могу тут вас понять
И готов (по старой дружбе) отречение принять.
Коль подпишете, тогда… можно и не ждать суда.
Обеспечим вашу старость: и леченье и еда,
Небольшой дворец на море, к Вам приставленный историк
Станет восхвалять детали, как Вы царство отписали.
Суд, хоть это Вам ненужно, примет сторону мою.
Раз не справились со службой — гнать отсюда всю семью.
Я ж без суеты сует справлю Временный совет.
Я ведь Оксфорда отличник, я ж учился столько лет».
— «Граф, гляжу я, Вы… мерзавец и мерзавцев чемпион.
И покуда … Нет, извольте непременно выйти вон!»
Взглядом граф обвёл весь зал, как артист глядит со сцены,
Вынул жвачку изо рта, прилепил её на стену.
Развернулся и пошёл, словно сделал шопинг в ЦУМе,
Непонятно, что ещё он там гадкого задумал.
Я узнаю в чём секрет, для меня преграды нет,
Через форточку залезу или через Интернет.
Граф следит, и я слежу. В оправдание скажу:
«Автор все права имеет». Я же правильно сужу?
***
В канцелярии дворцовой, бросив в кресло плащ багровый,
В тёмном зале Граф Чинуш, как чернила или тушь,
Непрерывно бормоча как живот перед расстройством,
Что-то варит на огне непонятное по свойствам.
Взял он уксуса немножко, перца три столовых ложки,
А для едкости пайка — десять долек чеснока,
Кинул хрена напоследок, сдобрил соусом васаби.
Ах он хитрый колдуйдед, что он там наколдуйбабил?!
Выпил, мало не скривившись, как кисель иль шоколад.
Сам собой доволен — ишь ты! — словно взяткой казнокрад.
Плюнул огненной струёй, вмиг покрылся чешуёй,
А немного отплевавшись, снова сделался собой.
Затушил огни плевков, плащ надел и был таков,
Только эхо в коридоре от железных каблуков.
***
Царь в расстройстве небывалом: документ грозит обвалом.
Вся надежда на народ, что рассудит и поймёт.
Скажет: «Не бери, Ляксандр, глупость в голову свою!»,
Скажет: «Придуши, Ляксандр, эту чёртову змею!»
Только совесть у царя как рука богатыря
Душу царскую скрутила, обвиняя и коря.
Царь не спит, подушка комом, полночь — вертится на ней.
Завтра будет утро снова — утро ночи мудреней.
ГЛАВА 2
Приключения Петруша от Истанбула до Персии.
Читайте эту, раз нет другой версии.
Розовый язык зари зализал ночные раны,
Клавиши фортепиано будто светят изнутри.
И уже натянут звук, и готов сорваться в форте,
И разбудят петухи светлым утренним аккордом!
Царь с разбегу в туалет, выплюнул ночной секрет,
Чистит зубы аккуратно новой пастой «Блендамед».
Смотрит в зеркало, а там дядька хмурый и помятый,
Улыбнулся — стало как-то легче (парой килограмм).
Мысль созрела в самый раз и оформилась в Указ,
И чтоб мысль не убежала, царь трезвонит в медный таз.
Сыновей своих созвал поскорее в тронный зал,
«По-портретному» оделся и державу в руки взял.
Вот вошли, взъерошен старший, словно из лесу сосна,
А второй глазами страшен — зачитался допоздна.
Царь вздохнул, сосуды в сердце защемило во всю грудь:
«Дети-дети… Повзрослеют? Ну должны ж когда-нибудь!»
***
Начал голосом негромким, твёрдо начал по-мужски
Свой рассказ без кривотолков, без утайки, без тоски:
«Где-то на востоке есть птица — взора не отвесть, –
что любой правитель в мире посмотреть б почёл за честь.
Ценность птицы той не в перьях,
ценность птицы той в поверье:
Всем, кто слушает её, будет доброе житьё.
Есть та птица или нет, правда это или бред,
Привезти её однажды, обещал в запале дед».
Он продолжил про Чинуша и про дедовский наказ:
Дескать, в доме отсидеться не удастся в этот раз.
Вроде глазом был остёр, хоть сто раз смотрел в упор,
но не видел этой фразы в документе до сих пор.
«Вы там с мамкой попрощайтесь, обещайте не курить.
Длинен день, да год короткий… Завтра следует отбыть
Ровно в полдень. Час на сборы, час на вздохи, час еда.
Вы ж в маршрутах разберитесь — кто поедет и куда.
Этот год не для проказ, надо дедовский наказ
В срок исполнить непременно, поклянитесь сей же час».
Двухголосое «Клянёмся!» эхом вторит гулкий свод.
Обещали: «в срок вернёмся», взяли денег на расход.
***
Побежали собираться. Сто дорог — куда ж податься?
Путь на Запад недалёк, но легко сказать «восток».
Он от Польши до Китая. Как же им искать, не зная,
Где гнездовья птицы той? Под Калькуттой? За Читой?
Старший ниточкой чернильной тянет к Турции на юг,
В Аравийский полуостров небольшой приделал крюк,
Через Персию к афганцам, через горный Пакистан.
Капнув кляксой в Индостане, разогнул свой крепкий стан.
Младший выбрал путь в Россию. В сказке старой вековой,
Птицы Алконост и Сирин кружат там над головой.
В тех краях должна резвится и волшебная Жар-птица,
Пол-Сибири освещая огненной своей красой.
***
Эх, царевич, всяким сказкам верить следует с опаской.
Где обманет — не поймешь. Знамо дело, сказка — ложь.
Так в рекламе многоцветной ощущаешь вкус конфетный,
Но надкусишь, развернёшь — а обратно не вернёшь.
Что ж, решили — как решили, успокоились на том.
Тарантасы загрузили самым нужным барахлом:
От порезов в склянке йод, зонт большой от непогод,
Спички шведские, кроссворды, шоколадки от невзгод.
Взяли юноши по шпаге — всё же принцы, не бродяги, –
Пригодится от жулья. Взяли чистого белья,
Банки крема от загара, и, в пути не скучно чтоб,
Петруш взял свою гитару, Ивануш свой мелкоскоп.
Промокнув глаза платочком, мостовой коснулись лбом,
В направлении восточном поскакали. Пыль столбом!
На развилке разминулись, свистнули, перемигнулись.
Всяк — Юпитер, а не бык. Каждый — раб своей судьбы.
***
Русло нашего рассказа разошлось на два пути,
Как за Петрушем угнаться? С Иванушем как пойти?
Может встретятся? Отсюда та картинка не видна.
Скоро сказка говорится, долго пишется она.
Километр за километром едут принцы. Дуют ветры
В тарантасовы бока, льют дождями облака,
Солнце запекает щёки, ветви рвут плащей сукно,
Ночью тёмной одинокой лес с волками заодно.
А порою в вышине да при яркой при луне
Кто-то кружит над землёю, неприятный даже мне.
Может, ястреб — может, нет. Ночью зрения дефект
Не даёт увидеть этот неопознанный объект.
***
Развлеки тебя попутчик, насмеши тебя сова,
Шум в листве пускай напомнит старой песенки слова.
Город шумный и чужой пронесётся пред тобой,
Прилетит воспоминанье в сердце тёплою волной.
Ты с надеждой на везенье спросишь с вежливым почтеньем:
«Здравствуй, парень (иль девица), не видал ли ты Жар-птицы?»
Но прохожий жмёт плечами, мнёт причёску пятернёй.
Мол, не только не встречали — не слыхали о такой.
***
Старой Римскою дорогой к Истамбулу ровен путь.
Где-то можно разогнаться, где-то чуть передохнуть.
Петруш временем свободным ищет новые аккорды
На гитаре и поёт птицам ночи напролёт.
По трактирам точит шпагу, соревнуется в отваге.
Крови доброй не пролил, но с соперником не мил.
Принц всегда — сама учтивость, он на выручку спешит,
Он борец за справедливость, хоть порой бывает бит.
День за днём проходит месяц, и ещё примерно десять
Дней от мамкина крыльца, от родимого дворца.
Тянут шеи минареты, запах кофе, вкус щербета.
Бриз морской усталость сдул — славный город Истанбул!
Ширь восточного базара. Город-сказка, — так, пожалуй,
Можно выразить в словах… Знает лишь один Аллах,
Как тут с ними объясниться, что тебе нужна Жар-птица.
«Хочешь птица? Кушай на: жаренная фазана».
Тот суёт павлина в руки, этот тычет индюком,
С певчей птичкой канарейкой связанных одним тюком.
Зря стараешься, хоть тресни, не понять их говор местный.
И когда совсем хоть плач, появляется толмач.
***
В красной шапочке турецкой, волны синие шальвар.
Он похож… Но нет — эфеска и усищи, и загар.
«Помогу тебе я, друг. Караван идёт на юг
От Босфора до Синая, в Палестину сделав крюк.
Около горы-Синая птица та и проживает.
Ты её заметишь свет, ярче перьев в мире нет».
Постояв, поторговавшись, продал Петруш тарантас,
Взял верблюда, и взобравшись, надавил ногой на «газ».
Сквозь пустыни, через горы, если речка — речку вброд,
Караван идет не скоро, но — представь себе! — идёт.
Пусть жара, пусть пыль, пусть ветры, пусть тяжёлый переплёт,
Петруш струны ковыряет, Петруш песенки поёт,
Нападают бедуины и другой разбойный люд,
Петруш вновь не унывает. Главное, чтоб шёл верблюд,
Чтоб надежда не погасла, чтобы поиск не напрасно.
День за днём сложились в месяц, и ещё за ним идут.
***
Так не медленно, не быстро, но Синайская гора
Все свои уступы высветив, приоткрылась им с утра.
Тут от счастья в сердце звон. Обошёл с семи сторон,
Но, блуждая среди скал, птицы так и не сыскал.
Тут толмач нашёлся снова, бородатый бедуин,
Бритвой лоб отполирован, снова взгляд — один в один.
Помогу, мол, словно другу, две монеты за услугу,
Шах персидский год назад, птицу взял в дворцовый сад.
Кормит птицу ту халвой, казинаком, пахлавой,
Вслух хвалясь своим богатством, и доволен сам собой.
Караван туда придёт через месяц… или год,
Скоростей не обещаю, караван не самолёт.
Ведь, пустыня вещь такая — ни домов ни улиц нет.
Тут компания плутала из Египта сорок лет.
Снова Петруш на верблюде, снова караван идёт,
Снова бьёт по шапке солнце субтропических широт.
Песни стали чуть протяжней, а мотивы чуть грустней:
Все о Родине далёкой и о матушке своей.
Вот и Персии границы, где ж ещё ей быть — Жар-птице?!
Здесь же каждый поворот сказкой дышит и поёт.
Тут разбойники «сим-сима», тут и лампа Алладина.
Скоро, скоро наконец мы увидим и дворец.
***
Шах застыл в немом вопросе: «Что нахалу отрубить?
Ведь наглец Жар-птицу просит и не просит пощадить.
А в моём прекрасном царстве есть инжир и есть хурма,
Персик есть такой — не сможешь не сойти, поев, с ума.
Здесь гвоздика и корица, запах этот длится, длится.
Пахлава, халва, шербет, лучше вкуса просто нет.
Здесь дехканин Нам на славу тучные стада пасёт, —
Шах подумал и решился, — Отрубите ему всё».
Петруш горестно взмолился: «Чем же я тебе не мил?
Чем же я так провинился? Иль Аллаха огорчил?»
И ответил шах на ухо, чтоб не слышали ответ:
«Ну зачем просить у шаха, то, чего у шаха нет?!»
Видя с Петрушем гитару, говорит: «Хорош сетар.
Не споёшь ли нам на славу, для души иль на пиар?»
Петруш спел про птицу счастья и про новый поворот,
Тот, что к этой птице дивной не ведёт и не ведёт.
***
Шах был пением польщён, Петруш вовремя прощён,
А за пение — к награде в сто монет приговорён.
Вышел Петруш из дворца, вытер Петруш пот с лица.
Жив, но как же быть с наказом? Эх, расстроит он отца.
На базар вошёл, вздыхает: «Ах, чего тут только нет!
Змеи, куры, попугаи, звероящера скелет.
Плова запахи витают, возбуждая аппетит.
Есть одежда из Китая, симпатичная на вид».
Снова наш герой в досаде. Сам смотри: товар рекой,
А жар-птицы завалящей на прилавках — никакой.
Вдруг услышал голос сзади. Там, как сладкий леденец,
В ярком стёганном халате с вещмешком стоит купец.
Пол-лица чалма закрыла, остальное борода.
Пахнет фруктами и мылом. Что-то в нём от… Ерунда!
В сторону отводит важно и, прикрыв ладошкой рот:
«Есть товар, но контрабандный, но тебе он подойдёт».
Так шипит на ухо страстно — слюни брызгают в лицо:
«Птицы нет… Но всё прекрасно — есть свежайшее яйцо.
Чудо-остров в океане, там на дереве-баньяне
Птица сказка-небылица раз в столетие гнездится.
Ночью там светло как днём: птица светится огнём.
И яйцо — такое вот — раз в столетие несёт.
Это всё большая тайна, не раскрой кому, случайно.
Здесь яйцо, а с ним пакет. Вместе — ровно сто монет.
Ты из принцев, я смотрю? Только принцу иль царю
Я отдать имею право, но другим — в аду сгорю».
Достаёт он из мешка золотое в три вершка…
Петруш слов сказать не может, счастьем кружится башка.
«Вот инструкция. Прочти и по пунктам проследи:
Царь сидеть на кладке должен! Ровно месяц пусть сидит.
Кладку можно оставлять в день минут на двадцать пять,
Но не больше, а не то… уродится чёрти что».
Ах, умеет так умеет, льётся песня в три ручья
Сладким соком по деревьям. Кормит басней соловья!
За таким не уследишь — соловьём накормит мышь.
На секунду отвернулись — провалился словно. Ишь?!
***
Наш царевич прямодушный не признал в купце Чинуша,
Как и в прошлых толмачах, что послушал сгоряча.
Он яйцо от страусихи в куль упрятал без шумихи
и, довольный сам собой, в путь отправился домой.
Даже если он длиннее, к дому путь всегда короче.
И пейзажи всё роднее с каждым днём и с каждой ночью,
Музыка в душе играет, и такая благодать!
Жалко, что пришлось гитару шаху Персии отдать.
И покуда Петруш едет, напевая свой мотив,
Мы назад вернёмся к месту, где двух братьев разлучив,
Вьётся серая дорога по земле как пыльный уж.
На дорогу смотрит строго младший братец Ивануш.
ГЛАВА 3
Приключения Ивануша в России.
И ладно ещё пустили.
Вот уже пятнадцать дней гонит Ивануш коней,
А российская граница не становится видней.
Ладно, мимо не проедем, ведь не малая страна
Где ещё на белом свете есть такая ширина.
Время зря не пропадает, принц лениться не привык,
Наш великий, ох могучий учит русский он язык.
Свой опух от тренировки, получается неловко:
«Твой прекрасная из стран, а моя зовут Иван».
День остался до границы. У панов скупые лица
И на шутку, и на смех, словно это смертный грех.
Шляхтич крутит ус в спирали, плечи кутает в жупан:
«Зря вы пан в такие дали. Не езжайте лучше, пан.
Там в России люди злые, псы опаснее волков.
Ты туда заедешь ныне, а вернёшься без портков.
Там медведь в столице бродит, на дорогах ни души,
По стеклу железом водят там разбойники в глуши».
Напугать им Ивануша нелегко, он парень смелый,
С неиспорченной душою, с крепкой нервною системой.
Сказки, читанные няней, юношу в Россию манят.
Сказка — ложь, а путь далёк, добрым молодцам урок.
Что ни день — дорога хуже. Колея, грязища, лужи.
И не так чтоб слишком сыт, и неделями не мыт.
Воет хищников отряд, ели сумрачно стоят,
Комары с кулак летают, слепни с курицу парят.
***
На смоленской на дороге широко расставив ноги
Три товарища стоят, дрын руками теребят.
Улыбаются тактично, смотрят — человек приличный,
Что-то ухнуло, и — ах! — только звёздочки в глазах.
Видно, сложность с переводом. Может, что не то сказал?
Ивануш в свои-то годы так ни раз не получал.
Не успел наш принц и пикнуть, даже шпагу приподнять.
Но в России этой пикой только в зубе ковырять.
Красный плащ сверкнул и замер, как мигает семафор.
Граф Чинуш свою персону прячет в листьях словно вор.
Засветился на поляне, вновь исчез среди осин.
Литр товарищам поставил. Очень добрый господин.
***
Едет Ваня налегке, тело Вани в синяке,
Ведь в России если лупят — до развязки на пупке.
Из вещей один остался восьмикратный мелкоскоп
Для настольных наблюдений, для проверки на микроб.
Ладно, добрые селяне, туляки или смоляне,
Подлечили паренька, подкормили три денька,
Он про птицу все расспросы, а они плечами жмут,
Мол, слыхали, но жар-птицы в наших землях не живут.
Говорят: «Москва большая, очень даже может быть,
Что найдутся те, кто знает, где ту птицу изловить».
Как царевич оклемался — сразу же в Москву подался
На пятнистом на коне да в крестьянском зипуне.
Прежде — в Тулу. Лето — в осень, гуси по небу летят.
Мелкий дождь совсем несносен, и осенний листопад
Не прибавит настроенья, кружит листьями сомнений:
И найдём ли мы спасенья, и вернёмся ли назад?
***
Полицмейстер тульский — в белом. А знакомый нам злодей
Шепчет: «Ваше благородье, дело есть на сто рублей.
Въехал в городской кордон некий аглицкий шпион
На кобылке неказистой, в зипуне с заплатой он.
Нынче к Вам и обратится. Станет утверждать: Жар-птица
Есть предмет его пути, цель — пернатую найти,
Будет хвастаться роднёй. Я ж ручаюсь головой,
Нет в кармане документа и бумаги гербовой».
— «Нестыковка налицо», — полицмейстер мнёт брыльцо
С благородным бакенбардом, ставит ногу на крыльцо.
О мгновения — о эти — так приятны для мужчин:
За шпиона орден светит, или может даже чин.
«Самозванца задержать да в кутузке подержать
И, слегка бока начистив, информацию отжать.
Кем направлен, цели, код? Может, не один, а взвод?
Посягал на Баташовский аль Демидовский завод?»
Часа не прошло, пожалуй, как какой-то шустрый малый
Ивануша приволок словно семечек кулёк.
Мнут бока самозабвенно. Не забить бы — кадр ценный!
И вспотевши от сего, тащат в камеру его.
***
Тут понятно и собаке: дело — плохо, дело — бяка.
Здесь блоха на телесах, там Жар-птица в небесах.
Ивануш лежит на нарах, рядом на матрасах старых
Мужичок сидит смешной, сам общается с собой.
Правой что-то прижимает, левой молоточком бьёт.
— «Что ты вертишься, зараза?» — сиплым голосом орёт.
Познакомились, по кружке чая выпили, в струю
Рассказали всю друг дружке предысторию свою.
Звался мужичок Левшой, был он мастер пребольшой,
Понимал душой железо, да с фантазией ещё.
Споря с силами природы, он на плечи пристегнул
Крылья… и при всём народе с колокольни сиганул.
Сам побился… Нет, не сильно. Но за то и был пленён,
что карету повредил он, прикаретившись в неё.
— «Починю, — клянётся, — ваш злополучный экипаж.
А они его в кутузку: — Нет уж, дорогой, уважь».
Мыши в камере шуршат, блохи пестуют блошат,
И сидит Левша на нарах, починяет всё подряд:
Примус, лампу и гармошку, и торговые весы,
Мельхиоровую кошку да с кукушкою часы.
И несут ему чуть свет, ты поверишь или нет,
То машинку для печати, то карманные «Брегет».
Грех бы, если б отпустили, коли парень так смышлён,
что компьютер бы осилил, если б был в природе он.
***
Ивануш потёр затылок, промокнул рубахой глаз,
По-простому, без заминок, он поведал свой рассказ.
«Нет, не вру я, честно слово. Царский сын я, что такого?
Паспорт, словно бутерброд, отобрал лихой народ.
В общем дело так и так, видно прадед был чудак,
Но теперь у нас творится юридический квардак.
Раз, забравшись на скамью, дед сказал за всю семью,
Что Жар-птицу мы добудем, положивши честь свою.
Этот старый документ провалялся сотню лет,
Но теперь в руках Чинуша политический памфлет.
Надо с птицей возвратиться, оправдать бумаги те,
А не то пора учиться жить в убогой нищете».
— «Да, Ванятко, горек мёд, уж попали в переплёт!
Граф себя ещё покажет, интуиция не врёт.
Мы тут к Злу-то попривыкли, нас тут Злом не напугать,
Вы ж народ в Европе хлипкий, вас-то может и пронять.
А чиновники в России — каждый, словно твой Чинуш,
Подомнут для изнасилья и поместья в сотни душ,
И законы, и заводы, и закаты, и восходы,
А особо госрасходы — это их любимый куш.
Вылез в чин — и тут же мигом драть старается со всех,
Были сотни лет под игом, и свои не лучше тех.
Что касается про птиц, раз уж ты из заграниц,
Помогу тебе советом, слухай в оба уха, принц.
На Урале есть колдун — то мой дядька Гамаюн,
С этой птицей он встречался, говорит, когда был юн.
Гамаюну можно верить. Гамаюныч — он не врёт,
После встречи этой дивной, лет тринадцать как не пьёт.
До Урала путь не близкий. Коли выпустят отсед,
У него медовый прииск, он там всем знакомый дед.
Он им лекарь самоучный да хвилософ по уму.
Попроси — и он подскажет, коли глянешься ему».
— «То что дядя на Урале, то, конечно, хорошо,
Долго ль нам с тобой на нарах быть положено ещё?»
— «Дык, начальство разберётся, ведь начальству-то видней.
Так у нас в стране ведётся — утра ночи мудреней».
ГЛАВА 4.
Про нанотехнологии, блоху и про прочую чепуху.
Но ни завтра, ни неделя, дни за днями полетели.
Шанс от скуки помереть, если не с Левшой сидеть.
Вот уж светлая башка. Инструментов два мешка.
А в башке изобретений может даже и лишка:
Циркулярное устройство, чтобы резать колбасу,
Паровые механизмы ковыряния в носу,
Палконоги для рыбалки, пушка для пуганья галок,
И педальный барабан, чтоб в руке держать стакан.
Полицмейстерский «Брегет» нынче жарит сам омлет.
Только время «Ч» приходит, а уже готов обед.
Жаль придётся разобрать, а не то дают понять,
Что хотя Сибирь не близко — до неё рукой подать.
И ещё была идея и желанье всех сильнее
Подковать блоху железом, чтобы людям веселее.
А блоха такая малость — нимфазория, и чтоб
Разглядеть её и нужен тот немецкий мелкоскоп.
И пошла у них работа к бурной радости Левши:
«Это ж дело не для денег — это ж прямо для души».
Ивануш пожмёт плечами: «Да какой уж тут навар?! –
Крикнет: — Мы её теряем!» — Снова ищет в окуляр.
То ей сказочку расскажет, то почешет ей живот,
На своём, на иностранном тихо песенку споёт:
«Что же ты не спишь шпана, глянь — заснула вся страна», –
Держит глупую за ноги, чтоб не дёргалась она.
Блохи строем приходить научились и просить
Подковать их, ведь не модно неподкованными слыть.
Только ночь — и цокот звонкий по дубовому столу.
Это блохи бьют чечётку на блошином на балу.
***
В Тулу с тайным порученьем приезжает генерал.
Губернатора построил, чтобы важность сознавал,
Говорит: «Понятно многим — сфера нанотехнологий
Нам важнее всего сегодня. Так царь-батюшка сказал».
После выпитых «по чарке» стали думать: «Как же быть,
Чтобы новую кампанию без шишек пережить?»
Поругали самовластье за душевный неуют,
Тут и вспомнили о дурнях, что в кутузке блох куют.
«Во! Давай-ка их покажем! Чем не нано-, прямо скажем?!
И не сможет немец впредь нос России утереть».
Так закутавшись в карете и судьбу благодаря,
Ивануш с Левшою едут в город русского царя.
Снег вокруг звездой искрится, посветлело на Покров.
Ивануш, в мечтах о птице и укрывшись от ветров,
Скрип полозьев различает, топот лошадиных ног,
В голове его витают рассужденья наших строк:
Там, в Европе и вовек не понять, что значит снег.
Это значит едут сани, а не тряска от телег.
Добрый ангел нетверёзый, но умелый ремеслом
Закрывает от мороза белым ангельским крылом.
Снег, что добрая хозяйка, вдруг сменившая лентяйку,
И такая чистота! Снег в России как мечта.
Где же грязная солома, что весь год была у дома?
И забыт уже всерьёз кем-то сброшенный навоз.
Воздух чист, и даже запах самогона не висит,
Лишь, взирая очумело, в поле пугало стоит.
И бежит помолодевший разрумяненный старик.
Снег в России, как волшебник, всё меняет сей же миг.
Словно в душах приоткрылись снежно-белые листы,
И сомнения понятны, и намеренья чисты.
Вновь надеждою витает мысль, что будет всё не так,
И начищено сверкает солнца поднятый пятак.
Мир застывший как картина, мир прекрасный как кино.
Снег в России как наставник. Посмотрите, как должно!
***
Русский царь лицом вскипает, спину тянет как в строю,
Нервно ногтем ковыряет, треплет мантию свою.
Глаз таращит телескопы: «Это ж в лоб пришло кому
Сунуть принца из Европы в криминальную тюрьму?!»
Обзывает «идиоты!», звёзды с генералов рвёт.
Ивануша, извиняясь, тихо под руку берёт:
«Знал Ляксандра, — мол, — отца, ты похожий с легонца,
И „за встречу“ за горилкой не послать ли нам гонца?»
Отвечает наш царевич: «Сожалею, что не пью», –
И в деталях излагает предысторию свою.
«А теперь мне на Урал. Случай, так сказать, послал,
Коли в силах Вы помочь мне — я б жеманиться не стал».
Веселее царь глядит: государственный конфликт
Окончательно исчерпан и войною не грозит.
Подорожную вручил аж до самых до Курил,
И за чуткость пониманья от души благодарил.
Не скупясь монет добавил, и, чтоб выглядеть добрей,
Птицу райскую поставил из коллекции своей.
Птица крыльями качает, птица вертит головой
И заводится ключами — есть там стержень заводной.
Получился день на сборы — для России это скоро.
Трижды чмокнулись с Левшой. По дороге почтовой
Кони птицей полетели сквозь морозы и метели
На восток, туда где ждал лесом каменным Урал.
***
Сосны, ровные как спички, лес и речка-невеличка,
Домик старый у реки. Злобно оголил клыки
Местный Шарик с перепугу: по заснеженному лугу
Лошадь ровною рысцой, путник в шапочке песцовой.
Подъезжает путник к дому, пахнет явно незнакомо.
«Ты хозяин, глянь во двор-р-р, может жулик или вор-р-р!»
Впрочем, запах дружелюбный — не разбойник и не тать.
Пёс, хвостом вильнул, за ухом разрешил себя чесать.
Вышел сам колдун навстречу. Заготовленные речи,
Что готовились в пути, растерялись — не найти.
Ветер воет очень лихо. Снег метёт от снежных дюн.
Ивануш промолвил тихо: «Здравствуй, дядя Гамаюн».
Под бровями умный взгляд — не Сенека, так Сократ.
Бородой зарос по пояс, плечи словно земснаряд.
Словно налету замёрз полузаданный вопрос.
Гамаюн повёл плечами, дескать, что за несерьёз?!
«Ты народ-то не смеши и с вопросом не спеши,
Проводи кобылу в стойло, накорми да расчеши.
Там оформи ей постой, да попоною укрой,
А потом уж разберёмся и с вопросом, и с тобой».
***
В доме печь кряхтит с натуги, в доме лето, а не вьюга.
В доме чисто и покой, запах травный, луговой.
Гамаюн сидит у печки корешки кладёт в горшок,
И становится беспечно и, как в детстве, хорошо.
Что-то шепчет корешкам наподобие стишка,
И ответ как будто слышит в мерном бульканье горшка.
Вот закончили обед, свой рассказ затеял дед.
Сколько лет искал он птицу, через сколько разных бед.
«Десять лет в пути провёл, ничего не приобрёл,
Так вот тут и поселился, одинокий, как орёл.
Изучал коренья, травы, быт зверей и птичьи нравы.
Раз с водою ключевой возвращался я домой.
Тёмный вечер, спотыкаюсь, не задался день, хоть плачь.
Сам с собой стою-ругаюсь, сам тиран себе, палач.
Только песня ниоткуда разразилась надо мной,
Солнцем вспыхнула, салютом над кудлатой головой.
И в одно слилась с душою, ветром дунула в неё,
Звёзды падают, как в море, в сердце глупое моё.
В тёмном небе растворилась, и куда за ней бежать?
Разве снег в горячих пальцах удавалось удержать?
Только память всё хранит, словно маленький магнит,
Только радость почему-то тонкой жилочкой дрожит,
Будешь жить всегда как в мае, жизни чувствовать струю,
Лишь последним издыханьем птицу выдохнув свою.
Знай, живёт та птица рядом — не в гнезде не в шалаше,
В тёплом тереме отрадном — в человеческой душе.
Ты душе не дай лениться, добела мочалкой три,
Вот однажды и случится птица жаркая внутри».
***
Ивануш не пропускает ни полслова, но терзает
мысль его в который раз, что не выполнен наказ.
«Если быть царём Чинушу, растрясёт страну как грушу.
Это ж в сердце нам картечь. Как же царство уберечь?»
— «Я бы хитрость предложил, — отвечает старожил, –
Из того что приключилось, я такое бы сложил:
Что за голос у предмета, и какой предмета вид,
Кто не видел, тот не скажет, а кто знает промолчит.
У тебя в руках не зря птица русского царя,
Ведь на солнце эта птица светит ярче фонаря.
Крутит головой, оснасткой, оперением своим,
Только голосом похвастаться не может никаким.
Как поедешь ты домой, эту дудочку с собой
Забери, а по дороге снова встретишься с Левшой.
Чтоб запела эта птица, вам придётся потрудиться.
Но получится — хоть пой, коли делаешь с душой.
Дунул в дудку. Зазвучала. Птицей в небе закричала,
Стайкой в светлом перелеске, лёгким птичьим арабеском,
Весь весенний шумный лес вдруг взорвался до небес.
А царевич сполз по стулу, не заметил, как уснул он.
Снится Петруш, снится птица, снятся мамка и отец,
Снится булочка с корицей, снится, что зиме конец,
Голос добрый и печальный той природы изначальной,
Что хранит нас на руках и качает в облаках.
***
Вот на полных парусах, через тёмные леса,
Через светлые долины, через мокрые низины
Едет Ивануш домой, и от счастья чуть живой,
С механическою птицей на коленях пред собой.
Больше месяца стараний мимо цели не прошли,
И теперь содержит птица паровой котёл внутри.
Только солнце нагревает — паровой котёл вскипает,
Птица песню начинает, на три такта — раз, два, три.
Сам царевич в этот срок, тоже помогал как мог.
Разбирая все детали, чинно складывал в сапог,
А потом промыл и рьяно маслом мазал конопляным,
Шил футляр, чтоб не поела механизмы пыль дорог.
Эстетически невнятно в этой птице только то,
Что котёл рабочей смесью заполняют под хвостом.
Но Левша в обычном стиле объяснится с другом рад:
Так, мол, принято в России, чтоб всё делать через зад.
А ещё везёт домой принц наш ларчик небольшой.
Блохи — целая команда — в той шкатулке контрабандной.
Всю свою вложили прыть Иванушу угодить,
Чтоб отвёз он их в Европу там подковами форсить.
«Ты нам службу сослужи — ту Европу покажи,
Там и мы тебе послужим. Коли нужно что — скажи».
ГЛАВА 5
Про дракона и войну с оным.
Ивануш ещё не знает, что там дома, ну, а мы
Сплетни, слухи полистаем. Их за время той зимы
В государстве накопилось. Как там Петруш? Что цари?
Так что будем это дело видеть словно изнутри.
Кое-что недостоверно, кое-где сплошная чушь,
Не иначе, приложился к информации Чинуш.
Но давайте по порядку, как морковь растёт на грядке:
Семечко, потом росток, а потом её в роток.
Вот случилось то что снилось, Петруш въехал во дворец.
«Ах!» — царица прослезилась. — «Ох?!» — не понял царь-отец.
Петруш достаёт брезент, открывает свой презент…
Где восторг? Аплодисменты в исторический момент?
«Что ж, понятно…» — у отца нет сомнениям конца,
Борода его обвисла, тень закрыла пол-лица.
Головой качает с грустью — дескать, дело не по мне.
Но вздохнул всей царской грудью, грелку привязал к спине,
Сел на трон, яйцо — под трон, чтоб не дуло из окон,
Одеялами прикрылся, пуфики со всех сторон.
Сдвинул с головы венец, спрятал лысину в чепец
И сидит не шелохнувшись, словно выковал кузнец.
Тридцать дней не день-денёк, для сиденья долгий срок.
— Занемог, — сказали людям. Царь и вправду занемог:
То хандра, что даже сна нет, то кривит радикулит.
На минутку с места встанет — и опять уже сидит.
Тут-то слухам и приволье! Шепчут: «Царь-то малахольный!
И ему подходит срок. Не на шутку занемог».
Те — другие — им в ответ: «Да царя давно уж нет.
А на троне только кукла из опилок и газет!»
Третий в этом усомнится: «Царь, понятно, не в себе.
Им яйцо снесла царица. Деградация в семье.
Съели младшего, а старший — видишь? — чёрный, как араб.
Помним, был один проездом — ух, охоч до наших баб!»
Кружат сплетни как ненастье, льют помои из окон.
Тут ещё одно несчастье — завелся в стране дракон.
Начал мелко хулиганить, стал крестьянина тиранить
И хамить неудержимо, невзирая на закон.
***
Петруш лошадь оседлал: «Ну теперь держись, нахал!»
Поскакал искать дракона среди гор и между скал.
Где-то там, скорей всего, скрыто логово его,
Но ни Петруш, ни охрана не находят ничего.
А дракон растёт в размерах, жжёт огнём, плюётся серой.
Ближе к марту — в феврале — дом поджёг в одном селе.
Нет в горах — царевич стал все прочёсывать леса,
Вновь гнезда не обнаружил и дракона не застал.
Незаметно минул месяц, день немножечко подрос.
Из-под крашенной скорлупки страусячий вылез нос.
В инкубаторном устройстве больше надобности нет.
Царь — пинка птенцу в расстройстве, получил пинок в ответ.
Страус скачет по двору, тешит страус детвору,
Головой своей в дорожке пробует пробить дыру.
Графом купленный народ сыпет камни в огород,
Сеют слух: в хозяйстве царском родился петух-урод.
Прискакал гонец почтовый, передал конверт лиловый.
Будем ждать. Через неделю, то есть к первому апреля,
Из Гаагского суда делегация сюда
Обещается приехать. Скоро будут, и тогда…
Что об этом говорить?! Как случится, так и быть,
Лишь один вопрос текущий надо срочно разрешить:
Нагловатому созданию срочно сделать обузданье,
За пределы государства змея надо удалить.
Но дракон как на дрожжах вширь растёт, не овощами
Гад питается — уносит по корове на плечах.
Крыльев шум ночами, свист, черепицы хруст — когтист!
Кучу навалил большую — распоясался артист.
Петруш борется со змеем, с ним дворяне, мужичьё,
Руки от ружья немеют, а злодею — нипочём.
Дробь дракону словно манка, и горох ему жакан,
Не поймаешь на обманку, не садится на капкан.
В поле царь выводит всю артиллерию свою –
То есть пушку для салютов — камнем целятся в змею.
Старый канонир орёт: «Камень змея не берёт!
Тут заряд кумулятивный, или бомба подойдёт!»
День другой — дракон исчез то ли в реку, то ли в лес,
То ли в муху превратился, то ль отводит взгляды бес.
Ни в ночи, ни в свете дня, ни с огнём, ни без огня
Не находят негодяя, а ведь тот крупней коня.
***
К положенью вот такому Ивануш приехал к дому.
Не успел и постучать — все бегом его встречать.
Целоваться, обниматься, слёзы на глазах у них,
Видно, пыль свербит в проходах ухо-носо-горловых.
Царь, суровостью прикрыв свой отеческий порыв,
Расспросил насчёт заданья, усадив в тенёчке ив.
«Батя, дай мне повиниться, не нашёл я этой птицы,
Правда есть с собой предмет, что для всех пока секрет…»
— «Что-о-о?! Опять яйцо снесли? Крокодила иль змеи?
Тут один резвится с нами — метр сорок от земли.
То ли птица, то ли конь, но характер наш — огонь.
Если другом не признает, лучше ты его не тронь».
— «Нет, со мной изобретенье — гаджет, проще говоря», –
— Снял футляр, а сам в смятенье ждёт реакции царя.
Птица словно напоказ приоткрыла правый глаз.
Распушила блеск каменьев, расплескала брызги страз.
Хмыкнул царь, поскрёб корону, птичий клюв рукою тронул:
» Петь-то будет сей предмет?» — «Будет, коли ярок свет».
— «Что ж посмотрим, что покажет ваше чудо птица-гаджет,
Раз уж едут к нам с проверкой — почему бы не уважить?!»
***
Что ж, читаем объявленье:
«Дорогое население!
Завтра в светлые часы непривычной всем красы
Будет птица выставляться. В честь весны большой парад!
В первый день апреля, братцы, приходите стар и млад!»
***
Вот и Петруш с поля боя, запыхавшись, еле стоя.
Обнял брата. Быстр и спор разгорелся разговор
Про лихие приключенья, про мученья, злоключенья
И про то, как не хватало им друг-друга до сих пор.
И про мелочь-ерунду, и про новую беду,
Что драконом небо кроет, будто тина на пруду.
Саранчой летает в небе, жжёт посев, амбары с хлебом,
И кормясь людской бедой, змей растёт как на убой.
«И куда он пропадает — лысый чёрт один лишь знает.
Слышал, шепчется народ: враг сей в городе живёт». –
«Есть однако подозренье…– Ивануш замолк в сомненье. —
— Впрочем, нужно всё что есть про драконов перечесть».
Обложились кучей книг, не прервавшись ни на миг.
Целый день они искали, и когда уже настиг
Час ночной, и месяц сонный долькой сочной за окном
Выплыл. Стол прогнул тиснённый толстокожий древний том.
В нём рецепт «как стать драконом», чёрной тушью обведённый
Намекал, что кем-то чтим, кто-то пользовался им.
И откуда только силы, чтенье братьев захватило.
Ведь должно же где-то быть, как дракона победить.
Есть ответ, но где в момент тот достать ингредиент.
Нет копыт единорога, крыс из древнего острога,
Нет летающих грибов, нет пронзающих ветров,
Нет меча из лап совы, нет волшебных сил, увы.
Есть другой, похож на тост краткостью, довольно прост:
«НАДО ВЫНУДИТЬ ДРАКОНА УКУСИТЬ СЕБЯ ЗА ХВОСТ!
И тогда в один присест сам дракон себя и съест.
Громыхнёт гроза по небу, дождик выпадет окрест».
***
Петруш спит, а Ивануш принял к ночи тёплый душ,
Но заснуть никак не может, а в башке сплошная чушь.
Видит, блохи на ковре, как на званом суаре
По четыре штучки пляшут, ровное создав каре.
Рассуждают: «Видит бог, не поймём мы местных блох.
Им подковы наши в дикость, им аллюр наш слишком плох.
Европейская еда — тоже, в общем, ерунда.
Пресный тут народ, убогий, здесь не кровь — одна вода.
Наши люди — соль и уксус, десять дней немытый мускус,
А собаки пахнут псом, а не мылом и овсом.
И совсем стерильный кот. Нет, совсем букет не тот:
Ни помойкой не воняет, ни струёй не отдаёт».
Мысль у принца зародилась и в идею воплотилась,
Наклонился ближе к ним с предложением своим:
«Приготовил я для вас дегустации сеанс.
Вкус, ребятки, будет терпкий. Заявляю без прикрас».
Выдал пса им для транзита, мол садитесь, паразиты,
Чтоб до графа умный пёс их немедленно повёз.
Долог день и принц уснул, календарь перелистнул,
В тёмный омут сновидений до рассвета заглянул.
***
ГЛАВА 6
В которой может быть всё что угодно, легко и свободно
Утром лишь настроил взгляд — блохи на носу сидят.
Смотрят хмуро и с обидой: «Что, проснулся?» — говорят.
И давай его стыдить: «Ты хотел нас отравить,
Ты драконьей кровью едкой нас пытался напоить.
Надоела нам чужбина, опротивел нам круиз,
Лучше в Туле в минус тридцать есть замерзший антифриз».
— «Вижу, блохи, дело плохо. Раз уж вам совсем невмочь,
Помогу я вам с дорогой, но и вы должны помочь».
Усадил их на монету, нашептал свой план секретный.
Как согласье получил — всех в коробочку сложил.
Блохи по краям расселись, как десантники в кино.
Хорошо! В серьёзном деле поучаствовать дано!
***
Оживился город наш. У весны пошёл кураж,
Листья юные из почек лезут как на абордаж.
Город полон новостей про ответственных гостей,
Что приехали с проверкой из далёких областей.
Первым граф их заприметил возле городских ворот,
Всех цветами оприветил, вдоль по улицам ведёт.
Тычет пальцем тут и там в опалённые места:
«Не справляется правитель. Видно, стар или устал».
Весть вторая: царский сын возвратился не один,
Чудо-птица с ним в усладу для царёвых для седин.
Есть уже такой указ, чтобы птица напоказ
В центре площади стояла, песней радовала нас.
***
(Я ж среди высоких крыш притаился словно мышь,
Вижу всё как на ладони, хоть за всем не уследишь.)
Вот оркестр играет марши, ложа царская чуть дальше.
А правее, рядом с ней, вижу лавки для гостей.
Тут и граф средь них сидит, непрерывно им трындит,
Дескать, страуса Жар-птицей царь представить норовит.
В центр площади на свет некий вынесли предмет,
Тёмным пологом закрытый. Вот торжественный момент.
Из-за ширмы страус вышел, музыка чуть-чуть потише.
Граф прямее чем фонарь дерзко смотрит, как там царь?
Тут как фокусник бывалый, страус лапою двупалой
Ширму наземь уронил, к клетке с птицей вид открыл.
Здесь бывалый удивится, а уж тёмный-то народ
Так на зад и приземлился, широко разинув рот.
Солнце в перьях отражая, изумрудом глаз сияя,
Птица блещет как пожар — крайне редкий экземпляр!
Распушила хвост в каменьях, постояла так мгновенье,
И — поверишь или нет? — свой танцует менуэт.
Да с таким хвостом сапфирным и на топливе эфирном,
В день такой и спеть не грех. Поразила птица всех.
То выводит соловьём, то малиновка живьём,
то вдруг стаей журавлиной, посетивший водоём.
Площадь рада, граф не в духе, ковыряет серу в ухе.
Мрачен, хочет подойти да изъян какой найти.
Вот полез как тот карманник сквозь людскую кутерьму,
Но пернатый наш охранник, не даёт проход ему.
Страус глазом как в прицел на Чинуша посмотрел,
Чтобы даже прутьев клетки тот коснуться не посмел.
Лучше, дядя, мол, не суйся, ущипну — ты только тронь.
И плевал он на Чинуша словно феникс на огонь.
***
Граф решил ретироваться, но в долгу не оставаться,
И уходит поскорей с мыслью тайною своей.
Что там в мыслях? Не подслушать. Но похоже Иванушу
Всё понятно и без слов. Он к тому уже готов.
Ведь не зря он псу на ухо указания давал,
Чтоб потёрся тот об графа словно поезд об вокзал.
И блошиный наш спецназ, удивить готовясь нас,
Притаился на Чинуше, незаметненько для глаз.
Граф в пустынном закоулке заклинанье шепчет гулко.
Выпил дрянь из пузырька, превращается в зверька.
Вот уже расправил крылья, вот растёт в размерах он
И взлетает в туче пыли. «Люди! Люди! Там дракон!»
Тут десант блошиный наш с этажа и на этаж
Скачет в хвост аэроплана, что заходит на вираж.
Чешуя здесь как броня, хвост драконий заслоняет
От меча и от картечи и, пожалуй, от огня.
Но зазор он есть всегда, пусть хоть малый — не беда,
Ведь блоха она пролезет, словно в дырочку вода.
Каждая под чешую, на позицию свою.
И кусают хвост драконий по команде, как в бою.
***
Заревел дракон противно звуком турбореактивным.
А народ — кто громче? — выть. Побежал. Откуда прыть?!
Повалил народ гурьбой, что поделаешь с собой,
Если хищник огнемётный закружил над головой.
Камнем вниз дракон упал, клетку лапой растоптал
И за страусом погнался. И уже почти достал,
Но ему наперерез Петруш выскочил как бес.
Колет змея прямо в ноздри. На кого ты, гад, полез.
Подбегает Ивануш, из брандспойта крепкий душ
Для контраста предлагает. Вот тебе, противный уж.
Бум! Шарах! Бабах! Вот так! Не хватает слов для драк.
И решил дракон смотаться, раз вокруг такой бардак.
Но едва лишь он взлетел, хвост чесоткой зазудел,
Блохи так в него вцепились, что дракон не утерпел
На лету чесать пытался, и куснул его при том.
Словно бобик разлетался он по кругу за хвостом.
С частотою си бемоль круг совсем сложился в ноль
И легко преодолел ультрасветовой предел.
Как в коллайдере верчёный, провалился в дырке чёрной.
Туч багровою свеклой небо всё заволокло.
Понесло, загрохотало, сотней молний заблистало.
Разразился дождь стеной. Что же блохи? Ни одной
В ту дыру не улетело, все тут рядышком со мной
И уже, такое дело, присмотрелись, что я свой.
***
Что ж весенний дождь не долог, тёмных туч отброшен полог.
Бьют часы, и пушки бьют — вот вам праздничный салют.
Нету в небе грязной свёклы, мир открылся для чудес.
В зеркала умытых стёкол солнце пялится с небес.
Только грустно Иванушу, словно кто-то плюнул в душу:
«Сколько ж вложено сюда было знаний и труда!
Вот они — лежат обломки, как куски головоломки.
Там оркестр играет громко, а от счастья — ни следа».
Европейский комиссар говорит: «Простите, царь,
Не пускал к Вам Ваш министр, как к воротам мяч — вратарь.
Но сравните, айн момент, этот старый документ
В нём про эту чудо-птицу даже ни полслова нет.
В Вашем — ловкая подделка. Граф ваш — чёрная душа –
С совестью пошёл на сделку, всё живое в ней круша.
А ещё на цвайн момент наш примите комплимент,
Шоу вышло безупречным, птица — тонкий инструмент.
Искренне поверишь в чудо, хоть и знаешь — ниоткуда
Их не взять, прекрасных птиц, лишь со сказочных страниц.
***
Вдруг от солнца отделилась точка яркая — и вниз
Покатилась-покатилась как волна лучистых брызг.
В сто мелодий зазвучала. «Не грусти! Начнём сначала!
Счастье есть, его немало», — значил птичий вокализ.
Птица каждого коснулась, в каждом сердце улыбнулась,
Так что стало горячо, а потом ещё-ещё.
Словно лес пришёл весенний, час пробил — и всё в цвету,
Птичьим радостным весельем смёл немую пустоту.
Так светла и так легка, словно крылья мотылька,
Села птица к Иванушу, отдохнула на руках,
Там перо своё оставив, крылья радостно расправив,
А потом шепнула что-то, снова скрылась в облаках.
***
Здесь
КОНЕЦ, с одним условием:
прочитайте
ПОСЛЕСЛОВИЕ.
Граф наказан. Царь доволен. Обошлось без слёз, без войн.
Блох отправили домой (к сожалению, со мной).
Страус бегает по кругу, громко требуя подругу.
Мол, пора создать свою страусиную семью.
Пёс с царём в футбол гоняют, получая нагоняи.
Ивануш набрался сил — птицу заново сложил,
Петь та птица не умеет, но, пожалуй, что он прав:
Разве ж можно это чудо отнести на переплав!
Возвратили сей муляж в Петербургский Эрмитаж,
И его канал «Культура» нам показывает аж.
Гамаюну вдруг — изволь! — из Европы бандероль.
Лёгкая, на вес пустая. Открывай же, не неволь.
— «Это мне, видать, от Вани, не нашёл ли он случайно…?»
И скользит перо в ладошку, словно солнечная крошка.
Что с Левшой? Не знаю точно. Вызван был к царю нарочным.
А оттудова куды — все теряются следы.
Может в Лондон или в Вену иль в ближайшую тюрьму.
Повстречаю — непременно разузнаю что к чему.
Петруш колесит по миру, изучил игру на лире,
На тамтаме, на трубе и на собственной губе.
Всем его мелодий речи и приятны, и легки,
Как пустыни бесконечны и как солнце высоки.
Младший сын грызёт науку. То, что нам большая скука –
Для него священный храм, недоступный многим нам.
Мир огромен, всюду тайна. Прикоснись её случайно,
И захватит, понесёт как весенний ледоход.
Что же дальше? Поглядим, всё у принцев впереди.
Ну, а ты взгляни на небо, может где-то и летит?
В летний день иль в вечер снежный, что казалось сказкой прежде,
Вдруг откроется тебе. Сказка ложь, но в ней надежда…
***
— «Неужели так и вышло? Деда, точно ты не врёшь?!»
— «Я не вру, а сказке можно. Ты же знаешь, сказка — ложь.
Но взгляни вокруг на лица, несмотря на общий вид,
Глянь — в одном живёт Жар-птица, а в другом дракон не спит.
И везде одно и то же, будь то Тула иль Урал.
Кое-что придумал, может, но ни разу не соврал».
***
Всё прекрасное недолго, уложив на книжной полке
Книгу, сяду на кровать, дело к ночи — время спать.