Дело было в мои студенческие годы. Собрались мы с друзьями на зимние каникулы в Чернолучье съездить. Это у нас под Омском такое курортное место – сосновый бор, пионерские лагеря и прочие турбазы с домами отдыха. Понятное дело, что никаких путевок не было. Да и где ты их купишь, когда каникулы уже идут и все порядочные люди обзавелись путевками заранее.
Но ничего, решили мы, не пропадем, тем более что туда же собирались еще и наши товарищи. Проблем с ночлегом быть не должно, ведь папа у одного из них был какой-то большой областной ветеринарной шишкой и его, соответственно, на просторах Омской области в буквальном смысле слова, каждая собака знала в лицо, уж, не говоря про коров, овец, ветврачей и председателей сельсоветов.
Опять же один из нас, по кличке Слесарь, летом работал вожатым в пионерлагере «Звездочка» и поэтому, как он был уверен, любой сторож из этого лагеря посчитает за счастье пустить его с товарищами на постой, причем бесплатно.
Бесплатно, так бесплатно, но мы были уже люди наполовину взрослые и понимали коренную сущность сторожей времен развитого социализма. Поэтому для пущей, их сторожей радости и хлебосольства, захватили с собой тройку бутылок водки.
В «Звездочке» все сторожа наотрез отказались вспоминать нашего друга. А тем временем, быстрый зимний вечер уже упал на леса Чернолучья. Мы выпили бутылку, которую предполагали презентовать охранникам пионерского лагеря и направились на турбазу.
Женщина в регистратуре оказалась еще менее сговорчивая, но не без сердобольства.
— Сейчас местов нету, — категорически заявила она. – Те, кто должен был уехать, еще не уехали, а тот, кто должен был приехать завтра, уже приехал сегодня. Но где-нибудь по близости будьте, быть может, кто помрет, тогда я вас на их место поселю.
Я ошивался рядом с ее стойкой, мой друг Игорь был полонен девицами и уже пил с ними вермут на улице. А третий наш друг – Слесарь, встретил знакомых и пил с ними коктейли в баре турбазы.
Игорь через некоторое время уже прислонялся к косяку под углом в сорок пять градусов и, казалось, даже спал. Водка, подпертая вермутом, всегда оказывает снотворное действие. Из приехавших обладателей путевок никто не помирал, а Слесарь братался со всем баром. Для нас маячила перспектива быть изгнанными на мороз часов в одиннадцать вечера. О чем я сообщил пока еще живому Слесарю. Тот осознал ситуацию и скрылся в кабинете директора.
Когда он оттуда вышел, то вопрос с ночлегом был решен. Оказалось, что произнесенная вслух фамилия ветеринарного областного бога, все же действует.
Мы спустились в цокольный этаж. Это уже было странным. Слесарь взял в руки остатнюю бутылку водки и распахнул дверь.
— Мужики, — радостно заголосил он, тряся поллитровкой.
Из комнаты раздалось:
— Куль ты орешь? Заходи, наливай уже.
В комнате вокруг стола сидело четыре хмурых мужика лет за сорок-сорок пять. В окружении стаканов на столе громоздились бутылки с вермутом, нарезанный зельц и две буханки хлеба. Кроме этого натюрморта в интерьере было четыре заправленных кровати, несколько кресел и раскладушка.
Как оказалось, здесь жили строители-шабашники, которые что-то там чинили в котельной и параллельно ремонтировали комнаты и мебель, которую нещадно разбивали буйно отдыхающие на турбазе студенты.
Познакомились, выпили. Мужики пригласили нас располагаться. Для сна — на кроватях, на них все равно никто ни разу не ложился. Ну, пожрать, так они нам из столовки харчи принесут, которых там всегда остается немало.
Нашими соседями стали бывшие зэки-рецидивисты. Вот их некоторые истории.
Комиссар
Он не работал и считался главным в бригаде. Худой, но жилистый, с цепкими глазами. Чувствовалось, что с большим достоинством человек. Ходил медленно, спиртное пил не морщась, и небольшими глотками. В день выпивал несколько кружек чифиря, который готовил себе сам.
Он спал на раскладушке. Ложился, не раздеваясь, как был: в пиджаке, ватнике, шапке и унтах. В этой же одежде он ходил по улице. Причем, не взирая на мороз, ватник всегда был расстегнут, как и ворот его рубахи. Когда приходил в комнату, то просто ложился поверх одеяла, закидывал руки за голову и прикрывал глаза.
Никогда не было понятно, спит он или просто прикрыл веки. Открывал глаза и все – уже бодрствует. При нем все говорили так, как будто знали, что он все слышит и может в любой момент вмешаться в разговор. Слесарь быстро понял, что и как и, когда Комиссар дремал, всегда хорошо отзывался о мужиках и самом Комиссаре. Я думаю, тот все слышал.
Однажды он съездил в Омск. Мужики спросили, мол, был ли дома? Сказал, что был, но только издалека смотрел. Из дальнейшего рассказа, мы поняли, что он имел в виду исправительную колонию строго режима, куда он заходил, чтобы отправить маляву. Как его настоящее имя мы не узнали. Комиссар, значит – Комиссар. Свою кличку он получил в первую отсидку.
Первая статья, за которую он сел была «Политический бандитизм». В своей дозоновской жизни Комиссар был идейным коммунистом и жил, где-то в европейской части России. Однажды на партсобрании он схлестнулся с парторгом в политическом споре. Да так сильно заспорил, что в запале в качестве последнего аргумента засобирался бросить свой партбилет на стол и… за это пошел по этапу.
Сидел у нас — в Омске. На зоне был политическим, с блатными дел не имел, в драках не участвовал, хотя характером был вспыльчив. Там за его коммунистические убеждения он получил свое, как в тех местах принято говорить, погонялово – Комиссар.
Откинулся он в декабре. На улице темень и мороз. Куда идти в незнакомом городе, Комиссар не знал. Так вышел на берег Оми, который в народе называли копай-городом, потому что здесь люди жили в землянках и хибарах.
Вот одну такую ветхую избушку и выбрал Комиссар. Он тогда думал, что в ней, скорее всего, живет какая-нибудь старушка. Размыслил, что попросится на ночлег до утра, чтобы не замерзнуть в сугробе. Старушки они сердобольные, даже бывшего зэка на постой пустят, не побоятся – ведь терять им нечего. Да и кто их грабить будет? У кого рука на нищету поднимется?
Дверь открыла тетка с папиросой в малиновых губах, в валенках и мужской майке на голое тело. Под майкой кожа была исписана партаками, не хуже чем у индейца из племени маори.
— Заходи соколик, гостем будешь! – сказала тетка. Вот, считай с этого воровского притона, а это был именно он, и началась комиссарова воровская жизнь.
Потом более чем на полгода он на воле не задерживался. Сидел за кражи со взломом, разбойные нападения и прочее криминальные худлжества. Сейчас вот бригаду возглавил бывших сидельцев, потому что «надо здоровье немного подправить и жирок нагулять», а потом снова в крытку. Думаю, его строительно-ремонтная бригада была не основным родом его деятельности. Он часто ездил в Омск и возвращался оттуда всегда с деньгами, шампанским, водкой и какими-нибудь деликатесами, типа банки икры или палкой сервелата. А в «рабочие будни» пил вместе со всеми вермут, швыркал свой чефирь и закусывал зельцем с хлебом. В столовую, где работникам накрывали отдельный стол, он не ходил принципиально. Если было желание съесть что-то горячее, то еду приносили товарищи.
Летчик
Этот был самый молодой и бравый на вид. Ему было лет сорок, с неизменным румянцем на щеках, в ондатровой шапке и полушубке. Сам невысокого роста, но кряжистый. Такой франт.
Его история тоже оказалась замечательной. Он действительно служил летчиком, где-то на Северах. Доставлял различные грузы в районы Заполярья. Однажды место посадки накрыла пурга. Лететь обратно, не хватило бы топлива. Решили они со штурманом на свой страх и риск садиться в непогоду. Приземлились, но капитально съехали с полосы и врезались в ангар. Столкновение было сильным, таким, что повредились крыло и часть фюзеляжа. Пострадал и груз – какие-то ящики.
Для тех, кто не в курсе скажу, что выходить в пургу из дома без срочной надобности на Севере не рекомендуется – через пару шагов потеряешь ориентацию в пространстве и замерзнешь в трех метрах от собственного дома. Мне об этом рассказал один водитель, возивший трубы в Новом Уренгое. «Вот, не поверишь, — откровенничал бывалый водила, — мне больше сорока лет, но в пургу здесь на северах выйдешь из балка (домик вахтовиков), через три шага уже ничего не видно. И такое отчаяние порой берет, что хоть плач. Опять же умирать не охота нихрена!» Поэтому в северных поселках везде проложены леера – веревки вдоль дорожек. Вот по ним во времена Великой комсомольской стройке о освоению нефтегазовых месторождений тюменского Севера, народ и передвигался в непогодь.
Поэтому наш Летчик со штурманом даже и не предпринимали попыток выйти из самолета. Решили так – будут сидеть, пока пурга не кончится или аэродромовский вездеход их не найдет.
Ну, так просто сидеть скучно, и решили летуны, чтобы не замерзнуть, да и, ждать было веселей, спирту выпить. А он, как известно, у летчиков, да на Севере всегда в больших количествах имеется. Опять же повод есть – благополучная посадка, и никто даже не погиб.
Нашли их через полтора часа и пьяных в дым. Комиссия решила потом, что с полосы они съехали не из-за погоды, а потому что пьяными пилотировали самолет. Опять же ценный груз повредили.
Груз был действительно не только ценный, но и радиоактивный. Хапнули пилоты радиации, а суд добавил нашему Летчику, как капитану воздушного судна, еще и внушительный срок в колонии.
Эту историю нам рассказали мужики, пока Летчик бегал за вермутом. Еще не преминули рассказать, что Летчик центровой донжуан. Из-за радиации у него не получалось зачинать детей, но орган зачинательный у него работал без отказов. Вот поэтому он был очень популярен у турбазовских поварих, продавщиц и прочих вдов да брошенок. Никаких залетов, один лишь кайф. По женской части он слыл неустанным ходоком еще и потому, что имел несколько постоянных любовниц в городе, не исключая нежных отдыхающих особ бальзаковского возраста.
В пьянках он принимал участие без особой охоты и после нескольких стаканов всегда уходил… к очередной зазнобе.
Инженер
Было в нем что-то лосиное – высокий, мосластый. Мощь скрытая чувствовалось во всем его облике. Он в первый же вечер поборол нас всех на руках и поэтому про мощь говорю со знанием дела. Ладно, я, а вот Слесарь ходил в качалку и был довольно сильным малым.
Инженер был полная флегма. Мужики нам рассказали, что у него два высших образования, и когда-то он работал каким-то высокооплачиваемым специалистом на секретном заводе. А вот за что он угодил на зону, ни мужики, ни он сам ничего не говорили.
Обычно такие люди – тихушники, плохо заканчивают свою жизнь. Встречался в моей жизни еще один похожий на Инженера персонаж. Они даже внешне были похожи. Так тот – второй, работал начальником отдела в мэрии. А потом вот так, неожиданно для всех, взял охотничье ружье, вышел на балкон и застрелился. Что к чему? Из-за чего? Никто так и не понял. В предсмертной записке он просил никого не винить. Он тоже был лосем-флегматиком.
Мы видели лишь один раз, когда Инженер вдруг раздухарился. Он нам рассказывал историю про какого-то своего товарища, чье поведение он никак не мог одобрить и понять.
Его товарищ однажды привязался к своей жене, с которой, к слову, они прожили больше двадцати лет и уже успели вырастить троих детей, с предложением попробовать, что такое миньет. Жена повелась на уговоры. После того, как все произошло, супруг избил супругу до полусмерти и подал на развод. Его логика, по словам Инженера, была проста – раз мне сделала, значит, умела, а раз умела, значит, кому-то уже делала, и это был не я.
-Так, нахрена ж ты пихал, — орал наш пьяненький Инженер, рассказывая эту историю.
И вот это «нахренажтыпихал» он повторил раз десять. Причем с такой горечью и отчаянием, что казалось, он рассказал историю из собственной биографии. Тем более что у него самого было трое детей, и с женой он был в разводе.
Случай
Однажды на танцах, куда мы ходили каждый вечер, один сильно широкий парень, явно культурист, толкнул плечом Слесаря. Тот, со словами: «Чё ты тут ходишь крылишься!», взвился свечой.
Столкновение это было случайным или специальным, сейчас трудно разобрать. Однако в то время, заниматься культуризмом стало модно и во многих подвалах жилых домов открывались качалки. Так вот, многие кому уже удалось прокачать бицепс, плечи и широчайшую мышцу спины, чтобы это было лучше видно окружающим, носили рубашки с коротким рукавом, а зачастую и на пару размеров меньше. Пуговицы трещали под напором мышц, рукава чуть ли не рвались от переполнения. Красота и мощь пёрли во все стороны. Для пущей же рельефности нужно было постоянно что-нибудь теребить пальцами держа их на уровне солнечного сплетения – тогда широчайшая разворачивалась капюшоном кобры. Страх и ужас в глазах конкурентов и мокрые трусики у пораженных атлетической фигурой девушек – именно на такой эффект рассчитывали омские шварценегеры.
Вот с таким орлом и сцепился наш Слесарь. Сам он фигурой удался от природы, опять же и в качалку захаживал, да и вырос в районе, где больше всего ценились именно физическая сила и бойцовские качества. Опять же были мы выпивши.
Битву устраивать на танцах, естественно, никто не стал. Однако место и время для мужского выяснения отношений, назначили. То есть сейчас же, за зданием турбазы.
Вместе с крылящимся «кульком» пришло еще человек пять таких же качков. Нас же по-прежнему было трое.
Мы шли, как триста спартанцев навстречу персам, то есть без надежд. У друга Игоря руки ходили ходуном. Моя коленка предательски дрожала. Слесаря трясло не меньше. По затылкам поползли мурашки. Драться нам уже не хотелось. Бой намечался стремительный, но скоротечный, причем не в нашу пользу.
В принципе мы уже проиграли. Проиграли по духу, потому что их было больше, они были трезвы и сильнее нас. Мы упустил тот запал, когда, не дожидаясь раззадоривающей матерщины, нужно просто бросаться в бой, а там, будь что будет.
Наш еще один друг Гоша именно так всегда и поступал. Холерик по своей натуре, однажды, он один разметал очередь за пивом. А пивная очередь, это уже не персы в Фермопилах. Это Курская дуга. Там и убить могут, потому что каждый алчущий – это танк, то есть тяжелое вооружение. Тогда мы даже не успели подтянуться на подмогу другу, а Гондель уже рубился с мужиками, поблескивая на солнце, бидоном для пива, который он так и не выпустил из руки. В результате очередь расступилась и Гоша, не получив ни одного ранения, купил разливного пенного напитка.
Наши теперешние противники все также крылились, поигрывая мышцами, разминали бычьи шеи и по-боксерски, приплясывали на месте. Мы же пытались унять дрожь в членах. Ситуацию усугубляло то, что договариваться уже было поздно. Конфликт произошел на дискотеке, а потому посмотреть на битву вышло немало народу, в том числе и девицы – потенциальные подружки.
Культуристы в лучших традициях начали со слов.
— Так, что ты залупался-то? Я чё-то не понял, – спросил визави Слесаря.
— Да, не, нихуя! – ответил наш друг, и мы теснее прижались плечами. От такого борзого ответа, за нами буйным пламенем занялся последний мост. Мост, на котором еще можно было решить конфликт мирно. Ведь поговорив, у нас с супостатами обязательно бы нашлось немало общих знакомых. Была возможность распить мировую бутылку водки и сделаться товарищами, но «даненихуя» по пацанским законам исключает все пути к переговорам и тем более отступлению.
Слесарь, как более опытный шепнул: «Главное спины прикрываем…»
Культуристы стали надвигаться… и неожиданно остановились.
— Чё зассал, — не унимался Слесарь, разгоняя страх в себе и в нас.
Боковым зрением мы увидели тени, которые стали обходить нашу тройку с обеих сторон.
Впереди в расстегнутой телогрейке шел Комиссар. За ним, улыбаясь, шел розовощекий Летчик, рядом брел флегматичный Инженер. Еще один член их бригады – местный алкаш, которого мы за глаза называли Конченяга, был тут же. В его руке поблескивала пустая бутылка из-под вермута, которую он готовился в любой момент разбить об угол турбазы и атаковать супостатов «розочкой».
— Кто у вас главный, — тихо, но очень твердо спросил Комиссар. Спортсмены молчали. Они явно не ожидали такого разворота событий. Теперь нас было семеро, а их по-прежнему пятеро.
— Ты, — сказал Комиссар, ткнув пальцем в самого здорового, — пойдем, отойдем.
Что сказал бригадир сидельцев, мы не узнали, да и он нас в это не посчитал нужным посвящать. Он произнес спортсмену всего одну фразу, после чего тот собрал своих друзей и они ушли.
Позже мы все сидели в нашей комнате, и пили водку с вермутом. Слесарь взахлеб расписывал, как он собирался гондошить культуристов. Да и мы с Игорем уже себе казались именно «спартанцами», причем были точно уверены, что победили бы «персов» при любом раскладе. После драки, особенно, когда она не состоялась, все становятся героями.
Мужикам о том, что назревает драка, сообщил Конченяга. Он как раз возвращался из магазина груженый вермутом и зельцем.
Он быстрее всех опьянел и мирно уснул в кресле. Комиссар лежал на своей раскладушке и привставал лишь тогда, когда нужно было выпить стакан водки или вермута. Летчик замахнул пару рюмок и, сообщив, что ему уже пора, пошел к пышногрудой поварихе. А Инженер слушал нас – «героев», иногда говорил, что мы обязательно должны окончить институт и чему-то своему только лишь крем губ улыбался.
Когда кончилась выпивка, Комиссар окончательно улегся, сдвинул шапку на глаза и, засыпая, буркнул:
— Молодца, что не зассали. В этой жизни никогда и ничего бояться не надо…
