Всё живое взаимодействует. И земля, и небо, и звук. И вершины живут во впадинах. И океан имеет вкус слезы, и соль в крови горчит и шумит морем. И всюду присутствует воздух – дыхание, душа, дух. Всё движется любовью. Механическое действие, как и самодостаточность, – абстракция.
Давным-давно, сколько-то лет тому назад, у самого синего моря жили-были Старик со Старухой. Старуха была голосистой и имела немного вздорный характер: женщины всегда больше зациклены на бытовых вопросах. Её переполняли планы и идеи улучшения быта, в которых главным действующим лицом являлся супруг. Действующее лицо чаще всего бездействовало, оказывая пассивное сопротивление неуёмности желаний своей половины. Когда Старуха особенно донимала мужа, он уходил на рыбалку, привычно удачную, располагающую к созерцанию и смутным размышлениям. Оба знали, да и кто не знает, сказку о рыбаке и золотой рыбке. Хозяйственная Старуха относилась к ней скептически насмешливо, а голубоглазый Старик, сохранивший детскую веру в чудеса, идущие в руки благодушным бездельникам, надеялся на встречу, сам не зная зачем. Особых желаний не было. В сущности, его устраивало существующее положение вещей.
Пушкинская сказка, как говорят люди знающие, имеет восточные корни. Русский аналог золотой рыбки — щука. Потому что Россия богата реками, а не морями, где (а не лучше бы было написать «в которых») щуки не водятся. По щучьему велению, по моему хотению… Хотение было смутным, расплывчатым и входило в противоречие с пословицей, что без труда не вытянешь и рыбку из пруда. Но хотелось почему-то «без труда». Мечтательной русской душе чужды меркантильные отношения Запада с действительностью «сделал – получил». Восток как-то ближе даже географически. Образ ловкой хищницы-щуки не так привлекателен для романтиков, как золотая рыбка – робкая и скромная красавица, чёрт его знает почему покорно исполняющая желание нищих ни с того ни с сего прибарахлиться на халяву. Люди желают богатства, затем ещё большого богатства, которое даёт власть над другими людьми. Результат известен. Вывод — не следует посягать на Божественную власть. А золотая рыбка здесь и вовсе непричём, вместе с её подозрительной услужливостью.
Старик, как и полагается мужчине, был не особенно разговорчив, хаотично начитан и несколько трусоват. В молодости он служил в армии. Служба научила быть не рассуждающим исполнителем приказов свыше. В последующей жизни это умение очень сгодилось. Оно снимало всякую ответственность и абстрагировало исполнителя от совершаемых действий. Жить выходило удобней и проще. Внутреннее несогласие почти никогда не перерастало во внешнее сопротивление. Таково свойство фаталистических натур. Старуха частенько упрекала мужа в отсутствии предприимчивости, инертности и лени. В таких случаях он надолго скрывался в туалете, где и пережидал домашнюю бурю, коротая время за чтением детективов.
Так проходили годы незамысловатой, в общем-то, жизни. Как говорится, нечему радоваться, грех жаловаться.
Погода видимо портилась. Этого как будто никто и не замечал в ежедневных заботах о хлебе насущном. Старик был близок к природе, погоду умел предсказывать безошибочно, но не всегда озвучивал тайные знания, храня свои предчувствия от энергичной не в меру Старухи. Она с ним не спорила, уважая то, что ей не было дано. Наоборот, порой она льстиво заглядывала мужу в глаза и прямо-таки выпрашивала необходимый прогноз, деловито используя полученные краткие сведения для каких-то своих, ей одной ведомых замыслов.
Синее море постепенно темнело и однажды стало совсем чёрным. Такого они ещё никогда не видели, хоть и прожили у моря всю жизнь. Лет пятьдесят, наверное. Это была не буря, не шторм. Надвигалось нечто, чему нет названия. Старик настороженно молчал больше обыкновенного, и Старуха приняла решение, которому он безоговорочно подчинился. Надо бежать, бежать далеко, за моря-океаны, в неведомые заморские страны, бежать без оглядки, бросив без сожаления нехитрый скарб.
На ковёр-самолёт под экзотическим названием «Боинг» попасть было нелегко. Слишком много желающих, слишком мало билетов, слишком призрачны надежды и велики опасения. Но они – попали. Старуха даже ухитрилась захватить с собой кое-что из пожитков, а Старик провёз незамеченный таможенниками короб всяких-разных воспоминаний.
Жить хотелось у воды. В этом они были согласны. Если люди живут вместе много лет, то всегда есть нечто, их объединяющее. Об этом не стоит забывать. Старики любили своё синее море и полагали, что в других странах оно такое же. С точки зрения науки, любое море – часть мирового океана. Но равнозначность частей целого — понятие математическое, умозрительное и идеальное. В жизни всё оборачивается по-другому в смысле равенства. Да и есть ли оно?
Вот поселились Старик со Старухой у другого моря с другими берегами, другими запахами и другими ветрами. И небо над этим древним морем посередине земли было другим. Старик задумчиво глядел в его прозрачные воды, но чувствовал себя растерянно. Знакомые с детства рыбы отличались размером, некоторых вообще трудно было узнать. Встречались и неведомые ему экземпляры. Однажды он принёс с рыбалки в числе других маленькую рыбу, вёрткую, шуструю и живучую. Рыба оказалась настолько колючей, что Старуха отказалась её чистить. Это было невозможно. Пришлось выбросить, но даже бродячие кошки её не ели. Позже Старик узнал, что странную рыбёшку местные жители называли «коммунистом». Она и вправду была несъедобной.
Человек ко всему приспосабливается. Старики стали понемногу обживаться, в основном, стараниями хлопотливой и общительной Старухи. В часы непогоды они предавались воспоминаниям. Старуха размягчалась и жадно слушала Старика, который извлекал из короба памяти подробности прошлой жизни. Память всякий имел свою, но временами что-то и совпадало. Оба, оглушённые диковинностью новой жизни, охотно говорили на любые темы, но чаще всего о рыбах. Старуху донимала гастрономическая ностальгия. Ей хотелось ухи из бычка, самой вкусной и сладкой на свете. Бычок – это рыбка такая маленькая. Почти непромысловая и особой ценности не имеющая. Её можно было жарить, солить и вялить, но лучше всего она годилась для юшки, как иногда называли уху рыбаки в их краях. Старуха была хорошей хозяйкой, да и её муж, как любой рыбак, умел приготовить это традиционное кушанье трудового люда. Бычки, по словам Старика, водились везде. Тёмные, головастые, с длинным тонким туловищем, что жили под прибрежными скалами в камнях, были особенно хороши для ухи. Они назывались кнутами. Были и те, кто обитал в светлых песчаных водах. Их так и прозвали песочниками. Среднего размера, округлые, пропорциональные, с веерообразными пёрышками около щекастой головы, бычки-бобырьки обычно шли в жарку. Ещё были сурманы, что водились среди водорослей. Черно зеленоватые (разве не нужно тире?), они чуть приметно пахли йодистой морской травой и считались бычками низшего сорта. Если шёл серьёзный лов на более ценную рыбу, случайно попавшихся на крючок или в сети бычков рыбаки отпускали в синее море. Или же оставляли в нужном количестве для ухи – нежной, наваристой, звучно приправленной лавровым листом и пахучим перцем. Старуха быстро и умело их потрошила. Под верхними плавниками делается поперечный надрез, одним движением вынимаются жабры вместе с внутренностями, а молоки складываются в отдельную посуду. Рыба варится быстро. Когда уха полностью готова, её заправляют растёртыми молоками, и она начинает призывно мерцать еле заметным перламутровым жирком. Под водочку для согрева после трудов праведных, незаменимая в море еда, она годится и на утро для снятия похмельного синдрома. Мясо бычка, белое и ароматное, по мнению Старухи, сродни осетрине или другой белорыбице. Впрочем, если так рассуждать, то всё всему сродни.
Население огромной страны тоже знало о маленькой рыбке по дешёвым консервам «Бычки в томатном соусе». Послевоенные годы были голодными, и непромысловая рыба сделалась популярной среди народных масс. Правда, счастье было недолгим. Власти заключили сделку на двадцать лет с одной из поневоле дружественных стран, тоже изрядно оголодавшей и ограбленной врагами и друзьями, на поставку консервированных бычков. Вследствие чего рыба исчезла с побережья и с прилавков магазинов. Остались только воспоминания, которым и предавались старики, ностальгически вздыхая о прошлом.
Хотя в новой для них древней стране они даже не считались стариками. Жизнь как будто бы только начиналась. Подтянутый светлоглазый Старик, со спортивной фигурой и его небольшая ростом, но ладно скроенная жена, производили приятное впечатление на местных жителей. Она была чистоплотной, хозяйственной и говорливой. Соседки охотно делились кулинарными рецептами, перенимая друг у друга маленькие секреты местных бытовых особенностей. Соседи полюбили покладистого, молчаливого Старика, он был сразу принят в мужскую компанию с немногословной мужской дружбой по интересам: рыбалка, тайная от жен выпивка, спорт, рассуждения о политике, видах и мощи современного оружия, ну и, естественно, иногда говорили о бабах. Куда от них денешься? Обычная джентльменская тематика.
Свободное время выдавалось нечасто. Тогда разом помолодевшие в гостеприимной стране Старик со Старухой, а лучше сказать – супруги, любили уединиться на пляже. Обоим нравилось утреннее безлюдье, когда можно побыть в одиночестве, наслаждаясь морем и солнцем, и собственным ловким телом в плотных солёных водах. И слушать волну, и следить росчерк чаек, и впитывать ни с чем несравнимый воздух вечной воды с твердью земной. Зыбкое равновесие между человеком и природой ощущалось особенно чётко. Его хотелось удержать навсегда, но оно неизменно ускользало, оставив в душе неясное томление по неиспользованной призывной возможности.
Тогда и случилась эта встреча с рыбкой. Оставив мужа на берегу присматривать за вещами и документами, которые полагалось всегда иметь при себе, женщина пошла купаться. Миновав линию прибоя, она легко окунулась в тёплые воды, ощутив животом и между ногами чуть будоражащий холодок, и поплыла к волнорезу. Тело блаженствовало от лёгкой физической нагрузки, от мышечной радости ритмичного движения в среде, знакомой ему, наверное, ещё до рождения клеточной памятью. Вода держала и ласкала, и манила в просторную даль.
Вволю наплававшись, женщина устроилась на обросшем морской травой волнорезе, лицом к песчаному пляжу, руками придерживаясь за ноздреватые камни бетона, а маленькая волна, казалось всё время одна и та же, перекатывалась, легонько подталкивая в спину, словно пытаясь смыть. Чуть размытый трепещущий воздух, и отблески на воде, и запах моря, и плеск волны, мерно устремлённой к желанному берегу, всё переливалось и играло в лучах набиравшего силу солнца. Было тихо, покойно и хорошо. Вдруг рука почувствовала еле заметное изменение в движении струй. Мгновенное. И между пальцев юркнула рыбка. Бычок. Старательно шевеля плавниками, она удерживалась против волны, рядом с левой рукой, потом быстро скользнула между пальцами в темноту и уют поросшего водорослями и ракушками камня. «Они должны водиться в таких местах, в норках прибрежных камней и скал», — вспомнила женщина слова мужа-рыбака. — «Ничего удивительного в этом нет». Но сердце уже трепыхалось в груди.
Событие продолжалось, она всматривалась в воду, прислушиваясь к себе. Она как-то знала, нет, чувствовала, что бычок тоже знает о ней и хочет её присутствия. Затаив дыхание, она приподняла указательный палец и замерла в ожидании. Бычок чуть помедлил и выставил голову из укрытия. Снова спрятался, а потом, окончательно решившись, высунулся наполовину и застыл недвижимо под пальцем левой руки. Он ждал. От неё. И было их в тот момент только двое. Связанных желанием невозможного единения. Непреодолимым. Кончик пальца нежно коснулся его головы. Бычок замер. Он не шевельнулся и не уплывал. Он хотел этой ласки. И она, она погладила его лобастую голову.
Всё это длилось одним общим мгновением. А затем исчезло, растворившись в набежавшей волне.
Взволнованная женщина вернулась на берег. Она пыталась пересказать эту невообразимую, эту чудесную встречу, но получалось плохо. Муж задумчиво слушал, не переспрашивая и не комментируя происшествие. Он умел пить морскую, горьковато солёную воду, он многое знал о рыбах и их повадках, да и мало ли что может случиться в море. Реальность события не вызывала сомнений. Бычок и вправду был особенным, конечно, если повезёт его разглядеть среди множества других. Очень редко случается, но всё же случается, когда одно сердце поймёт другое и всё совпадёт.
Едва супруги обрели стабильность на новой земле, неугомонная Старуха опять принялась строить планы и незамедлительно стала воплощать их в жизнь. Её терзали неуёмные желания. Она умела их обосновывать и конкретизировать. Ей всегда хотелось большего. Больше людей, больших городов в больших странах, больше возможностей. Старик лишь покачивал головой в ответ на честолюбивые замыслы супруги. Она пилила его день и ночь, теперь она говорила об океане. Ведь море – только его небольшая часть. А вот, если поселиться у океана…
И они снова пустились в путь. Рыба ищет, где глубже, а человек – где лучше. Вообще-то это не совсем так. И не для всех так. Но как можно что-то объяснить капризной и упрямой женщине? В который раз пришлось подчиниться её желаниям. Скитания сблизили супругов, постепенно они становились похожими друг на друга, в ту пору жизни их мнения совпадали всё чаще. Вопреки совместным ожиданиям, им не понравился океан. Там, где они его увидели впервые, он служил подножием огромного города. Город-красавец втягивал в свою орбиту людей, земли и воды. Они были его ресурсом, и они были для него, а не он для них. Хотя по логике вещей должно было быть наоборот. Но логика слишком прямолинейна для объяснений жизни. Она только один из инструментов сознания среди множества других.
Чувствуя себя немного обманутыми и разочарованными, супруги продолжили путешествие. Они всегда селились у воды. Пусть хоть какая, вода примиряла их с действительностью. Но странное дело! Даже живя у большого озера, где не видать противоположного берега, они чувствовали, что это не море, тем более, не океан. Короткая озёрная волна, разыгравшись в непогоду, лишь отдалённо напоминала солёное море. У пресной воды и плотность другая, и нет того духа, размаха и силы, что присуща морской воде. И они отправились дальше искать по свету, сами толком не зная что.
Скитания привели супругов в удивительную страну Калифорнию, гористую и лесистую, обжитую людьми только с самого краюшка. Там они и увидели океан. Обычно холодный и неистовый, он величественно встретил их пурпурным цветом спокойных тяжёлых вод, неожиданно оправдав название Тихий. И только длинная океанская волна прилива скрытой мощью напоминала о могуществе и безразличии природы к мелким человеческим нуждам.
Похожее ощущение супруги испытали когда-то в ночном полёте над Атлантикой, когда звёзды сверху и снизу, вдруг открывшись глазу, двинулись и замерцали, засияли, заискрились в бездонном небе, расходясь радужным снопом невиданного разноцветья неведомой жизни. Величие высших сфер захватывало и подавляло, оставляя печальное чувство одинокой непричастности и томления духа.
Было что-то общее в стихии воды и неба. Где-то далеко-далеко и глубоко-глубоко в недрах океана зарождались тайфуны и цунами, где-то бушевали штормы, где-то бороздили необъятные просторы игрушечные кораблики с крохотными людьми, а он жил своей жизнью, непонятной и непредсказуемой с берега. Стадо морских котиков резвилось в солнечных лучах, издавая глухие трубные звуки. Крикливые чайки стремительно выхватывали с поверхности вод что-то невидимое глазу. Была безлюдной плавно очерченная океанской волной дуга каменистого побережья. Причудливых форм одиночные скалы обречённо застыли в бурлящей понизу воде, а волны, то лениво обтекали, то вдруг разъярившись, одна за другой, били сокрушительным махом тёмный камень. Одинокое хвойное дерево, изогнутое ветрами, ухватившись корнями за вершину утёса, тянулось скрюченными ветвями к Великому Океану.
Старухе захотелось попробовать океанской воды. Она приблизилась к линии прибоя насколько возможно, чтобы не замочить ноги, и стала ждать. Волны ласкались и льнули игривым котёнком, шуршали камешками и шелестели песком на откате, оставляя шипящую пену, но зачерпнуть не удавалось. Она осмелела и сделала шаг вперёд. Неизвестно как подкравшаяся волна внезапно окатила до колен, оставив немного себя в сложенных лодочкой руках. Женщина отпрянула, жадно облизывая ладони. Вода была солёной и горькой, и в ней была сладость свершения. Старик тоже отпил несколько глотков океанской воды, чуть задержав её во рту, и подтвердил сложный вкус. Дремлющая стихия притягивала и завораживала, пробуждая древние инстинкты. В пугающей огромности не было места для угодливой золотой рыбки, исполняющей человеческие желания.
Старики поселились в укромной долине между горами и океаном, где круглый год одно цветение сменяло другое. Тут и там среди яркой листвы и хмурой хвои порхали колибри, экзотическими цветками кружились бабочки, а жестяные листья пальм скрипели на ветру как старые двери. Кое-где угрюмо и отрешённо торчали пыльные кактусы; на земле и в небе самозабвенно пели птицы, купаясь в солнечном свете.
До воды было далеко. Но хватало и зимних дождей, хотя настоящей зимы здесь никогда не бывало. В любое время года к вечеру резко холодало. Днём чаще всего в солнечном штате было жарко. Погода теряла значение в цивилизованных условиях существования. Старуха день-деньской хлопотала по хозяйству, пыхтя под натиском нескончаемой домашней работы. Она растолстела и страдала отдышкой. Дни отсчитывались не по восходу и закату, а по завтракам и ужинам, перемежаясь обильными обедами, после которых мыслительная способность напрочь угасала. Уставшему от ненужной еды телу всё чаще хотелось покоя. Старики сопротивлялись из последних сил. Старуха накручивала километры в суетливом движении по маленькой кухне, изощряясь в приготовлении пищи. Старик поднимался почти затемно и шёл на ежедневную прогулку, внимательно глядя под ноги и часто останавливаясь. Шаг его сделался неуверенным. На дороге внимание привлекала всякая дребедень. Это мог быть старый гвоздь или почти новенький шуруп, использованная зажигалка или даже дешёвенькое колечко, соскользнувшее невзначай с девичьего пальчика. Свои находки Старик приносил домой, стараясь хозяйственностью заслужить одобрение всегда недовольной Старухи. Она шумела и негодовала, и приходила в ярость, и требовала немедленно выбросить ненужный хлам. Она говорила, что он утратил остатки разума, которым и в молодости не блистал. Она, багровея от гнева, выкрикивала ужасно обидные вещи, она называла его выжившим из ума никчёмным идиотом, мешающим жить. Окончательный приговор она вынесла, когда Старик рассказал о рыбах, которые жили совсем рядом в небольшом открытом бассейне соседского дома напротив.
Сразу видно, что домом владели китайцы. Их можно было различить сквозь густую листву своеобразных китайских растений. Наверное, они воспроизводили на маленьком кусочке красноватой земли ландшафты далёкой родины. Неизвестно когда, на самом углу двух пересекающихся улочек, выстроился за железными прутьями ограды миниатюрный фонтан, который включался с рассветом и не умолкал до ночи. Журчащие струи руслом искусственного водопада заполняли небольшой водоём бассейна, выложенного по краям светлым камнем. В стыках узорчато зеленела изысканная китайская травка. Ниже, под колеблющимися водорослями, угадывалась тёмная глубина. Её не должно было быть. Какая такая глубина у рукотворного сооружения замкнутой системы? Однако стайки полупрозрачных рыбёшек сновали меж водорослей, почти припадая к отвесным струям водопада. Невидимая живность двигалась, морща и кружа воду. Микроскопические существа кишели внутри и снаружи, нежнейший перезвон хрустальных капель мешался с пением птиц, создавая из воздуха, воды и буйной растительности насыщенный нутряной бульон.
Выйдя из дома, Старик переходил дорогу и останавливался на углу. На ночь хозяева обычно отключали фонтан с водопадом, и бассейн сонно молчал таинственным тёмным зеркалом. Тайна заключалась в том, что в воде жили настоящие большие рыбы. Они даже не плавали, не было места. Они спокойно стояли в воде, чуть шевеля плавниками для поддержания равновесия. Пять огромных по масштабам бассейна рыб незаметно менялись местами, сохраняя невозмутимую важность, а вокруг суетились и резвились шустрые рыбьи мальки. Рыбины были одной породы, но разной окраски. Одна из них, цвета старого золота, не отличалась ни формой, ни размером от четырёх других. Сказка о золотой рыбке вспомнилась и угасла. Человеческая фантазия примитивна в сравнении с жизнью. А сокровенные желания предопределены. Они всегда исполняются и ничего не меняют в судьбе.
Каждое утро Старик подходил к бассейну, но не всегда видел там загадочных рыб. Бывало, что несколько дней они не появлялись. Тогда казалось, что всё померещилось. Ему не хотелось искать разгадку, ему просто было приятно их видеть и знать, что они есть.
Спустя какое-то время, Старик рассказал Старухе о больших рыбах в маленьком бассейне. Она его подняла насмех. Она видела эти китайские выдумки. Там и маленьким рыбкам было тесно. Большие просто бы не вместились. Старый дурак выдумал невесть что, чтобы оправдать своё безделье. Лучше помог бы ей по хозяйству. Разве он не знает, что большим рыбам нужен простор? Если они есть в бассейне, то почему она их не видела? Спрятаться в водоёме решительно негде. Они залегают на дно и спят целый день, пока работает фонтан с водопадом, а ночью живут в стоячей воде недвижимо? Какая чушь! Старуха возмущалась и краснела от гнева. Старый придурок выжил из ума. Кто бы подумал, чем обернулась старость для её мужа. Хватит уже о рыбах! Раньше нужно было ловить! Сиди себе тихо и не морочь голову нормальным людям старческими бреднями!
Старик жалел, что рассказал Старухе о рыбах. Он звал её выйти и посмотреть вместе. В глубине души он к ней прислушивался и сомневался в себе. И доверял. Гладила же она бычка! Он же принял её сбивчивый лепет безоговорочно. А она вовсе ничего не желала слушать, как будто ничего кроме её мнения не было. И быть не могло?
Рыб он видел не каждый день. Они не зависели от работы бассейна. Хозяева-китайцы изредка забывали выключить сооружение, и струи воды звучали всю ночь, ничуть не мешая большим рыбам неторопливо шевелиться у самой поверхности. Где они были, когда Старик их не видел? Без них бассейн казался пустым, мальки и водоросли без них лишались смысла. Но он понял, что нельзя показать рыб. Может, когда-нибудь Старуха увидит их сама. А, может быть, увидит что-то другое, а он видел именно это, и это было ему дано. Не о чём было спорить, ведь доказать ничего нельзя.
Годы берут своё. Часто болела голова, кружилась в туманном гуле. Лёжать на спине, закрыв глаза, не помогало. Всё замирало, качнувшись моментом, переворачивалось без верха и низа, шумело в ушах гулом морской ракушки, океан подступал, рокочущим колебанием солнечных бликов на тёмной, синей поверхности и уходил в глубину сини неба, где снопом рассыпаются немыслимо разноцветные звёзды, и проявляется целокупность всего. Ухом и глазом, носом и кожей, и языком всё уходило туда, где цвет становился светом, который сиял и звучал, грел и пах, и имел первозданный вкус. Смутно мелькнула невозможность сложения единичностей и бессмысленность деления для условного равенства. Это не сосчитать. Нет мер и весов для любви. Всё было в нём, и он был во всём. Была, ощутимо была, и золотая рыбка, и рыбы, и он. Всё оно есть.