— Иди сюда, моя девочка! Иди, моя доченька любимая! Иди, моя умница! Иди, моя красавица! — кричит мама. Нет, не мне… Нельде, нашей кошке породы русская голубая…
Моя мама всю жизнь любила кошек больше, чем меня… У нас дискриминация по видовому признаку.
И любимая дочь — это тоже не я. Есть кормилица — это Нельда, мы продаем ее котят, а есть гордость — это Дорота, интерчемпион по системе Фифе, сейчас закрывает титулы грандинтерчемпиона. И есть я, эгоистка неблагодарная, главное разочарование в жизни, случайно затесалась среди этих красавиц и умниц.
Меня вот называет только Инга. Нельду же Нелли, Неллиша, Нельда-Ли. А Дороту — Дороти, Доротея, Дорошечка, Дороточка. И даже Доротутусик. Придумывает им всевозможные имена и приносит каждый день разные вкусности. И как тут не ревновать?
В прощёное воскресенье мама обычно просит у меня прощения, что любит кошек больше, чем меня. Я не обижаюсь, я уже давно привыкла.
Первая кошка появилась, когда мне было десять. Это я её припёрла в дом, котёнка захотела. Глупая была, до сих пор себя простить не могу!
Кошку звали Нюша, чисто чёрная злючка. Постоянно царапалась и кусалась. Я её даже погладить не могла. Но мама всё равно её любила больше. Я расстраивалась первые пять лет, ревновала маму, потом привыкла, лет в шестнадцать смирилась. Я просто поняла, что никогда не приближусь к совершенству этих красавиц и умниц.
Через пятнадцать лет Нюша умерла, и мы завели себе породистых русских голубых. Сейчас в питомнике две кошки — Дорота и Нельда.
Кошки с мамой разговаривают, у них полное взаимопонимание. Обычно мама с довольной интонацией зовёт кошек:
— Дорошечка, солнце незаходящее. Дороти, Доротея, кис-кис-кис. Иди обедать.
Прибегает радостная Дорота, хвост трубой.
— Кто пришёл? — ласково спрашивает мама.
— Мяу! — громко отвечает Дорота. «Это я, мол, пришла».
— Это любовь всей моей жизни? Доротеёша? Единственная радость? — Я рядом в комнате всё слышу. Мама знает, что я слушаю, смотрит на меня и продолжает уже разочарованно, — больше радости нет…
И так всё моё детство.
Мама достаёт Дороше лакомство. Услышав знакомый хруст открываемой упаковки с кормом, прибегает счастливая Нельда.
— Мои рыбоньки. Мои птичечки. Кушайте, мои девочки любимые, мои золотые, мои серебряные! Красавицы!
Дорота начинает чесаться, а мама продолжает ей петь дифирамбы:
— Дочечка моя блохастая…
— Ты бы дочь свою… любимую… хоть бы от блох пролечила, что ли… — говорю я… — Сидит, чешется…
«Дочечка блохастая» совсем обнаглела… И на кухонный стол ей залезать можно. Она же выставочная. Ей нельзя бояться столов. Вот она у нас из туалета сразу на стол лезет, а на столе потом следы от древесного кошачьего наполнителя остаются. И всё нормально. Это мне надо чаще убирать. И для воды у кошек стоят не кошачьи миски, а человеческие кружки, из мисок они пить отказываются… скоро из тарелок есть начнут.
Вот недавно случай был. Стоит моя чашка с недопитой водой. Подходит Дорота и начинает лакать из моей чашки. Вот нахалка! Нет бы, если бы меня в комнате не было! Нет же, она нагло смотрит мне прямо в глаза и лакает из чашки! Оборзела совсем! Я полна возмущения и негодования. Готова цыкнуть на кошку.
Мама видит эту картину, и что же делает моя мама? Я думаю, что она отгонит Дороту от чашки, прикрикнет на неё. Мама протягивает руку… я уже жду, что сейчас она отпугнёт кошку… Она протягивает руку и… начинает гладить Дороту ласково так… нежно:
— Пей, моя девочка, пей, Дороточка, не стесняйся. — Дороточка не стесняется. Смело так, не торопясь, под одобрительную интонацию нашей общей мамы пьёт из моей чашки. Иногда на меня посматривает. Я естественно закипаю от раздражения. У меня нет слов! Мама видит моё изумлённо-недовольное лицо и говорит:
— А нечего чашки непонятно где оставлять!