Два рассказа: «Рождественская история» и «Без еды»

РОЖДЕСТВЕНСКАЯ ИСТОРИЯ

Вчера я отправился гулять на Никольскую. Народу там было по обыкновению много, да всё праздничная публика, так что шёл я неспешно и с удовольствием глядел по сторонам.

Вдруг, я как раз подходил к Ветошному переулку, ко мне подскочила бойкая девица, одетая в русское платье и белые сапожки, и, крепко ухватив меня за руку, закричала: «Давайте сфотографируемся!»

Я страшно удивился. Ни шубы, ни меховой шапки я не ношу, перстнями не украшаюсь, предпочитая добродетели, да и в выражении лица моего, вполне обычного, не разглядишь богатства хозяина. Однако же чем-то я девице глянулся.

«Помилуйте, куда мне с такой красавицей фотографироваться», — попробовал я отшутиться, но она была настойчива: «Давайте, давайте, ну же!», и тянула меня куда-то в сторону.

Я как мог противился, но она, крепко обняв меня за плечи, не отступала, и вдруг так прижалась ко мне, что я взволновался невольно и, наверное, покраснел. «Ну, ну! — говорила она, смеясь мне прямо в глаза, — хотите фотографироваться?!»

«Это она о чём?» — подумал я, а вслух сказал: «Барышня, поверьте, я не гожусь для таких снимков». «Ой, да бросьте, — напевно произнесла она, — не годится он», и снова звонко расхохоталась.

Я понял, что судьбы мне не избежать и, почти смирившись, начал озираться по сторонам, думая, где бы пристроиться так, чтобы нас особенно видно не было, а то не ровен час встретит какой-нибудь знакомый, и тотчас слух пойдет, что я на Никольской с ряжеными девицами фотографируюсь.

Но Бог милостив. Спасение пришло, и пришло, откуда положено — с Востока.

«Даша, обрати внимание на китайских туристов», — раздался сбоку архангельский глас. Я не успел различить его обладателя, я даже обрадоваться не успел. Словно огненный вихрь пролетел. Мелькнули юбки, блеснули сапожки. Мгновение — и рядом со мной никого уже не было.

Тишина и покой. Равнодушная толпа обтекала меня со всех сторон. Ни юные девушки, ни зрелые красавицы — никто не смотрел на меня, никому не было до меня дела. Один стоял я посреди улицы и не знал, что подумать об этом Рождественском приключении, завершившемся так неожиданно.

Воистину: всё проходит…

БЕЗ ЕДЫ

Мой друг решил похудеть.

Мне всегда нравилось, что он такой добродушный, обаятельный толстяк, и я думал, что худеть ему совсем ни к чему. А он, как выяснилось, очень переживал, страдал даже, и вот, пожалуйста, — принялся читать книжки о том, как избавиться от лишнего веса. Названий не упомню, но штук шесть изданий, и всё иноязычного происхождения, я у него видел.

Что тут скажешь, в сорок лет у всех являются свои странности. Один вдруг увлекается женщинами, другой пускается бегать босиком, а вот друг мой вознамерился найти чудодейственную диэту. Я ему, разумеется, не препятствовал, хотя и высказал свое неодобрение. Мол, что же ты, братец, придёшь ко мне на праздник и пирога тёщиного не поешь? Друг промолчал.

По счастию, поиски его не увенчались успехом. Внимательно прочитывая одну методу за другой, он цепким своим взглядом замечал, что всюду одно и то же: надо не есть, не есть и не есть. А это, согласитесь, и не метода вовсе, до такого — не есть, не есть и не есть — любой додуматься может, тут и доктором быть не обязательно.

Я уж было подумал, что кратковременное увлечение моего друга закончилось и можно смело звать его выпить по паре кружек пива, но тут он услышал от кого-то из наших общих приятелей, что есть-де одно медицинское учреждение, лечебница, где ему точно могут помочь. Речь шла о специальной клинике для очищения организма.

Клиника эта находилась где-то под Петербургом, в лесу, и, приехав туда, друг мой сразу почувствовал себя счастливым: осенняя природа, яркое, но уже не горячее солнце, милые, приветливые люди. В первый день он много гулял, а вечером даже попытался сделать какие-то записи в дневнике.

Процедуры, принятые в той клинике, были просты: три раза в день пациент получал благоуханную клизму из настоя целебных трав. Сестра милосердия, исполнявшая предписание врача, была худенькой симпатичной женщиной лет тридцати пяти по имени Елизавета. Она была мила со своими подопечными, кольца обручального не имела, и бедный друг мой влюбился в неё со всем пылом отдыхающего мужчины.

(Замечу, что незадолго до этого друг мой, как мы выражались, овдовел, поскольку жена его ушла к некоему полковнику и перестала для нас существовать, так что в его ухаживании не было ничего предосудительного.)

Поначалу он думал, как бы ему объясниться, тем более, что сестра Елизавета была по видимости к нему расположена, но очень скоро до него дошёл весь ужас его положения: о, да, он мог любить её сколько угодно, мог находить для неё самые нежные слова, но трижды в день он должен был укладываться перед нею на правый бок, ухватывать рукою известную часть своего тела и открывать путь для безжалостного орудия Иоганна Фридриха Августа фон Эсмарха. Содержимое сего сосуда еще не успевало перетечь внутрь его организма, а уж он, чувствуя, как раздувается живот, невольно принимался просить: «Сестрица, милая, не утерплю, позвольте мне»… Она, жалеючи его гордость, прекращала процедуру, и он тотчас, едва успев подтянуть штанишки, припускал по направлению к туалетной комнате.

Согласитесь, всё это худое средство для устройства сердечных дел.

Когда спустя пять дней он вышел из поезда Петербург-Москва, вид его был мрачен. Он казался каким-то осунувшимся, потерянным, и я, не зная истинных причин, отнес это к тяготам процедур. Однако же он сразу признался, в чем дело, рассказал о медицинской сестре Елизавете и том, что звонил ей еще из поезда, но она говорить не могла, поскольку была занята какой-то чужой… ну, вы понимаете…

Я не знал, как утешить беднягу.

День шел за днем, он снова набрал вес, а его дурному расположению духа позавидовал бы сам мизантроп. Я осторожно спрашивал его, как поживает сестра Елизавета, но в ответ он только бурчал что-то невразумительное. Что-де не может женщина полюбить мужчину, если с выражением его филейной части она знакома лучше, чем с выражением лица.

Шло время. Примерно через месяц друг мой, кажется, излечился от своей неудачной любви и стал проявлять какой-то интерес к окружающей жизни. И тут — о ужас! — его угораздило познакомиться с каким-то доктором, который не только пользовал больных гриппом и простудами, но еще и торговал добавками, а заодно давал уроки похудания. Лучше бы мой друг отнес все свои средства лукавому греку! Ей Богу, потеря была бы не столь велика.

Сказав себе что-то вроде «сейчас или никогда», друг мой натурально принялся голодать. Я уж не знаю, где учился этот доктор, но, представьте, сказал он моему другу, что зелени человек может есть, сколько угодно, а вот серьезной пищи — не более 31 ложки. Суп ты ешь или кашу — все едино: 31 ложку в день. Я мысленно прикинул, много ль это будет, и мне заранее стало жаль моего чудного друга. «Оставь эксперименты», — просил его я, — организм — штука тонкая, испортишь какую-нибудь детальку, заменить будет нечем». Но он был непреклонен. «Я хочу быть легким и энергичным», — заявил он мне в ответ на призыв одуматься и, если уж так приспичило, сходить к нормальному доктору.

Я отступился.

Первые два дня он звонил мне в радостном возбуждении. Говорил, что чувствует себя легко, как никогда, и, кажется, уже потерял не меньше трех килограммов. Потом позвонил с жалобой на слабость, а уже к концу недели пал духом и стал говорить, что, вероятно, не имеет достаточно воли, чтобы достичь поставленной цели. Я принялся его утешать. Я напомнил ему об успешном окончании университета, об испанском, выученном из любви к Федерико Гарсиа Лорке, наконец, о том, как ценят его на работе, но все было тщетно. Он честно признался, что ему снится, как он ест сосиску, и это приводит его в отчаяние.

Тут я пришел в ярость. «Да что ж такое! — заревел я. — Ты голодаешь, как последний идиот, вместо того, чтобы просто позвонить Елизавете и сказать ей, чтобы она приезжала к тебе немедленно, потому что ты любишь ее и жить без неё не можешь!» В глазах своего друга я увидел блеск отчаяния и решимости одновременно и немедленно оставил его одного…

Через два дня он позвонил мне и попросил тотчас приехать. Я послушался. Войдя в квартиру, я расцеловался с хозяином, после чего был препровожден в гостиную, где увидел роскошный стол, уставленный яствами и напитками, а также худенькую светловолосую женщину лет тридцати пяти… Друг мой уселся во главе стола, налил нам по рюмке водки, а Елизавета положила ему в тарелку паровых котлет и изрядную порцию овощей, также приготовленных на пару…

На лице его было написано блаженство…