Шпионские страсти
Абель. Высокий человек с острым носатым профилем. Полковник КГБ. Постоянное место работы – шифровальщик в американском МИДе. Стаж – ровно 10 лет. Все 10 лет американские шифровки читали в Москве. И вдруг, после 10 лет безупречной работы – разоблачение. Чисто случайно – помешанные на безопасности американцы стали расшифровывать геномы всех граждан, начиная с младенцев и еще не родившихся. У Абеля обнаружили ген КГБ. 30 лет тюрьмы. Президент вызвал главу контрразведки Кэйна (в русском произношении Каина).
— Куда вы смотрели 10 лет?
– Я не сторож моему брату Абелю. Да и не брат он мне вовсе.
30 лет тюрьмы. Не так мало как кажется. Не Бутырки, но тоже не подарок. Лязгающие двери камер, замеи, тюремная еда. Допросы, надзиратели и надзирательницы. Обаятельный Абель очаровал одну, завел запрещенные шашни. Время побежало быстрее, но все равно тоскливо, а шашница даже в шашки играть не умела.
Неожтданно над Союзом сбили самолет некоего Пауэрса, вторгся, проклятый, в наш советский воздух. Мы чужого воздуха не хотим, но своего ни пяди не отдадим. И Москва решила выкупить Абеля. На шпионском рынке один Абель шел за Пауэрса, Пеньковского, румынского шпиона Перелеску и японского Ногами.
Абель вернулся на родную Лубянку. Бесснежная зима, холодный ветер. Серый, как старая портянка, социализм. Виден хвост очереди за хлебом и обкаканный Феликс. До боли захотелось обратно, в разноцветный капитализм, залитые огнями улицы, сверкающие витрины магазинов, свободные люди покупают, а не достают, говорят нормальным языком без шифровок и дешифровок. Да разве проклятый ген отпустит.
Возмездие
Травка зеленеет, солнышко блестит, выпил чуток, воздухом дышу, никого не трогаю. И вдруг какая-то сволочь полосатая, тигр летающий, как в руку вцепится, я ее и прихлопнул. А навстречу старая карга шла, весь песок уже высыпался, да как разорется. Ты живое существо убил, ОСУ, ей бы жить да жить! Ага, — говорю, чтобы она тебя искусала. И тут как назло подъехала желтая машина защиты животных. Защитники двинули меня кулаком в бок, я же не животное, и звпихали в машину. Осиный труп в походный морг положили. В суд повезли. В суде все путем, судья строгий такой, видать, непьющий., мне обязательного защитника назначили, чтоб, значит, меня от судьи защищал. Наконец, о людях позаботились. Неплохой такой мужик. Выпмвает. Но в меру. Рядом с судьей походный морг лежит, вещественное доказательство. Вызывают проклятую свидетельницу, молоко ей за вредность давать надо бесплатно. Подсаживают на кресло, кости загремели. Он, — скрипит старуха, – живое существо растоптал, оса могла бы мужа себе найти, детей рожать и воспитывать». Дают слово мне. Эта старая блядь, говорю, наврала. Судья аж взвился, подсудимый, выбирайте выражения! Так я уже выбрал, вы же слышали. Врет она. Оса первая начала. И людей надо защищать, а не насекомых. Так и до спирохеты дойдете, чегой-то она такая бледная.
Судья защитника вызывает. Побсудимый, говорит защитник, человек образцового поведения. На работе выпивает только в обед., считай, что не перекуривает, каких-нибудь десять раз на день по пятнадцать минут. Окурки на пол не бросает, только в пепельницу. Хороший семьянин, алименты платит не по суду, а добровольно, сам. Матерится вежливо, типв, а не пошли бы вы! Оса начала первая, она и виновата.
Душевно так сказал, аж слеза прошибла. А судья как с копыт сорвался, ничего этого не слышит, повторяет как попугай бабкины выдумки и все на вещественное доказательство указывает. Приговор – полгода принудительных работ, чистить осиные гнезда. И вдруг вещественное доказательство взлетело и укусило судью. Судья брык – и нет его, полный писец. А судебный медик говорит, у него этот, профилактический шок*. Приговор отменяется, защищать ос запрещено!
__________________
*анафилактический шок – мгновенная смерть от укуса осы.