Для человека, оканчивающего институт, распределение на работу было событием судьбоносным. Это сейчас ВУЗы, вручив дипломы, отпускают своих питомцев на волю волн, предоставляя им возможность самостоятельно устраиваться в жизни.
В наше же время, в конце 50-х годов прошлого столетия, выпускники были связаны по рукам и ногам. На специальной комиссии по распределению каждому из нас выделялось строго определенное место работы, исходя из заявок различных ведомств и министерств. Более того, студенты давали подписку, что поедут работать именно туда, и вынуждены были ехать и работать там как минимум три года. Без направления из института устроиться на работу было невозможно, ни один отдел кадров не стал бы с тобой даже и разговаривать. Без него ни одно отделение милиции не оформило бы тебе прописку. Конечно, как в каждом правиле, встречались и исключения, когда «молодой специалист», как тогда называли людей со свежеиспеченным высшим образованием, получал так называемый «свободный диплом», но это было большой редкостью и об этом можно было только мечтать. Более того, существовал тогда даже какой-то период, когда дипломы выпускникам вообще не давали на руки сразу после окончания института, а вручали их лишь через год работы по месту распределения при наличии оттуда положительной характеристики, чем, естественно, закабаляли человека еще в большей степени.
Насколько я помню, само распределение происходило месяца за полтора-два до защиты диплома. День заседания комиссии, на которую приезжали представители заинтересованных организаций, был нам известен заранее, и также заранее по рукам ходили списки предприятий, куда судьба и комиссия могли забросить нас. И чего там только ни было в этих списках! Начиная от известных НИИ и КБ и кончая какой-нибудь мухосранской макаронной фабрикой. Да и география нашего будущего места жительства и работы была широка – от Калининграда до Перми и от Тулы до города Людинова Калужской области. Причем, что для «молодых специалистов» было немаловажно, на той же комиссии по распределению обсуждались и размер предлагаемой зарплаты, и вопрос предоставления будущим инженерам жилья. А это могли быть или комната, или место в общежитии, или «частный сектор». Ясно, что как только появились эти списки, все остальное для нас ушло на задний план. Мы обсуждали их между собой, прикидывали варианты, исходя из многих жизненных факторов, таких, например, как возможность попасть в одно место вместе со своими друзьями. Конечно же, хотелось и в хорошем городе жить, и на хорошем предприятии работать, и хорошие деньги получать.
Заходя в кабинет директора, где заседала комиссия по распределению, ты имел право попросить направить тебя на одно из мест вышеупомянутого списка. Удовлетворить ли твою просьбу или предложить тебе что-то другое, решала комиссия. Естественно, что чем раньше других ты войдешь на распределение, тем больший выбор будет перед тобой. А последним из вошедших уже выбора практически не оставалось и приходилось брать, что есть, из неразобранного. Порядок вызова студентов на комиссию исходил из их успеваемости. Первыми шли отличники, затем ребята с хорошими отметками за все годы учебы, затем – похуже и так далее. Это создавало видимость какой-то справедливости, и человек мог жаловаться только на самого себя. Как говорил в таких случаях наш декан Николай Фомич Бобров, – учиться, дорогой, надо было.
Но в нашем Тульском механическом институте помимо общепринятого механизма распределения молодых специалистов существовала и своя специфика. Поскольку институт готовил специалистов по оборонному профилю, задолго до общего распределения к нам приезжали представители закрытых, так называемых «почтовых ящиков», и в обстановке секретности индивидуально отбирали себе подходящих, по их мнению, будущих инженеров. Так что время от времени некоторых из нас вызывали в кабинет декана для закрытых переговоров, откуда ребята выходили с довольным видом. Их можно было понять. На «почтовых ящиках» и работа была поинтересней, и зарплата повыше. Вероятно, счастливцы давали подписку о неразглашении, потому что на наши вопросы конкретно не отвечали, а лишь загадочно улыбались. Но даже если бы они и назвали номер «ящика» и место, явно какое-то зашифрованное, нам бы это ничего не сказало.
То, что со своим пятым пунктом не попаду в число избранных, я представлял себе четко, а посему отнесся к этому уже с привычным «пониманием». Но на хорошее распределение вообще-то рассчитывал, хотя бы потому, что учился все годы очень прилично и входил в первую десятку, а то и в пятерку успевающих на нашем потоке. А это, как я уже говорил, расширяло передо мной выбор места работы из вышеупомянутого списка.
Но, кроме того, был еще один важный момент, на который я очень уповал при распределении. В конце 50-х годов Никита Сергеевич Хрущев отменил в Союзе отраслевые министерства и вместо них ввел систему Совнархозов – Советов народного хозяйства, которые охватывали страну по территориальному признаку. Причем в Москве таких Совнархозов было сразу два – один Московский городской, а другой Московский областной. И это было понятно, исходя из того, что Московская область сама по себе, без столицы, была крупной административной и промышленной единицей. Один из городов Московской области, куда попала наша семья после возвращения из эвакуации в Сибирь, в котором я кончил школу, откуда поехал поступать в институт и где до сих пор жили мои родители, также относился теперь к Московскому областному Совнархозу. Мой отец работал там на радиозаводе, на котором начал работать еще до войны и который до эвакуации находился в Москве. На заводе этом нужны были инженеры, а посему руководство завода, естественно, по просьбе отца, заранее отправило в Совнархоз заявку на меня и еще двух человек – Валю Комарова и Колю Семенова, живших в нашем городе и учившихся в нашем институте на одном потоке со мной. Из Совнархоза пришла положительная бумага, сообщающая, что места конкретно для нас будут внесены в список распределения института. Это было выгодно всем: нам, потому что мы возвращались домой, к родителям, старым друзьям, на хороший завод и недалеко от Москвы. И заводу, поскольку у него отпадала необходимость предоставлять «молодым специалистам» жилье.
Так что и я, и Валя с Николаем ждали распределения относительно спокойно. И действительно, в пришедшем на распределение списке мы увидели три места на радиозавод.
И день настал! Мы столпились в большом холле около директорского кабинета и видели, как туда один за другим стали входить солидные люди, как мы уже знали, – представители различных Совнархозов, на предприятия которых предстояло отобрать выпускников. Один из них, довольно молодой мужчина, прежде чем войти в кабинет, подошел к гудящей толпе студентов и назвал фамилии Семенова, Комарова и мою. И когда мы откликнулись и подошли к нему, он сказал: «Привет, ребята. Я представитель Московского областного Совнархоза. Вы в курсе, что на вас есть заявки?» Мы с радостью подтвердили, а он добавил: «Ну и замечательно. Значит, подпишите распределение и будете работать». Совнархозовский представитель пошел в кабинет, а мы стали отвечать на удивленные вопросы наших сокурсников.
В связи с этим я чувствовал себя совершенно спокойно и почти не реагировал, когда секретарь директора стала вызывать ребят по списку в директорский кабинет. Хотя, как я уже говорил, по своей успеваемости я должен был бы войти в первую пятерку, то, что меня не вызывали, нисколько не смущало, поскольку я был уверен, что все заранее предрешено.
Вот уже и Валентин с Николаем побывали на распределении и сказали мне, что спокойно подписали предложение на работу на наш радиозавод. Вот уже перед кабинетом директора из «неохваченных» остался я один, но у меня волнения не было. Наконец в коридор вышла Надежда Павловна, секретарь директора, и, бросив взгляд на нас, сказала: «Ну, всё, все прошли».
– А я? – удивился я. – Меня не вызывали.
– Ну да? – в свою очередь удивилась Надежда Павловна. – Надо же, забыли, значит. Ну, давай, заходи по-быстрому.
Несколько растерянный, я вошел в кабинет. Уставшие представители уже собирали портфели, двигали стульями и явно заканчивали работу.
Увидев меня, наш директор Сергей Сергеевич Петрухин сделал большие глаза, и, бросив взгляд на лежащие перед ним бумаги, сказал:
– Во как! Еще одного забыли. Минуточку, товарищи.
Все на секунду замолчали и замерли, как в «Ревизоре». А Сергей Сергеевич еще раз вгляделся в листок на столе и обратился ко мне.
– Ну, с вами-то проблем не будет. На радиозавод поедете?
– Поедет, поедет, – подал реплику представитель Совнархоза, который разговаривал с нами перед распределением в коридоре.
– Поеду, – подтвердил я, и, подойдя по просьбе директора к столу, расписался на бланке, где черным по белому было написано, что я распределен инженером на радиозавод.
– Ну вот, и все в ажуре, – удовлетворенно улыбнулся директор, и я, так и не успев до конца осмыслить произошедшее, вышел в коридор, где меня дожидались Коля и Валька.
– Чего там? – хором спросили они.
– Да ничего, – пожал я плечами. – Подписал распределение, вместе и поедем.
После всей этой процедуры, окончившейся для меня вполне счастливо, на душе почему-то остался некий осадок. Да ладно, утешал я сам себя. В чем проблема-то? Главное, все получилось. И я решил, что вопрос распределения для меня закрыт. Но, уже который раз в жизни, я оказался наивен, как дитя.
На следующей неделе меня пригласил к себе в кабинет наш декан Николай Фомич Бобров и, когда я сел у его стола, положил передо мной какую-то бумагу.
– Что это? – спросил я декана, еще не вчитываясь в нее.
– А вот, подпишите.
– Что? – опять спросил я.
– Распределение на работу, – улыбнулся своей лисьей улыбкой Бобров. – На Рязанский станкостроительный завод.
– Куда?! – удивился я. – Какой еще Рязанский станкозавод? Так я же уже подписал на радиозавод, на комиссии.
– Ну и что? – скорее утвердил, чем спросил декан. – А теперь это подпишите. У нас план по Рязани не выполнен.
Ситуация была настолько неожиданной, что в первую минуту я просто не знал, что на это возразить.
– Нет, – наконец пришел я в себя и отодвинул бумагу. – Почему я это должен подписывать? Я уже получил распределение, подписал его. И на комиссии были представители и Московского, и Рязанского Совнархозов. Я, между прочим, самым последним на комиссии был. Почему тогда этой проблемы не возникало?
– Ну, дорогой, это уж наша забота. Подпишите, подпишите…
– Да не буду я ничего подписывать, – завелся я. – Чего это вдруг…
Бобров оставался спокойным и опять улыбнулся.
– Ну, смотрите, смотрите, я вас предупредил. Вы же диплом еще не защищали и, знаете, вообще можете его не защитить. Так что идите, спокойно подумайте и приходите ко мне.
Я вышел из кабинета декана как контуженный. Такого варианта я никак не ожидал. Я впервые слышал, что после официального распределения на комиссии и моей подписки могут все переиграть. И, честное слово, я был твердо уверен, что план по Рязани был здесь совсем не причем. Бобров «доставал» меня все эти годы, лишал повышенной стипендии, выселял из общежития, посылал на практику совсем не туда, куда я просил, да и еще можно было бы, при желании, вспомнить много таких моментов. Но распределение… Это уже был удар ниже пояса.
Конечно же, в Рязань ехать я не надумал, подписывать новое распределение к Боброву не пошел, но его обещание не дать мне защитить диплом могло стать реальной действительностью и, сами понимаете, камнем легло на душу.
К тому времени работа над дипломом у меня уже подходила к концу. Тема, предложенная мне, была интересной, делал я ее на Тульском оружейном заводе, где и проходил преддипломную практику. Не вдаваясь в подробности, скажу лишь, что мне удалось предложить новую технологию производства сложных деталей. Причем если раньше их в основном делали ручным способом, то теперь появилась возможность обрабатывать на станках. Моя технология оказалась настолько удачной, что ее внедрили уже во время моей практики и получили значительный экономический эффект. Поэтому я был глубоко уверен, что защита диплома должна пройти хорошо. Если бы, конечно, не предупреждение декана.
В общем, на защиту я шел с внутренним содроганием. Но все обошлось. Я отлично защитился, диплом мой произвел положительное впечатление на экзаменационную комиссию, тем более что присутствовал представитель оружейного завода, хвалил меня и приглашал на работу. Но распределение, как вы знаете, у меня уже было.
И неделю спустя я пошел за ним в институтский отдел кадров. Уже начались каникулы, народу везде поубавилось и в «кадрах» сидела лишь одна молоденькая сотрудница. Она спросила мою фамилию, быстро нашла в папке уже заготовленное направление и протянула его мне. На форменном бланке было впечатано, что я направляюсь на работу инженером на Рязанский станкозавод.
Несколько раз перечитав документ, я смог лишь спросить у девушки: «Почему станкозавод? Почему Рязань? Я ведь подписывал распределение на радиозавод в Подмосковье».
Девушка сочувственно посмотрела на меня и как-то виновато сказала:
«Извините, я ведь не распределяю. Мне приказали так, я так и написала. Сейчас уже нет никого, начальник в отпуске. Сходите к вашему декану, спросите у него».
– Спасибо, – только и смог я сказать девушке, выскочил из дверей и помчался к Боброву. Как ни странно, он оказался на месте и, увидев меня с бумажкой в руке, сразу понял, о чем речь.
– Ну, все в порядке, – встретил он меня своей обычной лисьей улыбкой. – Диплом вы защитили отлично. Поздравляю.
– Причем здесь диплом, – сорвался я. – Откуда опять взялась эта Рязань? Я же у вас тогда ничего не подписывал! У меня распределение на радиозавод!
– Да что вы так разволновались-то? – опять улыбнулся декан. – Прекрасный завод, хороший большой русский город Рязань. Общежитие вам дают. Езжайте, работайте. Месяц вам отпуск полагается. Отдохните, успокоитесь. Езжайте, езжайте, хорошее у вас распределение, не хуже, чем у других.
И столько насмешки я почувствовал в его голосе, что, не попрощавшись, бросился вон, хлопнув дверью. Слава Богу, наконец-то я не завишу от нашего бывшего декана. Но последний «привет» он мне все-таки организовал.
Через день я вернулся в свой город и «порадовал» родителей Рязанским станкозаводом, чем вызвал, в первую очередь у отца, искреннее изумление. Мама, более трезво смотрящая на жизнь, удивилась меньше и, вздохнув, сказала мне: «Ладно, нам не привыкать, надо пробиваться».
Забыв про положенный мне месяц отдыха, назавтра же я пошел на наш радиозавод, в отдел кадров. Мой отец, который работал на заводе со дня его основания, пользовался там заслуженным уважением; с его фотографии открывалась заводская «Книга почета» и, естественно, его там знали все. Поэтому начальник отдела кадров, низенький и толстенький Иван Иванович Рябов, встретил меня приветливой улыбкой.
– Ага, – весело сказал он, – вот вас-то мы и ждали. Давай свое направление.
Я протянул ему злополучный бланк. Иван Иванович, не глядя, опустил его на стол, пригласил меня сесть и положил передо мной анкету.
– Давай заполняй пока, только внимательно, там на каждый вопрос надо четко отвечать. – И, видя, что я не пишу, удивился:
– Непонятно что? Читай, не торопись.
– Да нет, Иван Иванович, – грустно сказал я. – Направление посмотрите…
Он, наверное, не понял моей просьбы, но взял со стола мой листок и стал его читать. Видимо, он дошел до «станкозавода», потому что улыбка моментально исчезла с его лица. Он еще раз прочитал направление и вопросительно посмотрел на меня.
– Не понял. Причем здесь Рязань-то? Мы же послали на тебя заявку. И отец говорил мне, что все в порядке, ты ее подписал.
– Да подписал я ее, конечно. Прямо на комиссии по распределению. И представитель Совнархоза Московского там был. А в направлении мне вон что написали.
– Опять не понял, – еще больше удивился Рябов. – Как же они написали тебе Рязань, когда ты подписал нас?
– Да вот так, – вздохнул я. – Что я-то сделать могу?
– А я что могу? – спросил у меня Иван Иванович и забрал анкету. – Ты же понимаешь, что я всей душой, но без направления мне тебя не взять. Да и прописку в милиции тебе без направления никто не оформит, так что надо что-то делать.
– И что делать-то надо?
– Ей-Богу, не знаю. Столько лет работаю, первый случай у меня. Думаю, надо ехать в Москву, в наш Совнархоз. Там есть специальный отдел молодых специалистов. Петухов там начальник, Степан Петрович. Он мужик-то неплохой, к тому же в курсе нашей заявки, он сам ее и подписывал. Езжай к нему, расскажи все как есть. А уж на меня не обижайся. Я твоего отца крепко уважаю, но сам понимаешь… У нас все-таки режимное предприятие. Давай, давай, езжай. А место твое я приберегу, не волнуйся. Решишь бумажные дела – и ко мне.
Иван Иванович встал из-за стола, сочувственно пожал мне руку и даже проводил до дверей кабинета.
Дома на семейном совете мы решили сделать так, как подсказал Иван Иванович, и уже назавтра я поехал в Москву, нашел там Московский областной Совнархоз и, немного поплутав по большому зданию, остановился перед дверью, на которой было написано: «Отдел молодых специалистов».
Постучав, я вошел. Поскольку стол в кабинете был один и за ним сидел человек в темном костюме, я и решил, что это сам Степан Петрович Петухов. Он оторвался от бумаг, глянул на меня, стоящего у двери, и кивком пригласил к столу.
– Что у вас? – спросил начальник молодых специалистов.
Я назвал свою фамилию и, протянув ему направление, собрался было начать рассказ, но он перебил меня:
– Я в курсе, мне вчера звонил Рябов. Но он рассказал в общих словах, а вы давайте поподробней.
Ободренный пониманием, я рассказал свою ситуацию.
– Да, – почесал затылок Степан Петрович. – Это что-то для меня новенькое. Ни разу с таким сталкиваться не приходилось. Дело-то в том, что подписанные на комиссии по распределению документы – это бумаги строгой отчетности и хранятся они в Министерстве высшего образования. Я тебе на слово верю, что ты подписал радиозавод. Но только, понимаешь, распределением ведает это министерство, ведь учебные институты в их подчинении. Мы, как говорится, имеем лишь совещательный голос. И я б тебя с удовольствием на наш радиозавод взял. Тем более что они сами просят, да и отметки твои в дипломе вон какие. Но формально дело можно решить только в Министерстве высшего образования. У них там такой же отдел есть, молодых специалистов. Сходи туда, пусть они тебе направление перепишут. А твое место у нас мы тебе сохраним. Успехов!
Закаленный в боях, начиная с моей эпопеи поступления в институт на учебу, да и самими годами получения высшего образования, я довольно спокойно покинул здание Совнархоза и отправился в Министерство высшего образования.
Действительно, отдел молодых специалистов там был и начальник его, миловидная строгая дама, принявшая меня после получасового ожидания в приемной, выслушала мой рассказ, который я уже выучил наизусть, со вниманием.
– Понимаю вас, – сказала мне строгая начальница, – очень хорошо понимаю. И верю, что вы подписали на комиссии распределение на радиозавод. Но почему тогда вам выписали направление в Рязань, понять не могу. – И она еще раз перечитала мое направление.
– Так и я не могу, – согласился я с ней. – Дайте, пожалуйста, мне новое направление на старое место.
– Да все дело-то в том, – поглядела внимательно она на меня, – что министерство-то само направления на работу не дает. Это делает институтская комиссия и подписано оно, как видите, председателем комиссии, вашим директором Петрухиным. Более того, скажу вам, даже если вы поедете в Тулу и пойдете к нему, без нового заседания комиссии по распределению он вам переписать направление не имеет права. Протокол должен быть.
– Извините, – попытался что-то сказать я. – Так, наверное, был же протокол того заседания, где я подписался под радиозаводом?
– Был, конечно, – согласилась со мной начальница, – но что там было написано-то, вы знаете? Может, там и в протоколе – Рязань? И потом протокол обратной силы не имеет.
– Ну и что же мне делать-то?
– Хм… Я думаю, поехать на станкозавод и начать работать. Три года отработаете, а там видно будет.
– Так почему же я должен ехать туда? На меня запрос есть на радиозавод, там место для меня готово. Московский областной Совнархоз тоже за меня. К тому же и проблема с жильем отпадает. Я в этом городе десять лет прожил, школу кончил, родители мои там живут…
– Я вас очень хорошо понимаю, – опять повторила дама. – Знаете, есть, пожалуй, один подходящий вариант. Езжайте в Рязань и возьмите на станкозаводе бумажку, что они от вас отказываются. Вот тогда, на основании этого отказа, мы сможем оформить вам направление на радиозавод. По-моему, это выход.
– А вы думаете, что они откажутся от меня?
– Я-то как раз думаю, что нет. Но это уж от вас будет зависеть. Сумейте их уговорить. Желаю успеха и жду.
Что мне оставалось делать? Я поблагодарил даму за очередной совет и, уставший, как будто весь день мешки таскал, к вечеру вернулся в свой город.
Дав себе передышку на сутки, и немного придя в себя, я отправился в древний русский город Рязань. Самого города я по существу тогда и не увидел, потому что прямо с вокзала, предварительно узнав, где находится станкозавод, отправился туда. Скрипящий и какой-то неопрятный автобус долго вез меня по неприглядным улицам и переулкам на окраину города. От остановки до проходной завода было метров сто, но, видно, от недавнего дождя, этот путь утопал в жидкой грязи. Так что, когда я подошел к заводу, и ботинки мои, и брюки имели тот еще вид. И так-то настроение у меня было тухлое, а заляпанные штаны сделали его совсем плохим, что окончательно убедило меня всеми силами отказаться от этого завода. Хотя сам завод, если говорить откровенно, мог быть совсем не таким уж плохим. Просто сами понимаете, почему именно у меня он вызывал антипатию и отторжение.
В кабинет к начальнику отдела кадров завода я вошел с твердой решимостью выбить у него отказ на меня. И, видимо, это отражалось на моем лице, потому что «кадровик», мужчина с худым лицом и маленькими усиками, сразу же глянул на меня неприязненно и вопросительно.
– Меня к вам на работу направили, – сказал я, назвав свою фамилию.
– Направление? – протянул он руку.
Что-то подсказало мне, что отдавать ему направление не надо, обратно я его могу точно не получить.
– Направление у меня есть, – сказал я. – Только я хотел бы попросить, чтобы вы от меня отказались.
– С чего бы это? – удивился он. – Садитесь и говорите.
– Дело в том, – перешел я на просительный, и даже несколько заискивающий тон, – что я подписал распределение на радиозавод в Подмосковье. А направление мне выписали к вам.
«Кадровик» с интересом слушал меня, а потом сказал:
– Правильно сделали, нам инженеры нужны.
– На радиозаводе тоже нужны, – попытался возразить я, – они и запрос на меня прислали и в Совнархозе заявку сделали.
– Запрос, значит, – прищурился он. – Сам-то откуда будешь?
– Оттуда и буду, – обрадовался я, решив, что это сыграет в мою пользу. – Я жил там, учился, родители мои там живут.
Но мое чистосердечное признание вызвало у него обратную реакцию.
– Ага, понятно, – протянул он, и щеточка его усов как-то зло ощетинилась. – К мамочке с папочкой захотел, да к Москве поближе. Все вы такие.
Я не стал спрашивать, кого он имел в виду, говоря «вы», поскольку понимал, что для человека, работающего в такой должности, даже без документов видно, что я «являюсь инвалидом пятой группы и пишу в графе национальность – «да». Но у меня хватило ума промолчать. Я понимал, что от его решения зависела моя судьба.
– Направление давай, – раздраженно сказал он. – Направили к нам, у нас и работать будешь. В заготовительном цеху, мастером. Там мамочку с папочкой не раз вспомнишь.
После этих слов сомнения, что жизни мне здесь не будет, развеялись окончательно.
– Нет, – ответил я, – не дам. Мне еще месяц законного отпуска после института полагается.
– Господи, – в голос засмеялся «кадровик», – да куда ты денешься-то? Через месяц тебя с милицией разыщем. Ведь без прописки не проживешь. А я уж постараюсь, теперь принципиально постараюсь.
Ничего не ответив ему, я вышел из кабинета, прошел через проходную и, опять же по грязи, добрел до автобусной остановки. Подошел автобус, но я не стал садиться в него, потому что не представлял, куда мне сейчас надо ехать. Возвращаться на вокзал и домой? А дальше что, ждать повестки из милиции? На нашем заводе я уже был, в министерстве тоже, в Московский Совнархоз заходил… Теперь куда? И здесь мне пришла мысль, что ведь и в Рязани есть свой Совнархоз. И там, наверное, существует отдел молодых специалистов. Так что, пока я еще в городе, надо отправляться туда. То, что здание Совнархоза находится где-то в центре Рязани, я был уверен, а посему, получив подтверждение у какого-то прохожего, дождался автобуса и примерно минут через двадцать уже стоял на главной площади города около массивного и солидного здания Рязанского Совнархоза.
Прежде, чем войти в него, я долго очищал свои заляпанные ботинки и брюки, потом нашел на доске в вестибюле номер комнаты отдела молодых специалистов и через пять минут, постучав, вошел туда.
Начальником рязанских молодых специалистов был человек комсомольского возраста, но внушительных габаритов. Он показался мне почему-то знакомым. Принял он меня доброжелательно, усадил в кресло и, не перебивая, выслушал мою историю.
– Значит, не хочешь на станкозавод? – спросил он, когда я замолчал.
– Да не на станкозавод я не хочу, а на радиозавод хочу. Я ведь туда и распределение подписал. Ваш же представитель был у нас на распределение.
– Верно, – почему-то засмеялся он. – Так я у вас и был. Просто ты меня не запомнил. Тогда на распределении москвич за тебя конкретно уцепился. Но у нас действительно инженеров не хватает. Ну, не хочешь на станкозавод, давай я тебе наш список дам, выбери, что тебе по душе. Хочешь в НИИ, КБ. У нас в Рязани очень сильная промышленность, а людей с образованием маловато.
– Спасибо, конечно, но я к себе хочу. Дайте мне, пожалуйста, отказ.
– Ну как ты понять не можешь. Дам я тебе этот отказ, так меня потом в Министерстве образования за можай загонят. То я у них со слезами выпускников выбиваю, а то отказы им даю. Так, что ли? На следующий год они мне тебя припомнят. Ну не могу я дать тебе отказ. Не могу, да и не хочу. Знаешь что, у тебя ведь отпуск до конца месяца. Я вот дам тебе список наших вакансий, а ты подумай. Рязань хороший город, зря ты так уперся-то. Давай, до встречи.
Но я действительно уперся. Внутри меня заработал какой-то механизм сопротивления. И всю дорогу, пока я возвращался из Рязани домой, я накручивал себя, что уж в Рязань не поеду ни под каким соусом. Но одно дело так решить, а другое – осуществить практически.
Я пошел по второму кругу. Приехал в Московский Совнархоз, пришел к Петухову и рассказал ему о своих похождениях. Степан Петрович только головой качал и сказал, наконец:
– Да я его, рязанского, понимаю. Инженеры всем нужны. И нам тоже. Давай я напишу к нему официальное письмо с просьбой отпустить тебя. Может, подействует. Посылать не будем, сам к нему езжай.
Я вновь отправился в Рязанский Совнархоз. Прочитав письмо Петухова, тот начальник сначала было замахал руками, но когда я опять заново начал рассказывать свою историю, не дослушал до конца.
– Да помню я про тебя все, нечего на слезу давить. Давай я напишу письмо Петухову, чтобы он вместо тебя мне кого другого уступил. Так сказать, баш на баш. Согласится он, приезжай, посмотрим.
Как ни странно, Петухов согласился на такую комбинацию, но сказал, что это возможно будет лишь на следующий год, в этом году выпускники все уже разъехались, и написал эту свою мысль в очередном письме в Рязань.
С новым письмом я поехал по привычному маршруту. Рязанский товарищ принял меня, как старого знакомого, внимательно прочитал письмо московского коллеги и развел руками.
– Ладно, – сказал он, – на следующий, так на следующий. Дам я тебе через год открепление. Ну а уж годик-то на станкозаводе отработаешь. Или что ты там себе подобрал? Хочешь, чтоб ты спокойным был, расписку тебе такую напишу?
Такой вариант меня тоже не устраивал, и я решил довести дело до конца. Чтобы не утомлять читателя, скажу только, что почти три месяца тянулась моя эпопея. Какой там положенный отпуск! Я мотался все это время, как по бермудскому треугольнику, между нашим городом, Москвой и Рязанью, пытаясь как-то «разрулить» ситуацию. Эти три месяца я сидел практически без работы и, естественно, без денег, на шее у родителей. Возникла проблема с пропиской, поскольку, уезжая на учебу в институт, я выписался, а, вернувшись, не мог прописаться даже в свою старую квартиру к родителям без направления. И только то, что моя мама, врач-педиатр, в свое время вылечила дочку одного милицейского начальника, помогло мне избежать репрессий за нелегальное проживание в городе. Он же как-то смог оттянуть вопрос о моем приводе на станкозавод. Тамошний «кадровик» сдержал свое обещание и разыскал-таки меня даже без прописки.
В конце концов, видимо, я надоел всем, и три месяца спустя после моего официального распределения рязанский начальник молодых специалистов, со злым лицом, написал мне на официальном бланке отказ. Но под конец не выдержал, улыбнулся и сказал:
– А зря я все-таки тебя отпустил. Понравился ты мне. Настырный, добился таки своего. Нам такие – вот как нужны! Так что если уж там чего, приезжай, не прогоним.
И, несмотря на то, что за это время он вытряс у меня всю душу, я улыбнулся ему в ответ и с благодарностью пожал руку.
Потом с этим отказом я поехал в наш Совнархоз, потом в Министерство высшего образования, где уже знакомая мне дама, с удивлением взглянув на отказ и с уважением на меня, выдала мне новое направление на радиозавод в Подмосковье.
Иван Иванович Рябов, начальник отдела кадров нашего завода, обрадовался ему, наверное, не меньше меня.
– Ну, ты молоток! – похвалил он. – Дожал таки. Честно скажу, не ожидал! Теперь я тебя беру на полных основаниях. Давай анкету заполняй, а я пока «Трудовую книжку» тебе подготовлю.
Я заполнил большую, на нескольких листах, анкету и отдал ее Ивану Ивановичу. Он внимательно прочитал, сказал: «Все нормально» и протянул мне мою «Трудовую книжку». Она была какого-то тусклого грязно-серого цвета и вызывала ассоциации с чем-то очень утомительным и нудным.
Х – Х — Х