Эдгар, Янсен и Хаммер, три приятеля, шайка, если можно их так назвать, вообще, — шайка — были еще слишком молодыми для того, чтобы шастать по городу в субботние вечера и слишком взрослыми, чтобы сидеть по домам и слушать радио вместе с родителями. Они были, в общем, хорошими мальчишками, но этого не знали, и сейчас им было скучно.
Последняя суббота марта. Без десяти восемь. Свет гас над холмами, и они становились темно—синими и почти сливались с небом.
Мальчишки висели на изгороди позади футбольного поля на Мариенлист. Грязные сугробы лежали по углам поля и не хотели таять.
—Что будем делать? — спросил Хаммер.
Эдгар и Янсен пожали плечами.
Срезать веревки для сушки белья во дворах на Уле Вигс, красть каталоги из телефонных кабинок на Майорстуа, писать в почтовые ящики на Виллавейен, или, может быть, собирать окурки за Трокадеро?
Bсе это они уже делали много раз, много суббот, и это начинало надоедать.
—Поищем деньги, — предложил Янсен.
Случалось, они находили монетки в слякотном гравии в это время года, кружочки, которые пролежали под снегом и льдом всю зиму, Хаммер нашел однажды целый пятак, прямо возле церкви, но это было в прошлом году, и они его давно, конечно, истратили на сливочные карамельки.
К тому же скоро будет слишком темно, чтобы искать что—то вообще.
Они так и стояли на том же месте около сеточной изгороди, молча некоторое время, молча и задумчиво.
Подумать только каким длинным может быть вечер, когда нечего делать, и как быстро он проходит все равно. Так вот оно и есть.
—Смотрите, — сказал Эдгар внезапно, ткнув пальцем.
Хаммер и Янсен посмотрели туда, куда показывал Эдгар.
На грязном, с проплешинами, травяном покрытии лежал футбольный мяч.
Они побежали к мячу, он, наверное, был забыт после последнего неудачного, домашнего матча прошлого сезона, когда все должны были играть в гетрах , варежках и теплых наушниках, и который закончился ноль—ноль для обеих команд, а вратари промерзли до костей и не могли оттаять до рождественского сочельника. Попинали мячик. Ничего интересного. Без футбольных шипов поле было скользким, а мяч тяжелым, мягким и скукоженным после целой зимы.
Янсен зажег спичку, пока Хаммер загораживал ее обеими руками.
Но зажигать спичкой было нечего.
Что делать с этим огоньком?
Тогда Эдгар сделал пробежку от ворот и звучно пнул мяч левой ногой со всей силы. Эдгар мог. Пару секунд спустя они услышали как мяч со всхлипом ударился об стену белого Дома Радиовещания.
Они перелезли через сетку, поискали некоторое время мяч в свете от огромных часов, не то чтобы это было так важно найти его, но делать все равно нечего, наконец, нашли мяч в редких кустах возле Большой Студии.
— Господи, — сказал Янсен.
То же самое сказал Хаммер.
— Господи.
— Тебя обязательно возьмут в команду в этом году. Если ты захочешь.
Эдгар довольно пожал плечами и снова энергично пнул мяч.
Мячик исчез в темноте на некоторое время, стукнул по крыше, послушно прикатился на место прямо им под ноги и остановился.
Янсен засмеялся.
—Давай еще раз, — предложил он.
Именно тогда программный техник Халворсен в Большой Студии забеспокоился всерьез. Он сидел в комнатке за четырехслойным стеклом, с двумя руками на пульте звукозаписи и регулировал передачу, неслыханно популярную программу «Вопрос», которая шла в прямом эфире каждую субботу и собирала всех жителей Норвегии перед радиоаппаратами, во всяком случае тех, кто был младше тринадцати и старше тридцати, превращая страну в одно большое внимающее ухо.
Уже третий раз Халворсен слышал какой—то лишний звук, похожий на хриплое эхо или небольшое землетрясение, которое врывалось в частоты, ненадолго, но достаточно для того, чтобы создать сбой на датчиках, маленькие быстрые скачки, этого звука не должно было быть, он был несанкционирован, и ничего больше не могло раздражать Халворсена больше, чем такие звуки, иначе говоря, шум.
Халворсен ненавидел шум.
Он подумывал уже прервать передачу, если еще раз услышит этот звук, и пойти на то, чтобы поставить сигнал перерыва, чарующий «Колокольчик» Ейвинда Гровена, до того как ошибка будет найдена и исправлена.
Он взглянул вниз на сцену.
Там все шло как положено.
Ведущий, популярный и бойкий на язык, Рольф Кирквог, был погружен в интервью с гордой, но взволнованной домохозяйкой из Аским, которая разукрасила яйцо так, что оно уже было признано лучшим пасхальным яйцом, несмотря на то, что это было радио и до Пасхи оставалось еше три недели.
—Но вас ведь не только куриные яйца интересуют? — спросил Рольф.
Домохозяйка из Аским, которую звали Анита Баккен, не до конца поняла, чего хочет ведущий и публика, вообще, и разволновалась еще больше.
—Нет, я еще вяжу, — ответила она быстро.
—Я имею в виду скорее, что у вас много детей, — сказал Рольф.
Публика начала понимать эту маленькую подковырку в вопросе, в том, про яйца, и прыснула со смеху.
Анита Баккен покраснела и опустила глаза.
—Да, есть несколько, — прошептала она.
—Несколько? Вы ведь не забыли сколько, я надеюсь?
Анита Баккен посмотрела вверх и взяла время на размышление.
—Четыре с половиной, — сказала она, наконец.
Публика смеялась уже до слез.
По всей стране люди смеялись почти до слез.
С вами домохозяйка из Аским с самым красивым яйцом Норвегии и четырьмя с половиной детьми.
—С половиной? — спросил Рольф. — Как он выглядит, осмелюсь я спросить?
—Это девочка.
—Хорошо. Но как она выглядит?
Анита Баккен наклонилась поближе к микрофону, но голос ее все равно был еле слышным.
—Она родилась на четыре месяца раньше. Но мы верим,что она выберется. Мы ведь не можем думать по—другому, правда?
В Большой Студии воцарилась полная тишина.
Рольф Кирквог положил руку на дрожжащее плечо Аниты Баккен.
Кое-кому из публики понадобились носовые платки.
Это было захватывающе, но затянувшаяся тишина — плохое радио.
Халворсен поднял телефонную трубку.
—Роффен? Мы уходим на Корка и заканчиваем.
Он увидел, что Рольф кивнул там внизу, повернулся к дирижеру, который поднял свой жезл и радиооркестр начал играть живенькую песенку «Вопрос вопросов», под которую невозможно было усидеть на месте.
Рольф благодарил за беседу, Анита Баккен смущенно отнекивалась, публика бешено аплодировала и топала ногами, пока программа завершалась нежным голосом другой ведущей, который приглашал всех на передачу в следующую субботу в это же самое время.
После того как все закончилось, Халворсен, стоя на крыльце Большой Студии, зажег сигарету и сделал глубокую затяжку. Публика разьезжалась по домам, те избранные, которые только что прикоснулись к внутренней магии радио, поняли ли они, что были свидетелями чуда, потому что каждая передача была чудом? В течение одного года Норвежское радиовещание передавало в общем 4548 часов, но целых 223 часа из них были выкинуты на паузы между отдельными программами. Эти дыры мы заполним, думал Халворсен. Он посмотрел на небо, оно было безоблачным и звездным, ничего красивее этого неба Халворсен представить себе не мог, он, как бы, видел радиоволны , которые плыли сквозь темноту, и отклонялись большими атмосферными зеркалами, и огибали планету так, что люди могли слышать друг друга повсюду.
Вдруг он вспомнил о шуме и настроение его моментально испортилось.
Мог это быть белый шум?
Не в такой вечер, и этот шум был, к тому же, другим, это не было похоже на бормотание вселенной.
Охранник, старый Оттосен, вытащил мешок с мусором и отходами из урны и обмел песок вокруг входа. Халворсен поманил его к себе.
—Перелетные птицы уже прилетели? — спросил он.
—О, я думаю, еще слишком рано.
Оттосен оперся на щетку и медленно покачал головой.
—Ты не смазывал двери во время передачи, Оттосен?
Оттосен обиделся и не ответил.
—Мне, между прочим, жалко ту даму, с яйцами, — сказал он вместо этого.
Халворсен загасил сигарету об его совок.
—Ты не видел никаких нарушителей здесь вечером?
—Не видел, — сказал Оттосен.
К этому времени Хаммер, Янсен и Эдгар давно ушли домой, каждый к себе, Хаммер в квартиру позади парикмахерской на Валкюриен, Янсен в домик консьержа на Эссенлёка, а Эдгар поднялся наверх сбоку от рыбного магазина на Киркевейен, где спрятал мяч под лестницей и закрыл за собой дверь на первом этаже, налево, там сидел его отец, продавец мебели Холмсен, на корточках в гостиной, с ухом, чуть ли не натянутом на радио марки Tandberg Sølvsuper, почти новое, несмотря на то, что было куплено подержанным на аллее Бигдёй, и крутил туда-сюда ручку поисковика.
Мать стояла молча в углу.
—Что папа делает? — спросил Эдгар.
Мама приложила палец к губам.
—Тщщ…
Эдгар скинул грязные ботинки и подошел ближе в носках.
—Что папа делает? — прошептал он снова.
—Папа полагает, что с радио что-то не так.
Мать старалась говорить как можно тише. Отцу нельзя было мешать ни в коем случае.
—Полагает?
—Во время передачи из Большой Студии были странные звуки.
—Правда?
—Что-то странное, — сказала мама.
Эдгар снова повернулся к отцу. Он светил плоским карманным фонариком между трубками и проводками на задней стороне радио.
—Тебе помочь, пап?
Тот не слышал.
Мать осторожно положила руку на плечо Эдгара.
—Он звонил в «Шумовой контроль», но там постоянно занято.
Отец внезапно поднялся и посмотрел на них.
—Это, черт меня побери, новая стиральная машина Арнтцена мешает проходить частотам.
—Пожалуйста, не ругайся, — попросила мать.
—Они не имеют, черт меня побери, права стирать по субботам.
Мать вздохнула.
—Стирать по субботам разрешено, дорогой, но нельзя вывешивать белье в саду.
Отец швырнул фонарик на диван.
—К черту! Арнтцен перебивает мои радиоволны и он не имеет на это права!
Мать осторожно подошла поближе.
—Арнтцена нет дома в эти выходные. Это не он.
Отец постоял молча некоторое время, и вдруг лицо его побелело.
—Тогда, — сказал он, — тогда это русские.
Эдгар не смог уснуть в эту ночь. Он лежал в своей комнате и думал, и мысли крутились в голове, точно как поисковик на радио, но не было ни одной ясной. Так толком ничего и не приснилось.
Ему грезилось, что он видит тени русских самолетов, которые низко кружат над городом в холодном лунном свете и ищут цели для своих бомб. Валкуриен. Эссенлёкка. Киркевейен. К счастью, наступило утро, к тому же утро воскресенья. Начало, понятно, светать и в голове Эдгара тоже все прояснилось. Он вдруг понял взаимосвязь, да такую, что у него закружилась голова.
Футбольный мяч! Это был всего лишь футбольный мяч, а не третья мировая война, мяч, который ударил по стене и крыше Большой студии, этот сдувшийся мяч могла слышать вся страна.
Мать открыла двери и уставилась на него удивленно.
—Чему ты смеешься? — спросила она.
—Я не смеюсь, — засмеялся Эдгар.
В этот вечер он накачал мяч так, что тот стал круглым и твердым.
На большой перемене в понедельник он позвал Янсена и Хаммера за школьный сарай, огляделся и прошептал:
—Видели, что напечатала Афтенпостен сегодня утром?
Хаммер и Янсен не были такими уж завзятыми читателями Афтенпостен, как и Эдгар, собственно.
Но это утро понедельника не было обычным.
—Нет, а что? — поинтересовался Янсен.
—Там написано о нас.
—А? О нас?
Эдгар втянул их поглубже в тень и они склонились друг к дружке.
—Таинственные помехи во время передачи из Большой студии, — сказал он так тихо, как мог.
Хаммер взглянул на Янсена.
—И что?
Эдгар тяжело вздохнул. Есть все-таки границы человеческой тупости, особенно в такое необычайное утро понедельника.
—Что? Это были мы, понятно? Это мы — таинственные помехи!
Янсен посмотрел на Хаммера и оба повернулись к Эдгару.
—О, черт, — сказали они.
Прошла неделя, как одна долгая пауза между счастливыми субботами, и, когда передача «Вопрос» снова должна была выйти в эфир, с еще большим числом слушателей, чем когда—либо, Едгар, Хаммер и Янсен сидели на корточках в кустах около Большой студии и ждали.
Вечер был мягким и почти прозрачным, с водостоков и деревьев капало, по каменным желобам текли маленькие речки, которые тащили с собой песок, расползшийся вокруг зимой. Они подождали еще немного, пока точно не закончится музыка там внутри.
Было без десяти восемь.
Берег, так сказать, был ясным.
Хаммер и Янсен посмотрели на Эдгара, кивнули, Эдгар быстро поднялся, взял мяч двумя руками, чтобы как следует прицелиться, и бросил его изо всех сил, мяч звучно ударил по стене и вернулся обратно, Эдгар поймал его и залез еще глубже в кусты между Хаммером и Янсеном.
—Это услышат все до Нордкапп!
—Уходим, — прошептал Янсен.
—Не сейчас, — сказал Эдгар.
Халворсен тоже услышал это, тот самый звук, он громко выругался там, в студии звукозаписи, где управлял передачей. Итак, это произошло снова, какой—то рев, так можно быстро потерять лицо, он сделал знак вахтеру Оттосену, который поспешил наружу посмотреть что происходит, в то время как Рольф Кирквог беседовал с мусорщиком из Фредрикстада, Роаром Бротеном, который обставил весь свой дом вещами, найденными на свалке, все от солонки до кровати с балдахином, даже одежда, в которой он пришел, было со свалки.
—То есть, вы живете, практически, на подножном корму, — сказал Рольф.
Роар Бротен потряс головой.
—Нет, не совсем, — запнулся он, — Еду, которую люди выбрасывают, я не беру.
Рольф сразу понял, что разговор не будет легким.
—Я не имел в виду так буквально, — сказал он.
—Нет?
—Расскажите слушателям о вашем хобби.
—Нет у меня никакого хобби, — промямлил мусорщик из Фредрикстада.
Рольф Кирквог начал терять терпение, он заметил, что больше не держит публику в кулаке, они отвлекались, они прислушивались к другим звукам, им больше были интересны таинственные помехи, чем то, что мог рассказать мусорщик из Фредрикстада.
Не было ли это похоже на удар, то, к чему они прислушивались?
Чувствуют ли они, что пол иногда вибрирует и это странным образом отзывается в микрофонах?
И студия вся как будто наэлектризована, нет?
Рольф подвинулся ближе к несчастному мусорщику.
—Но вы же обставили весь ваш дом вещами со свалки или я понял все неправильно?
—Да.
—Да? Ошибся я или все правильно?
Оттосен вернулся, посмотрел на Халворсена через четырехслойное стекло и помотал головой. Все было в совершенном порядке снаружи, ни души вокруг, звездное небо, скоро весна.
Что касается Эдгара, Янсена и Хаммера, то они уже стояли внизу на Тёртберг, на старых грядках, где сажали картофель во время войны, и которые были превращены в футбольное поле, запыхавшиеся и возбужденные.
—Черт, мы были близко, — простонал Янсен и прислонился спиной к столбу.
—Близко к чему?— спросил Эдгар.
—Быть пойманными, конечно, — сказал Хаммер.
—Пойманными на чем? На игре в футбол? Это что, запрещено?— Эдгар посмотрел на небо, там были те самые звезды, абсолютно то же самое небо, которое могли видеть все, кто захочет, небо над Мариенлист, если оно, конечно, не затянуто облаками или туманом. В этот вечер оно было ясным, во всяком случае, здесь.
Луна выглянула слева и сделала темноту вокруг них более глубокой и плотной.
—Надо идти домой, — сказал Янсен.
—Мне тоже, — сказал Хаммер.
Эдгар пошел мимо Норвежского Радиовещания и замедлил шаги, когда оказался рядом. Около Большой Студии он увидел двух мужчин. Одного из них он узнал, это был ведущий программы «Вопрос», Рольф Кирквог. Другой курил три сигареты сразу и вместе они держали лестницу, на которой стоял старик и светил ярким фонариком вдоль изогнутой крыши.
—Ничего кроме птичьего гнезда! — крикнул он.
Эдгар засмеялся.
Но когда он пришел домой, мать ждала его в дверях, нервная и взвинченная.
—Где ты был? — спросила она, не успел он закрыть дверь.
—С Хаммером и Янсеном, — сказал Эдгар.
—Нам не нравится, что ты гуляешь допоздна.
—Допоздна? Сейчас только пятнадцать минут десятого, не так ли? Что за глупости?
—Не надо так выражаться, Эдгар!
В гостиной сидел отец и смотрел прямо перед собой.
—Я спросил Арнтцена, — сказал он. — Артнцен не пользовался стиральной машиной больше недели. Она в ремонте.
Эдгар взглянул на мать и принял отсутствующий вид.
—Что-то случилось?
Мать сцепила руки.
—Опять было это.
—Что опять было?
—Звуки из Большой студии.
Отец резко повернулся.
—Не только мы слышали это. Все это слышали.
—Откуда ты знаешь?
—Это передали в новостях. Шумовой контроль распространил информацию.
Эдгар повесил куртку на крючок и посмотрел в сторону.
—Что, они думают, это было? — спросил он.
—Русские, — сказала мать быстро.
Отец подошел к Эдгару и положил руку на его плечо.
—Не бойся. Но это может быть хуже, чем они говорят.
Мать заплакала.
Эдгар не осмеливался посмотреть на них.
—Хуже, чем русские?
—Неопознанные летающие обьекты, — медленно сказал отец. — Может быть, кто-то наблюдает за нами оттуда.
—Наблюдает зачем?
—Никто не может знать точно. Мы можем только надеяться, что они настроены дружелюбно.
—Господи, — всхлипнула мама. — Господи!
Эдгар на мгновение почувствовал желание утешить, или, скорее, успокоить родителей. Но это было непросто.
—Если кто-то с Марса хочет поговорить с Землей, почему они выбрали именно «Вопрос» и Рольфа Кирквога? — спросил Эдгар.
Отец посмотрел на сына.
—Потому что у него много слушателей, — ответил он.
Эдгар не спал всю эту ночь. Мысли его были огромными, больше чем он сам, с ними невозможно было спать. Но они были похожи на сны, сны о Мариенлист и Вселенной, и, когда он закрывал глаза, видел перед собой, близко и ясно, всех, кто сидел перед своими радиоаппаратами, всеми этими норвежскими радиоприемниками, Largo от радиофабрики в Аским, Safir от Телефункен, Fossegrimen, Reх 54 от Электрического бюро, или, может быть этот новый Kurer с круглыми углами и все слышали тот же самый звук, который создал Эдгар, просто бросив мяч в стену, они слышали его, находились ли они за горами на Сенья, в центре Бергена, в глубине Гудсбрандсдалена или на первом этаже на Киркевейен, 129.
Но ночью все было тихо, ни дискантов, ни басов, только глаз тролля светил в окно.
Утром понедельника Янсен и Хаммер опять читали Афтенпостен.
Они стояли в школьном сарае тесным кружком, разговаривали тихо, у них был общий секрет, который не должен был разглашаться ни за какие деньги, и который скоро будет тяжело носить в себе дальше. Повсюду строились догадки о таинственных помехах из Большой Студии. Лучи от секретного испытания ядерного оружия, саботаж норвежских коммунистов, советские шпионские самолеты, землетрясение, столкнувшиеся спутники или НЛО? Фермер из Тюнсет в ночь на воскресенье видел сильный свет над хлевом, и это была не звезда. Другие люди, с разных концов страны, тоже могли рассказать о похожих наблюдениях после того как этот честный человек выступил со своим свидетельством. На Апалвейен в Осло все уличные фонари погасли в одно и то же время, около 21.13. В больнице Хордаланд у трех женщин родились близнецы. Стрелка термометра упала с плюс трех до минус восьми в течение двадцати секунд на одной веранде в Старом Городе, а на меховой ферме в Тронделаге были найдены 38 мертвых норок в воскресенье утром. Паника распространялась. Все видели что-то необычное. Норвегию явно преследовали. Это были чрезвычайные времена. Страх и ужас.
Янсен был нерадостен.
—Мама запасает консервы уже. Теперь мы будем есть рыбные тефтели из Вестероленс минимум три следующих года.
—У нас то же самое, — сказал Хаммер. — Шторм.
Эдгар положил руку на плечо Янсена.
—В следующую субботу возьмешь свой мяч тоже. Будет здорово.
Янсен пожал плечами.
—Не лучше ли покончить с этим?
—Покончить? Что ты имеешь в виду?
—Он имеет в виду, что надо заканчивать игру, пока она хороша, — сказал Хаммер.
Эдгар посмотрел на них долгим взглядом.
—Мы друзья или не друзья?
И в следующую субботу Эдгар снова сидел в укрытии в кустах около Большой студии.
Перед студией выстроилась большая очередь желающих попасть внутрь. Настроение было нервозным и предвкушающим. Несколько человек, не получившие места в студии, побежали домой, чтобы сесть перед радио и слушать «Вопрос» там. Эдгар ждал. Он ждал Хаммера и Янсена. Было уже пятнадцать минут девятого. Они не шли. Было очень тихо, ни ветерка, ничего не слышно, даже тот грязный сугроб в углу поля растаял и Эдгар слышал только собственное , ритмично бьющееся сердце.
Скоро половина девятого.
Хаммер и Янсен не пришли.
Эдгар поднялся. Он им покажет. Он поднял мяч двумя руками, разбежался, но что-то внезапно остановило его. Сильная рука схватила за шею и развернула обратно. Это был вахтер Оттосен.
—Ага, вот оно что, — сказал Оттосен.
Эдгар попытался вывернуться и убежать, но Оттосен держал его крепко.
Он улыбался.
—Не думаю, что у нас есть выбор.
Оттосен потащил Эдгара за собой в Большую Студию, дал знак Халворсену в его каморку, тот схватил телефон и прервал Рольфа Кирквога, который уже готов был представить публике гостя этого вечера , а именно, честного фермера Щьелла Нордгрена, который видел вспышку и таинственный свет над хлевом ночью в прошлое воскресенье.
—Помеха в студии, — прошептал Халворсен.
Рольф отвернулся от публики, которая была в ожидании чего угодно. Ужас и страх.
—Что это значит?
—Помехе тринадцать лет, зовут Эдгар.
Рольф улыбнулся.
—Давай ее сюда.
—Помеха идет к тебе, шли этого чертова фермера домой.
Щьелл Нордгрен вышел в сопровождении режиссера через черный ход с тем, чтобы никогда уже не вернуться назад, в то время как Эдгар медленно шел вниз по наклонному входу посреди зала, с мячом под мышкой, публика по обе стороны и громкая музыка, и все здесь было не так, как он думал, несмотря на то, что он, собственно, ничего особенного и не думал о том, как все устроено тут внутри, где вся Норвегия собиралась в одно королевство, королевство радио.
Рольф Кирквог помог ему подняться на сцену.
Было по-прежнему тихо.
—Ну и как тебя зовут?
—Эдгар Холмсен, — сказал Эдгар Холмсен.
—И ты не русский?
—Нет, я норвежец.
—И ты даже не НЛО из космоса?
—Нет, я с Киркевейен.
Зрители засмеялась, несмотря на то, что они толком еще не поняли над чем смеются, но в смехе их чувствовалось уже что-то вроде разочарования, почти неудовольствие.
—Значит, это ты тот, кто пинал мяч по Большой Студии?
Эдгар кивнул.
—Это радио, Эдгар. Ты должен отвечать вслух.
—Да, — прошептал Эдгар.
Теперь разочарование полностью овладело публикой и это чувствовалось. Ожидания не оправдались. Страх был беспочвенным. Многие почувствовали себя обманутыми.
Халворсен сделал быстрый знак режиссеру, и оркестр ударил в фанфары для поднятия духа.
Рольф Кирквог положил руку на плечо Эдгара.
—Ты действительно полагал, что сможешь обхитрить нас, Эдгар?
И тут Эдгар впервые подумал, что сейчас его могут услышать все, родители, Хаммер и Янсен, одноклассники, вся школа, весь город, никто в Норвегии не избежит участи услышать его, и Эдгар уже знал, что никогда после этого он не сможет слушать радио как прежде, совершенно очевидно, что ничего уже не будет прежним.
—Нет, — сказал Эдгар.
И когда он сказал это, все услышали снова глухой звук, который заставил иголки в прекрасно настроенных инструментах Халворсена дрожать, микрофоны шуршать, а разочарованную публику задохнуться, удар, землетрясение, которое немедленно распространилось из Большой студии в тысячи норвежских домов, где по обоям в цветочек побежали маленькие трещинки.
Copyright © 2004 Lars Saabye Christensen
Из ”Oskar Wildes Heis”, Cappelen 2004
Переводчик Светлана Железнова
Gjengitt med tillatelse fra Cappelen Damm (печатается с разрешения издательства Каппелен Дамм)