Переполненное уличное кафе в жаркий день – это норма. Всё живое пытается найти тень. А тень с прохладительными напитками – просто спасение. Поэтому и не странно, что свободных мест практически нет. Парень с двумя бокалами холодного пива быстро отыскал взглядом пустой стул рядом с вяло расположившимся за столом стариком.
– Свободно? – коротко спросил парень
– Присаживайся. Конечно, – так же вяло, как и сидел, ответил тот.
Парень залпом выпил первый бокал и только после этого осознанно огляделся по сторонам. Да и то недолго. По всему было видно – что-то его гложет, и это не жара. Он, словно украдкой взглянул на старика. Да и стариком его назвать было нельзя. Это оказалось первым впечатлением. Седой – да. Сутулый… Так в такую жару не так ссутулишься. Одет просто. По всему сразу видно – этот вопрос его волнует меньше всего.
– Какие грустные глаза, при такой-то молодости, – первым начал разговор седой мужчина.
Парень поднял на него уже более смелый взгляд и смог оценить мудрое содержание мира соседа по столику.
– Тебя как зовут, грустный? – спросил мужчина.
– Вадим, – тихим и даже неуверенным голосом ответил парень. Складывалось впечатление, будто он сомневается даже в своём существовании.
– И что же тебя так опечалило, Вадим? – по-отечески настоятельно допытывался тот.
Парень снова поднял глаза на навязчивого собеседника и отвёл взгляд в сторону:
– Так, – нехотя начал он, – был на выставке. Хотел прийти к открытию, но опоздал. Явился, что называется, под занавес.
– Что, стоящая выставка? – прищурив глаза, спросил сосед по столику.
– Для кого как, – не очень учтиво ответил Вадим. – Лично для меня – больше, чем стоящая. Друзья мне говорили, что я должен увидеть это.
– Позволь угадать, – перебил его мужчина, – ты художник?
– Теперь не знаю, – ответил парень тоном полным порыва отмщения себе самому, а за что – это уже неважно.
– Что так? – не прекращал своего интереса собеседник.
– Думал, что я художник, – начал тихо Вадим, и его голос стал приобретать эмоции, – а сегодня выяснилось, что это было самомнение. Всё чепуха. Дым. И вообще, думаю, уже пепел.
– Да за что ж ты так себя?
– Там, в галерее, – продолжал он уже даже с азартом, – сейчас выставлены работы гениального автора! Мастера! Всё, что он изображает, имеет сложную и очень основательную, я бы сказал, анатомию.
– О, как? – с любопытством глядя на молодого собеседника, сказал мужчина.
– Да вы посмотрели бы, – продолжал парень, – это заметит даже самый безграмотный в искусстве человек. И ребёнок ощутит в этих работах присутствие преимущества над всем.
Вадим красочно описывал свои эмоции от увиденного. Он разгорячился, как окружающий кафе июльский день. А седой мужчина с лёгким вниманием слушал его, попивая из своего бокала.
– Значит, тебе понравилось? – подытожил он, скорее для себя.
– Не то слово, – ответил, не скрывая своего восхищения парень. – Если хотите, могу провести, показать.
– Да нет, – ответил тот, – я это уже видел, – и в его взгляде появилась тень грусти, дополненная ироничной ухмылкой.
– Зря, – коротко заявил парень.
– И такое может быть, – ответил седой мужчина. – Только скажи, пожалуйста, что тебя из всей той экспозиции так огорчило?
– То, что я так никогда не смогу, – отчеканил Вадим.
– А зачем тебе – так?
– Это гениально. Это современно. Востребовано.
– То есть – конъектурно, хочешь сказать?
– Может и так, – ответил парень, – но это только подтверждает, что мастерство этого автора так значимо сейчас для людей.
– Потребителей, – поправил его мужчина.
– Я бы так это не назвал, – сказал Вадим, – хлеб мы тоже потребляем, но без него никак. Пусть банальный пример, зато нагляднее некуда. В прочем, можете отзываться на этот счёт как угодно, от этого ни талант автора, ни его мастерство меньше не станут.
– Спасибо, спасибо, – с той же ухмылкой проговорил седоволосый собеседник, и Вадима пронзила мысль, что он взболтнул чего-то лишнего.
– Так это вы? – тихо и робко спросил парень.
– Да, дорогой, – как-бы невзначай ответил тот.
Вадим изменился в лице. Он не мог определиться: сидеть ему или встать? Если встать, то зачем? Если сидеть – что делать дальше?
– Не волнуйся, – сказал художник, угадав мысли молодого поклонника своего таланта. – Ты очень юн.
– Мне скоро тридцать, – попытался возразить парень.
– А точнее?
– Двадцать четыре.
Художник рассмеялся так чисто и искренне, что можно было расценить это смехом от радости.
– Ты ещё невообразимо юн, – повторился мужчина, – Я не относил это к твоему возрасту. Но, видно, всё является совокупностью.
Он покрутил в руке опустошённый бокал и попросил «плеснуть» в него ещё немного «прохладительного спасения» – так он назвал пиво, обращаясь к официанту.
– А я сам брал бокалы, – обратив внимание на обслуживание в этом кафе, сказал Вадим.
– Это не есть неправильно, – ответил художник. – С одной стороны – тебе невтерпёж, с другой – есть к чему стремиться.
– В каком смысле? – немного удивился парень.
– В самом обычном – житейском. Я здесь давно завсегдатай. Много лет. Меня уже стены этих домов запомнили настолько, что даже полностью укутанного в плащ, с головы до ног, узнают из всех.
– А-а-а-а… – протяжно уточнил для себя начинающий художник.
– Каких-нибудь выставок пятнадцать, – продолжал тот, – и ты тоже сможешь просто сидеть, а тебе – просто будут приносить, даже если ты ничего не заказываешь. Главное, чтоб это были приношения, а не подаяния. Вот для этого и нужно трудиться. Это уже будет называться тем самым моментом, когда хорошо откормленный тобою талант, как благодарный сын, начинает кормить тебя. И никогда не слушай бред, вроде того, что художник должен быть голодным. Че-пу-ха! – сказав это слово, мужчина засмеялся. – Главное – быть художником.
В этот момент ему официант принёс большой бокал пива.
– Ну, просил же неполный, – немного раздосадовался он, – я свою норму уже выпил. Впрочем, спасибо.
И он предложил Вадиму разделить с ним этот бокал. Тому за счастье было вообще находиться рядом с этим человеком, поэтому он ничего не сказал. Он просто не знал, что ответить и как стоило отреагировать на это предложение. Не дожидаясь ответа, седой художник разделил объем своего бокала поровну, больше не задавая вопросов.
– А теперь о главном, – тихо сказал он, отпив прохладного пива. – Никогда не изменяй себе! Ты не такой, каким должен, или хочешь быть. Ты такой – какой есть. В тебе то содержание, которое можешь показать ты, и только ты. Причём показать таким, каким это видишь ты, а не каким это хотят увидеть у тебя. Тебе дано то, что только ты можешь прочувствовать. А перекликнется ли оно с другими, пусть это тебя не беспокоит. Найдётся с кем перекликнуться – перекликнется. Совершенствуй только себя. Теперь я это могу говорить уверенно. Пойми, что ты никогда не сможешь сказать миру о чём-то так, как это сделаю я, точно так же как и я не в силах сказать твоё. Мало ли кто, что, где и как выразил? Это всё – общая беседа, и ты можешь в неё вставить своё слово. Своё! Понимаешь. И если его услышат собеседники, значит, ты полноправно можешь дальше говорить в полный голос. Но сначала научись – говорить. О своём и по-своему.
Парень притих, будто его загипнотизировали. Он уважительно ловил каждое слово собеседника, а когда тот прервал свою речь, чтоб сделать очередной глоток, робко спросил:
– А ваша картина в углу, справа… Вся такая тёплая и грустная.
– Это осень, милый друг, – задумчиво ответил художник. – Просто осень.
Седой мужчина встал из-за стола, надел сложенную где-то в сумке панаму стиля «сафари», и, обернувшись к парню сказал: – Заходи в мою мастерскую, если обещаешь не стать мной.
