Прощание

***

 

Между нами ничто, никогда и нигде.
Было Нечто, мечта или чудо,
трепыхавшийся птенчик в сердечном гнезде,
теплоту вдруг почуявший чью-то.

 

Где мы были на краткий приснившийся миг
и кому это было так нужно?
Было-не было прячет в сугробах свой лик,
как в развалинах замков воздушных.

 

Что же делать с развёрстою чёрной дырой,
с окровавленной бывшей душою?
Где-то в чёрных перчатках шагает герой,
наступивший на горло чужое.

 

Было Нечто меж нами, а стало ничто,
где сияло и теплилось чувство.
Остановка пуста, опустело гнездо.
Свято место по-прежнему пусто.

 

***

 

Уж почти ничего не осталось
от того, что в тебе любила.
Ну какая-то может малость,
и её я считай убила.

 

Я старательно забывала,
повторяя с утра как гамму,
и сама себе ставила баллы
за исполненную программу.

 

Вот почти что готовый трупик,
мне осталось крупинку, с просо:
покосившийся слева зубик,
пальцы, красные от мороза.

 

***

 

Рано пташечка запела
незадолго до конца.
Белый свет, какой ты белый,
как лицо у мертвеца.

 

Жил и помер. Был и нету.
Мне сходить через одну.
Я кондуктору монету
как Харону протяну.

 

Поминай меня как звали
в веренице долгих дней.
Кто такая? Мы не знали
и не слышали о ней.

 

Как в больнице полотенце
путь стерилен впереди.
Сердце выкинет коленце,
заколотится в груди.

 

Вдруг однажды постучится
кто-то в сердце словно в дверь…
Как от этого лечиться?
Как сказать себе: не верь?

 

Мама в детстве раму мыла.
Дважды два и аш два о.
Было — сплыло. И уплыло.
Больше нету ничего.

 

***

 

На мой немотный нищенский вопрос —
твой неответ, мечту перечеркнувший.
И строки — словно руки, что вразброс
летели — обескрылились ненужно.

 

Рисунок этой боли мне знаком.
Как звёздный бисер — пот на теле ночи.
Застрял в гортани неба лунный ком,
глотай, давись рыданьем, что есть мочи.

 

Всевидящий, ты глух и слеп, как крот!
Душа перечит разуму устало.
Надежда врёт, кривя улыбкой рот.
И мир-игрок, не веря, что банкрот,
прощается со мною у вокзала.

 

***

 

Знаю, чувствую каждым суставом:
мне не выиграть той игры.
По откосам мои составы,
по обрывам мои миры.

 

Дом заброшен, зола остыла,
лишь бурьян-трава между плит.
Но пробился росток в пустыне.
Он живой ещё. Он болит.

 

Ему холодно без одежды.
В чём душа его? Только дунь…
И бездомным щенком надежда
слепо тычется мне в ладонь.

 

Время-лекарь придёт с клюкою,
как аппендикс, его удалит…
Ты притронься сюда рукою.
Там Живое. Оно болит.

 

* * *

 

Не убивай меня, — шепчу из сказки.
Я пригожусь тебе, как Серый волк.
Пусть все принцессы будут строить глазки,
пусть в царских яствах ты узнаешь толк,
пусть Бог тебя хранит и любит плотски,
своих даров швыряя дребедень,
но чёрный хлеб моей любви сиротской
я сберегу тебе на чёрный день.

 

***

 

Мне нелегко между людьми
с душой, как небо, обнажённой.
Ищу защиты от любви,
от груза нежности тяжёлой.

 

Всё в ожидании конца.
О мир безлюдный и безлюбый!
Заря не подожжёт сердца
и не затеплит чьи-то губы.

 

Немая музыка любви,
лесная летопись печали…
И тонкий голосок травы,
и звёзды мне о ней молчали

.

Ноябрь с заплаканным лицом
погасит тлеющее пламя.
Снежинок невесомый сонм
летит несбывшимися снами.

 

Чернеет на излёте синь.
Реки заломлены излуки.
И месяц на ущербе сил,
как жёлтый парусник разлуки.

 

Скрипят и стонут дерева.
Ночные сумерки ложатся.
О жажда горькая родства
душой к чужой душе прижаться!

 

Опять растопят лёд в крови
рассвета алые улыбки.
Опять всплывут со дна любви
надежды золотые рыбки.

 

О небо сердца! В блеске гроз
ты ослепляешь семицветно,
чтоб мир, невидимый от слёз,
дарить любовью безответной.

 

* * *

 

Невнятный дождик моросил,
каштан дрожал, в окошко пялясь,
а листья из последних сил
за ветви отчие цеплялись.
Ноябрь, не помнящий родство,
живое отделял пилою.
Холодный день и голый ствол –
как плата за тепло былое.
О, встреча осени с зимой –
дуэль, дуэт, и ветер пел им…
А как красиво, боже мой –
желто-зелёное на белом.

 

***

 

С неба спускается вечер.
Скоро его не будет.
В сердце впускаю ветер —
пусть он его остудит.

 

Чёрная ночь закроет
наглухо душный ворот.
От взглядов чужих укроет
мир, где был ты мне дорог.

 

***

 

Ночи чёрный крепдешин
в дырах звёзд.
Тонкий плащ моей души
сыр от слёз.

 

Я дрожу в руках дождя
у окна.
В этом мире нет тебя.
Я одна.

 

Ночи чёрный крепдешин
в дырах звёзд.
Кто-то стёр любовь с души,
как нарост.

 

Без задоринки она
и сучка.
Пустота глядит одна
из зрачка.

 

***

 

я всего лишь пассажир
незапамятного рейса
жизнь отчаянно бежит
по кривым разбитым рельсам

 

колея ведёт в овраг
кто ты есть в кого не верю
мой вожатый враг иль враль
господа вы звери звери

 

мой трамвай идёт в депо
все сошли кто ехал рядом
а ведёт его слепой
с мутным брейгелевским взглядом

 

жизнь короткая как май
засветилось и погасло
Заблудился мой трамвай
Аннушка спешит за маслом.

 

* * *

Белый свет обернулся копеечкой,
а в неё, как всегда, не попасть.
Подступает тяжёлое времечко,
разевает зубастую пасть.

 

О, у каждого есть своя пагуба,
то, чем будет когда-то убит –
сумасшедший корабль и Елабуга,
и разбитая лодка о быт.

 

Скатерть белая кровушкой залита,
кто в бою падёт, кто во хмелю.
А меня доконает когда-либо
то, чего больше жизни люблю.

 

* * *

 

На холсте небес простом
ночь рисует звёздный абрис.
Осенять себя крестом?
Перечёркивать крест-накрест?

 

Память-боль сверлит висок.
Осень — след былого пыла.
Снег пойдёт наискосок,
заштрихует всё, что было.

 

Забинтует, заметёт,
замурует, как могила.
Но навеки не пройдёт
то, что некогда убило.

 

***

 

Мне кажется, что я живу неправильно,
ни чёрту кочерга, ни богу свечка.
Боюсь, сие уже неоперабельно.
Чего-то там произошла утечка.

 

И вроде небольшая в жизни трещина,
но всё через неё ушло по сути.
На дне ещё недавно что-то брезжило,
и вот один огонь в пустом сосуде.

 

На что мне эта окись и окалина!
Всё выжжено от края и до края.
А я б его сменяла на бокал вина,
где истина нетрезвая играет.

 

 

* * *

 

Занять бы музыки у Блока
на чёрный день,
когда оставит одиноко
родная тень.

 

Занять бы воздуха немного
и роз в аи,
чтобы хватило до порога
своей любви.

 

***

 

У Господа широкий кругозор:
он видит всю округлость и огромность.
Заметить — ну какой ему резон —
одной судьбы ничтожную подробность?

 

Как тяжко эту ношу мне влачить.
Жизнь — тяжкий труд. Пора платить за вредность.
О смилуйся! — прошу Тебя в ночи, —
луны полушку мне подай на бедность.

 

Стезя моя убога и нища,
но Это — все невзгоды перекрыло:
несу в ладонях сердца, трепеща,
трофей любви — мой стих золотокрылый.

* * *

Наступит осень — праздник разноцветья –
образчик смерти, красной на миру.
О это третье испытанье — медью
древесных труб, поющих на ветру!

 

Смотреть, как красят серую безликость
цветные кисти уличных гирлянд,
и проступает в листьях, словно в лицах,
зарытый в землю дерева талант.

 

Огонь, вода и медь в одном флаконе –
коктейль осенних поднебесных струй.
Прощание в вагоне — взмах ладони,
летящих листьев влажный поцелуй.

 

* * *

 

Ничего не ждут уже, не просят
на последнем жизни этаже.
Неба просинь заменила проседь.
Это осень подошла к душе.
Город гол и сер, как дом аскета.
Вечер стылый. Сердце растоплю.
Жизнь свелась к одной строке анкеты:
Родилась. Любила и люблю.
Узкий круг привычного пространства.
Шелест книг в домашней тишине.
Не хочу ни празднеств и ни странствий.
Всё что нужно мне — оно во мне.
Радоваться, что ещё живые.
Пробовать вино и сыр дор-блю.
Говорить неловко, как впервые,
это слово тёплое «люб-лю».

 

* * *

 

Живу — доживаю, но не заживаю.
Пустые углы в глубине обживаю.
Дыру зашиваю, где жизнью порвёт.
Пустое, до смерти ещё заживёт.

 

На улице серо, в дому моём сиро.
Но всё же души ещё не износила.
И Парка прядёт бесконечную нить…
А в жизни прошу никого не винить.

 

* * *

Жизнь для меня давно уже вне тел,
наполнена не плотью и не кровью.
Мир как осенний тополь облетел,
иль как воздушный шарик улетел,
но зацепился ниткою за кровлю.

 

И всё сейчас висит на волоске,
завися лишь от ветреного мига –
взлетит ли он, растаяв вдалеке,
иль будет биться жилкой на виске,
растягивая жизненное иго.

 

Всю душу уместить в свою тетрадь,
по-русски жить, исчезнуть по-английски,
воздушный шарик отпустив летать,
оставив лист осенний трепетать
взамен прощальной маленькой записки.

 

* * *

Когда душа и жизнь в разоре –
позволь мне, Высший Судия,
остаться где-нибудь в зазоре
небытия и бытия.

 

Чтоб не с самой собою в ссоре
уйти, рассеиваясь в дым,
позволь остаться мне в зазоре
между небесным и земным.

 

Чтоб не во мгле и не в позоре,
не в пекле боли, не в петле, –
травинкой в стихотворном соре,
в Тобою вышитом узоре
на замерзающем стекле.

 

* * *

Не жизнь — не смерть, ни недруга — ни друга.
Качается над пропастью канат.
Как вырваться из замкнутого круга,
сломать систему тех координат?

 

Как жить, чтоб жизнь не обернулась в небыль,
не потеряться в омуте потерь?
Сойти бы с рельсов, выжечь дырку в небе,
уйти бы в нарисованную дверь.

 

По кругу, по заезженной орбите
плетётся жизнь у радости в хвосте.
Я на нее, однако, не в обиде,
ведь дышит дух повсюду и везде.

 

Я еду вдаль по волчьему билету
и складываю счастьице из цифр.
Но и такого на поверку нету –
пароль, наверно, нужен или шифр.

 

Гляжу в окно на уличные клипы.
Ответ в уме готовлю на семь бед.
«Билетов нет», — шумят в аллее липы,
и вся земля закрыта на обед.

 

Мне небо льёт серебряные пули,
я бисер слов бессмысленно мечу.
Мы, кажется, друг друга обманули –
мой спор с судьбой закончился вничью.

 

Придумать жизнь и разыграть по нотам.
Пичугам — петь, деревьям — шелестеть,
такая уж у них с весной работа,
и дождик рассыпает щедро медь.

 

Всем по трудам, по вере — без обмана.
Холодный день согреется в груди.
А жизнь темнит или глядит туманно,
и вновь неясно, что там впереди.

 

***

Ночь настанет и лягут в постель все, кто жизнью измучены.
Кто в свою, кто в чужую, а кто-то уже и ни в чью.
И никто не предскажет, кто в этом единственном случае
победит, проиграет, а может, сыграет в ничью.

 

И ответить не смогут ни Бог, ни гадалка, ни медиум,
для чего нам сияла с небес недоступных звезда.
Сериал моей жизни закончен. Финита комедия.
Пусть богатые плачут, а я улыбнусь навсегда.

 

* * *

 

Пустой причал, холодный лязг вокзала…
Жизнь, подожди, притормози колёса.
Ведь я ещё не всё тебе сказала,
не все покуда выплакала слёзы.

 

Пусть вдребезги разбитое корыто,
пусть выцвело и облетело лето.
Но карта до сих пор ещё не бита
и песенка моя пока не спета.

 

***

 

Пора уж помудреть и примириться
с тем, что судьба обносит на пиру.
Ловлю в ладони листья, словно лица,
с которыми в обнимку я умру.

 

Уж не до жира — рыцаря и принца,
пускай им спится на страницах книг, —
но — до вечерней розовой зарницы,
с которой слиться в свой последний миг…

 

***

 

Учусь у воздушного шарика чувству полёта,
свободе расстаться легко, отпуская ладонь.
А в небе просветы как лестничные пролёты —
нам всем оказаться там, как о земном ни долдонь.

 

Нам всем раствориться в потоках космической пыли,
как в музыке мы растворяем обиду и злость.
А счастье прошло по касательной, пулей навылет,
но кость не задета и, стало быть, всё обошлось.

 

Ах, жизнь так полна, что от смерти её не убудет.
И нежности тяжесть не раз нас заставит тонуть.
Но всё ещё будет — сдаётся мне — всё ещё будет!
Порою достаточно за угол лишь завернуть.

 

***

Цепь фонарей похожа на бессмертье,
мне Божья милость жёлтая мила.
Бреду куда-то в снежной круговерти,
что поглощает медленная мгла.

 

Рассыпана небесная солонка.
Твой пир, зима, чаруй же и балуй!
Растаял день. Я шлю ему вдогонку
по воздуху летящий поцелуй.

 

Прощаю все потери и напасти.
Прощаю этот сумрак голубой.
И, кажется, я сотворяю счастье
из тьмы всего, что составляет боль.