прощаешься. успеть бы до весны

начало зимы. рубщик мяса
берётся легко за топор.
посмертное скопище масок,
палящий щетину костёр.

 

заставит сквозь слезы смеяться
чернявистый въедливый дым.
монахи, лишенцы, паяцы,
обвальщик с лицом испитым.

 

радетели сытой утробы,
адепты проезжих дорог
(блестящее лезвие, обух)
горланят «вот — бог, вот — порог».

 

витийствуя без передыху,
вспоров розоватую плоть,
блеснёт с разворота и лихо
господь, отрезая ломоть.

 

и бросит на белое блюдо
с небесной своей высоты
горячий и влажный желудок,
отставив брезгливо персты.

 

***

прощаешься. успеть бы до весны,
коснуться напоследок белой плоти.
уверовать, что зря среди немых
искать себе подобных. оборотист

 

радетель догм церковных. без восьми
минут апрельских небо — синий мистик.
успеть бы ради нежности костьми
лечь поперёк всех всевозможных истин.

 

и время ощутить, как беспредел
земного бытия, пытаясь вспомнить —
не тиканье часов, но артобстрел
и выход за пределы узких комнат.

 

горевать ли плакать — приходит срок,
зря болтают — вера всегда спасёт.
человек, молящийся, одинок,
рядом тень его, да она не в счёт.

 

и не может слово сорваться, нет,
пересохли губы от «отче наш».
на иконы смотришь, но бог твой слеп,
и тогда торгуешься «баш на баш».

 

говоришь, что примешь великий пост,
а взамен попросишь… да что уж там!
мерседес, квартиру, зарплату в рост,
и весь мир, чтоб падал к твоим ногам.

 

вот на небе месяц сквозь тьму пророс,
золотые звёзды, холодный свет.
а в ответ господь тебе:
— не вопрос!
только ждать придется немало лет.

 

я бы рад помочь, всё своё раздав.
мне ведь знаешь сам, всё — пустое, пыль.
ты вставай последним. одних шалав
растянулась очередь в сотни миль.

 

***

по-европейски, в тесноте,
друг к другу жмутся, словно птицы,
домишки. город опустел
в ночное время. что же снится

 

ему, оставшемуся здесь,
почти в едином экземпляре?
пыльцой седой мерцает взвесь,
устав нарушив канцелярий

 

небесных. ратуша, собор,
чьи шпили пробуют крениться.
крадётся месяц, будто вор,
скользя по красной черепице.

 

и всё же здесь — покой, уют
и обеспеченная старость.
лишь тени редкие снуют,
едва касаясь тротуаров,

 

мощеных улочек, чей звук
похож на голос клавесина.
а звёзды выстроились в круг,
держась за руки над низиной.

 

звучат хоралы и орган,
вполуха слышимые фуги…
благочестивых горожан
хранит от сглаза ржавый флюгер.

 

вертляв и юрок, но скрипит,
глазеет вниз, слегка причмокнув —
как свет включается в кредит
и зажигает ночью окна.

 

***

пейзаж с монахом и ослом
среди полуденной природы.
в сияньи света золотом,
в пыли дорожной — антиподы

 

всему мирскому, суете —
бредут, не ведая печали.
июльский воздух загустел,
и солнце жарит цинандали

 

на виноградных площадях,
где вызревают кисти ягод.
с ослом уходит вдаль монах
от светских радостей и тягот.

 

его лишения — приют
душе, очищенной от скверны.
там отрешённо гнезда вьют
птенцы в заполненных кавернах

 

с молитвой медленной, постом,
благочестивыми делами…
летают мухи над ослом,
не впечатлил их чудесами

 

творец земного антраша.
так соразмерность торжествует…
и мы, ни капли не страшась,
припоминаем бога всуе.

 

***

грубые плиты холодных надгробий.
белая роскошь. затишное место.
птичьему голосу в клетке из рёбер
по умолчанью становится тесно.
старое кладбище. ксёндз радзиевич.
пальцы сжимают свечу восковую.
год високосный и дней ровно девять.
кажется ветер унывный тоскует.
по уходящей душе в поднебесье
воет собака, задравшая морду.
перекрывает звучащую мессу,
как загустевшая осень аорту.
что нам останется, ушлый садовник,
плач кафолический, смешанный с глиной?
замерли стрелки высокой часовни,
не осознав ни утрат, ни причины.
дождь наполняет собою пустоты,
в лужице каждой — море мерещится.
ляжет по левую сторону сотый
каменный бог в прожилках и трещинах.

 

***

эзотерическое действо
от грустных мыслей не спасло.
река текла, адмиралтейство
смотрело в мутное стекло.

 

брехали псы, как часто брешут
попы в подрясниках. близка
была к истокам поэтесса
стихов поэта близнюка.

 

любовь ей грезилась, однако,
в пространстве влажности и снов
навстречу двигался ей дьякон —
блюститель нравственных основ.

 

в гнездо под крышей воробьиха
тащила в клюве мох сырой.
в душе была неразбериха
от «чёрте что» до «боже мой»…

 

***

предпраздничная ночь. ни дать ни взять.
тьма — выколи глаза. среда. сочельник.
какая, право, тишь и благодать.
задумчивый озябший можжевельник
твердит себе молитвы, то да сё,
под ангельскую дудочку из ивы…
глазеет сверху вниз на всё басё
и думает:
— ну как же, б**** красиво!

 

***

берись за дудочку, ловец
крысиных душ. метаморфозы.
кувшин из тыквы — образец
простых предметов. слово — козырь.

 

звенящий звуком продавец
дождей и рек, чей шёпот дорог.
в смешных кудряшках оголец,
почерковед, эксперт, который

 

не уязвим для злых интриг
(ценней чем пестик — плодоножка).
к плечу доверчиво приник
фантом, что скоро станет кошкой.

 

где заклинатель по слогам
читает мантру. манускрипты
хрустят бумагой. тут и там
льёт утончённо слёзы скрипка.

 

за завитушкой — нонпарель,
на нотном стане — стиль барокко.
черта, законченная цель,
сопровождает фокус грохот.

 

струится к солнечным ногам
энергетическое. поздно,
овидий мой, по сторонам
смотреть. там звёзды, звёзды, звёзды…

 

немного красного вина
из спелой грозди виноградной.
была моя ли в том вина,
что не случилось всё, как надо?

 

приговорённым для любви,
во имя жить — куда как проще!
но человек сопоставим
с тем, существующим на ощупь,

 

движением и холодком,
прикосновением губами
пусть мельком… но когда вздохнём,
скользнут хрустальными боками

 

бокалы наши в знойный день,
а память всё на круг воротит.
к тебе приблизиться — ступень,
буффетто, что стоишь напротив.

 

***

ты сказал
— об осени?
помилуй!

 

то, что не впиталось с молоком
пылью станет
в рыжих переулках.

 

голосу животному позволь
обрести уверенность и силу,
среди жён меня не потеряв.

 

знаешь?
я наверное привыкла
к чуткому дыханию зверья.

 

бросишь пару слов —
уже довольно,
круг десятый — близкая вода.
если звук у осени холодный,
значит ли, что я не голодна?

 

щерится луна от непривычки,
что ей отражение земли.
осень —
это время передышки
тем, кто тонкокож и уязвим.

 

ржавая листва —
ну что с ней сделать?
всё одно и то же
каждый год.

 

мне бы ощутить в тебе оседлость,
вылизав шершавым языком.

 

жертвенность —
стыдлива и банальна.
пустяки.
не стоит говорить.

 

осенью
повышенная влажность
схожа с состоянием любви.

 

***

в голос выть — не остановишься
в чёрный год — черна вода
где забвение сокровище
горьких бед не оправдать

 

ничего нет в мире ценного
отбываешь ни за грош
голубицей соплеменницей
вряд ли родину зовёшь

 

всех зима пригреет лапушка
всех накроет крепким льдом
смерть крадется в мягких тапочках
будет всё у нас путём