«We see things not as they are, but as we are»
H.M. Tomlinson
На бельевой веревке, протянутой между двух сосен, — три кормушки для птиц. Одна — пластиковый цилиндр с пристроенной к нему прозрачной качающейся крышей из-под упаковки для круассанов, в котором белки прогрызли широкие дыры. Другая — из проволочной сетки, в которую укладывают рыбу для жарки в кипящем масле. Третья — плетеная корзинка из-под некогда пылившихся в ней искусственных цветов.
Для старого Макса, теперь подолгу коротающего время в глубоком кресле у затянутого мелкой сеткой открытого по утрам во всю стену окна, выходящего во двор, засыпанный большими желтыми листьями такой же старой как он магнолии, птицы и белки, живущие вокруг, вроде как детский сад. И сам он все больше уже как бы среди них. Многих «знает в лицо», различает по голосам. С одним из кардиналов в близких отношениях уже третий год, с тех самых пор, когда тот, рискуя быть съеденным бездомными котами, свил гнездо прямо рядом с домом, в кусте азалии. Теперь его дети живут где-то по соседству. Каждое утро прилетают к родителям разделить утреннюю трапезу. Если кормушки еще пусты, глава семейства, сидя на ветке, громким свистом зовет старика:
— Эй, друг, спишь еще, что ли? Белки тут все вычистили. Подсыпь чего-нибудь. Хотя бы хлеба, если поленился купить нашего корма.
— Слышу, слышу, — свистит ему в тон старик.
Нынче кардинал уже не молод, не отстаивает так рьяно свое право главенствовать в корзине. Бывало, раньше усядется на ее край, сам не клюет, а смотрит, чтобы другие не зарились, мол, все здесь мое. А то, хитрец, спрячется в куст и оттуда следит. Чуть только кто-то осмелится, он тут как тут. Уступал только дятлам да голубым красавчикам (blue jay ), но те всегда куда-то торопились, не задерживались надолго. Теперь он поуспокоился, хотя весной еще старается не отставать от молодых. В ухаживаниях за своей спутницей уже не очень резв, но так же галантен и внимателен, как в прежние годы. Сядет рядом, выберет лучшее зернышко, очистит от шелухи и ей в клюв. Она от удовольствия вся задрожит, крылышками затрепещет да и полетит в заросли, подальше от посторонних глаз. А он — нет, чтобы лететь за ней, — сидит и то ли дремлет, то ли о чем-то вспоминает.
В хорошую погоду Макс любит встречать утро вместе с ними. Часам к восьми начинается беличье цирковое представление. Которые еще не научились бегать по веревке, располагаются прямо на земле, ожидая, пока акробатки, раскачиваясь на кормушках, просыпят им пригоршню-другую. Хлопни в ладоши — они врассыпную. Но тут же и возвращаются повторить трюк. Сидящие внизу даже головы не поднимут – это, мол, не к ним.
Вот солнце пролило на траву яркие краски в просветы между ветвей деревьев. Допит утренний кофе. Через москитную сетку еще приятно сочится свежесть утра. Можно вздремнуть. Но молодая жена уже проснулась, включила свой компьютер.
— Иди сюда! — зовет. — Фейсбук предлагает тебе новых друзей.
Дружбаны… Други… Друзья?.. Когда ты молод, они как привитые черенки срастаются с тобой на всю жизнь. Радуешься их успехам, прощаешь недостатки… Иных уж нет, а те далече. Какие теперь друзья?
— Посмотри, что один из них пишет о себе: «Мій батько італієць. Мати Храпчун. А я скрипак. Працюю професором у медичному центрі. Хочу зустрітися, поговорити».
На экране монитора, в маленьком окошечке слева от сообщений, круглая с пролысиной голова на короткой шее. Под стеклами-телескопами – огромные глаза ребенка. То ли что-то замышляет, то ли уже нашкодил.
Макс улыбается.
— Интересно, сколько он здесь в Америке? Симпатичный. Похоже, добряк. Еще и скрипач. Откуда-то узнал, что мы с Украины.
— Профессор? Хм… Боюсь, кем-то подослан. Сейчас такое время, всех проверяют, – в глазах Валерии немой вопрос.
— Насколько я знаю, скрипачи на это не способны. Ты всегда думаешь о людях хуже, чем они есть на самом деле.
— Зато потом бывает приятно разочаровываться… Сейчас проверю по Google, кто он есть на самом деле. «Дэн Бусл (по нашему Данило Бусел) – семейный врач, профессор-ассистент, в нашем городе третий год, разработал программу усовершенствования молодых врачей, годовой доход миллион долларов». Надо же, а по виду сельский агроном. Хороший повод заиметь в знакомых своего врача, — смотрит вопросительно на Макса. — Ну, что? Берем в друзья?
Проходит несколько недель. От Дэна никаких известий. Валерия волнуется:
— Ох, эти американцы! На английских курсах нам говорили: наобещает тебе сорок бочек, наделает комплиментов, и это все ничего не значит. Сказал – забыл. Я человек свободный, никаких обязательств.
Наконец звонок. Дэн приглашает на вечеру. Приедут на каникулы его девочки. Все они учатся играть. У него в доме есть инструменты. Можно организовать квартет. Правда, пуделек (песик) – он у них, как у многих американцев, чуть ли не главный член семьи – болеет, и в этот день ему, возможно, будет назначена операция. Тогда его самочувствие может нарушить плян.
— Ну, ты видишь? Что я тебе говорила! Все делает с оглядкой. Хозяин слова! – в голосе Леры звучит ирония — Ладно, подождем, что он еще придумает.
Отмены не поступило. Встреча состоится.
Макс знает — будет хлопотно. Лера заставит настраивать скрипку, будет проверять, способен ли он еще вводить себя в состояние чувственного транса после стольких лет ремесленной работы в оркестре. Крейслер… Массне… «Прекрасный розмарин». «Муки любви». «Медитация». Лера говорит, он со своими птичками скоро превратится в кактус. Еще, смешно сказать, надо выглядеть красиво…
Как в воду смотрел. Заставляет перед самым выездом три раза переодеваться. Сама, уже в машине, делает маникюр, подводит глаза, красит ресницы тушью.
Макс беспокоится:
— Маршрут проверила по карте?
— Lauren Drive там не показан, но есть Lauren Court. Сразу за университетом. Видно, это где-то рядом.
Нашли, наконец, Lauren Court — короткий переулок в несколько домов. В конце — выезд по грунтовке к самой реке. На берегу — закрытый ангар для лодок, и ни души вокруг. Жара. Тучи мошкары. Лезут в уши, в рот, под рубаху.
Макс вздыхает.
— На Drive это, вроде, не похоже. Да тут и номера такого нет. Позвони. Может он что-то перепутал?
— Я не взяла мобильник.
— Тогда извините, концерт отменяется. Билеты возврату не подлежат.
— Тебе бы все шутить.
Промокая салфеткой потекшие ресницы, Лера садится в машину.
— Пойди, спроси кого-нибудь.
В одном из дворов парень в ковбойской шляпе задавал корм лошадям. Подошел, извинился. Нет. Тот ничего даже не слыхал о такой улице.
Лера уверена: Бусел зло подшутил. Наверное, подъехал, посмотрел, где они живут. Дом не богатый. Вокруг одни реднеки.
— Болтун! Еще пуделя своего приплел. Вот тебе американцы! Подбирают себе друзей по доходам. Куда тебе до них. Живешь в лэндинге? Имеешь дом стоимостью в пару миллионов? Летаешь в бизнес- классе? Берешь в круизе каюту suite с верандой, а не какую-нибудь inside? Машешь своим смычком, а толку… Играл бы лучше в гольф.
Макс мягко возражает:
— Карта старая. Если постройки новые, могут оказаться совсем в другом конце города. Здесь названия часто повторяются.
Объехали еще несколько ближайших улиц. Заскочили даже в супермаркет. И там об этой Drive ничего не слыхали.
— Вот уж действительно трепло! — подытожила Лера.
Дома на автоответчике три сообщения:
«То де ж ви там? Ми вже хвилюємося…»
«Ми чекали, і я дзвонив — чи всьо з вами добре?»
«Сподіваюсь, що ви десь блукаєте. Треба, щоби я вам дав ліпші інструкції – мапу, може, на адресу. Коли є добрий час знов спробувати зустріч?»
Лера хохочет:
— Ну, дела…Смех и грех!
Сразу к компьютеру, от имени Макса пишет извинение. А он на кухню — давняя привычка расслабляться после концерта. Только достал из-под стола припрятанную недопитую бутылку, она зовет:
— Завтра позвонишь ему по телефону. Он дал тут свой мобильный и рабочий.
— Почему я?
— Ты же у нас скрипак!
По ее тону почувствовал: надо соглашаться. За тридцать лет, прожитых вместе, хорошо знал, когда и что можно себе позволить. Не нарваться бы только на скандал.
Договорились о новой встрече. Конечно, выехали с опозданием. Макс к этому привык — Валерия не любит торопиться. Долго меняла наряды, выбирала украшения.
На въезде в лэндинг им дали пропуск, указали направление: два правых поворота, потом два левых. Новенькие дома, зеркальные озерца, аккуратно подстриженная травка. У входа, сразу узнали по фотографии в фейсбуке, жена Дэна поливает цветы.
— Заходите, — приглашает в дом, — скоро все будет готово. Мама уже проснулась.
Лера как всегда недовольна:
— А ты торопил меня. Мог бы еще порепетировать, разыграться.
В гостиной на столе расставлены приборы. В углу рояль, на нем две скрипки. В комнате, кроме Дэна, за невысокой кухонной перегородкой у плиты, с веником спагетти, зажатым в маленькой руке, беленькая старушка. Дэн, огромный как медведь, будто смущен немного. То ли уже не ждал гостей, то ли в затруднении, как их представить. Бабушка, видно, почти глухая. Кричит ей:
— Сільвія, прийшли мої други з України!
Забыл, что она говорит только по-итальянски. Та даже не повернулась. Сунула веник в кипящую кастрюлю, стала помешивать, что-то бормоча.
— Я вибачаюсь. Чекали на вас трохи згодом. Ще не впорались. За малим часом маємо вечеру. — Заметно, что Дэн с трудом подбирает украинские слова. — Дівчатка! — позвал. — Йдіть на долину. Трошки пограємось.
Услышав голоса, через открытую со двора дверь примчались два пуделька. Визжат от радости, прыгают, крутятся волчком. Макс присел, протянул им руки. Что тут началось! Вот у кого надо учиться радоваться жизни! Черненький притащил в зубах какую-то игрушку, кусает ее, чтобы пищала. Беленький показывает, как он умеет ходить на задних лапках. Полный восторг!
С верхнего этажа спустились три девочки-подростка. Каролина. Мэри. Патрисия принесла виолончель. Села в углу, тонкими пальчиками пробует осилить пассаж двойными нотами. Мэри достала из лежащего на полу футляра альт, тоже спешит продемонстрировать свое умение.
Лера кивнула, мол, пора, давай, покажи, на что ты еще способен. Макс вздохнул, начал играть. Тихий голос скрипки утонул в хаосе звуков. Думал, девочки сразу прервутся, но у Патрисии что-то заклинило, снова и снова пытается взять пассаж с разбега. Мэри все решительнее жмет свою виолу, старается обратить на себя внимание.
Дэн подошел к роялю, взял скрипку:
— Спробуй мою. Фабричка, але дуже файна. Може заграємо квартетом? Марія, де якісь ноти?
Та сбегала наверх, но сразу и вернулась. Без нот.
— Це Барбара. Коли вбирається, завжди маємо з тим проблему.
Вошла хозяйка с традиционным салатом. Аппетитные спагетти с нежно-розовыми креветками манили своей девственной свежестью.
Дэн сразу повеселел.
— То, мабуть що, будемо сідати вечерати… Пограємо потім.
Намазал себе маслом кусок хлеба, разлил вино по бокалам. Бабка, присевшая в конце стола, воровато придвинула к себе коробку с конфетами. С опаской поглядывая на Дэна, метнула себе в рот одну, другую, третью. Но тот уже был увлечен процессом, ловко накручивал на вилку искрящиеся спагетти. Видно, какое это было для него удовольствие. Перед вторым заходом потянуло на откровения:
— Ви мене ще не знаєте. Я романтик. Медицина — то для мене не таке важне. От музика! Це, сказав би, як з’їсти щось смачного.
Интересно. Откуда это разочарование?! Или он, как многие американцы, выбрал медицину из-за больших денег, думал Макс. Видно, мать, стоматолог, настояла, чтобы он стал врачом. «Не таке важне!» Говори, говори. Где б ты тут был сейчас со своей музыкой без этой самой медицины?!
Пока Барбара выгребала ему из миски остатки на тарелку, намазал еще кусок, с грустью говорил, что хотел бы хоть раз побывать на Украине, попробовать настоящего сала. Знает от мамы, как там умеют готовить борщ с пампушками, вареники с вишнями, голубцы.
Лера подмигнула. Чем не момент для медитации! Душа Дэна открыта, только вливай.
Но тот ее опередил:
— То якщо не можемо квартетом, заграємо удвох.
Поставил ноты двойного концерта Баха. Мощно попер как вепрь через заросшее болото, раскачиваясь всем своим грузным телом, отбивая каждый шаг ногой. Макс заскользил с ним рядом, поджидая, когда тот, сбиваясь, теряя темп, проваливался, ломал пассажи, карабкался наверх по их обломкам. Почему-то подумалось: если он так и лечит…
Когда закончили, глаза Дэна светились детским восторгом.
— То було знаменито!
Каролина, одна из девочек, с которой он, видно, не раз пытался преодолевать этот опасный переход, робко взяла его скрипку, подошла к Максу. Юная, совсем еще птенец. Как удивительно: казалось, тот же инструмент, а голос совсем другой, чуть с хрипотцой, словно со сна. От волнения начала в слишком быстром темпе. Сорвалась раз, еще… Он поддержал, подхватил, увлекая за собой. И вот будто уже взлетели, забыв обо всем, слились в одном движении. Вокруг только ускользающие, исчезающие звуки, как пузырьки шампанского. Не удержать…
Окрик Дэна оборвал их полет, опустил на землю:
— Сільвія! О, mamma mia! Що вона робить? Забула про діабет?
Барбара забрала у бабульки полупустую коробку с конфетами, предложила всем снова сесть за стол. Принесла крекеры, кофейник. Каролине хотелось, чтобы Макс остался с ней, продолжил игру, но он уже остыл. Жена смотрела на него с удивлением и нескрываемым любопытством.
Когда прощались, Лера пообещала устроить ответный прием, познакомить с настоящим украинским застольем. Предложение, как водится, приняли с показным восторгом. Только Каролина не подошла. По-детски поджав губы, стояла в стороне. Еще не научилась скрывать обиду…
Как приятны эти утренние часы покоя и созерцания. Макс сменил воду в поилках, накрошил птицам хлеба, подсыпал корма. Закрыв на защелку дверь во двор, тяжело ступая по скрипучим половицам, вернулся к своему креслу. Казалось, какой тут труд, а будто отработал смену. Только вздремнул немного, слышит:
— Тут Каролина предлагает себя тебе в друзья. Что ответить?
— Каролина? Это та, с которой я пробовал летать? — пошутил Макс. — Кажется, такие игры мне уже не по годам.
— Мог бы взять ее в ученицы, чтобы не торчать целыми днями у окна.
— Боюсь, девочка быстро разочаруется, поймет: учитель из меня никакой. А все, что она там себе придумала, — только мираж, ее детское воображение.
— Но, Макс, Дэна надо бы как-то придержать. Все же медик, профессор. Смотри, он всего добился, трудился всю жизнь, троих детей воспитал.
— Профессор. Хомяк он! Хомяк… как и я.
Лера повысила голос.
— Ты что? Не можешь с ней позаниматься? Хочешь поругаться?
Он сразу обмяк. Почувствовал: сопротивляться бесполезно, она уже все решила. Если что, отключится дня на три, а то и на неделю, а своего добьется. Еще не раз потом напомнит, как он проехал с ней по жизни, глазея по сторонам, как ей одной приходилось тянуть все на себе – дети, хозяйство. Нет уж, лучше промолчать, переждать, а там, Бог даст, как-то и рассосется.
Макс ушел к своему окну, тяжело опустился в кресло. Белки, закончив утреннее представление, куда-то разбежались. Да и птиц не видно.
Конечно, думал он, клюшка для гольфа – это не смычок, но поздно уже что-то менять. Время неумолимо. И скоро все эти хрупкие создания утратят свежесть, научатся рассчитывать, дозировать подходящие их возрасту нормы душевных колебаний…
Что-то мешало ему привычно и легко погрузиться в мир сновидений. Кто-то совсем рядом будто настраивал скрипку. Дохнуло прохладой с гор. Робкие звуки, словно сорванные ветром лепестки, медленно кружились, тихо падали на воду и растворялись, исчезали…
Мой синеглазенький цветок.
Как неба чистый лоскуток,
Как брызги голубых стремнин,
Мой розмарин.
Прекрасный розмарин…
В наступившей тишине он явственно услышал знакомый голос:
— Макс! Просыпайся. Завтрак на столе!
Саванна, 2011.