Полина Дашкова – одна из популярных российских писательниц-детективщиц. Немецкая газета „Die Zeit“ назвала Полину Дашкову «Королевой русского детектива». Книги Дашковой в Германии пользуются большой популярностью и тираж их стоит на первом месте.
— Полина Викторовна, многие ваши коллеги, например Маринина, Донцова пишут под псевдонимом, но не скрывают своей настоящей фамилии. Я знаю, что Дашкова – это тоже псевдоним, но читатели вашу фамилию не знают.
— Да, вы правы. Я взяла псевдоним по инициативе издательства, которое поставило это условием при выходе моей первой книги. Моя настоящая фамилия заканчивается на букву «о» и они посчитали, что женщина не может писать под фамилией среднего рода. В выборе псевдонима участвовали мои друзья, родственники и это уже превратилось в игру. Остановились на Дашковой. Может быть, потому, что моя младшая дочь – Даша. Но я не хочу говорить о своей фамилии, потому что этот маленький кусочек жизни берегу для себя.
— Вы поэт, журналист, переводчик, автор детективов, телеведущий. Какая профессия у вас на первом месте?
— На переводчика я не училась, но закончила хорошую спецшколу и знаю английский. В литинституте учила французский. И в моей жизни возник период, когда я могла заработать много денег с помощью синхронного перевода и плюс к этому побывать в интересных местах. Например, на Северном полюсе. К тому же меня попросили перевести Агату Кристи. Это был, по-моему, 89-й год, время разброда и поиска денег.
Журналистикой чистой я не занималась, хотя работала в журнале «Сельская молодежь». Сидела на потоке рукописей, писала эссе, но интервью не брала. Телеведущий – это вообще не профессия. И совсем не мое дело. На телевидении вообще была ужасная история. Меня звали сразу в несколько программ, я всем отказывала, но потом, когда сильно насели, решила попробовать, все-таки какой-то опыт новый. Но все было так ужасно и пошло, что я оттуда ушла через два месяца, которые для меня были совершенно пустыми. Мне приходилось переделывать чудовищные сценарии. Это сильно изматывало, я ничего не могла писать, чувствовала себя просто куклой, говорящей головой. А сейчас меня приглашают на какие-то ток-шоу, как свадебного генерала. К Владимиру Познеру, Владимиру Соловьеву. Я их люблю и не отказываюсь.
— Вы окончили литературный институт. А можно ли научить писать в институте?
— Нет, конечно. В институте учат не писать, а относиться к литературе, как к профессии. Это единственное место, где не плодят графоманов, потому что там человек понимает, как у него получается. И, кроме того, там дают глубокое гуманитарное образование, что писателю просто необходимо.
— А что явилось толчком к занятию детективным жанром?
— То, что меня поставили в ряд детективщиков и более того – детективщиц, это просто грубый произвол издателей, книготорговцев, критиков, стремящихся всех выстроить по ранжиру. То, что я пишу, сложно назвать детективом. Это психологические романы в классической русской традиции с криминальным сюжетом. Но так ведь было, скажем, у Чехова, Достоевского. Я бы себя ни в какие ряды не ставила. Для меня главное писать так, как никто не писал раньше и не пишет сейчас. Зачем повторяться? Интересно ли получается – не мне судить. А на какую меня полочку поставят, какой ярлычок пришьют… Я это уже не воспринимаю.
— Немного статистики. Сколько у вас книг, какой тираж, на какие языки переведены?
— У меня более 15 романов. Самый большой и для меня этапный — «Приз». Приз – это и название книги, и имя героя. Общий тираж книг в России за 30 миллионов. Хотя… в издательском мире существуют два табу – тиражи и гонорары. Есть переводы в Голландии, Франции, Прибалтике, но больше всего моих книг вышло в Германии.
— Как-то вы сказали, что ни у одного русского писателя за последние годы не было таких больших тиражей за рубежом. С чем это связано?
— Относительно тиражей, так это не я сказала, это мне сказали. Я же подсчетом таким не занимаюсь. А в Германии меня действительно издают много. Если скажу, что они меня очень полюбили, будет выглядеть нескромно. Просто так получилось.
— Когда вы почувствовали, что стали популярной?
— Когда я пришла смотреть свою первую книжку в книжный киоск, меня узнала продавщица и первая моя читательская конференция произошла там же, в подземном переходе около Белорусского вокзала. Все стали хвалить мою книгу и просить написать еще. Мне было очень приятно. Или непередаваемое ощущение, когда видишь, как тебя читают в метро или на улице, скажем, грузчик или милиционер. А потом узнала, что я любимая писательница Михаила Сергеевича Горбачева и Филиппа Киркорова. Вот такой расклад. Главный стимул работы, конечно, у меня внутри. Как сказал Бердяев: «Если я не буду писать, у меня полопаются сосуды». Но дороже всего, когда к тебе подходят люди и говорят, что мои книги их спасли. Перед моим отъездом на гастроли в Германию одна женщина сказала, что у нее была лейкемия и дочь принесла ей в больницу все мои книжки. И прочитав их, она почувствовала, что пошла на поправку. Дороже этого ничего нету. Если слышишь такое, то всякая брань критиков или грязь в интернете кажутся мелким и пустым.
— Интересно, свою первую книгу вы принесли в издательство уже готовую или сначала заключили договор?
— Я писала свою первую повесть долго. Не было времени, была маленькая дочка, жили довольно трудно. Писала в маленькой квартирке на кухне. Была потребность сделать что-то динамичное, с приключениями, яркими персонажами. Написать не только для самовыражения, но и для читателя, чтобы его это увлекло и не отравило мозги, чтобы после этого жить хотелось. Написала «Виварий» и стала обзванивать издательства по телефонному справочнику. Это был 1996 год. Везде отвечали по-разному, а издательство «ЭКСМО» пригласило прийти. Я пришла и увидела в маленьком кабинете, от пола до потолка заваленном папками, усталого человека. Он взял мою рукопись, — на машинке, со вклейками — и сказал, что если через месяц они не позвонят, можно ее забрать. Позвонили мне дня через три рано утром и пригласили срочно приезжать подписывать договор. У них было несколько мелких замечаний (типа, что пистолет этой модели не влезет в дамскую сумочку). Единственно, что попросили – дописать страниц 50, что я потом и сделала с удовольствием. Но когда я принесла домой договор и гору денег, муж сказал мне, что я здорово промахнулась: во-первых, я подписала договор, по которому обязуюсь в течение 4-х месяцев сдать им еще один роман, а, во-вторых, денег мне дали мало.
— А есть такое понятие – женский детектив?
— Для меня нет. Я считаю, что это выдумано искусственно, потому что разница между авторами-женщинами настолько гигантская, что ставить их в один ряд категорически нельзя. Например, я очень люблю Донцову, но мы с ней совершенно разные. Это не значит, что кто-то пишет лучше. Просто мы все другие.
— Вообще-то детектив – это художественная литература?
— Смотря, как он написан. Жанр – это не качественное понятие. В любом жанре произведения могут быть и художественными, и нет.
— Вы пишете в первую очередь для себя или для читателей?
— В первую очередь – для себя, но всегда думаю о читателе. Я хочу, чтобы моему читателю было интересно читать, чтобы его увлекало.
— Сколько времени у вас уходит на роман?
— Очень по-разному. Последний я писала два года. Этому были многие причины. Моя старшая дочка поступила в университет, мы переехали на новую квартиру. Я три месяца просто убила на телесценарий по моему роману «Место под солнцем». Он снялся, но я даже смотреть его не стала. Там главную героиню играет балерина Волочкова и этим все сказано.
— Начиная роман, вы знаете, чем он кончится или нет?
— Некая общая конструкция у меня есть, ощущение того, что я хочу сказать. Но это в каждом случае по-разному.
— Вы получаете удовольствие от самого процесса писания или от результата?
— Самое большое удовольствие я получаю в процессе писания и самое большое неудовольствие тоже. И счастье, и радость, и горе все внутри. Это целая жизнь.
— Сколько раз вы редактируете текст?
— Огромное количество. Бывает, что переписываю кусок раз по 15. Иногда выбрасываю куски, иногда добавляю, а, бывает, что-то мне нравится сразу.
— А откуда вы берете криминальные сюжеты? Ведь вы в отличие, скажем, от Марининой, не связаны по жизни с криминалом.
— Все писатели, в том числе и Маринина, я думаю, берут сюжеты из головы. У меня теперь есть возможность получать информацию и из ФСБ, и из МВД, но мне это не нужно, потому что если читать реальное уголовное дело – это скука смертная. Можно воспользоваться какими-то поворотами сюжета, психологическими ситуациями, социальными фактами. Я была знакома с Николаем Леоновым, который всю жизнь проработал в милиции и он говорил мне, что этот опыт ему ничего не дает, что все он выдумывает сам. Если подходить к писанию, исходя из профессии, Булгаков должен бы был писать только о медицине.
— Кому вы в первую очередь даете читать свои рукописи?
— В первую очередь их читают издатели. Но отдельные куски я читаю мужу, старшей дочери. Они сильно меня критикуют, но мне важно не то, что они говорят, а как говорят, и еще важнее, как слушают.
— Тема терроризма в «Образе врага» — это связано с конъюнктурой?
— Я никогда не пишу конъюнктурных вещей. Мне это скучно. Я не журналист и не документалист. Но я живу не на Марсе и есть вещи, которые беспокоят каждого человека. Просто мне стала интересна психология этого вопроса.
— Как вы отмечаете окончание каждого романа?
— О, это здорово! Когда я заканчиваю книгу, то в этот напряженный момент меня лучше не трогать. Часто я просто уезжаю в дом отдыха, чтобы спокойно завершить все. А если я бываю дома… Я танцую. Вот последний роман я закончила в 6 утра. Разбудила мужа, мы выпили вина, я поскакала, покричала, похлопала в ладоши. После чего проспала 20 часов беспробудно. Но ощущение законченности появляется только тогда, когда я держу в руках книжку. Этот период имеет несколько этапов. Я завершаю рукопись, сдаю дискету в издательство, дважды вычитываю корректуру, поскольку редакторов нет. А в последнем романе я и обложку сама делала на компьютере. И потом напряженно жду книжку. А вот когда я прочитаю ее сама, то начинаю думать о следующем романе. Вообще-то у меня уже есть наметки, но я оттягиваю это момент.
— Кроме детективов у вас есть и другие книги. Вот, например, вышли «Качели». Там у вас и лирика, и эссе, и памфлеты. Почему вы решили ее сделать, хотя сказали, что не знаете, что получилось?
— Я не написала эту книгу, а составила из старых своих стихов. Просто у меня спрашивали, почему я лирику не издаю. Вот я и решилась. А что получилось… это не мне судить.
— Один из ваших романов называется «Легкие шаги безумия». А у вас в жизни были легкие шаги безумия?
— Думаю, что у каждого это бывает. Ночные кошмары, страшные сны, неприятные события, депрессии и т.д. Я тоже живой человек и со мной бывает разное.
— Если я не ошибаюсь, вы отрицательно относитесь и к советской власти, и к демократии.
— Времена не выбирают. Безусловно, сейчас лучше, чем было при советской власти, люди все-таки свободны, могут ездить куда хотят. Но у нас в России свобода воспринимается отдельно от ответственности, как анархия. Я отрицательно отношусь не к демократии, а к правозащитникам, потому что их поле деятельность свелось к защите наркоманов, педофилов, террористов.
— Вы сказали, что коммерческой литературы не бывает. Но, по-моему, кругом завалы именно коммерческой литературы.
— Так ее и не читает никто. Как правило, писатели, руководствующиеся вопросом заработка денег, ничего не зарабатывают, потому что не становятся звездами. Писать надо для себя. А у нас подменяется понятие: любого успешного автора с большими тиражами колют в глаз коммерческой литературой.
— Как-то вы сказали – я не боюсь седины. Это в прямом или переносном смысле?
— В прямом. Просто не люблю волосы красить. Я это для какого-то косметического журнала сказала.
— А что вы имели в виду, называя себя человеком патологически непрактичным?
— Ой, я транжира страшная! Слава Богу, у нас деньгами муж ведает. А я всегда могла деньги потратить, ухнуть. Я никогда не буду что-то делать исходя из выгодности. А знаете, среди писателей были и врачи, и военные, и шпионы, и пираты, а вот торговцев не было ни одного.
— Выступая у Познера в передаче «Времена», вы сказали, что отрицательно относитесь к приватизации. Интересно, куда вы свой ваучер вложили?
— Нет… Я отрицательно отношусь к пересмотру итогов приватизации. Это совсем другое дело. А ваучер… я даже и не знаю, куда дела. Потеряла как-то.
— У вас две дочери – Аня и Даша. Они гордятся вами? А вы – ими?
— Даша вот рядом сидит, можете у нее спросить, а я своими дочерями горжусь, естественно, как каждая мама.
(Я спросил у Даши, нравятся ли ей мамины книжки, и она ответила, что целиком книжки не читала, но когда мама читает отрывки из рукописи – нравится очень).
— Хобби у вас есть?
— Хобби…. Может быть, по магазинам ходить.
— А какие книги вы сами читаете?
— Очень разные. Читаю постоянно. Сейчас вот – «Осень Средневековья», исторический труд по философии об упадке Средневековья и переходе к эпохе Возрождения.
— Классическую музыку любит?
— Да, очень.
— Театры посещаете?
— Редко удается. Когда-то с мужем мы бегали в консерваторию каждую неделю.
— Кроме Северного полюса, в каких интересных местах еще были?
— Много где. Объездила всю Сибирь с творческими командировками. Баффинова Земля в Канаде. Это тоже почти Северный полюс. Во многих странах была. Есть места, которые я очень люблю, например, Прагу. Но там ничего нет экзотического.
— Раньше вы мечтали прыгать с парашютом. А сейчас какая экстремальная мечта? С аквалангом – на глубину? На дельтаплане – в вышину?
— С аквалангом – нет, я не умею плавать. На дельтаплане летала, хотя – страшная трусиха и вообще особых экстремальных желаний у меня не возникает. А мечта… сейчас мечта, чтоб настало лето и стало тепло.
Беседовал Григорий Пруслин