1.Щенок
Она стояла на перекрёстке, ожидая зелёного сигнала светофора. На противоположной стороне улицы стояла парочка весьма маргинального вида, в явном подпитии. Мужчина в спортивных штанах, клетчатой рубашке на выпуск и синих резиновых тапочках на чёрных носках, держал собачку на поводке. Таня смотрела на щенка, весело прыгавшего вокруг парочки, и думала о Валере. Всё изменилось за последнее время. Они поменялись местами. Она стала им, он стал ею. Конечно, она не стала мужчиной, а он не стал женщиной, нет. Просто они поменялись местами в отношениях.
— Ты скучаешь по мне?
— Нет, Тань, мне просто некогда. У меня полно работы.
— Совсем.
— Тань, чего ты хочешь? Мне просто некогда… Ты вроде собиралась идти куда-то. Торопилась.
— Да, да… Пойду… Мы когда теперь увидимся?
— Увидимся? А мы, что редко видимся, Тань?!
— Ты больше не любишь меня Валер?
— Опять двадцать пять! Тань… Что за привычка? Обула туфли и стоишь в дверях… Молчала, молчала, теперь в дверях начала… Ты уж иди или не иди, заходи тогда обратно, что в дверях-то?
— Да пойду, пойду… Так ты любишь меня или нет?
— Слушай! Ну, чё ты, а?
— Ладно, я пошла.
— Иди.
— Завтра увидимся тогда? Я приду?
— Не знаю… созвонимся, Тань.
Таня вспоминала разговор, что был несколько минут назад и зажмурилась. Она была сама себе неприятна. Зачем она так унижается перед ним? Почему она не может вести себя как раньше? Почему она не может относиться ко всему с лёгкостью и юмором? Почему она не может принимать всё как есть СПОКОЙНО? Зачем она углубляется мыслями в эти дебри отношений? Зачем она роется в себе, вспоминает каждое Валерино слова, его мимику, его движения? Пусть всё будет, как будет. Куда ушла её естественность? Ведь самой же неприятна эта появившаяся у неё заискивающая манера, говорить смотреть на него. Наверное, из-за этого Валера стал почти всегда на неё покрикивать, чего раньше себе никогда не позволял. Сама виновата… А когда он кричит на неё, она просто хлопает глазами и опять заискивает… Ещё совсем вроде недавно, если бы он так крикнул на неё, она бы просто молча развернулась и ушла. Ещё совсем недавно он бы побежал за ней и стал бы извиняться и упрашивать не уходить. Ещё совсем недавно… Теперь она не могла уйти, потому как знала — он не побежит… он не будет извиняться…
— Боря! Япона мать! Боря!
Таня открыла глаза. Кричала женщина. Щенок, видно вырвавшись от мужика, бежал ей на встречу через дорогу прямо под машину. Водитель не мог его видеть. Он не попал под машину, он с разбегу попал в колесо. Щенка отбросило, он лежал на дороге, когда проехала вторая машина. Вторая машина скорее не причинила ему вреда, он попал между колёс. Таня не удержалась. Она побежала к щенку. Она просто не думала, что ещё горит красный свет.
***
— Да пойду, пойду… Так ты любишь меня или нет?
Таня смотрела на меня. Её взгляд. Он уже перестал быть тем надменным взглядом.
— Слушай! Ну, чё ты, а?
Что я могу сказать? Ненавижу я этот вопрос. Я сам говорю всё-то, что хочу сказать, не нужно меня ни о чём спрашивать. Да и потом я доказываю поступками. Я делаю для неё многое, очень многое, в том числе и финансово — это и есть доказательства. Зачем нужны слова? Слова — это всего лишь слова. Главное дела, а не слова.
— Ладно, я пошла.
Её голос. Он перестал быть тем голосом. Тем голосом, что был спокоен, независим и естествен. Голос был заискивающий, как и взгляд.
— Иди.
— Завтра увидимся тогда? Я приду?
— Не знаю… созвонимся, Тань.
Ведь опять сейчас не пойдёт. Как всегда оденется и стоит в прихожей, а ты стоишь вроде как дверь закрыть, а тут разговор, которому конца и края нет. Бред.
— Пока.
— Пока, Тань.
Ну, надо же! Ушла. Я зашёл на кухню и, прикурив сигарету, смотрел, как Таня вышла из подъезда и зашагала прочь. Нельзя сказать, что она очень красива. Она… индивидуальна. Она на самом деле яркая, модная, стильная. Она… интересная, вот какая она. Я понимаю, что она интересная, но я лишь это знаю. Это как когда в книжном магазине встречаешь книгу, которую читал. Ты знаешь, что книга интересна, очень интересная, но ты её уже не хочешь покупать, да и читать уже будешь вряд ли. Читать будешь если уж больше нечего, если больше совсем нет книг под рукой и если заняться просто не чем. Да если и будешь читать, то уже не так как читал первый раз, невзирая на время. Не взирая, что уже светает и скоро на работу. Читать будешь так, что сможешь отложить её в любую минуту и спокойно заснуть. Заснуть, даже не думая о прочитанном. Возможно, она будет интересна потом. Когда-то позже… потом. Возможно, эта книга опять понравится после прочтения других книг. Возможно, даже она в сравнении с другими покажется просто восхитительной книгой. Возможно. Но это по прошествии времени, и это после других книг, книг, с которыми потом можно будет сравнить. Люблю ли я Таню? Вопрос. Эта уже не та Таня, в которую я влюбился. Та девушка была надменна и недоступна. Та девушка отталкивала меня как магнит с одинаковым полюсом. И та девушка явно не любила меня, тогда. Всё постепенно. Всё было постепенно. Она начала меняться. Она начала тянуться ко мне, она начала любить меня. И вот в той фазе мы оба были счастливы. Мы любили друг друга такими, какие мы есть. Но так было недолго. Любовь оставалась прежней, но Таня начала бояться. Боялась, что всё кончится, боялась, что я уже не люблю её как раньше. И вот отношения изменились. Я полюбил ДРУГУЮ Таню. Это были разные люди, похожие только внешне. Люблю я её сейчас? Да. Просто не так как раньше. Сейчас не та Таня. И я люблю, ту другую Таню… но её уже нет и я по ней тоскую. Эта Таня понятна, постоянна и предсказуема. Она всегда будет здесь, она никуда не денется, её не нужно завоёвывать, ЭТА Таня — ручная.
Стряхивая пепел в пепельницу на подоконнике, я думал о переменах в Тане и в себе. Я редко думал о ней, о наших отношениях. Мне просто было некогда. И вроде бы ничего не изменилось с того времени когда была ТА Таня. Вроде бы и времени свободного осталось так же. Но раньше времени хватало только на Таню, сейчас, наоборот, на Таню его не хватает. Она теперь говорила о браке. Брак. Отличное выражение: «хорошим делом брак не назовут». Так и есть. Зачем ей нужно замуж? Что меняет штамп в паспорте? Я всё равно уверен, что только живя порознь, можно сохранить друг к другу чувства. Когда живут вместе — чувства погибают. Это аксиома. Бытовуха затягивает. Так пусть так и будет, я живу один, она живёт со своей дочерью. Так, по крайней мере, чувства будут гораздо дольше и крепче. Затушив бычок, я пошёл в комнату одеваться. Нужно было собираться на свою вторую работу.
2. Горе Вики
— Боря! Япона мать! Боря!
Этот долбанный щенок! Этот долбанный Боря! Какого хрена! Он даже щенка удержать не может! Вика и Анжела меня убьют! Это полоумное животное, попав под одну машину, угодило под вторую. Ну всё! Трындец! Вика меня убьёт теперь!
— Боря, ты урод хренов, шо ты удержать ни хера не можешь, придурок!
— Да и иди ты в жопу, сучара! На хрен мне твой щенок нужен! Сама б его и держала бы дура, долбанная!
Стоящая напротив перехода баба побежала с того конца дороги к трупу этого щенка. Добанутая! Бывают же такие звезданутые бабы! Ясен пень, её с визгом тормозов сбила машина. Загорелся зелёный. Все побежали к этой бабе.
— Ну и дурра! Ну и дурра!.. Охренеть, какая дура! Да ни фига с ней не случилось, повезло безмозголой… У тя пакет-то есть?
— На хрен, пакет?
— Хоронить будем ё… Или ты его труп так тащить по улице будешь?
— Ща, в магазе куплю.
Баба, похоже, сломала ногу и, видно, трахнулась не слабо своей безмозглой башкой, из разбитой брови текла кровь. Я стояла на тротуаре и смотрела. Из магазина вышел Борька, и, подойдя к щенку, взял его за ногу и кинул на газон за дорогу.
— Мужчина!! Что вы делаете?! Он же дышит! Он живой! Не кидайте его так! — орала подбитая машиной баба.
Вот дура-то, долбанутая! Даже если и дышит, на кой хрен он теперь нужен? Ухаживать за ним? Говно из под него таскать? Боря взглянул на меня. Я кивнула ему. Он, подойдя к щенку, бросил его в купленный пакет.
— Ему нужна помощь! Что вы делаете?! Тут рядом ветлечебница! Возьмите деньги, если у вас нет, возьмите! Ему нужна помощь! Не убивайте его!
Оба-на! Деньги! Ну, вот и решение проблемы. У нас как раз с ними совсем хреново. Я пошла к лежащей на дороге бабе. Около бабы стояло человек пять.
— Отнесём, но денег и правда, нет. Давай, сколько там у тебя?
— Женщина! Да, что вы о щенке? О себе подумайте! Вам же срочно скорая нужна! Водитель, вы хоть скорую вызвали?
Баба, не слушая стоящих кругом людей, открыла кошелёк и сунула мне деньги. Отлично! Тут не то, что на пару пузырей, тут и на жратву ещё хватит.
— Угу… Давай… Борь, понесли его в лечебницу, — крикнула я погромче.
Этот придурок радостно смотрел на меня, кивая своей башкой.
— Совсем чтоль охренела, в лечебницу?.. Скока она дала?! Хватит там нам?
Дебил конченный! Хрен ли орать. Я подошла к нему.
— Придурок, вытащи его из пакета, чтоб подумала, что мы в больницу. Пошли! По дороге выкинем его в мусорку. Бабки на кармане у меня… пошли, говорю, пошли, придурок!
***
Я ехала домой. Наконец, удалось договориться о гонораре на съемках. Викиных съемках. По поводу роли решение было принято ещё на той неделе, но я даже не брала текст, пока не решила вопрос о деньгах. Как всегда, хотели заплатить копейки. Пришлось поднажать, пригрозить, поторговаться. В маршрутке работало радио, говорили о фашистской украинской хунте. Слушать его было противно. Сидящие рядом тётки с облупившимся лаком на ногтях и заусенцами, дядьки в грязных ботинках и с помятыми лицами, все они, было видно, верят каждому сказанному слову. И, поддерживают!
Толпа. Не народ, а стадо баранов! Толпа. Я вообще не люблю людей. Что значит любить людей? Как можно любить толпу? Стадо. Своего мнения нет — совсем. Бараны. Это толпа осуждает так же и меня! Осуждает, считая, что я использую свою дочь! Использую! Да! И что?! Почему, если государство просто использует свой народ, а значит, и меня, для своих личных целей — я этого делать не могу? Почему если государство врёт, не говоря ни слова правды с трибун, врёт через разные ящики, называющиеся телевизорами, компьютерами, радио, коверкая и изворачивая всю информацию в свою пользу — я этого делать не могу? Да я поступаю так же, только в своей семье! Просто я хороший ученик своего государства. Просто я президент в своей семье, где действуют только те законы, что выгодны и удобны мне.
Толпа, что ни делай, что ни говори. Они все считают себя частью чего-то могучего, великого. И это большое и могучее всегда право, а являясь частью этой великой массы, эти бараны блеют под кнутом своего пастуха. У них уничтожают еду, давя её тракторами и сжигая к ужасу всего мира, объясняя это контрсанкциями на злобных западников. Но эти злобные западники объявляли санкции как раз на кучку воров, грабящих страну, а в ответ главный вор со своими дружками наказал санкциями своих баранов. И толпа — это поддерживает. Теперь вот хотят приравнять ввоз продуктов в страну к ввозу оружия и сажать на двенадцать лет! Им говорят, что они велики, а соседняя страна стала фашистской, и бараны довольны и идут в террористы убивать своих славянских братьев. Весь мир отвернулся от них, злобных и примитивных, чья национальная валюта становится фантиками, а пастухи всё воруют дальше, будто последний день живут. Воруют деньги у своего стада, выдумывая налоги, оплаты, штрафы. Воруют земли у соседних стран, прикрываясь защитой своих… своих баранов. И толпа согласна. И стадо верит, что во всём виноваты в Европе и Америке, что не спят там ночами и думают, как бы им великому такому народу козни придумать. Тьфу! И вот я так же отношусь и к своему народу, к своей дочери, к матери, к своему мужчине и многим другим. Я считаю, что они живут только для меня. Для меня одной, обслуживая и обеспечивая мои потребности. Я не люблю людей. Я люблю одного только Пашу. Только одного из всех людей.
Да, я зарабатываю на Вике. И что? Вика моя собственность — она моя дочь. Это, то же самое, что быть пастухом стада! Но это честнее чем, убивать баранов, говоря, что это делают волки. Это честнее чем не находить друзей, а наоборот, со всеми разругаться и этим гордиться. Со всем миром разругавшись твердить себе и своему стаду о вине волков и собственном величии, и аплодировать самим себе. Это шизофрения… Это диагноз! А что я делаю плохого? Вика модель. И в этом моя вина? Или вина в том, что я и дочь зарабатываем её внешностью, её выходом на подиум, её ролями в сериалах? По крайне мере, я не обвиняю никого в своих бедах. Хотя по правде, мне иногда становится страшно, потому что я понимаю. Я понимаю, что не люблю ни дочь, ни мать. Дочь — это работа, как её можно любить? А мать это сотрудник, как её можно любить?
Мать со своим Борей была как всегда пьяная. Из кухни раздавались крики и матерная ругань. Они, видно, где-то раздобыли денег, потому как денег я им даю строго впритык, а у них и водка и селёдка и даже мясо жарят. Вика сидела в своей комнате.
— Где же вы деньги-то постоянно находите? Нажираетесь каждый день!
— Ха… Анжел… находим… Нам сами дают… слушай Анжел, эта… ну щенка короче.. трындец ему.. короче… подох… мы сука Вике сказали — она блин… короче ревёт чёта… я уж готова ей нового купить щенка-то… дашь денег на щенка-то?
— Ма! Ты охренела? Как помер? Да Вика щенка этого… Ты совсем уже? Как он мог помереть?
— Под машину попал… Он дурной же, Анжел, Борька не удержал, он попал… ну и сдох, короче.
— Дура ты! Алкашары вы подзаборные! Как ты Боря мог не удержать щенка!? Как!? Продали, небось, скоты, а деньги на пропой пустили!
— Ты за кого нас держишь?! Продали… Охренела совсем, что ль! Ну, чё ты орёшь? Криками не поможешь, сдох он…
— … Вы его хоть похоронили?.. Мне нравился Фунтик… жалко его…
— Ну, блин, собак ещё хоронить, Анежел! В мусорку выкинули его…
— … Вика как?
— Закрылась, плачет. Жалко её… Орала на меня сначала… На Борю… Потом закрылась.
Родителей конечно не выбирают. Но маман у меня конечно, нечто… А этот Боря её, вообще. Не вовремя всё это как. Вике нужно роль срочно учить, а тут…
— Ви-и-ик.. Открой! Это я.
Дверь приоткрылась. Дочь стояла зарёванная со спутанными волосами.
— Мам, я их ненавижу, мам. Они опять нажрались своей водки и убили Фунтика!
— Никто его не убивал, Вик. Он шальной же был… убежал просто, найдёт кто нить, себе возьмёт. Нового купим, Вик. Ещё лучше.
— Бабушка сказала, что он погиб, что его сбила машина, мам… не нужен мне новый, мам! Мне Фунтик нужен!
— Врут… убежал он… Так! Чё ты тут мне концерты устраиваешь?! Ну-ка заткнулась быстро! Орать она ещё мне тут будет!.. На вот сценарий, учи. В понедельник пробы.
— Не буду учить! Не хочу!
— Тварь!! Ах ты говно такое! Тварь неблагодарная! А компьютеры и телефоны новые хочешь! А платья? Я для тебя всё делаю! Только для тебя и стараюсь!
— Мам… Я не могу так жить… Не хочу. У меня был один друг Фунтик. У меня никого больше нет.
Мне стало жалко дочь. Она ещё совсем маленькая. Ей же всего десять лет. Я мало даю ей любви. Я жестокая и чёрствая.
— Вика! Ну, иди сюда, доча.
Я прижала к себе дочь. Она начала трястись в беззвучном плаче.
— Ну. Ну, чего ты? Не плачь. У тебя есть я… Да и бабушка тебя любит. Они с Борей сами переживают за Фунтика. Ну.. Ну? Хватит, хватит… успокойся. Так бывает, но он всего лишь собака.
— Он мой друг, мам, он не просто щенок.
— Ну, что же теперь… Ладно, Вик. Мне пора. Ты давай, учи роль… Ну, до завтра? Дай я тебя поцелую.
Я отвела от себя дочь. Посмотрела ей в её мокрые глаза. Скорее придётся просить перенести сроки. Не сможет она к понедельнику роль выучить. Фунтик. Чёрт бы побрал этого глупого щенка.
— Давай, роль учи. Завтра приду, будешь мне рассказывать.
Я вышла из комнаты. Мать пила с Борей. Я ненавижу ее. Терпеть не могу пьяных вообще, а уж мать, тем более.
— Ты Вику завтра утром не забудь накормить. Я пошла.
Что-то отвечает. Я не слышала. Мне не интересно. Куда она денется — накормит. Всё. Нужно уходить. Тут душно. Тут всё пропиталось перегаром. Мне здесь больше часа невозможно. Я тут затухаю. Я тут не могу. Мне тут невыносимо плохо, даже от одних стен. Я живу в этом же доме в другом подъезде. Там мне лучше. Там мне не хорошо, нет. Но там мне лучше и удобнее.
3. Больница.
Валера так и не позвонил. Уже четвёртый день как я лежу в больнице, а он так и не позвонил. Ни sms ни прислал, ни позвонил. Тишина. Ему скорее всё равно, что со мной. Ему не важно, жива я или нет. Чем дальше, тем хуже. Хотя охлаждение началось ещё зимой, но ещё в начале лета было всё по-другому. Ещё в начале лета он мог позвонить и сказать, что соскучился по мне за те два-три дня, что не видел. Сейчас он просто уставал и ему некогда скучать. Ещё в начале лета ему иногда была интересна моя жизнь, и даже моё творчество. Он читал мои стихи. Он говорил о них, он обсуждал их со мной. Хотя стихи я говорила, что пишу для себя, я писала для него. Сейчас не читал. Вернее читал, но зевал и откладывал и говорил, что устал. Наверное, это и есть самое главное. Когда становится неинтересно то, что очень важно другому, наверное — это и есть начало конца. А может и начало, а просто конец. Просто мы едем по инерции и не замечаем. Это как машина, у которой кончился бензин, но она ещё едет, и вроде бы, даже, сначала ничего не меняется… особенно если под горку. Можно ехать ещё долго, пока не кончится гора, пока не начнётся следующий подъем. И, лишь когда машина начинает на подъёме замедляться, понимаешь, что происходит что-то неминуемое. Неминуема остановка. Полная остановка с ручным тормозом. Остановка с выходом из машины. Остановка, на которой понимаешь, что до следующей заправки на руках машину уже не вытолкать. Но началось всё это не тогда, когда начался подъем, а когда на спуске кончился бензин. А вот у нас, похоже, кончился бензин. Потому, что Валера просто забыл его вовремя заправить. Потому как отношения нужно поддерживать как костёр, как полный бензобак. И если тебе всё равно и ты не следишь за этим, то и костёр потухнет и машина остановится.
— Мам, что ты опять задумалась?
— Да так… в школе-то когда сбор?
— Не знаю, не ходила. Но скоро наверное, зайду, сегодня, может, объявление вывесили когда… А твой Валера-то приходил?
— Он не знает.
— Ты не сказала ему?.. А что ты говоришь ему, где ты? Да почему ты не говоришь-то ему, бережёшь его?
— Свет! А ты цветы поливаешь?
— Блин… Забыла совсем… Я же их никогда не поливаю, когда ты дома… Завянут?
***
Она меня не узнала. Хотя скорее просто даже не видела. Она не смотрела в мою сторону. Сколько лет прошло. Валера… что за Валера? По-моему её мужа звали не так. Хотя, раз говорит Валера, значит так. Откуда мне помнить, как его звали. Я никогда не интересовался её мужем. Я интересовался только ею. Я её любил. Я любил Таню!
— Свет! А ты цветы поливаешь?
Эта Света, скорее, Танина дочь. Я не видел её дочь. Когда мы были любовниками, она была замужем, и дочь со мной знакомить было нельзя. О дочери я знал многое. Она тогда ходила в первый класс и Таня мне постоянно о ней рассказывала. Зная о ней почти всё, я лишь пару раз видел её фото на Танином телефоне.
— Блин… Забыла совсем… Я же их никогда не поливаю… Завянут?
Уже почти девушка. Уже не девочка. Это тот возраст, когда на вид девушка, а в душе ещё девочка.
— Придёшь, полей обязательно. Там бутылки стоят под раковиной с водой, для цветов нужно, что бы отстаивалась. Польёшь, потом нальёшь полные и поставишь на место.
— Да я знаю, всё… Слушай, я пойду, мам? Тебе чего завтра принести?
А дочь очень похожа на Таню, очень.
— Толя…Толя…
— Да, мам.
Мама говорила приглушённым голосом, смотря на меня снизу вверх со своей кровати.
— Ты ко мне пришёл или к кому?
— А что?
— Ты так погружён в разговор этой соседки, что не замечаешь ничего вокруг.
— А заметно, да мам?
— Ещё как… Знакомая, что ль, тебе Таня?.. Её вчера к нам в палату перевели. Знакомая?
Эх, мама. Знакомая… Это моя любимая Таня. Это та, о которой я тебе столько рассказывал. Это та, из-за которой я ушёл в многомесячный запой после того как мы расстались. Это та, из-за которой у меня после запоя был ещё почти год депресии и я «забив» на свой бизнес, потерял его. Это та, о которой ты так много знаешь, не зная только главного. Она замужем.
В горле запершило, я кашлянул. Таня пробежав мимо меня взглядом, вернулась глазами. Узнала. Она была удивленна. Немного удивлена.
— Таня.
— Привет, Толь, как дела?
— Да ничего, хорошо.
— Вот мир тесен-то. Мы вчера с тобой столько болтали, а ты Тань, оказывается, моего сына знаешь.
— Да, Марина Сергеевна… выходит так.
— Мам, ну я пойду тогда?.. Чего тебе завтра принести?
— Да ничего не нужно. Хотя, творожку принеси…
Дочь Тани, взглянув на меня, улыбнулась, поцеловала мать и вышла из палаты. Таня отвернулась лицом к стене.
— Ща мам…
Я встал, и подойдя к Таниной кровати сел на стул, где только, что сидела её дочь. Стул был теплый, нагретый.
— Ну, как ты
— Нормально, Толь… Ты слышала, тоже хорошо. Живешь с женщиной. Чего вы с ней не расписываетесь-то, Марина Сергеевна вон как переживает.
— Ну не всем же, как ты, замужем быть, нам и так хорошо. Зачем эта роспись…
— Кому всем? А я развелась, Толь. Через год, как мы перестали видеться, я ушла от него.
— … Ты же вроде не собиралась разводиться.
— Толь… Я почитать хочу… Иди к маме, Толь, ты же к ней пришёл. Иди… была рада тебя видеть.
Она взяла книгу Улицкой и открыв её, загородила ей своё лицо. Она всегда читала только хорошие книги. Никаких детективов, никакого «лёгкого» чтения. Я смотрел на её руки. Родные руки. Таня, конечно, изменилась. Она пополнела, появились кое-где морщинки. Но это была моя Таня. Прежняя. Родная. Близкая.
***
Я поняла, кто она. Сначала был испуг. Сначала было желание вскочить, несмотря на свою сломанную ногу и преградить дорогу сыну. Дорогу к ней. Эти два года были самые ужасные для нас с Вадиком. Сын пил. Он уничтожал себя, и мы ничего не могли с ним поделать. Мы перевезли его к себе из квартиры, что купили ему несколько лет назад. Толик не был мерзок, как это часто бывает у алкашей. Он пил тихо. Пил и молчал. Засыпал, а просыпаясь, пил. Просыпался в слезах. Мы с мужем понимали, что это любовь. Она не отпускает сына. Любовь к какой-то неведомой нам Тане. Я всегда знала, как и что мне делать, но тут я была бессильна. Потом сын резко перестал пить. Совсем. Пока он пил, он плакал, и бывало, скулил как щенок. Это было сложно — но это было легче. Перестав пить, он перестал говорить. Он почти не ел. Лежал на диване и мог неделями не выходить на улицу. Он забросил свой бизнес, не отвечал на телефонные звонки. Он вообще отключал свой телефон.
Лишь через пару месяцев после того как бросил пить, он понемногу начал приходить в себя. Начал интересоваться чем-то помимо потолка, который так внимательно изучал столько времени. Но лишь через полгода смог переехать обратно к себе на квартиру. Свою фирму он потерял. Потерял и все деньги.
И вот когда у него всё наладилось, когда он живет женщиной, нашёл хорошую работу, опять появилась эта Таня. Сначала был испуг. Сначала. Но я говорила вчера с ней. Как это бывает в больницах и поездах, люди рассказывают всё без утайки. Она мне рассказывала о сыне. Я не знала, что это о Толе. Понятие, что это был мой сын, пришло только сейчас. Вина не в ней. Вина не в Тане. Она правильно тогда рассталась с сыном. Наверное, правильно. Она не захотела жить двойной жизнью. Она выбрала жизнь в семье из-за дочери. Наверное это правильно, не я ей судья. Дело не в ней. Дело в Толе. Даже не в Толе, а в его чувстве. Дело в его любви к ней. Таня тут совсем не при чём. Дело в любви.
— Я пойду, мам… Завтра, может, вместе с папой, придём.
— Не, Толь… он пусть дома побудет, у него давление, не нужно.
— Ну, посмотрим… Пока, мам…. До свидания, Тань… Я приду завтра.
— Давай сынок, до завтра.
— Давай Толь, счастливо… Толь…
— Что?
— Я лишь соседка по палате твоей мамы… Мне всё равно придёшь ты или нет. До свиданья.
4. Нужная женщина
Наши отношения с Толей — плацебо. Пустышка. Он мне не нужен, да, возможно, и я ему. Но меня это вполне устраивает. Мы оба искали замену. Он не говорил, но я чувствовала, что он ищет во мне другого человека. Так бывает, когда близкий тебе друг или любимый, умирает или уходит навсегда, и ты чтобы восполнить пробел начинаешь общаться с другим, приписывая ему все достоинства умершего. Но это другой человек. Он ничего общего не имеет с умершим или ушедшим.
Не знаю, кто был до меня у Толи. Не знаю. Кто-то был. А у меня был Паша. Папа моей Вики. Я до сих пор люблю только Пашу. Он погиб, когда Вике было три года. И потом и до сих пор я ищу в других людях Пашу. Ищу и не могу найти. Таких нет. Таких больше нет.
Подруг у меня не было никогда. Были всегда одни знакомые, которые считали меня своей подругой. Я не понимаю женщин. Мужчин я понимаю, мне проще с мужчинами. Хотя меня не понимает никто, ни мужчины, ни женщины. Все мужчины, что были у меня после Паши, были чем-то на него похожи. Но чем-то — не значит, он. Если собрать вместе всех мужчин, что у меня были, то, вероятно, получится что-то похожее на Пашу. Но это будет слишком много мужчин. Они, даже стоя плечом к плечу не поместятся в этой квартире. А сделать из них одного человека не получится. Я несчастна. Но я так живу. Живу в его квартире. В квартире своего мужчины. Одного из моих мужчин. Он, конечно, не знает, что он один «из», что он лишь маленькая частичка Паши. Это знаю только я. Но мне тут удобно. Он не беден, не жаден, красив. Опять же, он хозяйственен и заботится обо мне. К тому же, он живёт в соседнем подъезде от моей работы. В соседнем подъезде от моёй квартиры. В соседнем подъезде от моей матери и дочки. От моей работы… Да… Потому как это моя работа. А свою работу я ненавижу. Но жить как-то нужно. Нужно как-то зарабатывать на жизнь. Я зарабатываю, тем, что мне так сложно далось. Что мне далось с такими мучениями. Что у меня отняло столько лет моей жизни. Я зарабатываю Викой.
Нет, конечно, я не говорю ему обо всём этом. Для него я любящая мать, которая жертвует всем ради него. К тому же, это очень удобно, потому, что я имею свободное время. Я могу быть в магазинах, встречаться с другими, хоть немного похожими на Пашу мужчинами. Могу ночевать у этих мужчин. Для него я в семье, а это для него святое. А на самом деле я свободна. Мне никто не нужен, зато я нужна всем. Всем, абсолютно всем. Мужчинам, работе-семье, без меня они вообще ничего не смогут, знакомым, которые считают меня подругой. Всем! Ну и ему, конечно. Ему, в чьей квартире я живу. А мне вот не нужен никто. Но я люблю комфорт и красивые вещи. Но я не люблю людей. Мне нужен только Паша и я люблю только Пашу.
Я ела арбуз на кухне, сплёвывая косточки в тарелку, когда открылась входная дверь, и вошёл Анатолий.
— Привет… Анжел, я звонил тебе, у тебя телефон отключен.
— Да?.. Не знаю, может, разрядился… но он глючит что-то у меня, Толь. Купи мне новый айфон, Толь.
— ….
— Купишь?
— Куплю позже, Анжел. Сейчас с деньгами засада. Я у мамы в больнице был.
— Да? А что с ней?.. Когда позже, Толь? Курс уже семьдесят! Рубль падает как камень с крыши…
— Анжел! Ты, что? Что ты? У тебя провалы в памяти! Она три дня назад ногу сломала на лестнице! Анжел, ты что?
— Ой, прости, забыла… Твоя же мама, не моя… хе-хе… Ладно, потом, так потом.
Да, он что-то мне рассказывал. Я привыкла его не слушать. Совсем. Я не люблю, когда мне что-то рассказывают. Что-то мне совсем не нужное. Я делаю внимательное лицо и киваю. Но я отключаюсь от ненужной информации. Зачем себе забивать голову ненужными вещами?
— Да как ты могла забыть? Анжел!.. А о своей матери бы ты вспомнила?.. Что потом? Не понял тебя.
— Толя! Что ты кричишь! Забыла!.. Айфон потом… что потом… не понял он… У меня дико болит голова! Ужасно!.. Сейчас вспомнила о маме твоей… а так из-за боли не могу даже думать.
— Голова? Опять? Нужно всё же сходить к врачу, милая! Ты таблетку пила?
— Пила. Не помогает. Мне нужно пройтись, Толь. Мне нужно побыть одной, подышать воздухом. Дай мне ключи от машины, я съезжу за город посижу, подышу.
— Так может, вместе? Я помолчу… просто буду рядом.
— Нет, Толь… одна. Дай, пожалуйста, ключи.
Это был тот редкий случай, когда я не соврала. Нет, конечно, голова у меня не болела, но я ехала за город. За город на могилу Паши. Мне нужно было побыть с ним.
Тогда я просто развлекалась. Тогда мне нужно было почувствовать себя опять нужной. Нужной, не только одному Паше. Нужно было почувствовать себя женщиной. После родов мне сначала казалось, что я потеряла себя как женщина. Первое время я была как все. Я вставала к Вике ночами, гуляла с ней и вообще, посвящала себя только ей. И мне стало страшно, что я становлюсь как все. Я не все! Я другая! Я обязательно должна быть всем нужна. Всем, а не одному Паше и дочери. Те мужчины у меня появились для самоутверждения. Ничего серьёзного не было. Был лишь просто секс. Секс для моего выздоровления, для моего прихода в норму. А Паша… Эх… Паша, Паша. Ты так и не понял, что я тебя люблю, и как сильно я тебя люблю. Ты так и не понял, что это был просто секс, просто животный секс и ничего больше. Дурак! Зачем ты повесился, Пашенька?!
5.Пиво
— Валер, давай ещё по кружечке?
— Думаю, хватит… Это будет лишнее, мы уже и так по две выпили.
— Да ладно, давай по последней, и расходимся, тогда. А ты, что сегодня к Тане своей?
— К Тане?.. Нет. А с чего ты взял, Серёг?
— Ну как… Вроде ты с ней, вот и взял. Ну нет, так нет, мне по хрену вообще-то.
Таня. Как-то неожиданно Серёга напомнил о ней. И правда. Сколько я её не видел? Больше недели точно. Да, похоже, даже две… Сколько же? Я начал вспоминать, когда в последний раз виделся с ней. Получалось, почти месяц назад. Месяц!!! Обалдеть можно. Я со своими двумя работами так закружился? Это уже месяц я её не видел? Это уже месяц у меня не было секса? Похоже, я старею… Но почему она не звонила? Она всегда звонила! Почему? Что-то в наших отношениях, видно, не так. Пустышка. Плацебо, видно, а не отношения. Раз целый месяц, живя бок о бок, в квартале друг от друга даже не звоним друг другу, то это и есть плацебо…
— Что задумался?
— Давай Серёг, по кружечке и расходимся.
Во всём виноваты кредиты. Я работаю в банке сисадмином, а по вечерам езжу по клиентам, оказываю компьютерную помощь. Приезжаю домой и падаю. Даже чай не пью, прихожу и только успеваю раздеться. На ночь даже не принимаю душ. Не могу. Устаю. Душ на утро. Для того, чтобы проснуться. Вот и выходит, что купленная мной в ипотеку квартира нужна мне только для того, чтобы поспать ночью, в остальное время я почти не бываю дома. Поспать ночью, чтобы утром ехать на работу, что бы заработать деньги. Вот и выходит, что купленная мной в кредит машина, нужна мне для того, чтобы ездить на работу и по клиентам, которые мне нужны для денег. А деньги мне нужны, чтобы расплачиваться по кредитам за эту квартиру, в которой я только сплю, и за машину, в которой езжу только по работе. Когда жить? Таня… почему же она не звонила-то?
Скоро, Валер, совсем жопа будет. Жрать скоро не на что будет.
— С чего это, Серёг?
— Ты не видишь, что творится кругом? Ты хоть в курсе, что у нас экономике капец, рубль падает, всё дорожает?
— Не совсем, если по-честному, Серёг. Мне просто сейчас некогда. Я ж на работе постоянно, мне думать-то некогда. Все мысли, как бы быстрее с кредитами расплатиться… Что дорожает, то конечно, заметил… Занят постоянно, вот только сегодня, в субботу могу так позволить пивка вот с тобой выпить и то не всегда, времени совсем нет… и то днем сегодня по клиентам был.. Завтра тоже полдня буду… Жесть, короче. Кстати, пиво вообще не помню, сколько лет назад пил последний раз.
— Расплатиться, чтобы новые взять?.. Валер, баксы покупай, а не кредиты закрывай… Сейчас вообще глупо недвижку покупать. Дешеветь всё будет.
— Ты нечего не путаешь? Машины вон как дорожают, а недвижка, чтоб в нашей стране дешевела… Ты чего? Когда у нас что дешевело?
— Да всё просто, Валер. Сейчас, поскольку цены на всё растут, а зарплаты только падают, люди не смогут платить по кредитам. Потому что будет выбор: или смерть голодная или ипотеку выплатить. Банки начнут эту недвижку конфисковывать. Но банкам она не нужна — они её будут сливать. А покупать и так будут хреново, потому как денег нет уже у людей, а тут ещё банки будут… Да сливать будут ещё с демпингом, им же кеш нужен… Банки деньгами торгуют — это для них товар. Кеш… И всё, пец… финита ля комедия. Недвижка в цене упадёт раза в три-четыре.
— Откуда ты это всё взял?
— Так это стандарт всех кризисов. В той же Америке в восьмом году так тоже было.
— Да в Америке всё плохо и так… Их доллар обвалится скоро.
— Хе-хе… Ты, похоже, Валер совсем заработался. Откуда у тебя такая чушь в голове? Из телевизора? Когда ты его смотреть успеваешь, если работаешь постоянно?
— А он у меня всегда фоном работает.
— Фоном? А гляди ж ты… фоном а сколько дерьма в голове от этого фона остаётся… Кризис, Валер, не во всём мире. Это рукотворный кризис, который наш преподобный презик со своими дружками сделал, чтобы власть сохранить. И войну в Украине и Крымнаш, все только ради власти и денег. И насрать ему с высокой колокольни на тебя и меня и на всех… А то, что всё хорошо и нормально всё будет и всё стабилизируется — это гон… Гонят, потому что, если люди поймут, что реально капец уже пришёл, то начнут деньги с банков дёргать, в валюту переводить, тогда все не через год накроется, а раньше. Им невыгодно это, вот и врут, оттягивая время. И враньё это постоянное из ящика как говно льётся…
— Серёга! Давай не будем об этом, а? Ну прошу! Ну не хочу я об этом говорить! Не-хо-чу! Что толку это всё обсуждать!? Всё равно не изменится всё ни шиша…
— Как сказать… Если плыть как катях по течению, то и не изменится… Скажи вот, зачем ты живёшь?
— В смысле?
— В прямом? Зачем? Ради детей? Так у тебя их нет. Ради жены? Так и её нет… Разве, что Таня, но ты и с ней не живёшь. Зачем?.. Я бы понял, если бы ради удовольствий каких, так ты же кроме работы ни фига не видишь!
Захотелось просто развернуться и уйти. Зачем лезть в мои проблемы? Вот почему я никогда никому ни на что не жалуюсь? Потому что все советчики! Все всё знают! Как жить, как есть, как пить, как бабу трахать. Но мне не нужны советы! Я если рассказал, то просто нужно выговориться-поделиться. Не нужно мне примеры приводить и говорить как и что нужно делать! Я сам разберусь! Мне нужно чтобы ты послушал и промолчал. Молча — послушал просто… Просто выслушал. Всё! Больше ничего!.. Вот поэтому я никому ничего не говорю. Но вот даже если я молчу, появляется такой старый дружбан Серёга и начинает рыться в моём белье! Да какого хрена тебе, Серёга, для чего и почему?! Ты, Серёга, за собой следи!
— Я, Серёга, наверное, живу, что бы тебе было кому вопросы такие задавать и про предстоящие апокалипсисы рассказывать. Я живу для ушей, которые ты пользуешь во все дыры.
— Да, ладно, Валер, чего ты? Чего ты обижаешься? Я просто к тому, чтоб ты от кредитов освободился… продал бы машину, закрыл бы ипотеку.. Да я бы на твоем месте вообще бы всё бросил и в загранку уехал бы. Ты классный компьютерщик, английский к тому же знаешь. Я б уехал.
Ну вот. Всё закончилось опять гениальными советами. Опять советы. Домой хочу. Надоело… Нужно Тане позвонить. Я вдруг понял, что соскучился по Тане. Не видел, выходит месяц и не думал о ней. Даже не вспоминал. Обиделась, наверное. А ведь она меня любит. Сильно любит. Да и я, наверное,… а кого мне ещё любить-то?
— Ладно, Серёга. Давай, бывай… Да не обиделся я. Спать хочу, просто. Не высыпаюсь совсем. А сейчас после пива совсем раскумарило.
***
Я смотрел в след Валерке. Обиделся! Чего обижаться? Я бы уехал. Но я-то кому нужен? Языков не знаю, кроме русского. Да и русский-то не знаю, по правде. Да и знал бы, гол как сокол. А без денег кому нужен школьный учитель труда? Обиделся он. Достав телефон, я набрал жену.
— Олеська, ты где?
— В магазине.
— Ты домой потом?
— Да. Ты дома?
— Нет, я тут товарища встретил, Валерку Шепелева, помнишь, может?.. Пивка с ним выпили немного… Алло! Алло, Олесь!
Вот зараза! Бросила трубку! Я набрал её ещё раз. Сбрасывает. Из-за пива. Не любит она. По её мнению, я должен всегда после работы бежать домой, гулять с детьми и ещё и зарабатывать много.
— Налейте ещё кружечку, девушка.
Я пересчитал оставшиеся деньги. Не густо.
— Молодой человек! Вы, стесняюсь спросить, водочки не выпьете со мной?
Напротив меня за соседним столиком сидел мужчина средних лет. Мужчина был высок, волосы с проседью, видно, давно не стрижен. Под глазами мешки, похоже, сильно зашибает. Но выглядит ещё прилично. Одет в выглаженную рубашку, светлые брюки и начищенные до блеска ботинки.
— Да нет, спасибо.
Зачем я всё это Валерке высказал? Свои проблемы выложил на него. У него-то всё нормально, и Таня и работа. Ему всё равно где жить. Ему не нужно никуда уезжать. Он не кунается ни в политику, ни в экономику. Он не задумывается над этим. Живёт своим маленьким мирком, и это, наверное, правильно. Он, наверное, прав, зачем углубляться в то, что правильно, а что нет. Ведь на самом деле живем один раз, и жить ради какой-то идеи справедливости глупо. Но я так вот не могу. Мне просто мерзко от всего, что тут происходит и мне сложно понять, как можно соглашаться с тем, что за тебя думают? Тебе говорят, что пиндосы враги, и ты веришь. Веришь, никогда не бывая в Штатах, не зная, как они живут — но раз говорят, что это так — значит так. Так проще. Так проще жить. Проще не задумываться, почему столько смертей в этой Украине. Проще верить, что мы освободители, чем знать, что мы агрессоры.
— Да ладно вам, молодой человек. Составьте компанию.
А почему бы и нет? Олеся всё равно уже в обиде за меня за пиво, теперь без разницы выпью я водки или нет. Олеся… Видимость брака, видимость семьи. Мы гораздо больше общаемся по телефону. Когда я не дома или в командировке, мы всегда созваниваемся. Когда созваниваемся, нам кажется, что у нас есть БЕРЕГ. Мы гораздо больше общаемся при посторонних. Со стороны мы счастливы. Но когда мы вдвоем, мы просто молчим. Мы не говорим совсем. Наши отношения пустышка. Мы создали сами себе иллюзию «берега» и иллюзию наших отношений. На самом деле всё это лишь плацебо. Нет ни берега, нет ни отношений.
— Давайте немного… Составлю вам компанию.
Я перешёл к его столику. Мужчина достал из стоящей рядом сумки бутылку водки и, закрывая её рукой, налил себе и мне в пиво.
— Я тут случайно слышал ваш разговор с вашим другом… Давайте вздрогнем за знакомство… хаа… кхе… закусить вот только сухарики, берите.
— Уф… давно не мешал пиво с водкой… ершом только в студенчестве последний раз баловался…уф… Ну и чего же вы слышали?
— Вам не стыдно?
— Чего мне должно быть стыдно?
— Вы выросли в этой стране. Она вас как мать молоком вскормила, а вы так к ней относитесь… Патриотизм нынче не в моде у молодёжи?
— А-а-а… вот вы о чём?.. Да нет, патриотизм, наоборот, в моде. Только, это не патриотизм. Это холопство. Русское врождённое холопство перед царём и начальством.
— Вы считаете гордость за свою страну, за своего президента — холопством?
— Да… Гордость за такого президента — это и есть холопство, причем преступное, за него как раз стыдно. И если народ гордится за явного преступника и его «понятия» то это у меня вызывает массу вопросов к такому народу. А страной…чем гордиться-то? Природными ископаемыми? Вы же сами понимаете, как это глупо даже звучит. Или гордиться военной мощью? Или гордиться олигархами? Чем гордиться? Природой если только…
— Гордиться народом, который спас мир от фашизма. Гордиться полётом Гагарина. Гордиться Пушкиным, Толстым, Маяковским, Есениным, Айвазовским, Шишкиным… русскими традициями.
— Традициями говорите гордиться?.. Мда… Ну вот пожалуй соглашусь, что нашей литературой и искусством можно и гордиться. Только люди искусства и литературы у нас в основном все были или гонимы властью или убиты ею же… в лучшем случае — просто не оценены при жизни. Даже те, кого вы перечислили. А космос и победа фашизма разве имеют какое-то отношение к нам сейчас и к президенту в частности? Если что то что у нас происходит по фашизму, то до боли напоминает Германию тридцатых годов но в нашей стране.
— Патриотизм, молодой человек, это святое чувство… В той же Америке везде флаг во дворе с гордостью вывешивают и гордятся своей страной. Да и немцы в то время были патриотами рейха.
— Ну да… только потомкам стыдно теперь за их гордость… так будет и у нас, но потом и не нам а нашим потомкам… Знаете… мужчина… пейте вы свою водку дальше… и гордитесь дальше… Мне идти пора, до свидания.
Я поставил кружку на стол и, развернувшись, пошёл к выходу.
— Либерал проклятый.
Я улыбнулся. До чего же глуп этот алкоголик. Он даже не знает значения этого слова: ему телевизор внушил, что это ругательство, и он решил меня обидеть напоследок. Я улыбнулся. Отвечать не имеет смысла, он не поймёт, он разучился думать, за него это делает телевизор.
***
А Серёга этот немного вывел из равновесия. Я редко его видел. Раньше общались часто. Но он рано женился. Рано завел детей. Теперь видимся редко. Хотя вот как раз ему я иногда и завидовал. Жена. Красивая жена. Двое детей. Он прав — ему на самом деле, есть зачем жить. У него всё хорошо. А я так, наверное, бобылём и помру.
Зря я выпил пива. Хочется «догнаться». Ведь знаю, что «капля в рот попала» и могу начать бухать. Если начну, то остановиться будет сложно. Стоит только перейти на водку и все… Буду пить долго. Последний раз я пил почти год, в итоге, оставшись без работы. Еле тогда выбрался из лап алкоголя. Я пил каждый день. Пил каждый день после работы. Пил по чекушке. Покупал только чекушку, потому как если купить бутылку с расчетом на два дня, то вся бутылка уходила в тот же вечер. Уже с самого утра были мысли только о похмелке, каждодневной похмелке. Только о ней, а не о работе, которая в принципе уже не интересовала. Интересовало только время. Интересовало только, когда будет конец рабочего дн, и я смогу, доехав до дома, выпить несколько глотков уже в машине из припасённой заранее чекушки… Я не пью уже больше десяти лет. Опять попав в этот алкогольный ад, я могу уже из него не выбраться. Зачем я выпил с Серёгой это пиво?
Навстречу шли нарядные школьники. Ба! Так сегодня же первое сентября! Эх, лето пролетело, я и не видел. Что лето, что зима, вижу одну работу… Нужно зайти к Тане! Не позвонить, а зайти! Тут идти-то минут пять. К тому же сегодня первое, есть повод. Можно поздравить её дочку Свету.
Купив цветы, я направился к Таниному дому.
— Свет, привет! Это тебе, с праздником.
— Здравствуйте! Какой уж тут праздник, дядя Валер. Тут соболезновать нужно, а не поздравлять.
— Хе-хе… Ну тогда прими мои соболезнования. Мама-то дома.
— Да, она только вчера выписалась, проходите.
— Откуда выписалась, Свет?!
— Как откуда? Из больницы.
***
Таня поднялась и села на диван как услышала звонок в дверь, а затем и голос Валеры. Взяв лежащее рядом зеркало, она посмотрела на себя. Поправив волосы, слегка поморщилась. Он и дочь вошли в комнату, когда она, подобрав костыли, вставала с дивана.
— Танечка! Что ж ты мне не позвонила? Как ты сломала ногу-то? Таня!
— Привет, Валер.
— Уже месяц ведь, дядя Валер, как сломала.
— Да как же?
— Что Валер, как же? Что?! А где ты был? Тебя целый месяц не интересовало где я, что со мной…
— Ну, я же не предполагал!
— Конечно. Что со мной может случиться?! Я же всегда рядом, всегда под боком… всегда в строю, как солдат.
— Мам. Я пойду к Лине схожу… Прогуляемся, погода хорошая.
— Сходи Светик, с завтрашнего дня дожди вон в инете обещают, лето кончилось.
Девушка вышла из комнаты. Таня, искоса взглянув на Валеру, повела носом.
— Ты выпил, чтоль?
— Да чуть… Серёгу Пилипенко встретил, ты должна его помнить, он учитель в школе… Это просто пиво — оно вонючее же, хуже водки. Как ты ногу-то сломала?
— Сломала, вот… Тебе же нельзя пить, ты же говорил… Я никогда не чувствовала от тебя запах перегара… никогда.
Валера улыбнувшись, подошёл ближе к Тане и, взяв её обеими руками за попу, попытался поцеловать в губы. Женщина, увернувшись от его губ, оттолкнула и запрыгала на одной ноге, еле удерживая баланс, что бы не упасть.
— Тань, я хочу тебя! Ты чего?
— А я нет. Я не хочу. Совсем, Валер.
— Как это?
— Действительно! Как это? Я же должна всегда хотеть тебя, правда? Ждать месяцами, когда ты вдруг созреешь, для этого своего хотения и объявишься осчастливить меня.
Мужчина был явно озадачен. Почесав затылок, он явно хотел, что-то сказать танин телефон зазвонил.
— Алло, привет!
Бывшая только, что хмурой, женщина вся засветилась.
— Давай, конечно, заходи. Когда ты будешь?.. А Света ушла погулять. Ну, вернётся, и поздравишь её. Только она не считает это праздником, как собственно, все нормальные дети… Ну да, ну да… чему радоваться… школа, осень… и правда, что! Хе-хе… Торт? Нет бисквитный она не любит… Ну да, тирамису пойдёт. Только делать у нас его не умеют в основном… Бери на своё усмотрение. Угу.. Ну давай, жду… Угу…целую.
— Целую?!! Это ты с кем разговаривала?! Кого это ты целуешь?!
— Валер, тебе лучше уйти. Мне сейчас некогда.
— Кто это был?!
— Подруга. Да и какая тебе разница? Тебя не было целый месяц. За этот месяц ты даже не вспомнил обо мне, а сейчас тебя что-то стало волновать… Валер, на самом деле… иди… мне некогда… Подруги сейчас придут, потом поговорим.
— Тань… а ты меня любишь?
— Иди Валер… иди… ну как тебя такого красавчика можно не любить? Иди, созвонимся потом, поговорим.
***
Я опять. Я опять любил Таню. Точно, любил и снова был в этом уверен. Идя обратной дорогой, думал только о ней. Она опять стала прежней. Недоступной, высокомерной, загадочной и одновременно близкой и желанной. Даже появилась ревность, хотя я понимал и знал, Таня врать мне не будет никогда и к ней идёт на самом деле подруга. Она мне просто никогда не врала, никогда. Всё образуется. Куда она теперь от меня денется? А хочу-то я её, как, оказывается! Нужно будет на ночь её забрать сегодня… А вдруг, не подруга?! А вдруг мужик, какой? Она так ведь себя не вела со времени нашего знакомства. Она была такая только в начале отношений. Почему?.. А вдруг не подруга?! Да, ладно полная это всё ерунда. Она только вчера из больницы вышла. Где и когда она, одноногая, найти себе кого могла… Ерунда! Подруга, конечно! Куда она денется.
Я опять проходил мимо пивного бара, в котором был с Сергеем. Может, он там? Он вроде не собирался уходить. Нужно выговориться. Зайдя в бар, я с тоской осмотрел полупустое помещение. Серёги не было.
— Молодой человек. А ваш друг ушёл. Мы с ним слегка посидели, но он оказался нервный какой-то, вскочил и убежал.
— Да? Давно?..
— Да не так уж и давно… Садитесь со мной, давайте выпьем водочки с вами!
— … Водочки… А почему бы… Давайте.
— Ну вот и отлично. Ваша позиция мне к тому же ближе.
— Что, простите?
— Да я случайно ваш разговор с ним слышал о патриотизме… Он либерал, чистой воды. Ваш друг в смысле… А вы, мне кажется, любите свою страну. Вы возьмите пивка, я водочки прям туда и налью…в пивко…
— Да… Сейчас возьму… Вам какого пива брать?
6. Бритва и торт
Бабушка со своим Борей уже с утра пили на кухне. Они пили за первое сентября. Отмечали. Я сидела в комнате и должна была учить эту дурацкую роль. Роль школьницы. Но я не школьница. Я не хожу в школу. Со мной занимаются индивидуально. Так решила мама. Она говорит, что у меня должно хватать время на основное. А основное, для меня это подиум и съёмки. Так считает мама. Мама приходит, даёт задание мне, даёт задание бабушке как следить за мной, чем меня кормить, оставляет на это деньги и уходит. Где она живёт, я не знаю. Знаю, что где-то рядом, но где не знаю. Она ни разу ни брала меня к себе в гости.
А я ненавижу бабушку. Ей я не нужна. Она даже еду мне приносит в комнату, молча. Принесёт, поставит и уходит. Она со мной даже не разговаривает. Она увлечена только своим Борей и выпивкой. Маму я люблю, но я и ей не нужна. Я ей нужна только для денег, которые она за меня получает. У меня даже нет подруг. У меня был лишь один Фунтик. Но и его теперь нет.
Но я не хочу играть в сериале школьницу. Я хочу быть школьницей. Настоящей школьницей, с подругами, ранцем, тетрадками и учебниками. Я хочу иметь друзей, ходить в школу, быть как все. Так жить больше не хочу! Незаметно пройдя в ванную, я закрыла за собой дверь. С минуту подумав, я открыла кран с водой и взяла в руки лежавшую на полке бритву Бори.
***
Это был какой-то кошмар. Это был просто какой-то ад. Как страшный сон! Вика! Как она могла? Как она могла так сделать? Почему она так поступила?!.. Я не могла быть там! Там невыносимо. Там душно! Вика разрушила всё. Всё, что было! Как теперь жить? Как теперь быть? Что теперь?
Я металась по квартире. Толя не отвечал на звонки. Телефон не был отключен. Звонки проходили, но он не брал трубку. Где он? Он теперь постоянно у матери. У матери в больнице. Он уже, по-моему, там живет в этой больнице. Да, где он? Как мне быть? Вика, Вика, что же ты натворила. Был бы жив Пашка… Пашка, как мне тебя не хватает.
С утра я весь день моталась по студиям. У Вики теперь сильно уплотнялся график. Она должна была уже выучить роль! Осталось три дня до съёмок. Плюс я договорилась о ещё двух проектах. Это была победа. Я уже прикидывала, как потратить аванс. Так, что день начался очень удачно. Нужно было приехать на работу и проверить, как Вика учит роль. Работа — это моя квартира, где я не живу, но где живёт моя мама и Вика. На кухне мать как всегда пила со своим Борей. Сколько можно? Конечно, они редко упиваются «рогами в землю», но пьют на протяжении всего дня, поддерживая себя всегда в определённом состоянии подпития. И перегар. Он пропитал уже здесь всё, даже стены.
— Ма! А где Вика? Её нет в комнате.
— Ну, может, в туалете, Анжел, где ей быть-то…
Дверь в ванную была закрыта изнутри. Я начала стучать.
— Вика, открой! Ты чего там заперлась, зараза! Открой Вика! Вика! Ты роль выучила?!
Дверь открылась. Вика. Скотина! Как она могла?!! Она стояла и улыбалась! Нагло улыбалась мне в лицо. Она была совершенно лысая! Совершенно! Даже брови и те были сбриты! Поскольку бриться она не умела, вся голова была в маленьких кровоточащих шрамиках. От её красоты не осталось и следа! Скотина! Какая же у меня дочь неблагодарная скотина!
— Ну, что, мамочка? Нравлюсь я тебе такая?! Нет?! А мне нравится! Я теперь не буду сниматься в твоих дурацких сериалах, и не буду ходить на подиум!!! Я хочу быть обычным ребёнком и ходить в школу, мамочка! Ты слышишь меня?! Слышишь?!
Дочь, оттолкнув меня, убежала к себе в комнату, хлопнув дверью. Я не смогла ничего, ни кричать, ни говорить. Да и к чему? Криками уже не поможешь. Я просто развернулась и пошла домой. Пошла подальше от этой вони. Вспоминаю все это сейчас, и мне опять становится душно. Невыносимо душно. Запах кислого перегара… Он чувствуется столь явственно, будто я стою в рабочей квартире, а не жду Толю у себя дома. Невыносимо. Там невозможно находиться. Как мне теперь быть? В таком виде Вика точно уже не будет никому нужна, пока не отрастут волосы… А нужна ли она будет, когда отрастут? Её место займут другие, а с ней просто не захотят больше связываться. Я потеряла работу? То ради чего было столько усилий и времени оказалось перечёркнуто в один миг, из-за этой идиотки Вики… Я туда больше не пойду… Месяц точно не появлюсь… Пусть живут как хотят… Пусть живут на что хотят!
Где же Толя? Взяв свой телефон, я опять набрала его. Звонок телефона я услышала прямо у входной двери. Затем дверь открылась, и вошёл Толя. Телефон он так и не брал. Он вошёл, и стоял, удивлённо смотря на меня. Телефон звонил в его кармане.
— Ты дома?
— Да Толь! У меня несчастье, Толя!.. Эта скотина побрилась налысо!
Он стоял, и молча, смотрел на меня. Телефон так и звонил в его кармане. В руках у него был какой-то торт. Почему торт? Зачем нам торт?
— А ты почему не берёшь трубку Толь?.. Зачем ты купил торт? Ты же знаешь я на диете, я не ем торты… Зачем торт, Толь?
— Кто постриглась налысо?
— Вика! Эта скотина даже брови сбрила, Толя!
— Почему скотина, она же твоя дочь, Анжел.
— Потому, что она сбрила, что бы не сниматься в сериалах и не выступать, Толь! Представляешь… даже брови!
— Анжел…
— Что, Толь?! Пожалей меня! Прижим к себе, Толь! Погладь меня по голове, Толь… Мне так плохо.
Я прижалась к нему. Толя так и стоял с опущенными руками, держа торт.
— Анжел… Я не хотел этого говорить сейчас, но раз уж так получается…
— …?
— Я встретил свою старую любовь, Анжел. Я понял, что у меня ничего не прошло. Раньше я не мог быть с ней, она была замужем, сейчас я не могу без неё, прости.
— Что?!
— Да Анжел, прости меня… Прости…
— Толя… Как же? Как же так?
— Прости… Так вышло. Я люблю её… Тебе нужно будет съехать.
— Куда?! Ты с ума сошёл Толь? Куда я съеду? Куда?!
— Как куда? К себе домой. Ты же жила там. Ты же всегда переживала за дочь и мать.
— Ты сдурел? Как я там буду жить? Я там больше часа находиться не могу, Толь! Ты сдурел совсем? Куда съезжать?
— Анжел! Но ты же, постоянно, пару раз в неделю ночевала там?! Ты же сама говорила, что тебе сложно без семьи, и что жить здесь со мной неправильно… Анжел…
— Ты… ты… выгоняешь меня?
— Нет, не выгоняю. Но, Анжел, ну а как ты себе представляешь? Я люблю Таню, у нас с ней отношения, а живу с тобой? Как?!
— А что тут такого? Ну и встречайся со своей Таней, сколько тебе нравится! Я не против… а у нас с тобой всё так пусть и остаётся… Все мужики имеют любовниц, я не против.
— Зато я против, Анжел. Я сейчас переоденусь и поеду к ней. Прошу тебя к моему возвращению, собери свои вещи. Ключи можешь бросить в почтовый ящик. И… Анжел… это окончательно и не обсуждается. Прости.
Я смотрела на Толю. Смотрела и понимала, что я его люблю. Его. Не Пашу, а его. Паша был любим, но это прошлое, которого не вернуть. Толя же любим мной сейчас. И не нужно мне от него ничего, нужен только он. И я это поняла только сейчас, в этот момент, в эту минуту, в эту секунду.
Август 2015 год.