.
«Когда б вы знали, из какого сора
Растут стихи, не ведая стыда.
Как желтый одуванчик у забора,
Как лопухи и лебеда».
Анна Ахматова.
Прошедший год — 2015 в России официально был объявлен Годом литературы. Об исключительной ее – литературы – значимости и ее особой миссии, – отметил Владимир Путин. В этом случае с Владимиром Владимировичем трудно не согласиться.
И посему вспомним мы об ушедшем — замечательном поэте и переводчике. Одним из организаторов нашего литературного объединения «Паром» — Иосифе Мокове. И нашего литературного объединения «Паром» тоже давно нет.
Но всё-таки это было, было. Это было тогда, «Когда мы были молодые/ И чушь прекрасную несли, /Фонтаны били голубые,/ И розы красные цвели» Ю. Мориц
До роз ли нам нынче. Наши розы давно уже отцвели. Но память беспокойная всё же тревожит сердце.
Сквозь щели брусчатки мостовой у забора пробился свежий жёлтый цветок. У нас этот незатейливый цветок называют « ноготки». И каким ветром его занесло на эту бойкую улицу? И какие силы заставили его пробиться сквозь брусчатку? Так и поэт надрывает душу без надежды , что его услышат. Это как в детстве случалось, кричишь в глубокий колодец, ожидая эхо. А эхо не возвращается. И становится жутко.
К цветку подошла рыжая лохматая собака. Понюхала его, взглянула на старую хозяйку, будто ища её одобрения, подняла заднюю лапу и сладко помочилась на цветок. Потом поморосил осенний дождь, и цветок ещё ярче загорелся в сумраке осеннего дня. При первых заморозках цветок пожухнет. Но несколько дней до этого он будет освещать неярким пламенем сор возле забора. И чей – то случайный взор задержится на мгновение на нём. И улыбка сотрёт с лица следы забот и разочарований.
Ганновер, библиотека Мюленберга. (Schulbibliothek Mühlenberg) Милые люди Ханляйн Петер (Heinlein Peter) и Вальтрауд Хаугвитц (Waltraud Haugwtz) – работники школьной библиотеки организовали встречу ганноверских поэтов. Встретились русские и немецкие поэты. «Лирическая осень» (Lirik zum Herbst II) — название незатейливое, но со времён Франсуа Вийона поэты собираются, чтобы выпить стакан доброго вина. И разве это не повод собраться?
Встреча эта была давным-давно. Но вспомнить об этом приятно:
«Метр Франсуа Вийон таков
Ты, заводила свалок пьяных,
Любитель шлюх и кабаков».
Ю. Корнеев.
И здесь, в школьной библиотеке, за вином дело не встало, за стихами тоже. А вот публика… Капризна, как и слава. Как сказал участник нынешней поэтической попойки: «Любовь приходит только к мёртвым». И в продолжение этой, опять же незатейливой мысли:
«Исполнен праведных идей
Пишу стихи я для людей.
Аудитория, однако,
Жена, две кошки и собака».
Но позже «стихи свободно потекут», и настраиваешься на иной лад. Ирония исчезает без следа. И вечный русский вопрос: «Кто же ты есть?» начинает терзать душу, когда слушаешь стихи Нины Мазур:
«Причудливо вьётся дорога
На ней поворотов не счесть.
И некогда сесть у порога,
Задуматься, — кто же ты есть».
Но, слава Богу, что не задаем вопросов: «Что делать?» и « Кто виноват?» Потому что вдруг пронзает сладкой тоской строка русского романса : «Луной был полон сад…» И удивительно гармонично эта строчка вписывается в стихи :
« Но от свечей струится лёгкий жар,
И ты сказал: «Какой прекрасный вечер!»
И кто-то пел: «Луной был полон сад»,
Но мне не верилось в существование сада…»
Н. Мазур.
Эмиграция — всегда провинция. Почему-то за словом «провинция» часто тянется слово «пошлость». Но именно в провинции рождались самые пронзительные страницы русской поэзии и прозы.
И невпервой русскому поэту приходит шальная мысль: не застрелиться ли? По пьяному делу или от тоски:
«В провинции где ветер среди крыш
Несёт по кругу вялую листву…
………………………………………..
в провинции где осень и весна
ведут по кругу наше царство Лу
так трудно не сойти с ума
прижав лицо к размытому стеклу»
С. Викман.
«Там женюсь, затоскую, запью,
И от скуки со штатским соседом
Вдруг повздорю и перед обедом
На дуэли его заколю.
А потом на могиле жены,
Что не вынесет жизни со мною,
Застрелюсь и уткнусь головою
В окровавленный куст бузины».
В. Шнайдер.
Изначально заданный иронический настрой стихотворения не мешает ему превратиться в трагическую историю провинциальной пошлости жизни.
Пусть читателя не смущает отсутствие знаков препинания в стихах С. Викмана. Ещё великий Аполлинер придумал эту затею. Ему надоели протесты редакторов, никак не хотевших примириться с его капризной манерой расстановки знаков препинания — запятых и точек. И он перестал ими пользоваться вообще. Этим он давал указание, что стихи надо читать монотонно как псалмы. Может Аполлинер и прав. Слово, свободное от театральной шелухи, представляется в своей истинной ценности. Как поле пшеницы, расцвеченное красными маками. Маки, безусловно, прекрасны. Но в поле они всего лишь сорняки.
И Сергей Викман при чтении стихов следует рекомендациям Аполлинера. Ну что же, к Аполлинеру следует прислушаться. Тем более, настоящая поэзия наиболее полно воспринимается при чтении с листа. Сколько мы слышим графоманских текстов, которые прячут свою поэтическую беспомощность за громким голосом чтеца или театральным шёпотом провинциального актёра. А что потом, а что потом?
Поэзия С. Викмана, безусловно, настоящая.
И Виталий Шнайдер недолго задержался в «кусте бузины». И вот уже звучат его переводы из Э.М. Рильке:
«На одиночество похожа осень,
жизнь отрицает этот листопад.
Мы тоже падаем.
Моя рука строкой падет на лист…».
И в продолжение этой осенней по гамбургскому счёту темы стихи Эриха Кестнера в переводе И. Мокова:
«На ветках ждёт зима, потупив взор.
Идут дожди, друзья. Царит молчанье.
Смерть, как всегда, застыла в ожидании
того, кто жив ещё до этих пор.
На ноябре лежит печали флёр».
И право, трудно согласиться с Петром Вайлем*, утверждавшим: «Поэзия – то, что не переводится».
Хотя по большому опять же гамбургскому счёту — поэзия, конечно, не переводится.
И раз уж мы заговорили о немецких поэтах, вернёмся к нашим современникам. Ганноверский поэт Хольгер Швенке (Holger Schwenke):
«Под безвинной луной
молчат скворцы:
и дрозды плачут
зарывшись
в песчаное ложе
попозже между поцелуями
мы наметим
себе дорогу»
(Превод И. Мокова)
Заметим мимоходом, что и Швенке поклонник Аполлинера. Это о знаках препинания. Но это мелочи по сравнению с самим текстом. И для поверхностного ума каждая строчка стихов Швенке как кирпич из разных строений: из мавзолея Ленина, Маодзедуна или пирамиды Хеопса. И уж у дроздов не может быть «песчаным» ложе. Дрозды вьют гнёзда как обычные птицы на деревьях. «Песчаное ложе» характерно для береговой ласточки. Она выбирает отвесные склоны песчаных или глиняных карьеров, крутые берега рек. Маленькая неправда или неточность часто разрушает большую правду поэзии. Да и ласточки слишком динамичны для достаточно статичных стихов Швенке.
Но хватит орнитологии.
Есть ещё духовная и энергетическая составляющая поэзии, которая часто скрывает смысловую основу стиха.Этому способствует музыкальный ритм стиха и артистизм исполнения. И тут не грех вспомнить Ефима Григорьевича Эткинда*. И часто разбор поэтического текста «по Эткинду» обнаруживает подделку. Но разбор «по Эткинду» для Швенке не грозит разоблачением. У него всё крепко сбито.
Генетически поэзия Швенке тяготеет к японским танке – хокку. Искусство писать хокку — это, прежде всего, умение сказать многое в немногих словах:
«Тишина кругом.
Проникают в сердце скал
Голоса цикад».
Басё (1644-1694)
Как уже сказано выше, стихи Хольгера Швенке бессмысленно разбирать по Ефиму Григорьевичу Эткинду. Больше подходит Василий Кандинский с его авангардом, с его кажущимся хаосом красок. И тогда вдруг в этом хаосе возникает целостное здание. И совершенно неважно, где вьют гнёзда дрозды:
«Слова сокровенных желаний
в размеренном ритме стиха:
так волны опять и опять
швыряют заряд свой солёный
на берег песчинку к песчинке
за слоем слой громоздя»
Хольгер Швенке. Перевод И. Моков.
У Х. Швенке не всё так просто. Надо научиться его читать. Вот название картины:
«Слова сокровенных желаний в размеренном ритме стиха». А дальше — танка. И Ефим Григорьевич Эткинд уже не в силах нам помочь. Многослойная метафора – нормальная для понимания десятиклассника. Даже не отличника.
Конечно, перелистывая страницы стихов Х. Швенке, часто наталкиваешься на мысль, что поэзия, всё–таки, это то, что не переводится. И это вовсе не упрёк переводчику. Это внутренняя сущность поэзии. Таков и Х. Швенке.
И ещё о чём бы надо сказать: всегда ли плодотворны усилия переводчика в стремлении быть как можно ближе к оригиналу. Особенно, если переводчик талантливый поэт, имеющий свой поэтический лик. Тому пример блестящие переводы «Сонетов» Шекспира С. Маршака. Переводы далеки от оригинала, но это не уменьшает их литературной ценности. Или переводы, выполненные Наумом Гребнёвым и Яковом Козловским Расула Гамзатова. Стихи в русском переводе получили вторую жизнь, и, наверное, можно сказать, что по поэтическому уровню они выше оригинала. Хотя, конечно, Расул Гамзатов замечательный поэт. И в его подстрочнике с аварского языка безусловно присутствует незаурядная поэтическая мысль…
Для молодых читателей, которые, к сожалению, плохо знают русскую литературу, напомню строчки из известной песни на стихи Р. Гамзатова (настаиваю — не «на слова», а стихи) «Журавли»:
«Мне кажется порою, что солдаты
С кровавых не пришедшие полей,
Не в землю полегли когда-то,
А превратились в белых журавлей»
Но переводчик иногда совершает действительно чудо. Так поделки малограмотного семинариста Иосифа Джугашвили вдруг превращаются во вполне приемлемые литературные тексты товарища Сталина:
Луне.
«Плыви, как прежде, неустанно
Над скрытой тучами землёй,
Своим серебряным сияньем
Развей тумана мрак густой.
К земле раскинувшейся сонно,
С улыбкой нежною склонись,
Пой колыбельную Казбеку,
Чьи льды к тебе стремятся ввысь».
Иосиф Сталин (Иосиф Джугашвили).
Переводчик неизвестен. Это нормально. Около товарища Сталина часто люди становились неизвестными навсегда.
Вот какая компания поэтов собралась под крышей библиотеки в Ганновере. Видите, как просто можно поговорить о сложном. И всё, благодаря энтузиазму писателя и переводчика Мелиты Нойман (Melitta Neumann). Собрались русские и немецкие поэты и за рюмкой доброго вина поговорили на языке Пушкина и Гёте о самом сокровенном.
А публика? Где ты? Ау!! Не даёт ответа, как гоголевская тройка.
«Ломилась ночь в открытое окно.
И кто–то пел о квашеной капусте.
Поэт в молчаньи разливал вино,
А без вина на сцене было пусто».
М.Аранов
И может быть к месту иронический экспромт автора статьи:
«Вот поэты сбились в стаю:
Глядь, кого – нибудь облают.
Кто не будет тявкать с нами
Тех замучаем стихами».
Нет, стихами может замучить только воинствующий графоман. А вот стихи Вадима Ковды раздирают душу:
Истина горше и глуше…
Есть нищета в правоте.
Только присмотришься глубже –
правы и эти, и те.
И разветвится дорога.
И замолчишь одиноко,
вновь никого не виня…
Истина?! – это для Бога.
Истина – не для меня.
И на пороге кощунства
с болью, что в кости легла,
думаешь честно и грустно
о неизбежности Зла…
* * *
Разбирать наши жизни не будут.
Захотят разобрать – не поймут.
Не простят нас, а просто забудут –
проморгнут, не заметят, сметут…
Но не бойся, не бойся забвенья,
не страшись позабытых могил.
Минет время – настанет отмщенье,
позабудут и тех, кто забыл.
Кроме пепла и тлена, и пыли,
что оставит годов решето?..
Ну, а если мы счастливы были,
пусть об этом не знает никто.
Вадим Ковда, пожалуй, единственный из нашей ганноверской литературной группы, чья судьба, как поэта сложилась достаточно удачно. В начале 90-х он – автор полудюжины поэтических книжек. Вывели его «из небытия» Борис Слуцкий и Давид Самойлов.
А вот стихотворение, наделавшее много шума в узких литературных кругах:
«Еврей, прости антисемита!
Прости несчастного, еврей.
Его душа черна, испита,
тоской и завистью размыта…
Прости его и пожалей».
Как писал российский литературный критик Лев Аненнский: «В данном стихе оборот смыслов приобретает оттенок провокации – вдумайтесь в финальную строку:
«И не ропщи, что вы не квиты.
И, добротою зло поправ,
еврей, прости антисемита –
он иногда бывает прав»».
Иммиграция – всегда провинция. В провинции часто властвует тот самый «провинциальный» взгляд на литературу. Заставить вдумываться, как рекомендует Лев Аненнский, многим недосуг. И на данную провокацию ожидать адекватной реакции от местной читающей публики, в общем-то, не приходится. Кто-то из этой публики непременно бросит камень в Вадима Ковду.
Впрочем, мы должны благодарить судьбу, что эта публика существует. Иначе некому бы нам бросать цветы на сцену. Или другое – некто из публики, скривив рот, пробурчит: «Опять этот вылез на сцену». И демонстративно хлопнет входной дверью в полупустом зале. Оскорбить поэта всякий может. А ведь эта боль, причиняемая поэту, часто заставляе его написать отчаянную строчку, которую в какой-нибудь редакции, перебирая пожелтевшие страницы такие же пожелтевшие старики от литературы, назовут гениальной.
И, в самом деле, написал бы А.Пушкин поэму «Медный всадник», «Сказку о рыбаке и рыбке», «Пиковую Даму» и прочее и прочее великое, если бы не было ссылки в Болдине. Подарил бы И. Бродский миру многие свои стихи, если бы не было и у него ссылки в Архангельскую область. Позже Бродский назвал этот период самым счастливым в жизни.
«В деревне Бог живет не по углам,
как думают насмешники, а всюду.
Он освящает кровлю и посуду
И честно двери делит пополам.
В деревне он — в избытке»…
И. Бродский
Но:
«В одиночке при ходьбе плечо
следует менять при повороте,
чтоб не зарябило и еще
чтобы свет от лампочки в пролете
падал переменно на виски,
чтоб зрачок не чувствовал суженья.
Это не избавит от тоски,
но спасет от головокруженья».
1964 И. Бродский
А вот Ковде на помощь приходит Александр Сергеевич Пушкин. Ковда человек гордый, но от Александра Сергеевича, думаю, помощь примет:
«Поэт! Не дорожи любовию народной.
Восторженных похвал пройдёт минутный шум;
Услышишь суд глупца и смех толпы холодной,
Но ты останься твёрд, спокоен и угрюм».
Стало общим местом утверждать, что русская поэзия сейчас находится в кризисе. Имеются в виду, видимо, следующие обстоятельства. Упал интерес к поэзии у многих, кто раньше гонялся за поэтическими сборниками, ходил на шумные выступления поэтов в многолюдных залах. Практически невозможно назвать сейчас поэта с такой прижизненной славой, какая была, например, у Есенина, Маяковского и Высоцкого.
А мы живём в Германии. И на нас большая ответственность сохранить русский язык в своих детях. И сегодня с какой-то грустной иронией звучат строчки Бориса Слуцкого, написанные более полвека назад:
«Интеллигентнее всех в стране
девятиклассники, десятиклассники:
ими только что прочитаны классики
и не забыты ещё вполне».
Честолюбие — это не порок талантливого человека, это его обязанность. Иначе культурное пространство займут бездари. И тогда именно их запросы и их понимание, которые «ниже плинтуса», определят уровень русской литературы… Но, может, найдётся боец –маэстро, который расталкивая локтями очередь графоманов, жаждущих литературной славы у дверей издательств, повёдёт нас к Олимпу. Вот и в нашей литературный жизни нашёлся такой маэстро. Это Виталий Шнайдер. И мир услышал нас. Не скажу, что рукоплескал, но всё-таки услышал. Спасибо Виталию Шнайдеру: журнал «Partner», где он был редактором, журнал «Студия» Германия. (Тогда журнал «Студия» был в «Журнальном Зале»), Литературная газета «Интеллигент» СПб. Литературная газета «Apia» (Англия). В этой газете мы печатались три года 2008-2010. Но годы, годы. Нынче новое время. И мир снова в туманной дымке…
Заканчиваю свой «тихий плач по прошлому и ушедшему» стихами Ольги Кудрявцевой. Эти строчки украшали наши поэтические подборки, опубликованные в «толстых» журналах России:
«Я стою перед ней.
И Германия смотрит в меня,
И нестройными прядями
долгих дождей оплетает.
………………………………………………
Я стою словно перст.
И Германия смотрит в меня,
И за что полюбить, по глазам вижу я,
не находит».
Может и соберёмся. Услышим вдруг чей-то юный голос. И кто-то, почесав свою седую голову, скажет, что не всё ещё потеряно. Вот она живая русская поэзия. И мы нужны. Вот тогда мы и «поднимем стаканы, содвинем их разом! Да здравствуют музы, да здравствует разум!»
«Но клич тот не может до нас достучаться.
Нам выпала доля — на тризне встречаться».
М.А.
Такова жизнь.
Примечания:
_______________________________________
*Петр Вайль – писатель, литературовед, эссеист. Основатель Академии русской словесности.
* Е. Г. Эткинд (1918 – 99гг) – советский, русский филолог, историк литературы , переводчик. В 1964 году выступил на суде в защиту И. Бродского. В 1974 году эмигрировал во Францию.
** Б. Пастернак
Евреи хлеба не сеют,
Евреи в лавках торгуют,
Евреи раньше лысеют,
Евреи больше воруют.
Евреи — люди лихие,
Они солдаты плохие:
Иван воюет в окопе,
Абрам торгует в рабкопе.
Я всё это слышал с детства,
Скоро совсем постарею,
Но всё никуда не деться
От крика: «Евреи, евреи!»
Не торговавши ни разу,
Не воровавши ни разу,
Ношу в себе, как заразу,
Проклятую эту расу.
Пуля меня миновала,
Чтоб говорили нелживо:
«Евреев не убивало!
Все воротились живы
Б. Слуцкий 1953г