Каждый раз, когда я парковал машину на своё место N 42, появлялось неясное, будто из сна или детства, воспоминание. И однажды осенним вечером, когда соседние парковочные места были свободны, а фары едва нащупали в тумане цифры 42, в памяти высветился похожий номер – 4202 и история, с ним связанная.
Окончив школу, порядком надоевшую, в институт я поступать не стал, хотелось стать самостоятельным. Жил я в Апатитах на Кольском полуострове, это был небольшой поселок в те годы. Соответственно, выбор профессий был невелик. Меня взяли учеником электромонтёра в Трансформаторно-масляное хозяйство. Оно обслуживало тяговые подстанции вдоль железной дороги от Кандалакши до Мурманска. Наша бригада с громоздким оборудованием и жилым вагоном часто выезжала для ремонтных и профилактических работ. А однажды мне поручили самостоятельно съездить в Мурмаши.
— Лаборанты выйдут на работу только в понедельник, в твоём распоряжении суббота и воскресенье, так что сможешь осмотреть столицу нашей области, — посоветовал мой мастер Дмитрий Сергеевич Савинич.
Он знал, что опытные рабочие таких командировок не любят, да ещё перед Новым Годом, когда столько хлопот. А я молод, любопытен, семьёй не связан, да и Мурманска не видел.
Выехал рано утром. В Мурмашах под наблюдением дежурного отобрал пробы масла из выключателей — огромных аппаратов, находящихся под напряжением 110 тысяч вольт. Повесив на плечо ремень сразу потяжелевшего ящика, потащился на железнодорожную станцию и попутным поездом добрался до Мурманска. Оставив ящик в камере хранения, отправился в город.
Мурманск овеян полярной и военной романтикой. Здесь начинается Северный Морской путь. Сюда пробивались из-за океана легендарные конвои с оружием и продовольствием. Сколько судов не дошло, потопленных немецкими подводными лодками и авиацией! Город беспощадно бомбили. Зенитки прикрывали в основном причалы. Я видел фотографию послевоенного Мурманска — печальная старуха на фоне печных стояков — страшное зрелище. К 1956 году центр уже застроили добротными белыми домами в стиле сталинской архитектуры. На окраинах же оставались одно — и двухэтажные бараки, где большая часть населения и жила. Осенью здесь наступает полярная ночь, скрашиваемая в сильные морозы северным сиянием. Описать ночное небо с переливающимися зеленоватыми световыми столбами не берусь. От природной красоты просто немею. Зато летом наступает полярный день, солнце вообще не заходит, и о времени дня узнаёшь только по часам.
Не успел набраться впечатлений, как наступил вечер. Я жутко проголодался. Столовые и кафе уже закрылись, оставался только ресторан «Арктика». Я слышал о нём от отца, бывавшем на областных партийно-хозяйственных активах, которые обычно заканчивались банкетами. Самому никогда в ресторанах бывать не приходилось. Здесь «гуляли» полярники после долгих зимовок, моряки дальнего плавания, рыбаки, когда карманы их брюк и пиджаков разбухали от пачек денег за тяжелейший полугодовой труд.
Случались и пьяные драки, тогда за обиженного товарища вступалась вся команда. В общем, это злачное место вчерашнего десятиклассника привлекало и пугало. Со смешанным чувством любопытства, робости и голода переступил порог.
В большом зале с колоннами гремел оркестр. Вдоль одной стены за сдвинутыми столами «гулял» какой-то экипаж. Я спросил разрешения сесть у коренастого человека лет 35, в одиночестве опустошавшего графин водки за ближайшим от входа столиком. Ждать пришлось долго. Официантки, все как на подбор, крупные крашеные блондинки, намалёванные, носились по залу, не обращая на меня внимания, занимаясь, в основном, сдвинутыми столами. Там тонус настроения повышался с каждым тостом. Официантки и сами были «под мухой». Наконец, мне удалось поймать одну из них на ходу и заказать, хоть что-нибудь поесть. После долгого ожидания мне швырнули на тарелку две холодные котлеты и несколько картофелин, предупредив, что ресторан закрывается, и платить сразу.
Только успел я справиться с одной котлетой, как официантки разом закричали, что закрыто и нужно немедленно освободить зал. «Гуляющий» экипаж и носом не повёл. А со всех прочих столов уносились тарелки даже с незавершённой трапезой. Клиента просили встать, затем его стул переворачивался и ставился сиденьем на стол. Ошарашенному ничего не оставалось, как уйти. С соседом по столу мы оказались на улице. Сейчас не помню его имени и буду называть просто «Моряк»
— Ну, где ночевать собираешься? — поинтересовался он.
— Подожду на вокзале утренний поезд.
— Ночью по Мурманску одному лучше не ходить, пойдём со мной, попытаем счастья в Доме моряка, меня-то они обязаны принять.
В пути выяснилось, что Моряк на траулерах плавает давно, семьи нет, родные где-то в центральной части России, в Мурманск зашёл несколько дней назад и в понедельник уходит в море на полгода.
В Доме моряка ему сразу же предложили место, а мне отказали. Мы вышли на крыльцо. Было темно и промозгло холодно.
— Ну, что, на вокзал? — Моряк закурил « Беломор».
Я уныло кивнул.
— Подожди, пойдём в Рыбный порт — на нашем судне должны быть свободные койки.
Уговаривать не пришлось. Я почувствовал признательность к человеку, не бросившему меня ночью в незнакомом, опасном городе. Мы добирались довольно долго.
— Покажи какой-нибудь документ, — сказал Моряк у ворот порта.
Моё служебное удостоверение он вручил охраннику вместе со своим. Вероятно, гербовая печать на крупной фотографии произвела впечатление на не совсем трезвого стража, и он без расспросов пропустил нас.
С полчаса брели мы по плохо освещённым подъездным путям и причалам, отскакивая от проносившихся маневровых паровозов. Наконец, среди множества траулеров Моряк отыскал свой. Небольшие судёнышки стояли, прижавшись бортами и отличались только номерами. По шатким мосткам над чёрной водой мы перешли с пирса на первый из них, потом перелезли через борт на следующий и так дальше, пока Моряк не произнёс :
— Ну, вот мы и дома.
В полутьме я увидел на белой рубке номер – СРТ – 4202.
(СРТ — средний рыболовный траулер ).
Вокруг всё было для меня необычным. Виднелись очертания рыболовных приспособлений. Остро пахло рыбой, соляркой и краской. Кругом ни души.
А порт жил своей обычной жизнью. Медленно в чёрной воде над клубящимся туманом передви-гались суда; огромные портальные краны опускали свои хоботы в раскрытые трюмы; раздавались крики «майна, вира»; паровозы, отдуваясь, тянули или толкали вагоны и при этом отчаянно свистели.
— Пойдём, поищем чего-нибудь съестного, после этого ресторана только есть хочется, — предложил гостеприимный хозяин.
В полной темноте, одной рукой держась за его куртку и всё равно на что-то натыкаясь, я семенил по коридорам в носовой кубрик. В тесное помещеньице с иллюминаторами проникал слабый свет с берега. Кто-то тоскливо и неумело пиликал на гармошке.
— Осталось пожрать?— крикнул Моряк дежурному матросу, это он пытался играть.
— А щи никто ещё не ел, — лениво ответил тот, не прекращая своего занятия.
Моряк принёс и поставил на привинченный к полу стол большую кастрюлю, буханку хлеба и ложки.
— Приступай, Саша.
Я сунул ложку в кастрюлю, но она упёрлась во что-то твёрдое.
— Что, не получается? — засмеялся Моряк, — А ты пробей-ка лунку, там внутри жидкое.
И в самом деле: под коркой из льда и жира оказались довольно вкусные мясные щи.
— Понимаешь, электричества нет, разогреть не на чем, и электрик сбежал.
Подкрепившись холодными щами, мы отправились по тёмным переходам в другое помещение на ночлег. Я опять семенил сзади, держась за куртку Моряка. В жилом кубрике кто-то из матросов уже храпел, половина коек была не занята. Мой хозяин улёгся на одну из нижних, а мне предложил верхнюю.
— Вряд ли кто придёт, — уверил он.
Я лёг, не раздеваясь, да ещё накинул одеяло. Моряк сразу присоединился к общему храпу, а меня переполняли впечатления, я не мог сомкнуть глаз. Наконец, усталость взяла своё, я согрелся и заснул.
Сколько времени проспал — не знаю. Вдруг почувствовал, как переборки задрожали и откуда-то раздались команды. Я понял, что работает главный двигатель. С ужасом осознал: траулер движется. Ещё вечером Моряк поведал, что уходит на полгода к Джорджес-Бенк, рыбному месту у берегов Канады.
Работа рыбаков в северных широтах самая трудная, на мой взгляд. За неё держатся специалисты с хорошей оплатой и «поляркой», а рядовых рыбаков набирают отовсюду из всяких случайных, вроде «бомжей» или отбывших наказание. Тут и преступники спасаются в море от правосудия. Я слышал, когда судно должно выйти в море, а рыбаков не хватает, на берег съезжает помощник капитана с командой. Они подбирают валяющихся пьяниц, если они лежат головой в сторону моря («мол, шёл человек на судно, да сил не хватило»), уже после отплытия разбираясь, свои это или чужие.
— Пропал, — я окончательно проснулся, — что будет с работой, с родителями?
Медленно сполз с койки и наступил на кого-то, лежащего на полу. Огромный матрос, как позже выяснилось, владелец койки, на которой я спал, смачно выругался, но не проснулся. На ощупь выбрался на палубу. Уже стало светлее, может быть, глаза привыкли к темноте: траулер выходил из гавани.
Сердце заныло. На открытой части мостика высоченный плотный моряк в чёрной шинели, форменной фуражке и громадным пистолетом на правом боку отдавал команды рулевому матросу в рубке. «Наверное, капитан», — мелькнуло в голове
На всякий случай спрятался за какие-то снасти. На палубе — никого. Оцепенев, ждал развязки. Наконец, появился какой-то человек.
— Куда идём? — кинулся к нему.
— В топливную гавань на заправку, — матрос ничуть не удивился моему появлению.
Я облегчённо вздохнул: значит, не в море, и можно будет сойти на берег. Стараясь не попасться на глаза капитану, тихонько вернулся в кубрик. Матросы храпели, как будто только легли. Меня тронула доброта спавшего на полу огромного человека. Ему ничего не стоило выкинуть со своей койки постороннего, но он бросил бушлат на пол и лёг. Я накрыл одеялом великана. Долго лежал с открытыми глазами, слушая монотонный стук двигателя, с ним состязался дружный матросский храп.
Наконец, Моряк очнулся с оханьем, кряканьем, жалобами на головную боль. Он стал искать что-нибудь жидкое — промочить горло.
— А здорово, Саша, что мы без помех до судна добрались, ведь ночью нам могли и головы пробить! Здесь такое иногда случается. Кстати, какой-такой документ показал ты охраннику, что он сразу же пропустил?
Я достал удостоверение железнодорожника.
— Да он тебя за тайного агента принял, — развеселился Моряк.
Мы сошли на причал. У первого же пивного ларька мой спутник с великим наслаждением всосал пару больших кружек пенящегося пива, мне же хватило и одной маленькой — не простудить бы горло. Пиво было под стать погоде – ледяное.
— Я покажу тебе этот город, — Моряк взмахнул рукой в сторону Мурманска.
Кроме бараков, ничего интересного не попадалось. Газетные стенды пестрели фотографиями «венгерских событий». Не могу забыть одну из них. Молодой советский солдат лежал со штыком в горле, запрокинув голову, с открытым ртом и поднятой рукой, как будто молил о пощаде. Жуткое зрелище.
Мой компаньон купил шесть бутылок «Московской». Мы распихали их по карманам. Они мешали в ходьбе.
— Зачем столько?
— У меня здесь много друзей!
Как понял я позже, ещё больше было подруг. Мы заходили к одной, к другой, и встречи протекали однообразно. У некоторых были маленькие дети, иногда грудные, при нашем появлении они куда-то исчезали. Зато на столе появлялась бутылка водки из наших запасов и нехитрая закуска в виде хлеба, солёных огурцов или квашеной капусты, каких-нибудь консервов. Большинство подруг было уже занято другими моряками, потому что только в четвёртом или пятом доме нас приняли сердечно и приютили.
Я пытался отказываться от очередного стакана. Выпитое оказалось сверх моих юношеских возможностей. Мои объяснения, что нахожусь на службе, что нужно на вокзале забрать ящик и попасть на поезд, — во внимание не принимались и ужасно веселили собутыльников.
— Какие анализы, причём тут лаборанты? Ты нас уважаешь? Мужик ты или нет? — отметались все доводы и меня заставляли опрокинуть стакан.
Я очнулся под столом. Дико болела голова, холодный пот на лбу. Огляделся: яркий свет лампочки освещал пустые углы бедного жилища, где и вешалки не было, а просто у двери набиты гвозди в стенку. В железной кровати с медными шарами, единственным украшением комнаты, спали в обнимку мой Моряк с подругой. Начал припоминать, как здесь очутился.
«Какое счастье, что меня не видят родители, друзья, мастер», — пронеслось в голове.
Что-то подступило к горлу, в глазах потемнело. Я бросился к двери, пробежал по длинному барачному коридору, едва успел выскочить на крыльцо.
Потом полегчало, вернулся в комнату. От остатков еды, водки, табачного дыма стоял кислый запах. Опять стало нехорошо. Взглянул на часы: до отхода последнего вечернего поезда оставалось часа полтора. Мысленно попрощавшись с Моряком, схватил пальто и шапку, ринулся за дверь. До вокзала добрался незадолго до отхода. Забрал из камеры хранения теперь совсем неподъёмный ящик и с облегчением плюхнулся на свободное место в купе.
После года работы в Трансформаторно-масляном хозяйстве во мне созрело страстное желание учиться и вырваться из той жизни, что я вёл. Поступил в Энергетический техникум, затем окончил Технологический институт. Уже будучи инженером по работе побывал во многих городах Советского Союза. И всякий раз невольно вспоминались приключения моей первой самостоятельной командировки.
Росток. Июль 1999.