ПЕРЕКРЁСТОК
( Осенний ноктюрн «Эхо»…)
Настоящую Любовь всегда сопровождает
Мистика, а всё Великое в человеческих
отношениях подчиняется такой же
магической цикличности…
Глава №1
И когда друг друга проклинали
В страсти, раскалённой добела,
Оба мы ещё не понимали,
Как земля для двух людей мила.
А. Ахматова
Субботнее Надино настроение было сегодня — впору у кого-то занимать хоть его гроши, или вообще брать до понедельника в кредит даже под большие проценты своих неплатежей… Хуже некуда, а лучше — уже и не во что…
Некоторые люди обладают поистине невероятной, какой-то даже божественно-дьявольской способностью интенсивно выкачивать из других человеческих особей их весьма приличный природный оптимизм, с бонусами заполняя освобождающееся в них жизненное пространство своим, более избыточным, пессимизмом. Особенно хорошо это удаётся бывшим мужьям, и ещё лучше — в подарок их былым жёнам…
Встреча с хирургически отторгнутым её душой Виктором была изначально нейтральной и сугубо деловой, связанной всего лишь с неизбежным разменом после их недавнего развода некогда общей квартиры, и разделом, не всем списком нажитого совместно, и не очень богатого имущества, но он постепенно и весьма умело перевёл всю эту мелкую рутину в такое сточное русло их полгода как уже не существующей общей бытовухи, что Надя, хотя стоически и долго крепилась, но в итоге тоже вынужденно поплыла по этой непотребной канализации…
Кончилась вся эта жуть тем, что она вдруг взрывным образом вспылила, так и не доведя разговор до полагающегося в подобных вещах консенсуса, круто развернулась, и ушла, как выпала из обезумевшего Бытия, куда бы глаза её не глядели на него и всех прочих, тоже отравленных тестостероном. Виктор что-то громко и зло кричал ей вдогонку, но она лишь ускорила шаг, опасаясь возможной погони, которая могла для неё завершиться окончательным срывом, граничащим почти с эпилептической истерикой. Ей это было совершенно ни к чему, учитывая её темперамент и профессиональную специфику. Психолог обязан в первую свою холодную голову хотя бы символически владеть собой, чтобы иметь этим моральное право настраивать ещё и кого-то хоть на что-то, иначе ему самому потребуется психотерапевт, если вообще не хороший психиатр — лучшая подруга по имени Валя…
Удивительная вещь — взаимоотношения между мужчиной и женщиной до брака, в нём, и после него. Сначала встречаешься с одним человеком, потом под общей крышей живёшь уже с другим, а за порогом развода обнаруживаешь в нём совсем третьего, или даже четвёртого — пятого — шестого — седьмого… Первоначально — сплошное зазывное очарование, затем отношения как-то незаметно пропитываются неким психологическим ядом, тайно, но неизбежно созревшим в вас же самих, и под конец всё уже не только совершенно несъедобно, но и не нейтрализуется никакими дезодорантами. И виновата во всём именно ты, а он безоглядно возлагал на его брак с тобой столько так и не сбывшихся наивных надежд… И так далее, и тому бесподобное… После первого своего неудачного замужества Надя давала себе клятвенный зарок, если и повторить подобную сумасбродную попытку, то только вслед за длительной паузой душевного и физического отдохновения, но Виктор был так хорош, особенно на художественных фотографиях, которые он ей регулярно дарил, так галантен в ресторанах, театрах, на выставках и концертах, что Надя буквально растаяла, напрочь забыв былой негатив и схимы.
…Нет, с Виктором после сегодняшнего, откровенно спровоцированного им безобразия, можно будет общаться только по телефону, непременно — с таймером, и обязательно — в присутствии полиции, которая, в случае чего, привлечёт её бывшего к моральной и материальной ответственности за грубое нарушение общественного порядка в уже не существующей семье…
На натянутых верещащими струнами, оставшихся в живых нервах, Надя сделала целый бессмысленный круг по кольцевой метро, вопреки своему страстному желанию сохранив в себе мощнейшую инерцию анти — настроения, мысленно ругаясь с собой, переломанной жизнью, и по некоторым статьям ею не доделанной, Виктором, которого уже ничем не переделаешь, и даже первым своим мужем — Сергеем, который был давным-давно совершенно ни при чём, но вот просто попался под горячую руку, и за мерзкую мужицкую компанию бывших, пересела — таки на Замоскворецкую линию, однако не добралась до родной «Войковской», где пока жила отдельно от Виктора с родителями и дочерью от первого брака, а, проехав лишь одну станцию почему-то совсем в другую сторону, сомнамбулически вышла на « Маяковской ». Действо было неосознанным, но, уже идя по Большой Садовой, она, наконец, вплыла своим затравленным нелепой жизнью сознанием в стихийно сложившуюся ситуацию, поняв, что инстинкт самосохранения заученно вывел её на знакомый маршрут, любимый ею ещё с детства. Надя просто не знала в своём городе другого такого уголка, в который могла прийти, приехать, прилететь и даже приползти без разницы с каким настроением, чтобы уйти оттуда уже с большим запасом блаженства в Душе. Она способна была пройти этот маршрут с закрытыми глазами, ни на что не наткнувшись даже случайно, ориентируясь лишь по специфическим запахам, звукам и неким неповторимым флюидам, сконцентрированным здесь.
Патриаршие пруды… Правда, всего один оставшийся пруд, но он от этого урезания ничуть не утратил своего мистического очарования. Наверное, пруду было всё равно, но сама Надя вынужденно путалась со старыми и новыми названиями улиц и переулков, окружавших его, которые в непонятном хороводе постоянно менялись местами, создавая чередующиеся топонимические островки… С детства она помнила Жолтовского, Алексея Толстого, Мицкевича и другие, потом стали якобы первоначальные Ермолаевские, Малые Козихинские, Спиридоновские, Малые и Большие Патриаршие… А посреди этого, непонятно суетящегося и необъяснимо комбинирующегося, неизменно стоял Пруд, давно ставший магнитом для Надиной Души. Только это место в Москве могло принять её в любом состоянии, чтобы, перебрав поштучно, переработав, перемешав в ней все клеточки и атомы, довести её саму до абсолютно просветлённого…
…Мужчину Надя запеленговала своим мечущимся от нетерпения встречи с давним Другом взглядом, ещё идя по Малой Бронной, издалека, поскольку он оказался единственным, привлекающим внимание одушевлённым объектом на территории, окружавшей Патриарший пруд, что едва не повергло её в психологический шок.
Такого здесь ещё никогда не бывало! Центр Москвы, заповедное место, дивное место, исторический и литературный памятник; тут постоянно роились приезжие с благоговением в душах, и фотоаппаратами в дрожащих от колдовского волнения руках, и москвичи: чаще всего — с детьми или собаками, но сегодня определённо был какой-то особый, или совершенно особенный день, потому что вот так, до полной пустоты, эту солидную территорию могли очистить от людей только в принудительном порядке, ради какого-то там, непонятного пока, масштабного мероприятия…
Погода тут была совершенно ни при чём — Надя наведывалась сюда и в гораздо худшие метеоусловия. Да, опять осень, да, снова холодновато, с порывистым ветром, азартно гоняющим по аллеям оставшиеся, ещё не убранные дворниками, опавшие с живых деревьев мёртвые листья, и жалкой изморосью время от времени, однако иногда из туч ненадолго выглядывало остывающее после жаркого лета солнце, дождь прекращал капать на мозги, а ветер уходил баловаться разноцветной листвой в какие-то другие районы Москвы…
Но сегодня пруд и его окрестности были необъяснимо пусты, если не считать птиц в озере и над ним. Это выглядело почти бутафорски, как декорация к какому-то не афишированному спектаклю, который вот-вот начнётся, и на просторной сцене, наконец, появятся долгожданные актёры… Надя шла по аллее между облысевших по зимней моде лип, сначала удивлённо крутя головой, но потом потеряла к феномену повышенный интерес, поскольку явилась сейчас сюда фактически на автопилоте совершенно за иным, и совсем не к другим. Она приближалась к озеру, мысленно начиная медитировать и расслабляться, чтобы на любимой и давно насиженной скамейке потом посидеть с закрытыми глазами, впитывая всеми фибрами своего напряжённого организма и загнанной нервной системы магическую энергетику этого места…
…Мужчина! Он всё-таки снова привлёк её основательно раздробленное недавним позорным скандалом внимание, и на этот раз уже не отпустил. И не потому, что был совершенно один на всю округу, но и своей отрешённой позой, в которой он сидел на скамейке сквера.
Что это именно мужчина, Надя поняла с максимального расстояния, ещё не разобрав толком его природных особенностей. Женщины просто не имеют таких чётких и жёстких контуров, они никогда настолько монументально не выглядят, и они не умеют так неудобно сидеть. Неуклонно приближаясь к незнакомцу, Надя всё внимательнее к нему присматривалась — и потому, что больше было не к кому, и оттого, что что-то в нём было такое, что приковывало любопытствующий взгляд психолога и просто женщины.
Мужчина очень напоминал живой памятник самому себе, уже нашедший место своей будущей постоянной прописки. Он сидел в стихийной, но какой-то слегка напряжённой позе, с закинутой на ногу ногой, лежащими на колене, свободными абсолютно от всего руками, откинувшись на спинку скамейки, и глядя на озеро. На нём был далеко отставший от моды расстёгнутый серый плащ, ещё летние туфли, а ещё ему не хватало головного убора и зонта от периодически накрапывавшего дождика, как будто он сидел здесь ещё с августа У мужчины была короткая стрижка и чеканный профиль, который прямо просился на древнеримские монеты.
Как профессиональный психолог, Надя дистанционно почувствовала, что у мужчины не всё в порядке с равновесием в Душе. Он находился здесь, и его тут точно не было. Незнакомец неотрывно смотрел на озеро, но с таким же каменным лицом мог глядеть за него — в Вечность, и даже сквозь него — в Бездну… У него был какой-то отсутствующий в реальности вид: бренная оболочка как будто вот она, но Душа витает в эмпиреях или бродит по всем кругам Царства Тьмы. Это был человек, явно стоящий на Краю, человек, уже потерявший Рай, но ещё не обретший Ада. Или наоборот…
Чтобы добраться до своего выстраданного места в сквере, нужно было пройти мимо мужчины, но Надя совершенно неожиданно для себя самой, точно споткнувшись обо что-то в своём подсознании, села на ту же скамейку, предусмотрительно выдержав приличествующее для постороннего человека расстояние. Она тоже была обращена лицом на пруд, однако изо всех сил косила глаза на незнакомца, рассматривая его вблизи, но по возможности не раздражая своим навязчивым вниманием.
Мужчина на её принудительное появление никак не отреагировал. Он с хронически каменным лицом всё так же взирал на пруд, который его, похоже, совершенно не интересовал, и больше всего походил на бестелесную, безразличную ко всему реальному голографическую проекцию из какого-то другого мира…
Разглядывать человека по сути одним глазом и в весьма неудобном положении было чрезвычайно трудно, но Надя всё же вчерне разобрала тонкие черты его худощавого лица с несколько запущенной щетиной на щеке и подбородке. Мужчина был брюнетом, но не жгучим, а может, его маскировала лёгкая проседь в волосах головы. На вид ему было где-то в районе сорока — сорока пяти, хотя щетина и седина могли подарить ему некоторое количество совершенно не заслуженных им лет.
Сосед по скамейке своим видом был, скорее всего, из тех реликтовых, кого прежде называли интеллигенцией, возможно, творческой её кастой, и это упорно просвечивало даже сквозь его слегка запущенный вид. Судя по облику, мужчина был неженат, и следил за собой по некоторому минимуму допустимого приличия, который он мог себе позволить даже в своей явно сложной жизненной ситуации. У Нади был весьма развитой нюх, но от мужчины не долетали запахи ни вчерашнего одеколона, ни сегодняшнего лосьона для волос, ни табака, ни алкоголя хотя бы в виде пива, которое тут распивали постоянно. Непьющий, некурящий, предположительно творческий, вполне интеллигентный из себя мужчина, но по внешнему виду отчётливо не оприходованный ни одной заинтересованной женщиной. Это уже наводило на серьёзные размышления. Или у него схожие с Надей проблемы, которые привели и её именно сюда, или, или, или…
Ладно, возьмём за виртуальную основу катастрофический для него развод с женой, а также затянувшуюся и весьма болезненную ссору, если не окончательное расставание, с просто дамой сердца, хотя в этом возрасте некоторые мужчины уже заслуженно дозревают даже до статуса дедушки. Итак, ушла жена, бросила подруга, или… А что тут опять делает это вездесущее — ИЛИ? Tertium non datur, как говаривали в таких случаях древние. Третьего не дано. И ещё есть бритва Оккама: не умножай количество сущностей сверх тебе и всем необходимого. Зачем придумывать десять версий, если ситуация вполне обходится даже двумя. Правда, была ещё одна, психологически тяжеловесная версия смерти кого-то из любимых близких этого таинственного мужчины. Не тяжёлой болезни, а именно недавней смерти, потому что в противном случае он сидел бы сейчас не здесь, а у больничной койки.
Третья версия назойливо крутилась у Нади в голове, но она никак не могла пристроить, прицепить или хотя бы приклеить её к первым двум. Что-то мешало ей в этом простом действии сложения, или интуитивно она препятствовала ему сама…
Возможно, так оно и было. Может быть, Наде подсознательно нужен был именно сейчас конкретно такой вот товарищ по душевному одиночеству, непременно другого пола, и обязательно — тоже с ситуационными переживаниями. Как известно, люди, делящиеся друг с другом схожими и даже противофазными горестями, частично или полностью от них избавляются.
Ей самой в данный момент жизненно важно было прервать в себе, наконец, слишком уж затянувшуюся мысленную ругань больше с собой здесь, чем с кем-то, уже далёким, и спокойно поговорить с посторонним и непредвзятым человеком, находящимся в почти противоположной твоей по энергетике тональности души. Просто поболтать, ни о чём и ни о ком, чтобы дать слегка разрядиться себе, и хоть чуть-чуть подзарядить другого…
Надя быстро утомилась быть окривевшей не с рождения. Она милостиво выпустила родные и уже измученные зрачки из неимоверно тесных для них уголков глаз, и рассеянно уставилась на пруд, где безобразно обленившиеся от хорошего летнего прикорма якобы дикие водоплавающие даже и не репетировали свой предстоящий отлёт к югу, который другие их соплеменники уже давно отрабатывали на практике. Поморгав, чтобы довести до кондиции уставшие глаза, возможно, даже покрасневшие от напряжения, и, несомненно, испортившие женщине её привычный и приличный face — фейз, Надя слегка нервно от волнения думала, как бы с помощью своих многолетних и качественных домашних заготовок поделикатнее начать беседу экспромтом. Поначалу она об этом даже и не мечтала, но то, что мужчина совершенно проигнорировал появившуюся в соблазнительной близости от него вполне ещё красивую женщину тридцати шести неизвестных ему лет, провоцировало её на некоторую наглость во спасение ущемлённого самолюбия. К своему удивлению Надя вдруг осознала, что просто НЕ ХОЧЕТ уходить от этого законсервированного чем-то незнакомца, не поговорив с ним хотя бы о какой-нибудь глупости вроде невнятной погоды или времени с точностью до сотых долей секунд. Профессиональный опыт и просто женское сердце подсказывали ей, что стихийный разговор сейчас животворно необходим им обоим. Хоть ни о чём, хотя бы спонтанный трёп, но им нужно непременно переплестись голосами, сделав из них какой-нибудь замысловатый узор Смысла. Она всей кожей тела чувствовала, что вслед за этим может что-то произойти… Что-то странное и необычное… Что?..
— «Нравятся ли вам мои цветы?..» — хотела спросить она для затравки беседы, и посмотрела на вянущие в её руке от холода жёлтые нарциссы, ритуально, но в этот раз совершенно инстинктивно купленные ею взамен весенним мимозам у выхода из метро, однако мысль эта юзом ушла куда-то в сторону, и без последствий пропала. Канула бесследно, точно с позором изгнанная кем-то за свою оскорбительную банальность, и как бы демонстративную вторичность…
— Вы не знаете, куда все подевались?!. — вдруг нахально ляпнула Надя первое, попавшееся под руку её мозгам.
Мужчина точно не услышал или не понял, что обращаются к нему, а не к кому-то другому из здесь не находившихся. Он явно был сейчас слишком далеко отсюда, даже если её фраза и чуть приблизила его к реальности. Нужно было помочь мужчине хотя бы частично откуда-то вернуться и стать наглой женщине случайным по её надобности собеседником, если он вообще не немой или даже глухой…
— Почему сегодня здесь так пусто?.. — продолжила Надя откровенно глупую, но уже начатую тему, требовавшую дальнейшей разработки, машинально перебирая пальцами мягкие лепестки цветов. — Кто, куда и зачем их всех отсюда прогнал?.. — она уже почти в упор смотрела в неестественно каменную щеку мужчины, на которой видела теперь вертикальные морщины, отражавшие застойную упадочность его настроения. — Здесь ещё никогда не было так обезлюжено!..
…Что-то судорожно дрогнуло не на гранитном монолите лица мужчины, а где-то в его глубине. Голова незнакомца слегка заторможено и вынужденно повернулась на посторонние звуки, и Надя мгновенно распознала цвет его глаз, одним цепким и умелым до Совершенства взглядом оценив остальные подробности внешности пока незнакомца. У него были голубые глаза зачаровывающей глубины, и в них стояла застарелая Боль. Скорбь подчёркивали и тонкие губы с минимумом крови под кожей. Всё-таки третий вариант?..
— Вы ко мне?.. — глухо спросил мужчина, достав свой голос из какой-то Бездны, в которой тот блуждал, казалось, целую Вечность.
Надя мгновенно сориентировалась в обстановке и поняла, что нужно кардинальным образом менять тактику, раз уж нахрапом не получается реализовать обычно срабатывающий метод.
— Послушайте меня! — чеканным тоном сказала она, вложив в свой голос уже чуть больше энергии, чтобы хоть немного растопить лёд отчуждения и непонимания, непременно присутствующий в таких сложных ситуациях. — И поговорите сами! У меня разовые житейские неприятности, у вас это больше похоже на затянувшуюся беду! Давайте просто поболтаем о чём-нибудь, и нам обоим сразу станет слегка легче! Давайте утопим хотя бы часть обоюдного негатива в этом бездонном для наших проблем пруду! Ему от этого хуже не будет, ему к этому давно не привыкать! Поверьте мне, как психологу, как женщине, которая больше вас живёт чувствами и эмоциями, и как человеку, прописанному здесь Душой почти постоянно!
— Как вас зовут?.. — немного нараспев, затянуто, спросил мужчина своим заросшим паутиной баритоном, глядя на соседку чуть обмелевшим Бездной взглядом.
— Надя, — с готовностью сказала она, по-детски радуясь тому, что лёд всё-таки тронулся вместе с господами присяжными заседателями.
— Надя… Надежда… Чья-то НАДЕЖДА… — он точно что-то интерполировал и экстраполировал в уме, и это уже обнадёживало.
— Про последнее я бы так ответственно не сказала, — грустно улыбнулась Надя. — Если судить по двум неудачным бракам, и последующим нелестным комментариям в их и мой адрес обоих моих бывших мужей…
Мужчина впервые за последние почти полчаса переменил позу и сел прямо. Это походило на принятое приглашение к разговору, что Надю ещё больше окрылило. Всё-таки она не зря каждый день ела заработанный любимым делом пресный хлеб с маслом без холестерина…
— А я вот совсем недавно и совершенно безобразно поцапалась прямо на чужих людях со своим вторым, и тоже бывшим! — взяла она на себя инициативу, надеясь на то, что её уже почти гарантированно поддержат. — Я — семейный психолог по профессии, хороший и признанный специалист со стажем в своей области, но с некоторыми людьми просто не смогу справиться! Особенно — со своими мужьями! И в браке с ними, и даже после него! Или я подсознательно выбираю именно таких психотипов на роль постоянных клиентов, на которых можно набить профессиональную руку, но в итоге разбиваю об них же голову?.. Причём, чем я становлюсь старше, тем мои матримониальные дела делаются всё хуже! Первый брак стоил мне десяти лет психованной жизни, а второй легко уложился уже в какие-то пять неврастенических! Если это безобразие и дальше пойдёт по нарастающей, третьим своим параноидным браком я досыта наемся всего за жалкий год!
Мужчина точно пропустил её эмоциональную тираду мимо равнодушных ушей, опять глядя на озеро, и, судя по всему, из-за мощной инерции всё ещё думая о своём, гораздо более болезненном, от которого так просто не отвлечь, если такое вообще возможно…
— Я бываю здесь каждый день… — сказал он всё тем же загробным голосом. — Уже полгода… Один…
Надя вдруг явственно почувствовала его внутренние муки, и с непростительным для неё запозданием поняла, что, похоже, всё-таки ошиблась в своих первоначальных диагнозах. Это была не просто какая-то личная драма, это была уже глубочайшая Трагедия Души, к которой без нужды лучше было бы не прикасаться посторонним.
— Простите меня за мою бестактность! — она стремительно краснела от стыда. — Я сейчас уйду отсюда, но вам нужно что-то с этим делать, иначе вы просто погибнете! Уныние неизбежно переходит в хандру, та — в депрессию, а после неё будет уже Небытие Сознания, из которого не всякому удаётся выкарабкаться живым даже без суицида! Оглянитесь по сторонам! Посмотрите вокруг! Мир прекрасен, что бы в нём ужасного ни происходило! Не нужно оплакивать живое, а для мёртвых наши слёзы — не живая вода, сколько б их ни было!
Мужчины внимательно посмотрел на Надю. Глаза его сузились, и Бездна в них обмелела ещё больше.
— Покорнейше благодарю, моя неожиданная соломинка… Вы — первая, кто рискнул ко мне подступиться Душой… Остальным до меня нет никакого дела даже умом…
— И я их в какой-то степени понимаю, — сказала Надя, не впуская в свой голос сарказма. — Вы выглядите слишком запущенным утопающим, чтобы бросать вам даже спасательный плот…
— А в ваших глазах зелени гораздо больше, чем осталось в мире, что вокруг нас… — сказал он вдруг.
Надя смутилась от неожиданного и экзотического комплимента. Мужчина, уже вне всяких сомнений, был из творческой братии, — только такие способны на столь великолепные метафоры.
— Вы меня всё больше радуете, — сказала она, зеленея загоревшимися от азарта глазами ещё больше. — Сейчас вы кажетесь мне уже не таким безнадёжным, как в начале нашего разговора.
— Вы хотите меня сильно развеять?.. — всё ещё без улыбки спросил он. — Или хоть немного выслушать?..
— Без разницы! — сказала она. — Важно уйти с застойной мёртвой точки и переключиться хоть на какой-то, пусть даже случайный, позитив. А потом, если проявить обоюдную выдержку, терпение и желание, начнётся цепная реакция перехода в новое внутреннее состояние.
— А вы уверены, моя убедительная соломинка, что, выслушав меня, облегчите мою Душу, фатально не перегрузив своей?..
— Это мы ещё посмотрим! — самоуверенно парировала Надя. — За одну битую дают аж две, сломанные об неё, биты! Как зовут вас? — задала она встречный, сильно заждавшийся, вопрос. — А то моё имя вы уже принудительно выпытали, лукаво скрыв своё.
— У меня нет ни имени, ни фамилии… — сказал он с грустью. — Я их, кажется, уже и забыл… Я от них давно отказался, утратив друзей, и растеряв близких… Кому они нужны ещё?..
— Знавала я одного такого… — сказала Надя чуть желчно, но так, чтобы не выйти за рамки доброго юмора. — Тоже, скажу я вам, был человеком со слишком уж избыточными проблемами… Но жил он далеко в прошлом веке. Да и жил ли, если разобраться?..
— Хорошо… — сказал мужчина, опять не вникая в её слова, и приняв какое-то одностороннее решение. — Вы захотели перейти Рубикон, а я делаю шаги через него вам навстречу… Не знаю, к лучшему это для меня, или к худшему — для нас обоих, но… Слушайте же:
— Я — нигде,
и я –
везде.
Сам себя
ищу
в Пространстве!
Может,
я ушёл
к Звезде,
Ошалев
от жажды
странствий…
Может,
я нырнул
на дно,
Океана
или моря.
Может,
в землю
лёг давно,
Выпив Счастья
или Горя…
Может, ради
бренных дел
Чем-то ВЕЧНЫМ
поступался,
И того
не углядел,
Что
на атомы
распался…
Потерять себя
легко,
По Вселенной
шаря взглядом:
Может,
где-то далеко
Я сейчас,
а может, —
рядом…
Взгромоздясь
на свой
скелет,
В Мире
призраком скитаюсь,
И напрасно
столько лет
Сам себя
найти пытаюсь…
— Забавно… — сказала она. — Чем-то напоминает мне Франсуа Вийона:
— От жажды умираю над ручьём…
Я всеми признан, изгнан отовсюду…
— Слушайте… — сказал он:
— Мы с тобой
обручены
Не церковными
свечами,
Не венчальными
речами
На Судьбу
обречены…
Мы под звон
колоколов
Не спускались
по ступеням,
И волна
цветочной пены
Не белила
нам голов…
Сколько тысяч
прежних дней
Разводили нас
дороги,
А обитые
пороги
Нам не делались
родней…
И не высохнет
Печаль
На глазах
у наших судеб.
Время
раны не остудит,
Принудительно леча…
Не дано
предугадать,
Где Любовь
назначит встречу,
Но, Судьбе
ещё переча,
Я устал
напрасно ждать…
— Душевно, — спонтанно похвалила она. — Это ваше? И первое — тоже? Я хорошо знаю поэзию, но с таким автором пока не знакома. Где вы печатаетесь и под каким хотя бы псевдонимом?
— Слушайте… — повторил мужчина:
— Как Мир
пугающе непрочен:
Средь бела
дня
вдруг меркнет
свет,
И ясный
день —
чернее ночи,
КОГДА ТЕБЯ
СО МНОЮ
НЕТ…
И реки
быстрые застыли,
Покрывшись льдом
на сотню
лет;
Земля –
пустыннее пустыни,
КОГДА ТЕБЯ
СО МНОЮ
НЕТ…
О, где ты,
прежняя беспечность?..
Вернись,
избавь от этих
бед:
Минута — день,
а день —
как Вечность,
КОГДА ТЕБЯ
СО МНОЮ
НЕТ.
И Мир
похож
на пепелище,
И дымом
гасится рассвет,
И я
ещё бедней,
чем нищий,
КОГДА ТЕБЯ
СО МНОЮ
НЕТ!
И в эту
бедность вековую
Минута встречи —
горсть монет!
Я
не живу —
я СУЩЕСТВУЮ,
КОГДА ТЕБЯ
СО МНОЮ
НЕТ!!
Всё без тебя
мертво
и тленно!
Исчезли вдруг
и Звук,
и Цвет…
И только
Память неизменна,
КОГДА ТЕБЯ
СО МНОЮ
НЕТ!..
— Ещё, — попросила Надя, уже пьянея от быстрыми ручьями разбавляющих его ещё недавно заболоченный голос эмоций. Она достаточно чётко поняла, что сделала главное — повела человека из мнимого царства мёртвых, где этот Орфей явно безуспешно искал свою потерянную Эвридику, и что его Душа теперь послушно вливается обратно в реальный мир живых…
— Неблизкий путь
теряется
во мгле,
Вокруг — хребты
окаменевшей дрёмы,
А я иду
по заспанной
Земле,
Зимой
при бегстве
снова разорённой…
В проулках
глохнут
отзвуки шагов,
Плывёт Луна
по облачным
порогам,
И, как река
из тесных
берегов,
Из уз
асфальта
пучится дорога…
…Остывший след
таится
у крыльца,
В подъезде —
горсть
рассыпанного Эха,
И сон, слетев
со спящего
лица,
Парит беззвучным
Плачем
или Смехом…
Ещё во Тьме
не вспыхнула
свеча,
В плену
квартир
ночные наважденья,
Но вздрогнет
Мир
от первого
луча,
И сны
пойдут
дорогой пробужденья…
Настанет час
Стального Звонаря,
Сожмётся Тишь
от шорохов
одежды,
И в долгих
муках
выгнется Заря,
Рождая День,
дарующий надежды…
И ей
не жаль
багрового сукна!
И молод
День,
как чистая
страница!..
…И тусклый
блеск
безликого окна
Мне слепо
бьёт
в упавшие
ресницы…
— Ещё!.. — её уже понесло по каким-то быстрым волнам, и ей не хотелось останавливаться…
— Годами ран
не заживляй,
Лишай Надежды,
Жизни, кожи,
Но
от Любви
не избавляй —
Не обедняй мне
Душу, Боже!
Пускай Любовь
меня убьёт,
Пускай
предаст меня
однажды,
Пусть кровь мою
как воду
пьёт,
Когда
испытывает жажду!
Пусть станет
страшной,
как Беда,
Пусть
смертной тяжестью
раздавит,
Пусть искалечит
навсегда,
Но пусть
меня
не покидает!..
— Ещё!!. — она уже требовала, она уже настаивала, непроизвольно переполняясь чужой энергией, буквально хлещущей в окружающее пространство; она чувствовала, что её бесцеремонно захватило это бурное течение, переполняя Душу пульсирующими восторгами, и она уже боялась, что это течение вдруг иссякнет…
— Опять Беду
впускаю
в двери,
И снова
на сердце
тоска,
И вновь
предчувствие потери
Маячит
дулом у виска…
Жестоких слов
мне было
мало —
Я жёг
незримые мосты,
И, всё
смести
десятым валом,
Готовил
новые листы…
Нас
друг у друга
отнимая,
Я каждой
строчкой
хлёстко бил,
И,
сам того
не понимая,
Любя,
Любовь свою
губил…
И толку-то
метаться зверем,
Вдруг осознав,
что натворил:
Я Суд
свершил
и к Высшей Мере
Жар
двух сердец
приговорил!..
— ЕЩЁ!!! — это был уже наркотик, делающий её собственную Душу всё более зависимой от него…
— Вокруг тебя
замкнулся кругом,
Как прежде,
видеть
не устал, —
Я стал
тебе
незваным Другом,
Но званым
недругом
не стал…
А надо
стать!
Тебе нужнее,
Чтоб я
отрёкся,
не любя:
Чем я
добрее
и нежнее,
Тем это
хуже
для тебя.
Я вдруг возник
и тем,
невольно,
Нарушил
жизненный устой,
А ты
мечтаешь жить
спокойно —
С Душой
и чистой,
и пустой…
Как подмести
и вымыть
души?
Чем в них
все раны
залечить,
Чтоб стать
спокойным,
равнодушным —
Тебя
тому же
научить?..
Я столько лет
в метаньях
прожил,
А может,
Истина проста
И в людях
ценится дороже
Души стерильной
пустота?..
И надо тоже
лезть
из кожи,
Чтобы быть
стандартным образцом?..
…Мы станем
лицами похожи…
И души
все —
одно лицо…
— Ещё!!. — она уже выдыхалась, почти крича всем своим смятенным существом, в котором неразделимо перемешались в огненную лаву её Ум, Сердце и Душа… Надя теперь воспринимала не голос мужчины, а ту волшебную музыку Поэзии, написанную нотами чувств, которую он умело и виртуозно исполнял…
— Прости за то,
что вновь
пишу:
Надежд своих
не оставляя,
Не о Любви
тебя прошу —
О Ненависти
умоляю…
Мне
очень плохо
оттого,
Что ты
меня
не презираешь,
Жестоким словом
не караешь,
Не ранишь
сердца моего…
В твоей
Душе
обиды нет,
Но ты
того
не понимаешь:
Не ненавидя,
ты во мне
Надежд моих
не убиваешь…
Я заклинаю:
ПРОКЛЯНИ!!!
Чтоб места
не было
Надежде!
Чтоб
ДЛЯ ТЕБЯ
часы и дни
Текли спокойно
как и прежде!
Ты
не жалей —
благослови!
Всё станет
проще
и понятней!..
…Я
так не ждал
твоей Любви,
Как жду
сейчас
твоих проклятий…
— Ещё!.. — уже по инерции просила она, почти умоляя, как будто он мог внезапно остановиться и лишить её того, чем её Душа уже жадно захлёбывалась…
— Я
желаю тебе
ТЕПЛА —
Как костра
в ледяной
пустыне,
Где Душа
одиноко стынет —
Я желаю
ТЕБЕ Тепла…
Я
желаю тебе
ДОБРА,
Называя тебя
Богиней,
И,
транжиря себя
с другими,
Я желаю
ТЕБЕ Добра…
Я
желаю тебе
СУДЬБЫ,
Что не смог
разделить
с тобою,
И,
терзая себя
Любовью,
Я желаю
ТЕБЕ Судьбы…
Я
желаю тебе
МЕЧТЫ
Поскорее
с другим
забыться,
Если это
способно сбыться —
Я желаю
ТЕБЕ Судьбы…
Я
желаю тебе
ЛЮБВИ —
Самой нежной
под небесами,
И,
тебя от себя
спасая,
Я желаю
ТЕБЕ Любви…
Говорю я
себе:
— ПОРА!
Хоть на час,
не щадя
дороги, –
В плен
к глазам,
бесконечно строгим, —
Я желаю
СЕБЕ Добра!..
— Ещё… — она уже была рабой его завораживающего голоса, и того, чем тот был насквозь пропитан, как кровью…
— За окошком
моим
дня угас
Свет,
За окошком
моим
ночь зажгла
Тьму,
И живу я
в стране,
где тебя
нет,
Где Душе
не дано
избежать смут…
За окошком
моим —
за дождём —
снег,
Рвут на части
ветра
полотно туч,
И, похожим
на Плач,
всё звучит
Смех,
И угасших
надежд
не сверкнёт
луч…
За окошком
моим —
пеленой дым
От развалин
дворцов
из моих
грёз,
И сюда
никогда
не придёшь
ты —
В мною
созданный Мир
вековых гроз…
И меня
не рискнёт
навестить Друг,
Если б
был у меня
хоть один
Враг…
Их звонки
Тишину
не взорвут
вдруг
И не сдуют
с Души
вековой прах…
За окошком
моим
нет живых
душ,
В этом царстве
теней
лишь один
цвет —
Будто кто-то
пролил
на Судьбу
тушь,
И чернее
неё
ничего нет…
Мужчина сделал паузу, почти привычно ожидая просьбы Нади о продолжении, или уже её первых инстинктивных протестов, но она молчала, потому что её слова давно потеряли смысл, растворившись без следа в чувствах обоих… А он сам, похоже, остановить эту Стихию, рвавшуюся из его Души, уже не мог… Прошедший до Конца весь путь страданий, хотел бы снова вернуться к их Началу… Хотя бы в своей Памяти…
— Всё отгорело,
откипело,
И звон
в Душе
от Пустоты,
И разнесло
по Миру
пеплом
Мои
сожжённые мечты…
Стихает Боли
злая память,
И я —
Судьбы своей
тиран —
Уж пересохшими
губами
Не пью
Тоску
из свежих ран…
И нет
во мне
былого пыла.
Не греет
радостная весть.
И кровь в висках
стучит мне:
— « БЫЛО…»,
А я хотел бы
слышать: — « ЕСТЬ!!! »
Опять последовала стихийная пауза, которая тоже не наполнилась ни новыми требованиями, ни первыми возражениями…
— Настанет день —
как Страшный
Суд,
И в людном
каменном лесу
Тебе захочется
кричать
от Одиночества…
Храня
проклятия веков,
Гремящей
тяжестью оков
Тебя коснётся —
НАКОНЕЦ!!! —
Судьбы Пророчество!
С Душой,
распятой
на Кресте,
Помчишься прочь
от серых
стен,
И потекут,
как кровь из ран,
ручьи весенние…
И, осознав,
что обречён,
Но,
не жалея
ни о чём,
Начнёшь в Любви же
от любви
искать Спасение!!!
В Наде не шелохнулся ни один нерв, и ни один звук… Она уже перестала понимать, где она и что она, было лишь явственное ощущение стремительного падения в ту бездонную Пропасть, из которой с её безрассудной подачи почти гибельно для неё самой поднималась Душа этого невозможного человека, апокалипсически трагичного своим потерянным Счастьем… Это уже больше походило не на спасение, а на замещение одного другим…
А что дальше?..
— Любовь — не гром,
не топот
По нервам
и ушам;
Она —
чуть слышный
шёпот,
Когда кричит
Душа…
Мужчина сделал непонятную паузу в своей Памяти, потом точно судорожно выдохнул:
Ты
в дикой чаще
позвала,
И я пошёл
на зов
вслепую…
Твои глаза —
как два
ствола,
И каждый
мне готовил
пулю…
Он вдруг сгорбился, будто сморщился, выдавив из себя всё самое главное, и словно поставил бесконечно усталым голосом последнюю точку:
— Как
в костре осеннем
листья
На пустынном
берегу
Непрочитанные письма
Ненаписанными
жгу…
Он вдруг вскочил со скамейки, с ужасом глядя на сжавшуюся в помертвевший комок Надю, цветы в руках которой недавней бурей своих былых, но так и не угасающих страстей, он лишил всех лепестков…
— Надя, извините, ради Бога! — воскликнул он обеспокоено. — Простите, Наденька!.. Я должен был это предвидеть! Я обязан был! Нельзя делиться с первым встречным гремучей смесью своей Судьбы, скопившейся в тебе! Не всякий такое выдержит! Она во мне собиралась годами, а я выплеснул её на вас всего за десять минут! Наводнение Жизни не получается показывать её ручейками! Не удержал, сорвался! Простите!..
Мужчина порывисто взял своими руками почти раскалённую от поглощённой ею энергии чужой Души руку Нади, и покаянно поцеловал её своими, ещё более холодными, чем осень, губами.
— Мне больше нельзя здесь оставаться, или вы просто погибнете! Я ухожу, а вы посидите здесь, пока всё не пройдёт… Прощайте, Надюша! И вновь простите великодушно… Живущий между Небом и Землёй, не любим ни Адом, ни Раем… Я не желал вам Зла!..
Он повернулся и торопливо пошёл по аллее, чуть сутулясь от своих нечеловеческих и почти убийственных для других проблем, и вины перед случайной жертвой чужих огнедышащих страстей, а она, окаменев на скамейке, как когда-то он сам, смотрела ему в удаляющуюся спину, мучительно медленно освобождаясь от тяжести лавинообразно обрушившейся на неё информации. У неё было такое чувство, что только что перед её глазами в ускоренном темпе прокрутили чужую Жизнь, до предела перегруженную Судьбой, в которой она успела ухватить лишь пики эмоций: положительных и отрицательных. Это были страсти, способные, как наводнение или пожар, утопить и сжечь всю Москву! Надины микроскопически мелкие собственные житейские проблемы стыдливо сжались, усохли, и пугливо попрятались по укромным уголкам её EGO, уступив в ней максимум Пространства для чужих, и теперь нужно было как-то восстанавливать свой первоначальный внутренний статус-кво…
КАК?!. Надя сидела, остолбенело глядя прямо перед собой, точно её сознание наглухо отгородили от окружающего мира некоей супер-эмоциональной стеной. ВСЁ сейчас было в ней самой, вне её осталось НИЧТО… Она понимала, что нужно начинать процесс реабилитации своей Души, травмированной рухнувшей на неё чужой Стихией, но пока не видела реальных путей к этому…
… — Что может
в Москве
измениться
за восемьдесят лет?..
К лучшему —
ничего! — услышала она желчное, сказанное перегруженным собственным весом басом над самым Надиным ухом, послушно вздрогнула от постороннего вмешательства в сильно запущенный процесс окостенения её ошеломлённого сознания, сделала долгий, судорожный вдох, точно вынырнув из едва не поглотившей её Бездны, и это почти мгновенно помогло ей хотя бы частично обрести себя былую, и повернуть голову…