В этом году исполняется 30 лет со дня смерти Ильи Самойловича Зильберштейна. Это был известный собиратель и хранитель многих артефактов русской культуры. Он был также известным популяризатором этой культуры, способствовал возвращению на Родину многих картин русских художников, рукописей известных русских писателей. Он был автором-составителем многих книг, в которых собраны воспоминания и переписка видных деятелей русской культуры (например: В.А.Серов). Он был инициатором и участником издания серии книг: «Литературное наследство». (Сегодня оно насчитывает более 100 томов!). Обо всём этом в данном очерке речь идти не будет! Всё есть в интернете, включая его книги, и переписывать оттуда в статью не имеет никакого смысла. Но, кроме перечисленного, Зильберштейн знаменит своими комментариями.
Здесь я должен сделать небольшое отступление. Среди огромного количества людей, с которыми был знаком Зильберштейн, был и Самков Владимир Алексеевич, работавший кем-то, вроде культурного атташе при посольстве СССР в Париже. Он знал всё о следах русской культуры во Франции. Он и о французской культуре знал больше, чем французы. Однажды он рассказал не тот анекдот, не в том месте и не тем людям. Он был отозван из Франции, потерял работу и не смог найти никакую другую по специальности. Выручил его Зильберштейн! Он стал его соавтором в составлении комментариев. Поэтому, прошу читателей, если таковые найдутся, во всех случаях, когда в тексте встретится словосочетание: «комментарии Зильберштейна», иметь в виду, что речь идёт о комментариях Зильберштейна и Самкова. Комментарии Зильберштейна я комментировать тоже не буду. Но они имеют интересное свойство — они побуждают к осмысливанию прочитанного. Мысли вокруг прочитанного кругами расходятся вокруг комментария, побуждают углубиться в тему и делают читателя соучастником описываемых событий. Таким образом, мы видим, как комментарий превращается в высокохудожественное произведение.
Теперь по существу. Обширный комментарий описывает события, связанные с ссорой между Бенуа и Серовым. Кратко, дело обстояло так: во время парижских сезонов у А. Н. Бенуа случился нарыв на руке, причинявший ему страдания и не позволявший работать. Он попросил Бакста поправить часть его декорации (какой-то портрет), на которой облупилась краска. Когда работа была выполнена, Бенуа разразился бранью: на отреставрированном портрете изменилось направление взгляда, что для Бенуа было очень важным. В порыве брани он назвал Бакста жидовской мордой, что было важно уже для Серова. Между Серовым и Бенуа произошло бурное объяснение, в результате которого Серов объявил о полном разрыве отношений между ними. Бенуа пытался всё свалить на злосчастный нарыв, взывал к справедливости (почему Серов прощает Дягилеву и не такие выражения. Но, дело в том, что Дягилев в быту никогда не пользовался приличной частью русского языка, а оставшаяся часть в его исполнении звучала так органично, что не воспринималась окружающими как брань). К сказанному можно добавить, что примирения не состоялось: спустя полгода после описанного случая, Серов скоропостижно скончался.
После ознакомления с этим случаем, а он подробно описан в двух книгах (Серов в воспоминаниях современников и в переписке Серова), у меня возник вопрос: чем объясняется такая реакция Серова?! Я знал подробно биографию Серова и пришёл к выводу, что причина в его происхождении и воспитании. Он поступил бы точно также, если бы услышал, что кто-то назвал кого-то «русской свиньёй». В его жилах текла и та, и другая кровь. Отцом Серова был известный русский композитор Александр Серов, к сожалению, рано умерший. Его большой портрет он напишет позднее по памяти. Еврейская составляющая у него по матери. Следует признать, что она была далека от образцовой матери, но для каждого человека мать — самый близкий член семьи. Сначала она увлекалась организацией каких-то женских коммун, постоянно бывая в разъездах, а потом и вовсе вышла снова замуж, родила ещё двоих детей. Сын в это время жил в семье Симоновичей. Глава семьи был известным врачом, основателем первого в России детского сада, а затем и яслей. В этой семье Серов нашёл и своё личное счастье. Однажды у Якова Мироновича Симоновича умер пациент, оставив семилетнюю дочь круглой сиротой. Симоновичи удочерили девочку, и она росла и воспитывалась в этой семье. Пришло время и О. Ф. Трубникова стала женой Серова. Так что рос он среди своих милых кузин, ставших его первыми терпеливыми моделями (Серов писал медленно, до нескольких десятков сеансов для портрета). Вот два очень удачных и известных портрета:
Пусть никого не смущает разница в фамилиях — это одна и та же девушка. На первом портрете ей 16 лет. На втором перед нами парижанка. Она была скульптором и уехала в Париж учиться. Там вышла замуж за русского эмигранта доктора Львова. Первый портрет, получивший название: «Девушка, освещённая солнцем», она подарила в 1940 г. Третьяковской галерее. У второго портрета более сложная судьба. Во время оккупации Франции нацистами они сами прятались и прятали в деревнях этот портрет. Они, понятно, потому, что были евреями, а портрет для нацистов тоже имел национальность: он подлежал уничтожению потому, что был написан полуевреем. До сих пор указывалось, что он находится в частном собрании, а сейчас я прочёл, что портрет подарен музею «ОРСЭ» сыном М. Я. Львовой, нобелевским лауреатом по биологии Андре Львовым. Глядя на эту красавицу, я должен отдать должное всем антисемитам: они никогда не называли еврейских женщин некрасивыми! Здесь тоже следует оговориться: красивые женщины есть у всех этнических групп. И красота душевная покоряет скорее и надёжнее, чем внешняя. И то обстоятельство, что антисемитизм не является поголовным явлением, объясняет большое количество удачных смешанных браков. Смоктуновский, который незаслуженно пострадал от короткого пребывания в плену, несмотря на то, что воевал до конца войны и имел боевые награды, попал в список «-39». Т.е. ему запрещалось жить и работать в 39 крупнейших городах Союза! Но он нашёл семейное счастье в браке с Суламифь Кушнир, которую нежно называл «Соломкой» (портнихой костюмерного цеха театра, в котором тогда работал.) Мне трудно удержаться от очередного шага в сторону и я ограничусь фотографией: «Три богатыря на современный манер» (Люди моего поколения в расшифровке не нуждаются.
Ещё один пример: Михаил Иванович Жаров. После 3-х (!) браков приплыл, наконец, в тихую гавань. Женился он на Майе Гельштейн, дочери видного кардиолога Э. М. Гельштейна. Отношения сложились прекрасные. Родились дети. Родители жены обожали зятя (всё-таки это был Жаров!), и, когда он неосторожно похвалил их дачу, ему её тут же и подарили! И, вдруг, как гром среди ясного неба, дело врачей и тесть среди фигурантов… Авторитет Жарова в то время был так огромен, что позволял ему входить во все кремлёвские кабинеты, кроме главного! Он их все прошёл, ходатайствуя о тесте и ничего не добился. Всё решалось в главном кабинете… В театре все стали избегать встреч и контактов с ним. Кризис разрешился вместе со смертью хозяина этого кабинета. Дело закрыли и всех врачей выпустили. В театре все стали искать встречи с Жаровым и выражали ему радость по этому поводу. Он всем отрывисто говорил: «пошёл на ***». Продвинутые читатели поняли, куда!
Следующий эпизод, прокомментированный Зильберштейном, вызвал и у меня желание сделать свой комментарий. Нет, сам эпизод, прокомментирован им очень подробно и добавить мне тут нечего. Но я посчитал нужным дать своё объяснение произошедшему. Теперь о самом эпизоде. Это известный случай, когда Шаляпин встал перед царём на колени! Как это произошло? На спектакле «Борис Годунов» в Мариинском театре в перерыве между действиями хор решил поддержать своё ходатайство перед царём о повышении пенсий исполнением гимна «Боже, царя храни» перед царской ложей. Шаляпина никто не поставил в известность. Не ожидавший такого развития событий, Шаляпин оказался столбом среди коленопреклонённого хора и ощущал всю неловкость происходящего. Не имея возможности оценить причину происходящего, он тоже опустился на одно колено… Из комментария Зильберштейна мы узнаём о реакции общественности на этот «поступок». Если коротко, то она была: «как ты мог»! Все газеты осуждали Шаляпина: как он опустился до того, что встал на колени перед царём?! Все его друзья отвернулись от него. Он уже думал покинуть Россию.
Я попробовал спроектировать ситуацию на современную Россию и у меня ничего не получилось. Я стал сравнивать. В царской России все богатства зарабатывались. Зарабатывали их купцы и промышленники. И распоряжались ими по своему усмотрению. И все богатые люди считали своим долгом делиться с обществом. Купцы давали деньги на обучение талантливых, но бедных своих сограждан. Купцы же приобретали произведения искусства и дарили их городу или стране! Вспомним купца и фабриканта П. Е. Третьякова и его брата. Вспомним купца Щукина, создавшего коллекцию импрессионистов, какой нет даже на их родине! Зато сегодня — это гордость музея изобразительных искусств. Помимо императорских театров существовали частные, которые не зависели от правительственных субсидий. Почти всё было частное, т. е. имело хозяина. У государства была армия и охранительная система, которая пресекала попытки насильственного изменения существующего строя. Поэтому в случае с Шаляпиным у властей не было основания запрещать критику его поступка в газетах. Сегодня в России всё либо принадлежит государству, либо зависит от него. Захотело и отобрало Юкос у одного владельца и отдало другому! В таких условиях иметь своё мнение опасно, иногда для жизни. Думая о поступке Шаляпина, я вспомнил другого великого артиста, недавно ушедшего из жизни — Табакова. Кстати, это мой земляк. Больше — мы учились с ним в одной школе, школе № 18 г. Саратова, тогда ещё мужской. Ещё больше — в одно время, но он шёл на год раньше и мы не были знакомы. И уже совсем много: после его ухода мы не стали знакомыми. (После смерти Высоцкого объявилось огромное количество его «близких» друзей. Они продолжают и сейчас появляться и вспоминают…) Так вот, после его ухода, нашлись люди, упрекавшие его за подпись в письме с одобрением присоединения Крыма. Во-первых, он мог на самом деле так думать и в этом нет греха. Во-вторых, за его спиной два театральных коллектива и он не мог открыто выражать несогласие с действиями власти, даже, если не одобрял их, рискуя навлечь неприятности на своих «подопечных». Выводы я сделал неутешительные: проблемы с властью у людей искусства и культуры были всегда. Просто раньше это были одни проблемы, а сейчас другие. Хорошо сказал по этому поводу покойный Задорнов. Он спросил однажды у Жванецкого: «почему ты никогда не критикуешь Единую Россию?» И тот ответил: «как? я же про них молчу!».
Последним полезным делом, которое успел сделать Зильберштейн, было создание музея частных коллекций. Коллекционеры больше всего боятся разобщения своих коллекций после их смерти наследниками. Картины, рисунки, рукописи подбираются ими всю жизнь системно. Это могут быть картины одного художника, или одного направления, или одной эпохи и т. д. И возможное разобщение коллекции после смерти собирателя — это трагедия. Музей личных коллекций гарантирует собирателю сохранность собрания.
Насколько важен такой музей, понятно из следующих случаев: Репин в книге «Далёкое, близкое» вспоминает. В Академии художеств учили только мастерству. Ремеслу художники потом ездили учиться в Италию, или Францию. Там они постигали умение натягивать холст на рамку, грунтовать его. Какой грунт для какого случая нужен. Рисунки углем надо было закреплять лаком, чтобы уголь не осыпался, и пр. В Академии художеств студентов выручал натурщик, который освоил это нехитрое ремесло и обеспечивал учащихся загрунтованными холстами для этюдов. Делал он это не бескорыстно. Отдавал в обмен на сделанные ими этюды. К концу жизни у него образовалась огромная коллекция этюдов, выполненных первыми (лучшими) художниками России. Наследники на радостях распродали всю её поштучно! Этой коллекции было самое место в таком музее и натурщик обессмертил бы своё имя!
Были случаи, когда наличие такого музея спасло бы великие картины от уничтожения. Великий Рубенс в 53 года женился второй раз на 16-летней Елене Фроумен. Она стала его натурщицей и увидеть её можно на любой картине этого периода. Эта работа называется «Шубка». История её написания такова: Елена позировала мужу для одной из его картин. Климат в Голландии довольно суровый и долго без одежды не продержишься. Я был в доме-музее Рубенса в Амстердаме. Там нет печей! В постель перед сном кладут специальную металлическую коробку, заполненную горячими углями, и согревают так, что тепло держится всю ночь. Вернёмся к Елене. Чтобы согреться, она набрасывала шубку. Увидев однажды её в такой шубке, Рубенс нашёл это очень милым и тут же набросал этюд, позднее оформленный в картину. (Сейчас эта картина украшает Венский музей изобразительных искусств). Когда Рубенс умер, в доме оказалось довольно много картин, готовых и незавершённых. Вдова оказалась ревностной католичкой и считала изображение голого тела величайшим грехом. Бороться с ним она стала оригинальным способом. Она стала резать картины с голой натурой. Друзья и ценители картин Рубенса пришли в ужас! Пришлось вмешаться местному епископу. Он объяснил Елене Фроумен, что талант её гениального супруга от Бога, и кистью его водил Бог! А то, что от Бога, не может быть греховным! И она успокоилась. И от таких «ревнителей» такой музей мог бы спасать.
Музей частных коллекций открылся в составе музея изобразительных искусств им. Пушкина уже после смерти Зильберштейна. Что меня очень удивило, это то, что имени Раисы Максимовны Горбачёвой никто в связи с этим не упоминает. А я отлично помню, как она помогала Зильберштейну получить здание для музея, произвести в нём ремонт. Народ вообще её недооценил. Из всех первых леди на тот момент, да и на этот, по моему представлению, она действительно была первая.