Можно ли двумя строчками выразить антисоветизм, его суть, как факт неприятия грандиозного события, взявшего мир за шкирку и перетряхнувшего его?
Вероятно, Науму Коржавину это удалось, причём в игровой манере — с тем зигзагом иронической молнии, что не может не врезаться в память:
Какая сука разбудила Ленина?
Кому мешало, что ребёнок спит?
Забавно, не правда ли?
Но — именно забавно, потому что, увы — плоско, без глубины, без анализа, какой мог бы быть блестящ, но — запоминается, как уже было сказано, из памяти не выковырять.
Коржавин, разумеется, поэт сильный и разнообразный, поэт чётких смыслов и классических, хотя и несколько обветшавших форм, поэт, прикасающийся к глобальности бытия, и… много съевший чёрствого хлеба реальности:
Мы испытали всё на свете.
Но есть у нас теперь квартиры –
Как в светлый сон, мы входим в них.
А в Праге, в танках, наши дети…
Но нам плевать на ужас мира –
Пьём в «Гастрономах» на троих.
Он, почитавший советскую действительность адом, вызрел в недрах этого ада, и сложился в нём, как поэт — и, именно, как поэт, он ловит нечто едва уловимое:
Мы так давно привыкли к аду,
Что нет у нас ни капли грусти…
…………………………………………….
Чёрствый хлеб советских мытарств отливается в чеканную формулу: Мы отродясь, — оскорблены.
(Заметим в скобках, что ничего из форм советского счастья Коржавиным, увы, замечено не было).
Мытарства мытарствами, но… кто бы знал поэтов, коли не оные? кто бы относился к ним настолько всерьёз, что изгонял из страны?
Как не знают их сейчас, когда все советские тяготы (идеология, цензура и проч. давно отпали, как сгнившие листья).
Стихотворение со знаменитыми «карасями на сковороде»:
Ах ты, жизнь моя — морок и месиво.
След кровавый — круги по воде.
Как мы жили! Как прыгали
весело —
Карасями на сковороде.
Продолжается после известных строк ярче, метафизичнее, круче дальнейший его словесный замес:
Из огня — в небеса ледовитые…
Нас прожгло. А иных и сожгло.
Коржавин строчек вообще более убедителен, чем Коржавин целых стихов, особенно длинных — «Арифметической басни», к примеру.
Сложный и путаный мир Наума Коржавина приводит порою к самоотрицанию, порою к утверждению неудачности собственной судьбы, и чуть ли не отказу от творчества, но это — Путь, с массой отслоений, изгибов и зигзагов, благодаря которым и рождаются высокие строки.
Сегодня путь завершён, и Коржавин узнал дыхание вечности, к которой так любят апеллировать все поэты…
Александр Балтин