Остров одичавших кошек

Вода неуклонно и стремительно прибывала. Вначале она из большой реки растекалась по большим и малым речкам, ручьям, что впадали в неё. Эти речки такие говорливые и шумные при жизни, струившиеся по каменистым руслам, теперь становились полноводными, замолкали, заполняли  водой все ямы, впадины и ползли всё дальше в бывшую тайгу, накрывая собой  пни от спиленных огромных елей, лиственниц и сосен.

От надвигающейся воды, как от лесного  пожара, бежало всё живое. Но разве от хищной и коварной воды убежишь. Она незаметно отрезала все пути к отступлению, создавая островки, на которые сгоняла зайцев, белок, бурундуков, мышей, лисиц. Все эти напуганные, мокрые зверьки метались по суше, не понимая, куда бежать и как спасаться.

Многие из них, чувствуя смерть, бросались в воду и плыли среди разного таёжного хлама: сучьев, брёвен, веток. Они цеплялись за мёртвые останки деревьев, иногда взбирались на стволы и дрожащие от испуга и холода прижимались к ним, ища последнюю защиту у бывшей тайги.

Но спасения не было. Вода заполняла огромный котлован будущего моря. Ангара, перекрытая плотиной, превратилась с людского согласия в огромного всепожирающего монстра.

Большие звери спасались от воды, так же как и мелкие, бегством. Сохатые, медведи, олени, росомахи, направляемые  чувством выживания, бежали к горам. Инстинкт им говорил, там спасение.

Под водой исчезали бывшие речки ручьи озёра, такие красивые при жизни, а теперь растворившиеся в мутной и грязной воде  огромного водохранилища. Отныне эта вода становилась ядом для всего живого. Она впитывала в себя смерть таёжных деревьев, смерть многочисленных животных и готовилась отдать эту смерть людям, что считали себя выше природы, создавшей их.

Если животными управлял Инстинкт, или разум данный Природой, то людьми  руководил разум человеческий. Если первый был дан на созидание, то второй  служил разрушению.

Люди уничтожали не только природу Земли, но и самих себя. Вот и здесь вода Ангары смыла и унесла в Енисей и дальше то, что построили несколько поколений живших на её берегах людей.

Ушли под воду деревни, посёлки, исчезнет и память о них, но страшнее всего то, что вода в угоду кому то, скрыла и уничтожила ту добрую и такую нужную людям атмосферу, ауру, накопленную и создававшуюся не одним поколением людей.

 

На берегу Ангары  уходил под воду старинный сибирский посёлок. Построен он был ещё казаками освоившими Сибирь и вырастил не одно поколение людей прозывавших себя «ангарцами».

Ангарцы задним умом крепки, шутили они сами про себя и стоически переживали все перипетия и начинания любых властей, что обратили свой взгляд, по подсказке великого учёного, на Сибирь.

 

Напрасно строгая природа

От нас скрывает место входа… — писал тот.

 

 Последователи Ломоносова,  виднейшие умы  России, нашли этот вход и принялись уничтожать природу, они  подсчитали  все богатства Сибири, из которых  вода составляла даже большую ценность, чем нефть.

Но не рассчитали светлые головы учёных и не приняли во внимание, что вода в Сибири скоро станет ядом для людей и потеряет свою ценность.

Вот и ангарцев выселили с мест их рождения, раскидали  — кого в город, а кого  — в незатопляемые сёла и деревни.

 

В посёлке осталось много кошек. Большую их часть хозяева увезли с собой, но многие были брошены. Когда вода стала подтоплять сохранившиеся дома, некоторые из них стали искать спасение на чердаках, их после снимали с крыш спасатели и отвозили на сушу, где они с другими кошками стали отступать к возвышенностям.

В рукотворном море образовался остров, это была полоса горного кряжа, выступавшая из воды. На нём скопилось множество животных, начиная от крупных лосей и медведей и кончая мелкими грызунами.

В первую же зиму звери ушли по льду на материк, за ними ушли спасшиеся от потопа соболя, белки, лисы и даже зайцы. Остались только кошки.

Почему они остались? Возможно, оттого, что неподалёку под водой было место их рождения, а может и потому, что кошки не любят больших переходов.

Как бы там ни было, но кошки заселили остров. Через несколько лет их колония увеличилась и одичала.  Домашние животные, сбившиеся в стаю, представляют собой угрозу любому живому существу.

Ведь эти животные взяли от человека качества, не принадлежащие  их собратьям из природы, которыми руководит  Бог Инстинкт.

В дикой природе животные не убивают друг друга без причины, для удовольствия. Нельзя называть убийством добывание пищи, есть охотник, и есть жертва, выживает сильнейший.  Даже борьба за самку обходится без убийства.

После того как остров заселили кошки, о нём пошли нехорошие слухи, особенно  когда  несколько рыбаков, ночевавших там, были найдены убитыми и обгрызенными зверьками.

Кошек невозможно было увидеть, они прятались от людей в расщелинах скал, пещерах, прибрежных зарослях ивняка  и небольшой сосновой рощице в центре.

Те, кто бывал на острове днём, рассказывали, что постоянно ощущали на себе их пристальное внимание, и от этих взглядов становилось не только неуютно, но и нападал беспричинный страх. Всем известна телепатическая способность кошек, а здесь она проявлялась совершенным ужасом.

Люди перестали бывать на острове и прозвали его Островом диких кошек.

 

Рокосуевых  на Ангаре, как  Потаповых и  Безруких,  полно, самые распространённые  фамилии. 

Себя  Иван Рокосуев считал сибиряком, а ещё  вернее, ангарцем. Над уже забывающимися  прозвищами ангарцев — «тухлый рыбоед», или  «мок-чён»  — только  посмеивался, считая их для себя почтительным знаком  отличия аборигена.  Родился он в большой семье и всю жизнь прожил в Кежме. В этом  сибирском  селе, построенном его предками в незапамятные  времена, когда сёла  и деревни строились по Ангаре, как места стоянок, зимовок  двигающимися  по  реке  барками  промысловых  и  государственных  людей.

Строились они как временные, временными и оказались. Нет  ничего вечного на этой земле. В те давние времена из Сибири вывозили мягкую  рухлядь — меха  и шкуры  животных, потом пришла  очередь полезных ископаемых — золота, нефти, а также леса.

 Пришедшая на Ангару промышленность вытравливала в тайге, которую нещадно рубили и жгли, животных, в реке от сбрасываемых в неё химических и  ядерных отходов мутировала и погибала рыба.

А после пришла настоящая беда. Ангару стали перекрывать  плотинами одна за другой. И вот Богучанское болото поглотило, как любят сейчас говорить  малую родину Ивана Рокосуева. Осталась только большая родина, куда его и переселили.

Новое  место жительства  мало чем  отличалось от прежнего, такое же село на крутом берегу Ангары, захламлённая, ежегодно горящая тайга, отравленная, ядовитая вода в реке и погибающая от паразитов рыба.

Деревянные дома из двух половин, напоминающие бараки, говорили их хозяевам, что те гости в этом мире, а эта новая малая родина в любой момент может попасть под следующий эксперимент над потомками «тухлых рыбоедов»

Вот уже три года, как вода накрыла Кежму, и каждую весну Ивана какая-то сила  тянет к этому месту. Он садится в лодку и почти весь световой день мчится  на ней к бывшему селу.

 

Когда на человека нападает тоска, то хочется вернуться в прошлое. Вернуться в место, где ты родился. Но прошлого нет. Когда ты думаешь, что вернувшись к своей далёкой родине, найдёшь там что-то оставленное забытое, этого не происходит. Прошлого нет. Ты уезжаешь, а без тебя продолжается жизнь. И это уже чужая жизнь, меняется всё. Твоего в прошлом нет ничего, потому что ты забрал его, оно всегда с тобой в воспоминаниях.

Хорошо тому человеку, кто может съездить на родину и убедиться в этом, а как быть Ивану, ведь его прошлое находится под водой. Но собрался Иван, проверил  лодочный мотор, уложил рюкзак  и рванул вверх по Ангаре. Плотину он объехал по суше, его перевёз на грузовике знакомый из городка энергетиков.

Очутившись в водохранилище, Иван немного растерялся, он не узнавал  тех мест, где когда-то жил, рыбачил, охотился. Пришлось сопоставлять нынешнюю лоцию с прежней. К затопленной  родине добрался только к вечеру.

Заночевать Иван решил на острове, что был  неподалёку. Он помнил вершину хребта, по которой  проходила охотничья тропа. Не единожды в молодости ему приходилось хаживать по ней.

С вершины открывался вид на Ангару и посёлок, протянувшийся по её  берегу.  Тропа и сейчас тянулась по вершине, ставшей островом, иногда только уходя под воду, а потом снова появляясь.

Причалив к острову и привязав лодку к небольшой корявой сосёнке, Иван отправился по тропе, чтобы осмотреться и размять ноги.

Иван слышал, что остров заселили кошки, но к ужастикам, рассказываемым про них, относился недоверчиво. Поэтому, когда  увидел трёх котов, выскочивших на тропу, и принявших угрожающую позу не испугался, а только удивился их совместным действиям.

Он был охотником всю жизнь и хорошо знал повадки зверей.

Коты стояли на тропе, приготовившись к прыжку, и одновременно стучали своими хвостами по земле.

— Как воины какого то племени из джунглей стучат в барабаны, или как гладиаторы по своим щитам — подумал он.

Иван не знал, почему вдруг в нём появилась уверенность, что это именно коты, но он знал, что будь это кошки, то те бы уже бросились на него, терзая лицо когтями.

Кошачьи воины с оскаленными мордами разом перестали шипеть и стучать хвостами, а потом, прыгнув с тропы в заросли,  исчезли.

Иван подкатил ближе к воде несколько валёжин и разжёг костёр. На остров и воду тихо опускалась ночь. С пламенем костра она сразу стала темнее. Иван взял котелок и пошёл зачерпнуть воды. Та была мутная и на вид вязкомаслянистая, желания пить не вызывала.

Он вспомнил, что на склоне когда то был родник. Вода в нём была приятная на вкус и к роднику тянулись тропки таёжной живности. Сейчас родник был под водой. Иван подвесил котелок на огонь, чтобы хорошенько прокипятить воду. Он знал, что чай из этой воды будет светлый, сколько ты не бросай в котелок заварки, а вкус с запахом эта вода убивает.

Он смотрел, как кипит вода, бурля в котелке и вспомнил, что давно в детстве, читал сказку сестрёнке про живую и мертвую воду, и та спросила его.

— Вань, а разве бывает мёртвая вода?

— Конечно, бывает, вся болотная вода мёртвая.

— Но ведь в ней лягушки живут.

— Потому у лягушек и кровь холодная.

Улыбнувшись своим воспоминаниям, Иван принёс рюкзак, достал провизию, и стал прихлёбывать горячий чай из кружки, глядя в тёмное небо с уже сверкающими звёздочками.

От воды тянуло холодом и сыростью, Иван лёг спиной к огню, укрылся брезентовым тентом от лодки и задремал.

Он привык  проводить вот такие ночи у костра под открытым небом  ещё с детских лет и никогда не испытывал страха. Ведь страх происходит от чувства вины, а её Иван не испытывал. Всегда спал крепко без сновидений, устав за день от физических нагрузок.

Но в эту ночь его одолевали  кошмарные видения, словно вся аура этого острова, пронизанная злобой, пыталась проникнуть в его голову. Вначале он увидел себя откуда-то из звёздного неба.

Увидел себя, спящего у костра, увидел, что его отгородили полукругом, прижав к воде, множество кошек. Они сидели рядами, защищая свой остров и свою независимость.

Потом, видимо, кошки телепатически прорвались в его голову, и началась карусель из мелькающих человеческих лиц и кошек. Иван видел, как кошки жили со своими хозяевами, как те заботились о них, кормили свежей рыбой, ставили перед ними блюдечко с молоком.

Видел как довольные кошки, мурлыкая, тёрлись о ноги людей, призывая их погладить себя, чтобы избавить от накопившейся негативной энергетики.

Иван вдруг осознал, каким грязным и страшным предательством к животным оказалось это переселение.

И вот теперь те страхи, болезни, ненависть — всё то, что кошки вытягивали из людей, огромной  чёрной тучей стало давить на него.

От страшной тяжести и ужаса он проснулся, костёр почти погас, а вокруг  полукругом мелькали силуэты кошек в слабом свете догорающего костра.

Глаза у кошек светились жуткими огоньками, которых в темноте было великое множество.

Впервые в своей жизни Иван испытал страх перед природой. Страх был так силён, что он в панике бросился к лодке, оттолкнул её от берега и огромными взмахами вёсел погнал её  в темноту.

 

Лодка покачивалась  как раз над  тем  местом, где затоплен дом Рокосуевых. Этот  дом строил ещё дед Ивана, в нём родился отец и сам Иван. Дом  рублен был из неподсоченных сосен, то есть из  сосны не была выжата  смола, потому и стоял он почти три человеческих  поколения и может, простоял бы ещё не одно, если бы его не затопили.

Где то там внизу под водой догнивали останки бывших домов. Может, оправдывая себя, Иван подумал.

— А чем лучше видеть среди заросших сорняками полей покинутую, забытую деревню?

Иван знал, что его дома, того, в котором вырос, а после смерти родителей жил со своей женой и детьми, внизу, под водой — нет, он сам был на пожарище. Но сейчас ему казалось, что он там. Стоит как прежде и смотрит на улицу всеми своими тремя окнами сквозь разросшиеся кусты черёмухи.

Эту черёмуху посадила ещё мама Ивана, и он помнил, как в детстве лазил на неё и сидя на ветках, набивал рот спелыми вяжущими ягодами, обсасывал их, а косточками обстреливал через трубочку пробегавших по улице сверстников.

Знал он и то, что кладбище, на котором похоронены его мама, отец, родственники перенесено на материк. Но снова ему казалось, что оно там под водой. Что лежат останки его предков,  прикрытые не землёй, а толстым слоем воды. И накатила на Ивана тоска, придавила его тяжестью подобно этой толще воды и, спасаясь от неё, взревел он нечеловеческим криком, обращённым в небо. А потом звериный рык перешёл в слова, среди которых чаще всего слышалось «прости» вперемешку со слезами. С детства не плакал Иван, а теперь не стыдился слёз, они приносили ему облегчение.

Когда  приходишь на могилу к родственнику, думаешь «Пусть земля тебе будет пухом», — а здесь даже этого не скажешь. Правильно говорят, всё из праха создано, и в прах должно вернуться, — думал Иван.

Он достал припасённую бутылку  водки, налил  стакан до краёв, половину  выплеснул себе в рот, остальное  как полагается, вылил в воду.

Потом лёг в лодке и стал смотреть в небо. Он вспомнил слова песни, которую  часто напевал его напарник по рыбалке баптист Санёк: «Мой дом на небе за облаками…».

— А может и прав Санёк, нельзя построить ничего вечного на Земле. И не от человека это зависит.

Может и прав он в том, что после смерти человек изменится станет другим и попадёт в иной мир, увидит новую землю, которая и есть настоящий дом. А все, что есть сейчас простая подготовка к вечной  жизни.

Иван улыбнулся, вспомнив, как спорил с  Саньком  Виталя Шипунов, коротавший с ними у костра летнюю ночь.

— Да, люди и на новой земле у твоего Бога беспредел устроят, потому, как натура у человека такая, чтобы  гадить везде и всё разрушать. И виноват в этом твой Бог, зачем людей такими сотворил?

— А ты своими детьми всегда доволен, они всегда правильно поступают?  Вот и для Бога мы дети неразумные — отвечал тогда Санёк. — Мы на этом свете живём, учимся, готовим себя к новой жизни.

— Красивая  это человеческая  сказка  для утешения и оправдания. Рядом с человеком на земле живут животные, насекомые, птицы, рыбы, и все они живут  в согласии с природой. Только человеческая  цивилизация  направлена  на разрушение всего.

Иван забыл  обо всём, пригревающее его солнце вдруг заполнило  тело  и голову сладкой ленью. Не хотелось ни думать, ни шевелиться, только  открытые глаза смотрели в синеву весеннего неба.

Вот прямо над ним, распластав крылья, закружили два журавля.

— Опять прилетели, бедолаги, от всей стаи осталась только парочка — подумал он. А ведь почти десять лет жили рядом с селом. Вначале появились двое, облюбовали себе, поросший травой, противоположный берег и важно разгуливали среди травы, показывая из неё только голову на длинной шее.

Никто из сельчан не трогал их, даже старались обходить это место, чтобы не пугать, перестали косить рядом траву, не приближались близко к берегу на лодках, любовались  журавлями  издали. 

И журавли привыкли к людям. В первый год появилось два птенца, потом ещё и ещё. Журавли прилетали каждую весну на место, где родились, а осенью собравшись в стаю, покружив над селом и Ангарой, попрощавшись с родиной  длинными,  курлыкающимися криками, выстраивались в клин и летели, как говорили знающие люди, в Китай и Японию.

Поднявшаяся вода затопила и родину Ивана, и родину журавлей. Журавли прилетали, долго кружили над водой, не понимая где же место их гнездования. И вот в эту весну их вернулось только двое.

Они кружились над водой, над лодкой Ивана и так жалобно кричали, что у сурового ангарца щемило сердце и перехватывало спазмом горло.

И вот один из них рискнул и сел в воду, именно там, где, когда то был берег, по которому журавли так важно разгуливали. За ним опустился и второй, журавли не утонули сразу, били крыльями по воде, тем временем перья их намокали и конец был неизбежен.

— Наверное, остальные птицы так и утонули, — подумал Иван и завёл мотор. Приблизившись, к барахтающимся в воде журавлям, он схватил одного, потом другого и забросил в лодку. Те  мокрые и жалкие даже не пытались взлететь, стояли и покачивались  на своих длинных ногах.

— Что мне делать с вами, а может взять с собой. Подрежу вам крылья, чтобы не улетели снова топиться, выпущу около моей новой родины, вы тоже привыкнете к этому месту, высидите птенцов и, глядишь, жизнь вновь вернётся на Ангару.

Иван укутал журавлей в одеяло, спрятал в ящик, завёл мотор и, лихо развернув лодку, помчался вниз по Ангаре.