***
Огранкою, чеканною судьбою
Ты среди ночи в дом мой постучи,
Пусть время не жалеет кирпичи,
Но станет нам подбрасывать с лихвою —
Прожилки, пережитки, имена,
И нам с тобой друг друга променять
Окажется однажды не под силу —
На темный город, на ковровый быт,
На все вот эти если, да кабы.
Ты осторожно приоткрой окно, и
Мы сослепу почувствуем тепло,
Когда по нашу душу натекло
Воды, когда нам выпало промоин —
На наши непростые голоса,
Смотри, теперь включается гроза.
Но я ее, как видишь, не боюсь
И остаюсь по сторону твою —
С полями, семенами, полюсами,
С затерянным небесным палисадом.
Пусть будет свет, и кошка, и кровать,
И даже двор — чуть-чуть великоват.
Остаться здесь — на память, на дорожку,
Покуда мы с тобой, и свет, и кошка,
И перестук вагонный вдалеке,
Покуда жизнь мелькает в угольке.
***
Нет, мне не жаль расширенных зрачков,
Карманного раскидистого эха,
И сказочных по виду мужичков,
Как будто чья-то флейта-неумеха
Рассказывает зыбкий алфавит,
И я себе неловкий айболит —
Ищу сравнений, отрываю бинт,
И голос мой растерзан и забыт —
Шумящим — на беду ли — водостоком,
И точечный озноб ползет по щекам,
Где сумраку глазниц неведом счет,
Но обжигает дуже горячо
Трещотка языка, как на вокзале,
Когда звенит в твой праздничный карман
Копеечная злая кутерьма,
И все, что мы когда-то не сказали
Помножится на пасмурные дни,
На этот переход рассветно-ватный,
Нас снова рассчитают по порядку
Стремительные взлетные огни.
***
Доживаю до первого встречного,
Может, вечером будет кино,
Может, все это сбудется вечером,
И сосед, как всегда, заведет домино.
Прирастаю к улыбкам и пряникам
Небольшого родного двора,
Может, все это будет по праздникам —
Снова ставни навек отворять,
И нести эту правду всегдашнюю,
Колыбельную радость вдыхать,
Доживаю до самого важного,
Поклоняюсь слогам и стихам,
И слагаю с себя полномочия —
Подфартит дворовой детворе,
Может, сказки свои полуночные
Растрезвонит бродяга-апрель.
Вавилон
В дурмане кирпичей, в многоголосье
Народов, повелителей, глупцов
Кудахтали нелепые обозы,
И поднималась пыль со всех концов
Худого и безжалостного света,
Где, застилая солнечную вязь,
Немыслима, безумна, разодета,
Невиданная башня поднялась.
И я стоял, причастен к этой правде,
Истории народов и времен.
Закончим башню — заиграет праздник,
И снова будет пыль со всех сторон,
И город Вавилон, с его недетским,
От злости перекошенным лицом,
Мне в вечное пожалован наследство —
Бродягой, побратимом, близнецом.
Но позже все смешалось — люди, кони,
Великий и классический размах,
Увесистая башня в Вавилоне,
Ведь мы с тобой — на разных языках!
Беглянка
А такое утро пахнет детством,
Астрами, коленками, и прочей
Мишурой сентябрьской, молочным
Первым зубом, звуками трамвая,
Каменными деснами предместий,
Новые предметы будут в школе.
Как горька осенняя прохлада,
Как же этот мир многоуголен,
Или это детство виновато?
Во дворах листва ложится ровно,
Ромбики, квадраты отмечаю,
Отметаю возраст, рост и мусор,
Сдуру принимавшая за опыт.
Где твой башмачок, беглянка? — Стоптан.
Стать бы как тогда, ясней и легче,
Ликовать на осень, и ладоши
Подставлять под солнечную пудру.
Пахнет детством наживное утро,
Астры, как тогда — в росе и пыли,
И плывут под видом корабельным
Ялики небесные, да лодки.
Стишок
Берешь стихи, оставленные на ночь,
Впускаешь вертоград, ложишься навзничь
На плоское подобие тахты:
Здесь были занавески и цветы,
И даже тюль, желающий укрыть
От сотен давших трещину корыт
Все, что в тебе дышало и могло
Стучать и биться под любым углом.
Ложишься навзничь, поправляешь пряди,
И ни к чему тебе при вертограде
Пристанище ворон и голубей,
А ты привык к зовущей голытьбе
Ночного неба — на беззвездный лад,
Такие, знай, случаются дела
В чертогах здешних. Лето на сносях,
Вот убежит и эта полоса
За тридевять своих преклонных лет,
Нагрянет непредвиденный рассвет,
Сменив ночное небо у виска,
Сойдут на нет досада и тоска,
Как будто ты ни капли не сказал,
И ничего еще не написал.
***
Я полагаю, в этот светлый праздник
Мы снова заживем огромным домом,
Таким знакомым щебетанием улиц,
Я — умница
С воздушными шарами,
С зеленкой на отчаянной коленке.
Карета у калитки — будет праздник,
Поддразниваю кучера и свиту.
Мы квиты, милый дом,
Воспоминанья
Теперь и мне повыжигали печень,
И стало нечем
Зализать все ранки
И язвочки на той коре древесной.
Небесный отче, пусть откроют ставни,
Составы прошумят над горизонтом,
И звонким эхом отзовется память.
***
И город, как бесхвостая собака,
Бежал за мной повсюду. Я хотела
Стать падчерицей каждой подворотне,
Задабривала косяки и стены
Подушечками пальцев, согревала
Оконное приземистое эхо,
И прежние хозяева, другие,
Мне были, несомненно, очень рады,
Показывали кухню, зал и спальню,
И заводили ходики в прихожей,
И зов кукушки приводил в движенье
Все двери и замки, и даже кошка,
Очнувшись ото сна, бежала сдаться
Мне в руки, словно не было всех этих
Непрошеных, но пережитых судеб.
Когда часы отстукивали полночь
Я возвращалась в тыквенную темень,
И город был мне кучером на вечер,
Заглядывал в глаза, просил гостинца,
Хотел бы повилять хвостом, да нечем.
***
Опять последнюю монетку
Зажать в ладошке, и успеть,
Пока отправленный на смерть
За петропавловской оградой
Перебирает имена,
Пока близ моего окна
Не пронесется медный всадник,
Пока не нарисуют сани
Залетную про ямщика,
Успеть, пока моя рука
Честна и чуточку невинна,
Пока еще от пуповины
Освобождается Нева,
Покуда я еще жива.
Успеть, не выпустив монетку,
Пока мой кучер не сбежит,
Махнув хвостом, пока лежит
На подступах к адмиралтейству
Затравленная белизна,
А мимо моего окна
Вот-вот проедет всадник медный,
Успеть заговорить монетку —
За маму, папу, за снежок,
За неудавшийся стишок.
***
Размеренными шагами,
Лесами, да батогами,
Пупырчатыми грибами,
Кучерявыми облаками,
Беспутной ночной метелью,
Бабочкой, свиристелью,
Влажной скупой постелью
Молюсь о тебе — неделю,
Месяц, а ты — прими же
Такую меня, я выше
Живописала чудо,
А значит, ты есть, и я буду —
Зрачками твоих полотен,
Серой холщовою плотью,
И так — не одну неделю —
Бабочкой, свиристелью…
Отпускаю
Отпускаю тебя за тридевять,
Начинаю себе завидовать.
Вот и кончилась чернополосица,
Может, новый стишок напросится,
Знаю, ноту возьмет и вытянет
Сердобольный сердечный квитень мой.
Значит, будет ручейным творчество,
Кто б ты ни был по имени-отчеству,
Отпускаю тебя — невиданно,
Вот такие стихи на выданье,
Настоящие, переспевшие,
Начинаю прогулки пешие.
***
Между Москвой и Рязанью
Перебираю глазами
Сотни огней,
Сотни сотен
Выскочек-подворотен,
Шеи церквушечьи, крыши
Сквозь стекла вагонные вижу.
Ночью судьба завязала
Московское эхо с рязанским,
И в эту морозную завязь
Щекою к стеклу прикасаюсь —
Вот оно, счастьице, здесь же,
Мне выпадает, приезжей.
***
Не вписываюсь в повороты,
За ворот забежит капель,
Спеши навстречу, где ты, что ты —
Опять над книжками корпеть,
Выгуливать собак, и кошек
По старой правде привечать,
Беги навстречу, и, положим,
Опять не спится по ночам.
Не спится. Пишется. Не спится,
Опять такая благодать,
Вези меня, ночной возница,
Пока рассвета не видать —
То переулками косыми,
То по зубастой мостовой,
Ночными окнами босыми,
Вези меня, пока живой
Окрестный полумрак, покамест
В кармане ровно три часа,
И я заблудшими шагами
Не вписываюсь в голоса.
***
Таинство нахлынувшей тоски
В этом незнакомом переулке,
Чей-то говор, нестерпимо гулкий,
Видно, мне сегодня не с руки
Понимать чужие языки,
Узнавать архитектуру ночи,
Шаг мой монотонен и отточен,
Точно скороходы-башмачки
Тянут прогуляться — и квартал
На ура расщелкать, как орешки,
Таинство тоски моей залежной
Здесь еще никто не разгадал.
Словно ты вернулся в этот город
Через сотню лет, когда темно,
Здесь опять зашторено окно,
Тот, кто был невыносимо дорог
Разгадал все ребусы, в другие
Школу, дом, эпоху перешел,
И тебя стирают в порошок
Эти перепады дорогие
Эти наживные чудеса,
И как будто те же голоса.