Мне горестно сознавать, что до сих пор среди вас находятся те, кто не понимает всего значения, всей ценности нашего органа, а также нашего дальнейшего разрастания…
— Что?! Да какой вы орган? Что ты мелешь?! Вы…
— Я требую тишины! — рявкнул нейрон, и бледный от негодования Т-лимфоцит осекся, не закончив фразы.
Но вместе с тем все присутствующие поняли, что именно он хотел сказать. Более того, они все были с ним согласны. Тем не менее, регламент требовал, чтобы каждая сторона высказывала свое мнение свободно. В конце концов, именно для этого они здесь и собрались.
Огромная, деформированная раковая клетка выдержала паузу, дожидаясь полной тишины и попутно выказывая свое неудовольствие, затем продолжила:
— Итак, мы остановились на том, что не все понимают необходимость стать на путь перерождения в онкологическую клетку. Хотя нет абсолютно никаких сомнений в том, что именно путь озлакачествления — единственная дорога к бессмертию. Ведь только озлакачествившись, клетки теряют свою способность к апоптозу, этому по сути самоубийству, и начинают ускоренно делиться. Более того, с нами до сих пор продолжают бороться, хотя мы — вы же видите! — не отвечаем вам тем же. Мы не уничтожаем ваши клетки, как это делаете вы с нашими. Мы не засоряем окружающую среду обломками ваших макрофагов и лимфоцитов, как это делаете вы. А, между тем, организм — это ведь наш общий дом…
Т-лимфоцит сорвался с места и, под неодобрительный шепот других приплывших на переговоры иммунных клеток и высокомерное молчание присутствующих метастазов раковой опухоли, покинул лимфоузел. Он не мог дальше это слушать. Это противоречило здравому смыслу, бросало вызов самой основе выживания… Его не остановил даже нетерпеливый окрик «немедленно вернись сюда!» которым огласил близлежащие мягкие ткани глава их делегации нейрон.
Вынырнув из лимфоузла, уже наполовину перерожденного в раковую бесформенную массу стремительно делящихся клеток, он быстро нырнул в лимфатический сосуд и неспешно поплыл по нему в сторону вены.
Подумать только! Раньше с раковыми клетками боролись насмерть, уничтожали их сразу же, как только они осмеливались появиться, а теперь… Собрание, видите ли! Да еще где — в подмышечном лимфоузле. Видано ли такое вообще?
Всю свою жизнь, от самого рождения в костном мозге, и до этого момента, он был уверен, что система, на которую он работает, ради которой он готов на все, готов убивать, готов умереть, управляется мудрым мозгом из черепа, и вдобавок в некоторой степени саморегулируема на местах. Да ведь так и было! Было же! Мозг управлял и никто из других органов никогда не смел претендовать на эту функцию, даже половые органы, самые либеральные вольнодумцы и пройдохи, которых он только знает, и то подчинялись мозгу. Легкие вбирали в себя кислород, желудочно-кишечный тракт питательные вещества и воду, сердце качало кровь, которая разносила все это по организму. Конечно, на правах лидера, мозг получал лучшее из того, что было в крови, к нему приток крови не прекращался даже тогда, когда другие органы были вынуждены терпеть недостаток. Но ради мозга, в конце концов, не жалко и потерпеть, пусть питается лучше остальных, родимый. Ему это действительно необходимо, его работа не идет по своей важности ни в какое сравнение с работой какого бы то ни было другого органа. Шутка ли — управлять всем организмом! И как он только справляется со всем? По крайней мере, раньше справлялся. Теперь же, когда в организме появилась эта опухоль, когда, после нескольких малоэффективных мер против нее, мозг под ее же давлением согласился на переговоры… Т-лимфоцит не знал, что и думать.
А раньше да, мозг был действительно выдающимся лидером и никто не сомневался, что он заслуживает самое лучшее питание. Хотя, немало путешествуя по кровеносной системе, ему, Т-лимфоциту, приходилось бывать и в коронарных артериях, поэтому он знал, что прежде, чем послать питание мозгу, сердце сначала отбирало лучшее именно для себя. Хитрюга. Но по всей видимости, мозг всегда смотрел на это сквозь пальцы, предпочитая не обращать внимания на подобные мелочи, пока это никак не вредит ему самому. В конце концов, что такое мозг без сердца? Ничто. Мертвец. Семиминутный паникер, а после просто аморфная масса, бездумно выполняющая свою функцию. Выполняющая, конечно. Но все же бездумно. Кости вон, тоже свою функцию выполняют, мало ли. Так что, в известном смысле — у мозга с сердцем сформировался своеобразный тандем, под справедливым руководством которого столько лет жил и развивался весь организм. Печень и селезенка, мышцы и кости, глаза и кожа, всегда получали все, что им только было нужно. Если вдруг у кого-нибудь из них возникала потребность в чем-то, сразу же при помощи обратной связи мозг об этом узнавал и направлял в проблемную область все необходимое. И все работало отлично. Мышцы двигали тело, потребляя ровно столько питательных веществ, сколько им было нужно, кости вообще неприхотливые, в отличии, например, от половых органов, но и те никогда не требовали больше, чем могли употребить. Каждая клетка организма выполняла свою работу, питаясь в соответствии с этим. И даже те клетки, которые только тем и заняты, что накапливают в себе жир, и то нужны, никто же не спорит. Но это же! Ведь не орган даже, а так, паразит…
— Постой! — услышал он окрик позади себя.
Т-лимфоцит, уже влившийся с лимфой в венозную систему, сразу же замедлил свое движение и, чтобы остановиться окончательно, подплыл к сосудистой стенке, где движение было не таким активным. Он только сейчас понял, что в охватившем его возбуждении позабыл о своем напарнике, который остался там, на собрании.
Спустя пару мгновений напарник подплыл к нему, и дальше они двинулись уже вместе. Нельзя сказать, что с напарником они были очень дружны, но уж как-то так повелось, что всю свою жизнь они находились рядом. Происхождения они были одного, из одной клетки красного костного мозга, в один день покинули место своего рождения и направились на учебу в тимус. Там, пройдя подготовку, они в составе крупного иммунного формирования были направлены на свое первое задание в ворота печени. Вот тогда-то они и сработались. Т-лимфоцит как сейчас помнил тот день…
Температура организма поднялась почти до сорока градусов, в кровеносном русле, по которому они двигались к самой горячей точке, то и дело попадались фрагменты мертвых тканей и обезображенные каркасы бактерий, уничтоженных теми, кто поспел к очагу нагноения первым. Т-лимфоцит, несмотря на страх предстоящего сражения, пришел в восторг. Бактерии! Как раз то, о чем он всегда мечтал, к чему он себя готовил во время длительных изнуряющих тренировок в тимусе.
Уничтожать бактерий! Что может быть лучше? Ради этого он был рожден и ради этого он был готов умереть. Уже тогда, невинным лимфоцитом, готов был, наивным и недифференцированным.
Но какого же было его разочарование, когда ведущий их в бой макрофаг, вместо того, чтобы приказать им с ходу атаковать микробов, велел занять позицию в арьергарде и прикрывать тылы. Это был удар ниже ТС-рецептора. Но он подчинился, служба все-таки. Рядом с ним в одном строю и стал его будущий напарник, тогда еще тоже недифференцированный. Рассредоточились, замерли, лишь рецепторами шевелят, контролируют близлежащее пространство и ждут дальнейших распоряжений. Как учили, в общем. И вот во время этого нехитрого занятия он и заметил ее.
Раковая клетка бугром выпирала из ровной, гладкой брюшины. И она была одна. Пока что одна. Нужно знать этих вредителей, чтобы понять, что в одиночестве они пребывают недолго, начинают делиться в геометрической прогрессии, вот только дай им волю. Он тут же сообщил об этой находке своему непосредственному командиру и тот, по-иммунному быстро приняв решение, активировал их, и приказал уничтожить мутанта. И они сделали это. Беспрекословно и четко. Понимая, что пути назад уже не будет, сделали. Оболочка раковой клетки лопнула и ее начинка вывалилась наружу.
После той битвы он вошел в состав штурмовой группы убийц, известной под названием Т-киллеры и получил позывной «Онколог». Его же напарник, который непосредственно не убивал, но оказал неоценимую помощь в уничтожении клетки-мутанта, вошел во вспомогательную группу, названную Т-хелперы. Но, так как первое свое задание им пришлось выполнить не против внешней угрозы в лице бактерии, а против внутреннего врага — раковой клетки, то с того дня оба они были зачислены в службу внутренней безопасности, и о славе борца с вторжениями извне можно было забыть навсегда…
— Ну, что ты скажешь? — нарушил наконец молчание Т-хелпер, прозванный за свою способность замечать даже скрытые под слизистой оболочкой раковые клетки «Грибником». — Нормальные переговоры, да?
«Онколог» прыснул.
— Если это переговоры, — сказал он, — то можно констатировать, что наш мозг уже не тот. Сдает, видимо, начальник, раз такую толерантность проявляет к тем, кто его потом и убьет. Ведь убьет же!
— Убьет, — согласился «Грибник». — Убьет непременно. Жестоко, болезненно и никакая помощь извне уже не поможет.
Помощь извне иногда действительно поступала. То с водой в желудок падали какие-то таблетки и всякие растворимые капсулы. То прямо в кровь, в вену, впрыскивались растворы. А некоторые вещества вообще втирались в кожу, даже по нескольку раз подряд. Вообще-то, служба иммунной безопасности обычно воспринимала подобные вмешательства в свои дела с известной долей скептицизма. Хотя, если быть до конца честным, далеко не все из этих поставок мешали иммунной системе, были и такие, которые им действительно помогали в их борьбе, принимая на себя основную работу по уничтожению внешних врагов.
А вот внутренних, этих лживых отступников и подпольных вредителей, этих онкологических предателей, которые из полезной клетки решали вдруг сталь злокачественной, этих мутантов, несущих разрушение, еще ни один из поступивших извне препаратов ни разу не затронул. Более того, некоторые из них как-будто даже способствовали ускоренному появлению клеток-отступников, которые тут же и уничтожались недремлющим иммунитетом.
Но все эти препараты ни шли ни в какое сравнение с главной проблемой, не дающей покоя службе иммунной безопасности. Дело в том, что и без лекарств ежедневно в организм поступает огромное количество веществ, которые только и делают, что стимулируют онкообразование. И в основном они попадают из воздуха, которым то и дело наполняются легкие. Порой это тяжелые металлы, порой кислоты, а иногда так вообще создается впечатление, что в легкие попадает и не воздух вовсе, а какой-то дым. Причем, частенько. И чем дальше, тем дым туда попадает все чаще, вот что особенно странно!
Им, лейкоцитам, конечно, может быть этого и не понять в силу своей врожденной ограниченности, все-таки не нервные же клетки, и даже по работе они очень редко бывают в черепной коробке, но мозг-то — мозг! — должен, наверное понимать, что не воздух вдыхают его легкие, а дым. Но нет, раз за разом в альвеолы попадают все те же канцерогены на радость и так уже вконец обнаглевшим мутантам и к ужасу всей эпителиальной братии дыхательной системы, которым приходится все это, как лицам подчиненным, терпеть.
Может, как раз поэтому и происходит то, что происходит. Ведь терпение клеток тоже не безгранично. Вот и перебегают по одной, а то и целыми группами, в стан вчерашнего неприятеля, озлобляются на травящий их организм и озлокачествляются. А мозгу хоть бы что! Ну, прямо не мозг, а селезенка какая-то разбухшая, даром, что в черепе живет. Бедные легкие! Мало того, что с воздухом бактерии и вирусы залетают, так еще и перебежчики.
Но клетки в организме своих не бросают, не в их это правилах. Помогают в меру своих скромных возможностей кто чем может и без указаний мозга. Поэтому иммунная система и держит постоянно в легких свой контингент. Причем, не ограниченный, как раньше, а усиленный. Гибнут, конечно, братья-клетки на передовой, эпителиальные и иммунные плечо к плечу, вместе потом с мокротой уходят в последний путь. А что делать? Если мозг себе такое позволяет, приходится всем за это отдуваться.
Хотя, конечно, недовольство растет, особенно в последнее время. Но, опять же, у всех оно проявляется по-разному. Одни махнут рецептором на бросившее их на произвол судьбы руководство и озлокачествятся. Другие же начинают стачки устраивать, стихийные забастовки. Вот, например, недавно ткани бронхов что придумали. Потек по ним очередной раз дым, а они возьми и сузь просвет настолько, что мозг света белого невзвидел. Задыхается без воздуха, родной, жить-то хочется, а вдохнуть не можется. Так ему! Перекрыли свой просвет бронхи почти полностью, но не до конца, конечно, а так, чтобы припугнуть. Сработало. Некоторое время дым не поступал. А потом все вернулось. Только еще хуже стало.
И насколько хуже!
Теперь мало того, что дым, так еще и брызги какие-то сверху летят, прямо из ротовой полости вниз. И, попадая на слизистую, начинает этот аэрозоль такие вещи с бунтовщиками творить, что не по себе становится. Жуть! Даже говорить об этом страшно. Никто не ожидал, что мозг именно так отреагирует на молчаливый бунт своих бронхов. Репрессии, террор, санкции! Расшириться и не вякать, свободный транзит дыма и никаких тебе прав. Вот, как выяснилось, до чего может дойти некогда мудрый и справедливый руководитель. Горестно все это. Несправедливо и горестно.
Вот поэтому и не удивительно, что у раковой опухоли, растущей пока что бессимптомно в грудной клетке, уже сейчас находится так много сторонников. И можно их даже понять в какой-то степени. Они бы и рады служить мозгу, искренне этого хотят, но… Как можно остаться безразличным к тому, что мозг этот, ради которого ты готов буквально на все, ради тебя даже импульса лишнего не пустит по нервному волокну? Как можно спокойно и самоотверженно терпеть террор по отношению к себе самому и к своим братьям-клеткам? Как можно простить мозгу то, что, когда ты вышел на акцию протеста, чтобы привлечь его внимание к проблеме — ради всех вышел, и ради него в том числе! проблема же общая! — он начинает преследования и массовые расправы? Так что да, в известном смысле, перебежчиков понять можно. Простить нельзя.
«Онколог» с «Грибником» подплыли к сердцу и приготовились прокатиться. Любили они это дело. Вроде уже и взрослые клетки, солидные и немало повидавшие, а все как стволовые. Хотя, раз уж все равно приходится время от времени совершать путешествия через камеры сердца, почему бы не получить от этого удовольствие? И так в жизни клетки иммунной системы радостей немного, так чего ради лишать себя еще и положительных эмоций от вакуолекружительного аттракциона? Нет уж, дудки!
И, отдавшись без остатка потоку крови, втягиваемому в правое предсердие, оба Т-лимфоцита ухнули внутрь. Пронеслись сквозь полость, миновали клапан, еще одну полость, еще один клапан, и вылетели с числе прочих визжащих и хохочущих клеток крови прямо в малый круг кровообращения. Весело!
К ним тут же подплыл странного вида моноцит и, держась рядом, понесся вместе с ними по легочной артерии.
— Уважаемые, вы завтра придете на собрание? — спросил он, когда они отплыли подальше от бухающего сердца.
Оба Т-лимфоцита вопросительно переглянулись.
— Что еще за собрание? — осведомился «Грибник».
— Как, вы не знаете? — удивился моноцит. — В средней доле правого легкого завтра собрание. Будет решаться вопрос о переименовании малого круга кровообращения.
— Что-что? — нахмурился «Онколог». — Что будет решаться?
Моноцит терпеливо стал объяснять:
— Видите ли, какая ситуация у нас назрела в правом легком. Бронхи третьего и четвертого порядка подняли вопрос о номенклатуре. Ведь что же это получается…
— Давай ближе к делу, — нетерпеливо буркнул «Грибник».
— Хорошо-хорошо, — тут же засуетился моноцит, — уже перехожу к главному. Дело в том, что наш круг кровообращения, проходящий через легкие, до сих пор называют малым кругом. Потому что он меньше чем тот, который проходит через весь остальной организм и питает все ткани.
— Ну и что? — спросил «Онколог».
— Как это что? — изумился моноцит. — Да ведь это же несправедливо! Да, конечно, большой круг так и должен остаться большим, никто же с этим не спорит. Но мы-то, наш круг, уж никак не малый, а, как минимум, средний. Ведь кругов кровообращения три.
— Три, — согласился «Онколог». — Большой, малый и коронарный, питающий саму сердечную мышцу.
— Вот-вот, — захлопал рецепторами моноцит, — вот я и говорю, что коронарный круг кровообращения нужно переименовать в малый, так как он действительно меньше, чем наш, который проходит через легкие и обогащает кровь кислородом. А наш из малого переименовать в средний. Со всеми вытекающими отсюда расширениями полномочий. Согласны?
Несколько секунд «Онколог» с «Грибником» плыли молча. Они оба еще не вполне отошли от угнетенного состояния, в которое их вогнали мирные переговоры, которые иммунная система в данный момент проводила с представителями раковой опухоли при посредничестве костного мозга и периферической нервной системы. Оба матерых Т-лимфоцита, как, впрочем, и все здравомыслящие клетки в организме, были категорически против любых уний и сепаратных перемирий, на которых настаивает карцинома, и на которые, не ровен час, согласится мозг. Не нужно быть нейроном коры головного мозга с огро-о-омным отростком-аксоном, чтобы понять, что никакой мир с агрессором не возможен в принципе. По определению невозможен. Агрессора можно либо уничтожить совсем, либо не добить, и тогда уже он уничтожит тебя. С первого раза или постепенно, шаг за шагом, не суть важно. Конец все равно один. На то он и агрессор. Поэтому третьего варианта тут просто не может быть. Так что о каких переговорах с ними вообще может идти речь? С кем-нибудь другим, налаживая отношения, да. Но с агрессором! Переговоры с ним это уже признак пораженчества. И он это понимает ничуть не хуже, чем все остальные.
— Так как? — все не унимался навязчивый агитатор моноцит. — Придете на собрание?
«Онколог» развернулся к нему так резко, что перепуганный моноцит рефлекторно выставил вперед свои рецепторы тканевой совместимости, по которым иммунные клетки узнают своих и не нападают, и которых нет у врагов.
— Вы что, все с ума посходили, что ли?! — рявкнул он и моноцит весь сжался, словно вдруг оказался в рассоле и вода из него начала уходить наружу. — Вам что, вообще заняться нечем?! Какие еще собрания? Какие переименования? Вы что, не понимаете, что мы на краю гибели сейчас? Что среди нас растет и множится опухоль?
И, не дожидаясь что моноцит проблеет ему в ответ, «Онколог» свернул в артерию поменьше на первом попавшемся разветвлении.
В легких как всегда было неспокойно. По мере того, как два Т-лимфоцита приближались к альвеолам, непосредственно контактирующих с воздухом, о том, что впереди идут ожесточенные боестолкновения, говорило все больше признаков. Повсюду плавали развороченные тела иммунных клеток, а то и отдельные их фрагменты или даже куски рецепторов. Тут и там лежали выпотрошенные раковые клетки и рядом с ними их патологическое содержимое, митохондрии, трубочки комплексов Гольджи и ядра, рибосомы и лизосомы вперемежку с вытекшей цитоплазмой, белковые оболочки вирусов, стенки бактерий и снова мертвые иммунные клетки…
А в это время где-то в подмышечном лимфоузле идут переговоры о мире, и представители иммунитета и мозговой ткани соревнуются с приплывшими на собрание метастазами карциномы в любезностях.
Тьфу ты, гадость какая двуличная, подумал «Онколог». Что одни, что другие. А здесь ребята гибнут десятками, сотнями, тысячами…
Впереди себя он увидел плывущий в потоке крови кусочек опухоли, целое подразделение клеток переродков, штурмовую группу и агитаторов в одном лице. Вот этот метастаз, продвигаясь вперед по артериям, наконец, застрял в узком месте и перекрыл поток крови. И тут же штурмовики начали свою разлагающую деятельность. Принялись размножаются буквально пред ясны очи окружающих тканей и одновременно вести пропагандистскую работу среди уставших от бесконечной борьбы за выживание еще не озлокачествленных клеток. Все их аргументы «Онкологу» уже давно известны: мол, если станете нашими последователями, если озлокачествитесь, вам гарантировано бессмертие, свобода от влияния утратившего контроль над ситуацией мозга, никаких обязательств перед высшим руководством и только одна задача — бесконтрольно размножаться. Плюс потребление из крови стольких питательных веществ, сколько захочется.
Не жизнь, а рай земной. Как устоять? Как устоять, если все это действительно правда? Зачем устоять, если выбор сводится к «умереть за мозг, которому до тебя нет дела и который даже не знает о твоем существовании» либо «жить, размножаться и быть свободным»? Почему устоять, если озлокачествиться, размножиться и оторвавшись, уплыть в другие ткани, это реальный способ посмотреть весь организм, попутешествовать и найти себе место жительства по вкусу, вместо пресного и заскорузлого «где родился, там и сдох на работе»? Кого ради приносить себя в жертву? Ради уже шатающегося старого режима мозга, от которого ты еще ни разу не видел ничего хорошего, кроме порции кислорода и питательных веществ, и то только потому, что без них ты просто не сможешь дальше работать на благо того же мозга? Работать. Работать!!! Перекусил и снова за работу! Устал? Истощился? Больше не можешь работать? Ну что ж… запускается процесс апоптоза и такая клетка гибнет в назидание остальным.
На этом вопросе агитаторы останавливаются наиболее подробно, и даже с некоторой скорбью и сожалением в голосе грустно так констатируют сей неопровержимый факт. Мозгу нужно, чтобы ты работал и не высовывался. А если ты не можешь работать, мозгу нужна твоя смерть. Вот и все — работа и смерть. Только это и ничего лишнего. И даже это мозг делает не сам, а при помощи своих подручных. Потому что он даже не хочет знать как тебя звали. Потому что ты для него всего-лишь один из миллиардов доверчивых работяжек, на которых можно и должно паразитировать. И так всегда было. Всегда. И так всегда будет.
А вот для нового движения, ранее запрещенного, а сейчас приобретающего официальный статус, ты нужен. Ты, именно ты! Нужен! Карцинома дает тебе свободу. Карцинома принимает тебя как равного. Ты ее часть, и ее власть — ваша коллективная власть! — растет с каждой минутой. С каждой секундой. Если, конечно… Если ты согласен перейти на ее сторону. Ну, а если нет, так и говорить не о чем, вон, сколько желающих.
Клетки слушают. Клетки задумчиво слушают. Переспрашивают, задают уточняющие вопросы. И чем дальше длится агитация, тем меньше остается сомнений какую они все-таки выберут сторону.
А власть имущие проводят переговоры далеко отсюда. А бойцы все гибнут на передовой и им на смену идут другие…
С ходу, не сбавляя темпа, Т-киллер «Онколог» при поддержке Т-хелпера «Грибника» набросились на агитметастаз и без жалости принялись потрошить одну онкоклетку за другой…
Им на подмогу подоспели еще несколько пар стражей внутренней безопасности и, образовав вокруг агитаторов плотное кольцо, по очереди стали вынимать жизни из всех расположенных на поверхности метастаза онкоклеток. А те мутанты, что были расположены внутри кусочка опухоли, те, до которых так просто не добраться, кто руководил группой переродков из-за спин агитаторов, объятые ужасом, чувствуя всеми своими рецепторами свою близкую гибель, стали без умолку выкрикивать революционные лозунги и агитационные слоганы:
— Свободу всем клеткам от тотального контроля!
— Долой иммунных убийц!
— Да здравствует свобода и бесконтрольное размножение!
— Мозг к ответу!
— Сменить руководство костного мозга!
— Долой гемато-энцефалический барьер, снять с мозга неприкосновенность!
— Все клетки и органы равны!
Они уже понимали, что обречены. И иммунные клетки тоже это знали. И никуда им теперь отсюда было не деться. Они застряли в этом котле, окруженные враждебными им лимфоцитами и поясом своих мертвых сотоварищей. Но даже сейчас они продолжали агитировать, взывать к справедливости, о которой имели какое-то свое представление, требовали перемен для всех…
Измотанные битвой лимфоциты устало прислонились к стенке сосуда и отдыхали. Они были истощены до предела и уже просто физически не могли уничтожить ни одной раковой клетки. Изрядно потрепанный метастаз все еще заполнял собой весь просвет маленькой артериолы, и вопли еще живущих внутри его клеток-мутантов порядком действовали на нервы. Но нужно было «перезарядиться», набраться сил для того, чтобы нанести по врагу еще один, решающий удар, и тем окончательно превратить его в мусор.
И тут это случилось.
— Перемирие! — грянул голос одновременно со всех сторон. — С карциномой подписано перемирие! Всем подразделениям внутренней безопасности приказано прекратить бессмысленное цитоплазмопролитие и отойти на расстояние двух вытянутых рецепторов. Повторяю. Подписано перемирие…
Лимфоциты замерли. Они стали растерянно переглядываться между собой. И каждый из них читал на поверхности оболочек других те же самые чувства, что испытывал в этот момент сам. Страх. Беспомощность. Обреченность. И сильнее всего, отчетливее всего, болезненнее всего между ними, боевыми товарищами, проскочила мысль: «это конец всему, нас предали».
Это было настолько явно, настолько очевидно, что даже онкоклетки, которые было начали радостно ликовать от известия о своей победе, завуалированной под нейтральной казалось бы формулировкой «перемирие», увидев эти взгляды лимфоцитов, замолчали. Их тоже сковал страх. И это был страх куда сильнее, чем тот, который в этот момент испытывали отставные иммунные клетки.
Ведь систему онкоклетки не боялись. Ни раньше, ни тем более сейчас. Система дала трещину, мозг пошел сначала на переговоры, затем на перемирие, а значит вскоре пойдет и на уступки карциноме. А потом и на еще большие уступки. Ну, а после этого… Так что, можно сказать, полная и безраздельная победа уже у них в кармане, теперь это только дело времени и не более того. И вот сейчас, когда эта победа стала не только возможной, но и близкой, они, эти онкоклетки, испугались за свои жизни так, как ни боялись еще ни разу в жизни, даже в самых критических ситуациях. Близость победы породила в них страх до нее не дожить. Ведь вот они, эти счастливые дни, до них уже рецептором подать, когда карцинома полностью возьмет верх. Уж она-то точно не будет нянчиться с неприятелем. Задавит иммунную систему насмерть и трабекулы костей, где сейчас штаб-квартиры костного мозга, этого стража старой системы, будут заняты метастазами. И в мозгу будут расти метастазы, прямо в кору прорастать. И в селезенке. И во всех лимфоузлах. Они это заслужили. И вот она уже, финишная прямая к этому рассвету онкопроцесса по всему организму, живи, размножайся, потребляй питательные вещества и ничего не делай… Но!
Да, система им теперь не страшна. Теперь страшны те, кого система бросила. Кого она предала. Над смертью чьих друзей и товарищей надругалась и приказала забыть. Страшны те, кто сталкивался с карциномой на поле боя и знает, что она такое на самом деле, кто понял, что делиться своей властью она ни с кем не будет, что она не потерпит, чтобы в ее организме жили пережитки старого строя. Те, для кого перемирие с карциномой и все вытекающие из этого процессы означают одно — верную смерть. Не говоря уже про моральную составляющую. Все эти миллионы лимфоцитов и фагоцитов, моноцитов и макрофагов, плазмоцитов и клеток Лангерганса, насколько бы рьяно они не стояли на страже порядка, новому владыке служить не станут. Никогда. Их придется выкосить под корень, вогнать организм в глубокую иммунодепрессию, подавить и растолочь. И они это знают. И карцинома со всеми своими метастазами знает, что они это знают. И как раз поэтому, хотя система уже де-факто рухнула, иммунные клетки, уже сейчас обреченные на смерть, в отличии от мозга, возможно, не сдадутся. Очень возможно. И вот это станет такой проблемой, которая вполне может положить конец карциноме со всеми ее планами на жизнь. Если вопреки все-таки подписанному под нажимом карциномы перемирию иммунные клетки не сложат оружие и не умрут тихо и незаметно, для онкопрецесса в этом организме будущего нет. Даже если иммунные клетки обречены на поражение, это их не остановит. Наоборот, это их только подстегнет. Как и обида на старую систему, так подло — ведь все понимают, что подло: и карцинома, и все органы и даже сам мозг это прекрасно понимает — с ними обошедшейся, тоже их подстегнет и лишний раз озлобит. Терять им нечего. Будущего у них нет. Зато есть общий враг. И чувство собственного достоинства. И чувство единства. И обида на всех, кто предал их боевое братство. И вера, что они все делают правильно.
И все это, еще мгновение тому назад празднующие свою близкую победу, мутанты прочитали на оболочках всех окруживших их иммунных клеток. Они увидели такую решимость в облике своих будущих убийц, о какой даже и не подозревали.
Лимфоциты, не произнеся вслух ни слова, все разом повернулись к притихшему метастазу. О, как же упоительно было видеть страх смерти и обреченность, захлестнувшие раковые клетки! Да, карцинома пока что побеждает, но эти ее сподвижники, именно эти, что застряли перед ними в узенькой артериоле, сейчас умрут и никогда не насладятся триумфом.
В тот момент, когда все лимфоциты, окружившие потрепанный метастаз, вдруг словно по команде сорвались со своих мест и разом ринулись на приговоренных ими мутантов, именно в этот момент онкоклетки впервые в жизни пожалели о том, что когда-то поверили посулам точно такого же агитационного метастаза, каким сейчас являлись сами, и приняли решение перейти на сторону набирающей силу карциномы. И это отчаянное, болезненное сожаление было последним, что они чувствовали в своей жизни. В следующее мгновение разъяренные лимфоциты растерзали их в клочья.
Перемирие в целом соблюдалось. По крайней мере, на высшем уровне, во время многих раундов переговоров представителей мозга с карциномой, звучала именно такая фраза. «В целом соблюдается».
«Онколог» же знал, что это не так. И все остальные иммунные клетки знали, что это не так. И легкие, в которых разворачивались все эти драматические события, знали. И, уж конечно, знали об этом сами мозг и карцинома. Но… на данный момент, видимо, такое положение вещей было им выгодно. Мозгу выгодно и карциноме, конечно, тоже. По крайней мере, именно к таким выводам приходило все больше и больше жителей легких и иммунных клеток, расквартированных в них.
«Онколог» все эти дни с момента подписания так называемого «Подмышечного протокола» безвылазно находился на передовой в легких. Передовой, правда, это уже сложно было назвать, так как активных боевых действий действительно не велось, они были заменены чем-то вроде активного наращивания военного присутствия с элементами партизанской войны. То тут, то там вспыхивали столкновения между все продвигающимися от карциномы во все стороны метастазами и иммунными клетками. Иногда все заканчивалось быстро и присланные следить за соблюдением перемирия нейроны так ничего о произошедшем и не узнавали. А иногда лимфоцитам не удавалось быстро подавить новый очаг озлакачествления, тогда нейроны вмешивались, и начинался разбор, кто начал столкновение первым.
Конечно, каждая сторона в таком случае стремилась обвинить другую, а себя представить в самом невинном свете. И каждый раз, поговорив, пообсуждав, пообвиняв друг друга, они расходились ни с чем, а председательствующие при подобных разборах нейроны обещали внимательно проработать все имеющиеся данные и представить свой независимый отчет о случившемся немного позже. Или даже много позже. И все благополучно обо всем забывали до следующего инцидента, когда все притекало точно по такой же удобной обеим сторонам конфликта схеме.
Во время одного из таких стихийных боестолкновений погиб «Грибник». Ему разорвало мембрану и он истек цитоплазмой буквально на рецепторах у «Онколога». Рибосомы вывалились наружу, ядро запуталось в раскуроченном комплексе Гольджи и его звезда закатилась за горизонт. Едва сдерживая рвущуюся изнутри боль, «Онколог» медленно отпустил его тельце, и мертвый Т-лимфоцит поплыл с током крови туда, откуда нет возврата…
Карцинома, как и следовало ожидать, времени даром не теряла. По заключенному перемирию ей позволялось расти и развиваться, как любому органу в организме. Но свои новые представительства в тех органах, где на момент подписания договора еще не было матастазов, открывать лишь после согласования с представителями нервной системы. Де-юре она ни разу не нарушила эти правила и ни разу не дала повода обвинить себя официально в несоблюдении «Подмышечных договоренностей». Она росла в легком и метастазировала только в те органы, где уже и так имелись ее метастазы. Численность клеток-мутантов увеличивалась с каждой секундой как за счет деления уже озлакачествленных, так и за счет перебежчиков.
Нужно сказать, что даже многоопытный «Онколог» с братьями по оружию не ожидали такого бурного и многочисленного перехода нормальных клеток в мутантные. Предчувствуя грядущие перемены, не ощущая у себя за спиной поддержки мозга, здоровые клетки мутировали целыми сообществами. Это не было нарушением договоренностей, так как инициатива переродиться исходила не от агитаторов карциномы в лице ее метастазов, а уже от самих клеток. Карцинома же тут как будто была и ни при чем. И ее метастазы пока что не отправлялись покорять новые органы и ткани, как того и требовали договоренности. Зато клеточная масса уже отправленных ранее метастазов и, несмотря на противодействие иммунитета, зацепившихся практически по всему организму, росла неудержимо. Такие вторичные опухоли со временем настолько увеличились в своих размерах, что их краевые части готовы были оторваться и метастазировать уже с этих плацдармов. Клетки иммунной системы с болью наблюдали за этим развитием врага, но сделать ничего не могли. Приказ мозга был ясен и строг. Каждый нарушивший перемирие представитель иммунной системы по договору должен был предстать перед трибуналом, и несколько таких судилищ действительно было проведено. В назидание. Нарушившие запрет на уничтожение врагов приговаривались к казни через цитоплазматический укол, а карциноме приносились глубочайшие извинения.
Иммунные клетки от всего происходящего со временем впали в глубокую апатию. Они были готовы крушить и уничтожать, готовы защищать все и вся от перерожденных, но вынуждались просто смотреть на то, как рушится их мир. Приказ. Единственное, что им позволялось свыше — это маневры. Поэтому вокруг каждого нового метастаза иммунная система образовала за время перемирия настоящие линии обороны. Были выстроены внушительные лейкоцитарные валы, в случае необходимости готовые отразить и подавить метастаз любого размера.
«Онколог» находился в первом ряду одного из таких валов. Ему дали нового напарника, менее опытного, чем «Грибник», но не менее искусного. Стоя на страже уже рушащегося порядка, они смотрели на то, как растет опухоль, как мутанты размножаются без всякого контроля и меры и… думали. Много думали. А что еще им оставалось, если ничего другого они все равно не могли делать? Будучи лицами подчиненными, они вынуждены были смириться с тем, что пока мозг идет на сговор с карциномой, они никак не могут даже попытаться сдержать губительный для всех процесс.
И думали не только они. Все понимали, к чему катится эта война и то тут, то там вспыхивали бунты. Но все они были неорганизованными, малочисленными и очень быстро подавлялись совершенно диким тандемом из нейронов и метастазов. Причем, подавлялись жестоко и в большинстве случаев под трибунал было отдавать уже просто некого. Но каждый раз, когда вспыхивал очередной такой бунт и, поставившие сами на себе крест лимфоциты шли в атаку на метастазы, выкрикивая «смерть предателям!» и «вы не отнимите у наших потомков их будущее!», каждый такой раз вся иммунная система замирала в восхищении. И не только иммунная. Каждая клеточка в организме, кроме раковых и большинства нейронов коры, мечтала в этот момент, чтобы каратели хотя бы на этот раз не смогли подавить этот праведный бунт, чтобы он разросся, охватил весь организм и уже сам покарал коллаборационистов вместе с агрессорами. И такие надежды имели все основания когда-нибудь сбыться. Ведь даже не говоря о праве, даже не говоря о правде, не говоря о благородстве целей и самоотверженности, не говоря ни о чем таком, чего отродясь не было у карциномы и что мозг, в отличии от своих подчиненных, утратил недавно, но уже бесповоротно, здоровые клетки все же во много раз превосходили своим числом и карциному и прогнувшегося под ее натиском обитателя черепной коробки. Но раз за разом меньшинство подавляло бунты большинства. А большинство обреченно смотрело на это, но ничего не делало.
И все равно находились смельчаки, которые невзирая на смертельную опасность, делали вылазки за линию фронта. Метастазы, правда, тоже иногда предпринимали подобные авантюры, но их, похоже, за это не карали. Если ловили с поличным, то арестовывали, уводили под конвоем нейронов, даже, вроде, судили, но потом их снова видели вблизи линии фронта живыми и здоровыми.
За исключением бунтов против верховной власти, такие вылазки как одних, так и других в стан врага за лейкоцитарные валы, и молниеносные стычки (по возможности в то время, когда наблюдателей от нервной системы поблизости нет), были единственными горячими моментами в этой окопной войне. Но вскоре иммунная система прекратила даже это. Причиной послужило то, что в каждом таком предприятии погибал личный состав, а пополнения стали приходить все реже и реже. Нарастающей же как снежный ком клеточной массе перерожденных подобные смелые вылазки не наносили существенного вреда, а в случае столкновения повод лишний раз обвинить иммунитет во всех грехах, у них появлялся. Поэтому онкоклетки продолжали лезть вперед, постепенно сливаясь в новые большие опухоли из разросшихся метастазов.
Таким образом перемирие «в целом соблюдалось» до тех пор, пока карцинома не накопила такую клеточную массу, что это уже просто не могло оставаться незамеченным. Питания стало не хватать на всех. Вдобавок, продукты разгульной жизнедеятельности всех мутантных клеток настолько загрязняли собой и сосудистое русло и межклеточное пространство, что ситуация начала стремительно приближаться к экологической катастрофе. Почки и кишечник, кожа и легкие с трудом справлялись с выведением метаболитов за пределы организма. А карцинома все продолжала увеличивать число своих сторонников, только добавляя работы органам выведения и забирая из сосудистого русла все больше и больше питательных веществ.
Следствием этого стало то, что отравленный организм практически перестал потреблять пищу. Это конечно же стало официальным поводом для новой эскалации конфликта. На официальном уровне все чаще звучали взаимные упреки в том, что в организм стало поступать меньше питательных веществ. Мозг обвинял в уменьшении этих поставок карциному, утверждая, что ее подрывная деятельность привела к ухудшению всей обстановки в организме. Опухоль же, напротив, упрямо приписывала начавшийся голод тканей действиям мозга, якобы преднамеренно ограничившего потребление новых порций пищи. В любом случае, чтобы хоть как-то держаться и питать все органы (и карциному) пришлось активно потреблять внутренние запасы жира, что только увеличило загрязненность среды обитания клеток.
И вот тогда-то, в условиях голода и все нарастающего экологического катаклизма, карцинома в одностороннем порядке разорвала «Подмышечные договоренности» и без объявления перешла в наступление…
Лейкоцитарные валы пали очень быстро. Неся тяжелые потери, иммунная система не смогла удержать всю массу метастазов, которые в один момент натравила на нее карцинома. Как следствие очаги злокачественного образования стали появляться буквально в каждом органе, в каждой ткани, в каждом слое… И все они продолжали расти. И все они продолжали забирать из кровотока пищу и выбрасывать в него отходы.
«Онколог» отступал вместе со своей частью. Их окружение было безнадежно прорвано, а тот котел, который они с таким трудом формировали, разрушен без особого труда. Они были голодны. Им катастрофически не хватало личного состава. И настоящим ударом для них было известие, что пополнение к ним больше не придет. Вообще. Никогда. Костный мозг пал и теперь там росла ткань карциномы.
Это был конец всему. Организм погибал, карцинома набирала силу, чтобы в последние дни стать во главе этого корабля, несущегося на рифы. И никто ничего уже не мог с этим поделать.
Но вдруг произошло неожиданное. Как раз в тот момент, когда шли особенно ожесточенные и безжалостные бои, карцинома выступила с предложением о новом перемирии. Уцепившись за это, как утопающий цепляется за соломинку, пусть и торчащую из самого последнего кизяка, мозг согласился провести переговоры в одном из затылочных лимфоузлов. На этот раз встреча прошла без участия силовиков, это была принципиальная позиция карциномы, и мозг был вынужден на это согласиться. На встрече говорили в основном метастазы, тогда как нейроны по большей части отмалчивались, боясь сорвать «мирный процесс».
Опухоль предлагала следующее. Уравнять в правах все клетки организма независимо от выполняемой ими функции. Упразднить полностью систему внутренней безопасности, так как, по словам самой карциномы, внутри одного организма клеткам воевать незачем и делить нечего. Ликвидировать неприкосновенность всех органов, которые прикрыты барьерами и, в первую очередь, головной мозг. И, самое главное, карцинома выдвигала условие, чтобы в каждом отделе мозга, во всех скрытых в его толще канцеляриях и подотделах, были ее представители, наравне с нейронами принимающие решения и оказывающие влияние на организм.
Мозг был согласен на все, кроме разрушения гемато-энцефалического барьера, потому что это было бы чистой воды самоубийство с его стороны. А в остальном, что касаемо остального организма, он принял все условия опухоли. И метастазы заняли свои места в отведенных им участках мозга и принялись там делиться, наращивая свое присутствие и постепенно, уже без боя, только официальным путем, вытеснять нейроны.
— Ваше подразделение расформировано, — отчеканил присланный в расположение части «Онколога» метастаз. — Вам приказано покинуть лимфоузел и прибыть в верхнюю полую вену на распределительный пункт.
В лимфоузле, где последние дни была расквартирована часть, повисло тяжелое молчание. Никто не решался заговорить первым. Да и нечего было говорить, и так все уже было понятно. Про ликвидацию службы внутренней безопасности давно ходили упорные слухи, а в последние дни об этом стало известно уже официально. И вот — метастаз уже выселяет их из лимфоузла. Дожили, ничего не скажешь.
Показывая пример остальным «Онколог» не спеша подплыл к метастазу и, словно случайно проведя рядом с ним своими рецепторами (мутанты разом напряглись и похолодели от сковавшего их ужаса, умирать никому не хочется, а от обреченных и гонимых иммунных клеток теперь всего можно было ждать), проплыл мимо и нырнул в лимфатический сосуд. За ним вереницей последовали и остальные и, точно так же, как и он, проплыли в опасной близости от метастаза, нервируя мутантов тем, что то и дело задевали их деформированные тела своими натруженными рецепторами.
В верхней полой вене уже было полным полно самых разных клеток иммунной системы. Все они были из службы внутренней безопасности, столько времени успешно боровшейся с различными новообразованными группировками. До тех пор, пока одна из них не заняла кабинеты в черепной коробке и не стала таким образом частью управленческого аппарата. И, памятуя как отчаянно, не жалея себя, иммунитет с ней когда-то боролся, понимая, что настроения бойцов, несмотря на размягчение мозга, остались неизменными, и они хоть сейчас готовы вновь взяться за свою работу, карцинома не в пример подавленного ею мозга, приняла волевое решение. Закономерное и предвиденное.
— «…все клетки, выступавшие против реформ в лице нового анатомического образования, каковым является карцинома, — вещал перед собравшимися бледный нейрон, прилепившийся на стенку вены, — все высказывавшиеся против введения ее представителей во властные круги, все, кто, руководствуясь преступными приказами руководства или своими собственными умозаключениями, принимал участие в вооруженной борьбе с ее мирными сторонниками, по приговору суда признаны виновными в организменной измене! Ваша организация с этого момента переводится в категорию террористических и официально считается направленной лишь на деструктивные задачи. Ввиду всего вышесказанного, служба внутренней безопасности решением суда с сего момента прекращает свое существование как таковая. Бывшим же ее членам приписывается покинуть организм в течении ближайших двух часов. В случае невыполнения этого требования ослушавшиеся будут немедленно уничтожены. Председатель правления карциномо-мозгового временного правительства Метастаз Лобной Доли. Число — сегодняшнее».
Закончив чтение декрета, нейрон опасливо посмотрел на собравшуюся перед ним массу иммунных клеток. Он все понимал. Но он тоже ничего не мог с этим поделать. Он знал, что истребив иммунную систему, карцинома примется и за люстрацию нейронов, которые во время ее возвышения были в черепной коробке и прямо или косвенно способствовали борьбе с ней. А это ни много ни мало — весь мозг. Знал он и то, что организм с карциномой вместо мозга долго не продержится и его жизнедеятельность будет необратимо нарушена. Он вот только не знал понимает ли это сама карцинома. Ведь захватить власть и властвовать — это две совершенно разные вещи. Понимает ли она сама, что наделала?
Среди собравшихся в верхней полой вене иммунных клеток возникло замешательство. Их не просто отстраняют от работы. Их изгоняют. Впереди для них нет ничего. Вот оно. То, чего они боялись, то, чего они с ужасом ожидали. Вот оно. Сейчас. Не когда-нибудь потом, в будущем. А уже сейчас.
— И каким же образом нам покинуть организм? — спросил кто-то из них и его поддержал недружный гул голосов.
— Через левую почку, — ответил нейрон. — Там будет образован коридор по которому вы сможете выйти.
— Куда выйти? — выкрикнул «Онколог». — В мочеточник? А через него с мочей наружу?
— Да, — подтвердил нейрон, — именно так. Один из метастазов вызвался организовать ваш выход. Он уже там и в данный момент разрушает почечные клубочки, чтобы в первичную мочу могли проникнуть не только молекулы, но и целые клетки. Обратно вас реабсорбировать не будут, и вы спокойно пройдете через мочеточник в мочевой пузырь, а оттуда…
— Слушайте меня! — вдруг выкрикнул «Онколог» и все собравшиеся повернулись в его сторону. — Вы понимаете, что нам предлагают?
Со всех сторон послышались выкрики. Кричали разные клетки, кричали разные слова и фразы, но во всех этих выкриках был один и тот же смысл. Они все понимали, что им предлагают умереть и не мешаться. После всего, что они сделали на страже организма, они стали не только ненужными, но и нежелательными.
В общем гуле голосов тоненький вопль нейрона растворился словно капля рассола в море. Что он пытался им сказать, они не слышали, да и слышать не хотели. Его смяли и вытолкали из вены в сердце, откуда он, подхваченный силой сокращений миокарда, вылетел в легочную вену и понесся к бугристой ткани заросших опухолями легких.
Собрание неистовствовало. Да, они заранее знали, что так будет. Все понимали, какой их ждет конец уже тогда, когда мозг как с равной согласился провести переговоры о перемирии с карциномой. Знали, но продолжали бороться в тщетных надеждах, что мозг все-таки одумается, что поднимется настоящее клеточное восстание, что, может быть, еще не все потеряно и есть хоть какой-нибудь шанс. А если и нет, то надеялись хотя бы не дожить до того дня, когда это все-таки произойдет. И вот свершилось. Им приказано умереть во имя карциноматозного мозга, этого тандема разрушителя и слабака, врага и предателя, иждивенца и бывшего руководителя, который довел весь организм почти уже до гибели. И вот им отдан последний приказ. Который они должны выполнить…
— Мы никому ничего не должны! — крикнул кто-то.
— Нет, мы должны! — отрезал «Онколог» и все недоуменно посмотрели на него.
— Да ты что? — удивился один из эозинофилов. — Что ты такое говоришь? Должны… От кого от кого, а от тебя уж точно не ожидал такое услышать…
Все присутствующие негодующе зашумели.
— Послушайте! Да послушайте же меня!!! — надрывался «Онколог» до тех пор, пока не добился тишины. Тогда он перевел дух и заговорил. — Послушайте меня, братья. Мы все с вами понимаем, в какую яму угодили. Более того, мы с вами знали, что так произойдет, заранее знали. Что по воле врагов и по слабохарактерности нашего с вами верховного руководства, идущего на уступки агрессору, мы все обречены на смерть. Но мы-то еще ладно, в конце концов, мы с вами солдаты и нам умирать иногда приходится. Но! — он сделал паузу, грустно вздохнул, затем продолжил. — Но мы же с вами не ради себя работаем, так ведь? Не ради же самих себя воюем. Правильно? А тогда ради кого же? Считается, что ради всех клеток, ради нашего с вами родного организма мы воюем, что только лишь ради блага всех органов и тканей. Так ведь? Ну, так ведь, братья?
Клетки загудели в том смысле, что именно так.
Он продолжал:
— Но, раз это на самом деле так, тогда почему мы с вами, все прекрасно понимая к чему идет эта война, тем не менее не защищали интересы простых клеток? Простых клеток, которые гибли, когда через них прорастали опухоли? Простых клеток, которых обманули метастазы, чтобы их озлокачествить, и тем якобы даровать вечную жизнь? Клеток, которые еще живы, но умрут вскоре после нас, как только карцинома полностью подавит последние скопления нервных клеток? А? Почему, братья?
На этот раз ответом ему была тишина. В верхней полой вене вдруг стало так тихо, что стали отчетливо слышны хрипы в легких.
— Я вам отвечу почему, — гремел «Онколог». — Да потому, что, даже желая защищать простые клетки, из которых состоит наш с вами организм, даже убеждая себя, что мы защищаем именно их, на деле же мы были всего лишь инструментом мозга, благодаря которому он пытался удержаться у власти. Не больше и не меньше. Мы защищали именно мозг, а он защищался нами. И все все понимали, но продолжали выполнять его команды даже тогда, когда это шло во вред простым клеткам, ради которых, я знаю это, мы готовы и умереть. Так что же нам мешало, братья? Что нам мешало защищать невинных, и что нас заставляло подчиняться тому, кто вел нас всех к гибели? Почему мы не ослушались своего руководителя, когда поняли впервые, что его политическая линия ведет организм к гибели? Ведь тем мы предали самое дорогое, что должны были защищать — мирные клетки нашего с вами организма. Предали в угоду тому, кто приказал их предать своим неразумным руководством. И мы все понимали еще тогда, но не делали ничего, что могло бы хоть как-то повредить мозгу. И дело тут не в том, что мы его боялись, я знаю это наверняка. Конечно, несколько мятежей было жестоко подавлено. Но дело не в страхе. И даже не в том, что мы верили ему. Нет, совсем не в этом. Тогда в чем же дело? Почему мы так поступили? Я много думал об этом и, кажется, понял, почему мы с вами слушались его до конца и продолжаем слушаться сейчас. И знаете, почему? Мне страшно это говорить, но мы так привыкли. Мы привыкли подчиняться. Привыкли, что нашу судьбу всегда решает кто-нибудь там, наверху, а нам просто говорят что и как делать. И мы уже просто боимся брать на себя ответственность за что бы то ни было, мы ждем, что нам скажут, что делать. Так проще. А он привык руководить. Мы не вписались в этот поворот, братцы, ни он, ни мы. Мы продолжали жить по старым законам и привычкам в совершенно новое время, и мы не вписались в этот исторический поворот. Что ж, в таком случае нет ничего удивительного в том, что в итоге мы оказались на обочине жизни. Мы сами в этом виноваты. А вот страдать будем не только мы, но и все остальные. У нас был шанс все исправить. Но мы продолжали служить ему. И вот теперь нам приказано умереть. Ну как, выполним его последнюю волю? Сдается мне, после того, как мы все уйдем из организма с мочей, карцинома потребует всю полноту власти, и наш с вами горе начальник окончательно отдаст ей все бразды правления. И тогда уже его люстрируют, и выкинут по частям из организма. Но прямая кишка с ним, с ущербным. Мне жалко простые клеток, которых мы с вами бросили на произвол двух борющихся за место в черепной коробке сил. Бросили, хотя поклялись защищать. Бросили, хотя и понимали, что тем убиваем их и их будущее.
— И что ты предлагаешь? — спросил старый, закаленный в боях фагоцит.
— Да, что именно ты предлагаешь? — задал вопрос молодой, только недавно рожденный нейтрофил.
«Онколог» выдержал паузу, затем сказал:
— К сожалению, сейчас уже слишком поздно. Но, если бы я мог вернуть время вспять, я бы стал тем, кого мозг назвал бы предателем, карцинома назвала бы злейшим врагом, а простые клетки назвали бы освободителем. Я призвал бы вас присоединиться ко мне в моей борьбе против ведущей всех нас в небытие системы и против только мечтающей когда-нибудь самой нас туда привести карциномы. Я сражался бы только ради простых клеток и безжалостно уничтожал бы каждого, кто прямо или косвенно намеревался бы им навредить.
— Согласен!
— Правильно!
— Хорошо сказал!
— «Онколога» в главнокомандующие!
— Мы упустили столько времени! Так что нам мешает сейчас начать эту борьбу? Все лучше, чем в мочу!
— Долой властных паразитов и паразитов, рвущихся к власти!
— Все ради мира и развития простых клеток!
— Кто, если не мы?!
— Сейчас или никогда!
— Умрем или победим!
— Умрем, но победим!
— Победим! Мы победим! Наше дело правое!
«Онколог» обвел взглядом собравшихся. Он снова и снова думал о том, что они все понимали еще тогда, когда действительно что-то еще можно было изменить, когда организм не распадался заживо и светлое будущее еще не было несбыточной мечтой. Как тогда, сразу после подписания «Подмышечных соглашений», когда они, несмотря на приказ, уничтожили метастаз, который, не сделай они этого, сейчас уже был бы огромной опухолью. Ведь сделали же они это тогда! Сделали, и ни разу не пожалели. Так почему больше никогда не позволяли здравому смыслу взять верх над собой, зачем проявили слабость и покорность судьбе? Почему не поддержали ни один из подавляемых карателями бунтов? Да, конечно, страх взять на себя ответственность, привычка покоряться и подчиняться… Но, только ли это?
А теперь, как выкрикнул кто-то из них, они упустили время. Они дали властным органам сжечь их будущее в огне борьбы за власть. И теперь уже поздно. Слишком поздно. Простые клетки, ради которых они жили, в основной своей массе или мертвы или при смерти от голода. И это их, иммунной системы, заслуга. У них, именно у них было все, что нужно для того, чтобы избежать этой трагедии. И рассчитывать простым клеткам тоже было не на кого, кроме как на них, на иммунитет. И все все понимали. Но поступали наперекор своей воле и своему разумению. Всей своей многомиллионной массой они поступали не так, как хотели и не так, как было бы лучше всем клеткам, всем органам и тканям, всему организму в целом. И тем они предали тех, кто в них так нуждался. Они, именно они предали. От мозга, в конце концов, ничего другого в ситуации, когда он может потерять свою власть, и ждать не приходилось, это тоже в глубине души все понимали. Но они, стражи порядка, которые вопреки всяким униям и перемириям, должны были во что бы то ни стало очистить свой дом от скверны, зачем-то шли по пути построения хаоса и беззакония. Да еще против своей воли. И в ущерб мирным клеткам. Понятно, почему от них постепенно все отвернулись. И свои и чужие. Даже самим от себя противно.
И все собравшиеся в верхней полой вене иммунные клетки, понимая, что действительно слишком поздно, что их восстание обречено на провал, тем не менее, не сговариваясь, каждая сама по себе, но вместе с тем в общей массе точно таких же прозревших, ринулись в черепную коробку, чтобы сначала уничтожить сколько смогут раковых клеток и, если будут мешать, нейронов, а затем погибнуть самим.