СТОЯШИЙ ВОПРОС
— Я знаю ответы на все стоящие вопросы!
У существа было восемь щупалец, десять глаза, и они мерцали таинственным светом. Богиня была прекрасна, и её нагота ослепляла, а мраморное тело будило желание. Он был подобен тьме египетской, и в клубящемся мраке горел багровый глаз. Напротив него стоял человек, грубый, одетый в звериные шкуры, в застёгнутом комбинезоне, высокий, приземистый, чернокожий, рыжеволосый, зеленоглазый. Они стояли в холодном пустом зале, который одновременно не был залом, в 3456-м году от Рождества Христова, вне времени, и смотрели друг на друга, хотя им для этого не требовалось глаз.
— Ты можешь спросить меня о чём угодно!
Это произошло на поверхности астероида, в глубине газового слоя красного гиганта. В пучине морской, в вакууме ледяных безвоздушных пространств.
А может, и не произошло.
Корабль человека стоял, пришвартованный к древнему межзвёздному порту, покрытый коррозией, потрёпанный астероидами и непригодный для возвращения домой. Кислорода у него в скафандре осталось не более, чем на час. Он приплыл на лодке, обшитой звериными шкурами и разбившейся у сурового скального массива. Он преодолел радиоактивную пустыню на трёхгорбом верблюде, и у самого входа в храм, тот пал.
Существо удовлетворенно взирало на него.
— Я знаю ответы на все вопросы, — повторило оно. — Так спроси же меня!
— Это хорошо, — отметил человек, — ибо за возможность встречи с вами я продал душу очень неприятному субъекту.
— Всё, что мы приобретаем, стоит немалого. Каков же твой вопрос?
Глаза на стебельках повернулись в его сторону. Обольстительная красавица провела коралловым язычком по пунцовым губам. Каменная статуя человекобыка нетерпеливо топнула ногой.
Человек вздохнул. Долго, долго он искал ответы на свои вопросы. И даже сейчас, на краю жизни и смерти, неуёмная жажда познаний терзала его.
Он облизнул пересохшие губы и спросил.
— В чём смысл жизни?
— Это не стоящий вопрос, — сердито завозилось существо. — Я обещало ответы лишь на те вопросы, которые того стоят.
— В таком случае стоящих вопросов не существует, — ответил человек и повернулся, чтобы уйти.
— Погоди, — позвало задетое за живое существо, — их множество.
— Назови хоть один.
— Раз уж жизнь нам дана, как извлечь из этого максимум пользы?
— Ну и как же? — обернулся человек.
— На этот вопрос я не могу дать ответа. Вопрос мультилогичен. Обстоятельства для каждого живого существа уникальны. Ты можешь сам найти ответ на этот вопрос.
— Ничего, — кивнул человек, — постановка вопроса уже дала мне необходимый ответ. Никогда не думал о жизни в таком ракурсе. Наверное, я был не прав.
— Ничего, — сказало существо. — Многие заблуждаются, особенно те, что ищут истину.
— Но даже, если вопрос не стоящий, продолжил человек, — ты, всё-таки, не знаешь ответ?
— Разумеется, нет, — рассердилось его визави. — Вопрос неадекватно поставлен и потому лишён смысла. Твоё левое ухо чуть больше, чем правое. И в чём высший смысл такого неравенства? Можешь мне ответить?
— Понимаю.
— А насчёт души, — улыбнулось существо, — ты не расстраивайся. У вашего вида её нет, — оно задумчиво почесало за третьим ухом. — И того, что ты подразумеваешь под адом и раем, тоже не существует.
— Нет? Но… а что же, тогда, есть?!
— И вновь неправильная постановка вопроса. Тебе стоило бы спросить: «Но кто в таком случае купил её у меня и зачем это ему»?
— И кто же?
— А вот на этот вопрос я тебе не отвечу. Так интереснее. Ты и сам скоро узнаешь. Жизнь вашего планетарного вида так коротка…
Существо смотрело на него, и глаза его были как сапфиры, полные рубинового сияния.
— Могу ли я дать тебе один совет? — спросило оно.
Человек поколебался.
— Почему бы и нет.
Волны цвета, разноцветные сполохи пробежали щупальцам существа. Оно присело рядом с ним – девушка, прелестнейшая из дочерей земных. И голос её был словно шёпот волн.
— Порой не стоит искать ответ.
Человек повернулся, чтобы уйти. У него не было корабля, чтобы вернуться не Землю. Не было лодки, чтобы доплыть до своего королевства. Не было мула, чтобы пересечь пустыню. И у него совсем не оставалось воды, кислорода и времени. Он сел на ступени древнего храма, и посмотрел на звёзды.
Странник был счастлив.
У него не осталось вопросов, которые стоило задавать.
ЧУВСТВО ДОЛГА
Высокий эльф остановился пред особняком, утопающим в цветах гибискуса, настурции и жасмина. Бьорнот по прозвищу Соловей прибыл по просьбе Аотру Имраи – верховного мага Фьяниленда. Особняк был тихим, как всегда: Аотру предпочитал уединение. Только пчёлы и шмели надсадно гудели над благоуханными звёздами садовнического искусства. Между густо разросшимися кустами шиповника виднелась приотворённая калитка – гостя явно ждали.
— Ну, наконец-то, — пробормотал Бьорнот, взирая на жилище самого могущественного чародея всех времён.
Он не был здесь уже более года.
— А ничего не изменилось, — пробормотал он вслух.
Впрочем, глупо было думать, что изменится.
Второе после Императора по важности лицо Фьяниленда обитало в скромном особняке на окраине столицы – в то время как удельные князьки щеголяли баснословной дороговизны дворцами из порфира, яшмы и серебра. Особняк таился на улице Лазоревой птицы, с одной стороны прижимаясь к «Магазину волшебной всячины», а с другой – к заброшенному саду. Яблони и груши источали дивный аромат. Подобная скромность казалась чудачеством; крохотный коттедж казался беззащитным.
Но лишь для тех, кто не умел лицезреть невидимое.
Бьорнот прикрыл глаза и взглянул на поместье внутренним взором.
И охнул.
Магическое зрение открыло взору подобие киселя: сверкающего, густо-искристого. Тончайшие нити силы и бурные реки – алые, синие, золотые ткали над жилищем свой прихотливый узор. Волшебные эманации радужным сиянием окутывали сад; охранные заклятья насыщали воздух подобно туману. Потоки силы впадали в особняк и изливались обратно, вихрились водовороты, вспухали чудовищные пузыри, сотни, тысячи заклятий сливались в плотные сгустки и смерчи – и даже посвящённый не смог бы вычленить отдельных заклинаний в этом невероятном вареве.
— Превеликие боги!
Его достижения в искусстве волшбы заметно возросли – в прошлый раз он не видел и половины.
— Праматерь Аурелин!
Покои мага охранялись тщательнее, чем дворец Императора. Никогда Бьорнот не видел ничего подобного! Для Посвящённого, особняк напоминал вулкан, извергающий из себя истечения невообразимой магической мощи. Магия буквально пропитала воздух. Бьортнот чувствовал себя весьма, весьма неуютно. Чудодейственная сила давила на него, подобно надвигающемуся обмороку – а ведь он едва-едва поднаторел в колдовстве. А что же ощутил бы колдун, который осмелился бы бросить вызов хозяину этого дома? С другой стороны, обычный прохожий эльф, далёкий от всякой волшбы и магического глаза, вряд ли заметил хоть что-либо…
— Что же я увижу ещё через год, — пробормотал фьяни.
Особняк утопал в роскоши рододендронов и гибискуса.
Цвёли розы и жасмин; приятные ароматы разливались по саду. Старые яблони клонили к земле свои ветви. Притаившийся среди них небольшой коттедж казался обычной виллой чудаковатого богача. Он был построен в стиле рококо: стати нагих нимф сладострастно обвивал плющ.
Трудно было поверить – но отсюда, из центра этой магической паутины, тянулись нити во все уголки света, повсюду. Отсюда Великий Магистр управлял Империей. Его незримое присутствие ощущалось везде, где только умение Аотру Имраи могло быть полезно для страны. Бьортнот А’Сколь знал это точно.
Остановившись у крыльца, он слегка поклонился.
— Я прибыл по вашему повелению, Верховный маг.
Двери открылись сами собой, пропуская гостя.
Проще было бы содержать пару слуг в ливреях – и большинство магов так и делали. Зачем тратить крупицы Силы, куда более драгоценные, чем золото и серебро? Но Верховный не боялся растрачивать Силу по пустякам. А’Сколь отряхнул ботинки о порог, и вошёл в просторный зал. Мудрецы древности улыбнулись ему с картин, а ноги утонули в густом ковре. В особняке было пусто; не было ни подобострастно-угодливых слуг, ни услужливых рабынь из племени людей. Великий маг жил один. Лишь магические создания – бесчисленные паки, брауни и домовые прятались по углам. Краем глаза Бьорнот заметил кое-кого из них. За шторами намечалось смутное движение. На люстре, не таясь, раскачивался полупрозрачный бесёнок-проказник.
Парень махнул ему рукой.
— Заходи, заходи! — гулкий голос повстречал его раньше, чем хозяин дома.
— Иду, — шепнул посетитель.
Поднявшись по лестнице и пройдя анфиладу комнат, отличающихся роскошью и изяществом, Бьорнот, сын Итрина, вошёл в гостиную. Аотру сидел в кресле лицом к гостю. Его седые волосы рассыпались по плечам, а черты лица ещё больше заострились с тех пор, когда он виделись в последний раз. Он был облачён в скромную синюю мантию. В руке у него был мундштук, а на ногах – забавные чувяки. Никто не знал, сколько Верховному Магу лет. Да он и сам с усмешкой подтверждал слова остряков: «Да, дескать, забыл уж и сам, за делами, на имперской службе». Но одно Бьортнот знал точно: его наставник пережил восемь императоров Эльфляндии-Фьяниленда.
И это только на посту Верховного Мага!
А ведь и стал им не в двадцать лет…
Судя по древним летописям, Аотру Имраи перевалило за тысячу. Он участвовал в войне Кланов, пережил Зубастую Зиму 2078-го года и встал на сторону Алого Императора во время войны Старой Смуты.
Век Перворождённых долог.
Но даже он не вечен.
Не многим удаётся разменять шестую сотню. И никто и никогда не разменивал тысячу лет. Даже северные эльфы не живут так долго. Сами Императоры, в крови которых текут светлые голубые струи крови Богов, не живут больше восьмисот лет. Но Верховный на то и Верховный – у него свои секреты и тайные знания. При виде старого улыбчивого кудесника Бьорнота охватила странная смесь чувств. Хоть и часто он выполнял поручения мага, но посещать его покои и видеть его отеческую, чуть грустную улыбку ему доводилось лишь в пятый раз. Аотру был отшельником: он не принимал участия в торжественных парадах, его не видели в Тронном Зале. Имраи мог управлять Империей, не вставая с кресла, быть закулисным владыкой всего Фьяниленда – но не стремился к этому.
— Вот и ты, А’Сколь. Заходи, заходи, — хлопнув в ладоши, Имраи улыбнулся.
Лабиринт теплых морщинок разбежался от его глаз.
Двери затворились, скрипнув напоследок; с резким щелчком повернулась ручка. Магическим чутьём князь ощутил, как свирепые грифоносфинксы бросились охранять захлопнутые врата: теперь их никто не подслушает. А, если какой-то безумец и осмелится – «эссенции охороны» доберутся до несчастного в считанные секунды – по им же самим протянутым магическим нитям.
Эти бесплотные создания беспощадны.
Да и кто осмелится? Все, кто были такие, перевелись.
— Садись, А’Сколь, садись, — старый волшебник подвинул ему кресло. Не шевельнув и пальцем, разумеется. — Молодец, что Цветок Бузины привёз, очень нужная вещь, весьма нужная… Расскажи мне, как ты её добыл?
— О, это было просто, — шутливо отдал честь дворянин. — Королевна тёплых Земель такая хохотушка! Однажды она устроила конкурс на то, кто насмешит её до упаду. Я записался в очередь скоморохом…
— Да ты присаживайся, в ногах правды нет.
Бьорнот охотно опустился в глубокое кресло.
— Расскажешь поподробней?
— Да с превеликим удовольствием! Словом, веселил я её веселил, и пригласила она меня во внутренние покои. А там у неё – ванна, плёточка, служанки… Большая затейница оказалась Королева Алумбе!
***
О многом они ещё говорили – о делах Гунгиннивьерда, о набегах лохланнахов, что участились из-за снежной зимы, о торговле в Ланде, о бедствиях фьянов – жителей Фьяниленда, о Скомунде, Императоре, о Эпоне и Бранвен, подругах Бьорнота. Нам это без надобности, да, думаю, и не интересно. Почтим же вниманием их компанию, когда, допив второй кувшин лётиоланского и, традиционно, сыграв в аннидигердские шахматы (князь не оставлял надежды сыграть вничью с колдуном, вот уже в пятый раз), фьяни молча наслаждались тишиной и покоем. Они сидели в креслах, ничего не делая, ни о чём не думая, как умеют активные деятельные люди, чья жизнь постоянно проходит в заботах и тревогах. Взгляд Бьорнота бесцельно блуждал по гостиной. Он поёжился. Со вздохом поставил на стол кружку с лётиоланским на самом дне, которую вертел в руках.
Пора была решаться.
— Один вопрос мучает меня, — проговорил он, взирая в потолок. — И я должен получить на него ответ. Это вопрос из тех, что не всегда стоит задавать, но знание это подобно отраве – оно кусает и мучает меня. Словно змея, пригретая на груди.
Он выпрямился в кресле и чуть склонился вперёд, заставив себя посмотреть прямо в глаза Аотру:
— Учитель, тогда я был молод. Это случилось пятьдесят лет назад.
Волшебник вздохнул.
— Продолжай.
— И тогда я увидел кое-что, что не предназначалось для моих глаз.
Бьорнот помолчал.
— Когда давно, орки с Пепельных Равнин напали на нас. Они были подобно чуме, смертельному яду, что изливался на зелёные долины Симпайи с Отравленных Гор. Смерть и горе несли они.
Колдун вздохнул.
— Так всё и было.
Бьорнот продолжил.
— Они были хуже диких зверей; чувство жалости не было ведомо им. По ветру пустили они города Лейфан и Тагалау, и дым пожарищ надолго осел горечью в наших сердцах.
И собрались войска Империи, цвет Фьяниленда, на Равнине Скорби, между горами Заката и Рассвета. И столкнулись две армии, и пламя драконов и ярость грифоносфинксов, и клинки отважных воителей и вся мощь чёрной магии. Мы победили, откинув захватчиков обратно на бесплодные равнины Выжженного Плато. Но нелегко нам далась эта победа. Немало отважных витязей полегло на ущельях в тот день и ту ночь.
И он замолчал, и царила в комнате тишина.
— И я видел, как сразили вас в Пепельной Битве заговорённым оттраманским клинком. Моих слабых способностей хватило, чтобы учуять эту могильную магию. Король-колдун, оживший мертвец, всадил вам клинок в грудь – клинок, что выпивает самую жизнь, призрачный клинок Смерти, что выкован был в Царстве-под-Землёй.
— Да, так и было.
— А потом были празднества, и горе мы утопили в вине, и крики радости заставили нас забыть о том, что утрачено. Лейфан и Тагалау возродились, подобно фениксам, став ещё прекраснее, нежели были. Много воды утекло с тех пор. Но одна лишь мысль не даёт мне покоя.
Мягко трещали поленья в камине.
— После таких ран долго не живут. Месяц – самые живучие. Даже фьяни. Даже колдуны. Даже Верховные Маги Фьяниленда. Вы же прожили пятьдесят лет, — Бьорнот помолчал. — Мало кто это заметил, а быть, и вовсе один только я. Сильных колдунов рядом не было. Если вы воспользовались глубинами Запретной Магии, чтобы вернуть себя к жизни – вам достаточно убить меня, и никто не узнает об этом. Никто не знает, что я у вас, Учитель.
Комната погрузилась в тишину. Бьортнот спокойно ждал, не надеясь на ответ. Тёмные глаза мага были подобны непроницаемым магическим зеркалам. Наконец Аотру сделал движение – уселся поудобнее в кресле. Затем потянулся за чашкой из халцедона, телекинировал из бара старую, посеревшую глиняную бутыль синего коньяка и налил себе с полкружки. Обхватил чашку двумя руками, словно грея ладони. И вновь потянулось молчание. Но по лицу Верховного Мага Бьортнот осознал –наступит время неторопливого рассказа.
— Это верно, — спокойно сказал старик. Жить после удара Серым Клинком не выйдет. А я уже давно и не жив. — И посмотрел на молодого фьяни, ожидая его реакции.
Князь вздрогнул.
— Но и не мёртв, — успокоил его колдун. — Я умираю. Уже пятьдесят лет как умираю.
Он помолчал.
— Мне удалось остановить свою смерть. Но отменить её – я не в силах. Ничто не может исцелить меня.
Бьортнот вновь вздрогнул. Его поразила страшная догадка.
— Так та рана не зажила? — прошептал он, борясь с внезапно пересохшим горлом.
Волшебник печально покачал головой.
— Она всё ещё кровоточит. Порой, в полнолуние, сильнее, чем обычно.
— Но от раны Клинком терзают жуткие боли! — вскричал Бьорнот. — Так гласят легенды.
— Они не врут.
— Во имя Семи Демонов Харши…
Эльф сжал кулаки.
Всё поплыло перед его лицом от страшного открытия, которое он сделал. Имраи умирал. Умирал уже пятьдесят лет, истязаемый болью, снедаемый болезнью, от которой не было исцеления. Всё ещё жил. Для чего? Или для кого? Старческая, оплетённая жилами ладонь коснулась его руки. Он поднял глаза. Губы Аотру тронула мягкая, грустная улыбка.
— Мы не в силах определить свой час смерти, — тихо сказал старик. — Но в наших силах решить, ради чего мы умираем.
Он вздохнул.
— Не стоит переживать, Бьорнот. Я жил долго… дольше, чем отведено обычным смертным. Настал мой час войти во Врата Аваллона. Я ни о чём не жалею; судьба дала мне возможность исполнить предначертанное.
— Но как, Ллир возьми, как…
Имраи грустно усмехнулся.
— Есть много тайн под луной. Верховному Магу многое доступно. Далеко на Юге Жарких Земель люди с кожей цвета алебазийского кофе продают плоды растения, что смягчают боль. Гномы Фульстрема делают из них настойку.
Он покачал головой.
— Я их пью постоянно. На ночь – особенные микстуры. Порой удаётся немного поспать… А когда-то и устраиваю себе праздник. Пью такое, что потом чувствую себя легкокрылым эльфом. Правда, ненадолго. Таким нельзя злоупотреблять. Протяну ещё лет пятьдесят, — ответил он на невысказанный вопрос. — Если повезёт.
***
Волшебник помолчал, и продолжил рассказ. Мальчишка хотел знать, да порой и самому – хотелось кому-то поведать. Тяжело хранить тайну… годами, десятилетиями. И, быть может, веками. Не стоило рассказывать и Бьорноту – но любознательный фьяни сам догадался. Огонь полыхал в камине, жадными языками лизал поленья. За окном смеркалось, редкие звёзды украсили небосвод. Словно яхонты, рассыпанные по тёмному покрывалу щедрой рукой. Они складывались в руны, мерцали, будто опалы. Он помнил это мгновение – так, словно всё случилось лишь миг назад. Словно наяву. Белые скалы Ущелья Скелетов. Тёмная магия короля привидений. И холодный клинок, проникающий в сердце.
А потом он стал говорить – и слова падали, словно тяжёлые камни.
— Тяжелее всего было первые годы, — сказал он. — Холод, сковывающий все члены. И непрерывная, терзающая боль. Затем полегче.
Он выбил трубку, набил её ароматным табаком из синих трав и поджёг кончиком пальца.
— Смерть подобна тёплому покрывалу. Она давно ждёт меня в свои объятья. Я давно готов.
Бьорнот молчал. Чародей улыбнулся.
— Да на кого Фьяниленд покинуть? — покачал он головой. — Без меня ведь вас лохланннахи за одну зиму сожрут. Вот подготовлю преемника, тогда и на покой. А пока… ничего, потерплю. Я давно смирился со своей смертью. Ведь не столь важно, какова твоя смерть, сколь важно, какова была твоя жизнь.
Бьорнот молчал. Колдун вздохнул.
Затянулся, выпустил в воздух колечко табачного дыма – ароматное, зелёное.
— Жить и так можно, — усмехнулся он. — Конечно, мне стало тяжеловато передвигаться. Умирать пятьдесят лет – это не шутка. Не блистать мне более на балах… Впрочем, я их никогда не любил: сложно соперничать с юными вертопрахами. Они ухлёстывали за эльфийками, а я учил магию. Вот теперь думаю – не прогадал ли я?
Бьорнот слабо улыбнулся. Маг подмигнул ему.
— Удовольствия бывают всякие. Книжка хорошая, хороший друг, хорошая беседа. Хорошая партия в шахматы. Догадываешься-то, что за преемник?
— Да, — уронил Бьорнот.
Высокая честь его не радовала, а лишь надавила дополнительным грузом на душу. Но гордый фьяни слишком хорошо знал, что такое долг, чтобы отказаться.
Волшебник одобрительно кивнул.
— Вот и ладушки. А то… жив, мёртв, помираю, — не великой важности дело. Я и так неплохо пожил. Ничего, прямо сейчас помирать не собираюсь. Давай лучше о деле поговорим. У тебя с завтрева новое задание будет. Слыхал о принцессе Мелинде, которую похитили тролли?
— Пожалуй.
— Тебе следует поторопиться, ежели она дорожит своей честью. Слыхал, что собираются продавать её в один из борделей Краснолесья…
***
После ухода Бьорнота маг откинулся в кресле.
Надсадный кашель рвал горло, боль скручивала внутренности.
Перед глазами плавали алые пятна; высохшее тело сотрясалось. Наконец, приступ прошёл. Аотру бессмысленно уставился куда-то вдаль. Да, князю он сказал правду, но не всю правду. Не сказал того, как тяжек ему был этот разговор и эта встреча. И даже транквилизатор, добавленный в напитки, помог лишь на время. Нестерпимо ныла старая, незаживающая рана. Он не сказал Бьорноту, что чувствует себя, как старая, дряхлая развалина, стоящая одной ногой в могиле. У которой осталось лишь одно желание – поскорее оборвать снедающие его муки. То, что он говорил, было правдой, но… лет пятьдесят назад. А теперь… Он старался держаться молодцом. Незачем князю знать, что каждое слово причиняет ему боль.
Имраи поднял бокал и пригубил. Медленно, безумно медленно отступала истязающая тело боль. Ничего, как-нибудь протянет ещё пять десятков лет. Не стоять без него Северо-Западной Эльфляндии… пока. Зато новый Верховный Маг будет знать, как вести себя… при случае.
Примерно этак через шестьсот лет.
Глоссарий.
Фьяни – легендарные существа из ирландской мифологии. В чём-то схожи с английскими эльфами.
Фьяневик – составное название из слов «фьяни» и скандинавского слова «вик» – поселение. Сравните для примера со словом «Рейкьявик» – названием столицы Исландии.
Эссенции охороны – иными словами, «охранные сущности», квинтэссенция, сущность самого понятия «охрана».
Ланд – в переводе со скандинавского – «земля».
Лохланнахи – жители Лохланна (легендарной страны из кельтского эпоса).
Скомунд – персонаж скандинавских волшебных сказок, могущественный маг. Его аналогом в английских сказках является Майкл Скотт. Они оба потеряли тень… да и вообще были весьма примечательными личностями!
Эпона и Бранвен – в реальности – кельтские богини.
Имена Аотру и Бьорнот взяты из произведений Дж. Р. Р. Толкина («Баллада об Аотру и Имрун» и «Возвращение Бьортнота, сына Бьортхельма»), написанных по мотивам кельтских и скандинавских легенд.
ПРИНЦЕССА И ДРАКОН
Принцесса Зефирного королевства стояла, опираясь маленькими локотками о красивый слюдяной парапет. Внизу плыли облачка – белые, пушистые, похожие на клочки сахарной ваты. Море искрилось и переливалось, словно большущий сапфир. И небо было синее-синее, словно кто-то разлил баночку акварели.
Девочка зябко переступила ногами. Хотя денёк был солнечным, но холодные камни балкона ещё не успели прогреться, и ветер играл с её белым платьем.
«А что такое любовь?» — подумала маленькая принцесса. — Наверно, любовь – это когда ко мне прилетит прекрасный принц и спасёт меня от дракона».
Вообще-то, нечестно было бы сказать, что у старенького Фельвариуса жилось ей плохо. Премудрый древний дракон оберегал её и растил, с тех пор, как ей исполнилось восемь лет. Родители погибли, сражаясь на границах с троллями, а трон Зефирного Королевства захватил могущественный и вредный Чёрный Маг.
Принцесса очень любила сказки!
Принцессу, живущую в башне с драконом, непременно должны спасти. А дракона – убить. Малышке ужасно было жалко Фельвара, но ведь со сказками не поспоришь! Или поспоришь? Вот зелёный наставник ей говорит, что в сказках всё вовсе не так, как в самой жизни. И всё-таки, в глубине души, Мелисса надеялась, что однажды принц к ней прилетит.
Не может же наследница трона до самого венчания жить в пещере драконом! В конце концов, это просто неприлично! И принц её непременно будет любить. Это ничего, что он её не видел. В картинных галереях всех Сопредельных Королевств висят её портреты – принц будет проходить мимо него, и влюбится, непременно! И может, она тоже полюбит Его.
Маму с папой Мелисса почти не помнила.
Лишь суровый голос с хрипотцой, и сильные руки, что подбрасывали её под высокие потолки Тронной Залы. Это отец. Или аромат фиалок, да прядку волос, которая всегда щекотала ей лицо, когда тёплые губы её целовали. Мама. Всё остальное исчезло, стёрлось – и кануло в синеве беспредельного неба. Время шло, неумолимо отбирало воспоминания, делая их призрачно-размытыми, словно гравюры из сказки. И Мелисса уже не была уверена в том, что ей приснилось, что она нафантазировала, а что происходило на самом деле. Иногда она разговаривала с Фельвариусом, часами – о том, какими были её родители, а потом закрывала глаза и их представляла.
Почти как сейчас. Ветер ласково ерошил её волосы, и она прикрыла глаза.
«Наверно, любовь как облака, — подумала девочка. — Тёплая и пушистая. В неё можно зарыться с головой. А ещё она пахнет лакрицей и корицей, я знаю!»
Однажды Мелисса была в цирке, и там были забавные шуты и фигляры, и много-много сахарной ваты. И пахло сладостями и леденцами.
И она перевесилась через перила, и стала наблюдать за облаками, такими изменчивыми и неспокойными, словно большие комки тополиного пуха, вальяжно проплывающие под её ногами.
«Нет, — решила девочка, — Облака – это что-то текучее и непостоянное. А любовь должна быть вечной и неизменной, как небо. И правда, вот небо – ясное и сияющее, и оно есть всегда. Наверно, любовь похожа на него – такая же нежная и лучистая, тёплая и светящаяся».
Девочка легла спиной на плиты мансарды, всё ещё немного прохладные, но быстро прогревающиеся под лучами солнца. Раскинула широко руки и ноги и зажмурилась, блаженствуя от ласковой летней теплыни.
«Нет, — внезапно решила она. — Небо только лишь летом такое ласковое и славное, а осенью или зимой, когда придут холода, оно противное, и с него моросит. Не хочу, чтобы любовь была похожа на небо!»
Задумавшись, она свернулась клубочком на пузатых камнях.
«Я думаю, любовь – это как солнце, — внезапно посетила её новая идея. — Она всегда горячая и золотистая, и в её лучах можно греться».
Она открыла глаза, и яркая «монета» на небосклоне её ослепила.
«Ай, нет! — подумала она. — Любовь не может быть такой безжалостной!»
Рассмеявшись, она потрясла головой.
«Наверно, я слишком мала, чтобы разбираться в таких вещах, — рассудительно, совсем по-взрослому подумала она».
Вприпрыжку, принцесса спустилась вниз по длинной винтовой лестнице, пробежала через анфиладу помпезных залов, протанцевала по плиткам из мрамора, и наконец, вошла в громадный зал, где мерно попыхивая облачками дыма из ноздрей, лежал дракон. Дракон был огромен – от стены до стены, подобный зелёной горе. Мерно храпя, он лежал на куче сказочных богатств, и под его лапами сверкали старинные кубки и серебрились изысканные доспехи. Монеты из-под зелёного живота раскатились по всему залу – и поблескивали на полу, словно крохотные кругляши солнца.
Мелисса казалась рядом с ним крохотным муравьём. Он был ужасен – и прекрасен. Чешуйки его горели зелёным светом. В пасти клубилось багровое пламя. Он тяжело приоткрыл веки и посмотрел на неё багровым глазом.
— А, это ты, малышка, — раскатисто пророкотал он. Клуб дыма выплыл у него между зубов.
— Это я, дядя Фельвариус, — пискнула она.
— Хочешь погреться?
— Ага!
Отчаянная кроха вскарабкалась на самый верх и прижалась к горячему малахитовому боку.
Дракон замер и даже стал дышать потише, чтобы, не дай Бог, не помешать малышке. А она счастливо прижалась к нему и зажмурила глаза. Так они и лежали – чудовищный нефритовый исполин и маленькая девочка в белом атласном платье. Мелисса закрыла глаза. Пусть она и не смогла разобраться, что же такое любовь. Но прямо сейчас, прижимаясь к горячему боку колоссального огнедышащего чудовища – она была счастлива. Для любви придуманы тысячи витиеватых объяснений. Десятки сравнений. О ней написаны сотни манускриптов и мириады стихов.
Но быть может, любовь – это просто когда ты можешь прижаться к кому-то и закрыть глаза?
РАЗВЕДЫВАТЕЛЬНАЯ ОПЕРАЦИЯ
Джунгли обступили космолётчиков со всех сторон. Они шевелили ветвями в дуновении кондиционеров, цеплялись лианами за переборки и стеллажи. Глянцево поблёскивали крупные чёрные помидоры, гроздьями отягощающие массивные древовидные томаты. Конечно, в джунглях бы не было ничего зазорного, спустись они, скажем, на необитаемую планету; но спасатели шли по коридору 12а в брюхе корабля «Звёздный Капитан», висящего на орбите Юпитера!
А пейзажики тут были те ещё!
Они шли по пружинящей почве, под парой метров которой лежал металлический пол космического корабля. Корабль простирался на много миль – сотни коридоров, тысячи комнат, несколько крупных залов. Жизнерадостный зелёный мох антуражно покрывал ржавчину, лишайники свисали с разбитых плафонов, паучки, привезённые на корабль для изучения изменения строения паутины в невесомости, весело заплетали проходы и ловили безалаберных мух-дрозофил (которых, в свою очередь, некогда завезли для изучения мутаций). Экосистема цвела и пахла – в прямом смысле этого слова!
А пейзажи тут были те ещё!
Древовидные помидоры щеголяли белыми цветами; толстенные стволы картофеля, в два-три обхвата, обвивал горох и вьющаяся фасоль. Лианы розового винограда перебрасывали свои плетни с одного ствола на другой. В листве чирикали волнистые попугайчики и громадные канарейки; в лесной подстилке сновали (некогда лабораторные) крысы. Порадовала приоткрытая каюта с покосившейся табличкой «Посторонним вход воспрещён», в проёме которой скалила зубки небольшая макака – на несчастных мохнатиках испытывали лекарств на гоминид в условиях невесомости.
— Красота, — сказал Гаптар.
— Не о слово, — восхитился Алиевич, отстреливая наглому чешуемедведю башку. — Вот люди строили! В буквальном смысле слова – на века. Не то что те мусорные баки, в которых летаем мы.
Доля правды в этом была.
Алиевич воодушевлённо взмахнул бластером.
— У нас, если сломается система просеивания – обледенелый кусок апельсиновой кожуры прошибёт шаттл насквозь и отправит нас всех в далёкое странствие. А тут? Да если бы эта штуковина поменяла траекторию и сшиблась с Луной, это ещё не факт, кто из них двоих развалился бы, — раздалось звучное «хлямсь», и из одной космособаки стало две. Одна с передними ногами, другая с задними. — Подумайте только! — увлечённо продолжил развивать тему сейвер. — Воздух, которым мы дышим, сохраняется уже всю добрую тысячу лет – и никакой утечки!
Джунгли стали немного пореже. Кое-где между ветвей мелькали ржавые стены ангара.
— Не забывай о том, что это тебе не земные джунгли, — мрачно сказал Гаптар. — Тут этих чешуемедведей, может всего-то штук сорок, а на их ещё и туземцы охотятся. Бросил бы ты свои ковбойские замашки.
— Экология это, конечно, хорошо, — встрял Артёменко, — но если мы не доберёмся до цели, то это корыто расползётся в ближайшие десять лет. Что строили, то строили, это точно, сразу видно – славяне. Но триста лет – это тебе не легкое превышение срока эксплуатации. Пока мы тут идём, оно потихоньку трещит по всем швам. Так что пусть стреляет. Если мы до цели не доберёмся, вся здешняя экосистема погибнет. Уникальная, что ни говори.
Он оседлал свой любимый конёк – биологию.
— Нет, ты только посмотри – всего триста лет, а какая флора, какая фауна! На Земле эволюции понадобился не один миллион лет, чтоб кардинально всё изменить. Здесь же эволюция шла ускоренными темпами. Почему, понятно. Во-первых, радиация здесь ого-го – и от реактора, и от внешних радиационных поясов Юпитера. А раз есть радиация, значит, будут и мутации – материал для эволюции. Во-вторых, отбор здесь должен был идти очень жёсткий – частичная невесомость, своеобразное освещение, нетипичное биотическое (живое, то есть) окружение, нехватка минеральных элементов – почва-то не на камне формировалась. Ну и потом, популяции маленькие, дрейф генов. Эффект бутылочного горлышка, эффект Кеннеди-Хатсона*…
— Ну и загнул ты, Костя, — поморщился Гаптар. — Давай лучше за джунглями следить.
— И то дело, — жизнерадостно согласился Лёша Алиевич, срезая загораживающее путь деревцо.
Джунгли заметно поредели; отцветающая брюссельская капуста отчаянно воевала с пышной морковкой за свет чудом сохранившихся люминесцентных лапм (потемневшая надпись гласила: «Ударопрочный пластик, срок эксплуатации не ограничен»). Зал, которым они шли, сменился проходом, напоминающим этакий лаз-пещеру; с потолка весело капало («Тили-бомм!!!»), юркие ящерки-гекконы зыркали на них глазами. А затем последние корявые стволы расступились, и они увидели деревушку. Пять домиков и утоптанная площадка вокруг них выглядели совершенно безжизненными, если не считать сидящей на корточках девушки. На вид ей было лет двадцать пять. У неё было красивое сильное молодое тело, а из одежды – свисающая с шеи цепочка с кулоном и кожаный пояс с длинным широким ножом.
— Вот чёрт, — сказал Дима Гаптар.
На дряхлой старушке Земле, где медицина давно победила природу, такого уже не встретишь. У женщин силиконовые груди, у мужчин – мускулы**. Прогресс.
— Приветствую вас, незнакомцы, — сказала девушка на ломаном русском и встала с корточек. — Все мужчины ушли на охоту. Вернутся, когда погаснет свет. — Она подошла к Гаптару, крайнему слева, взяла его руку и положила ладонью на свою правую грудь. — Пусть твои дети будут здоровыми, незнакомец.
— Вот чёрт, — повторил Дима.
— Что такое? — удивилась девушка. — Разве вы не положите вашу левую руку на моё правое бедро и не скажете причитающиеся для приветствия слова?
— Мы пришли издалека и не знаем здешних обычаев, — пояснил Дима. — Но если для вас это очень важно… — он убрал свою руку с красивой упругой груди.
Девушка немного отступила назад.
— Да нет, просто формальность. Но в таком случае вы пришли действительно издалека. Вам что-либо нужно?
— Ну да, — вступил в разговор Лёша, с трудом отрывая взгляд от прелестей неожиданно встретившейся красавицы. — Может, вы тут видели дверь, ну, стену, на которой красными буквами было написано АХ-132, э… ну то есть… — он огляделся, подобрал с земли палку и нацарапал в пыли: «АХ-132» — вот с такими… э… рисунками?
— Вам нужна каюта бортмеханика? — спросила его дикарка.
— Ну… да, — несколько опешил Алиевич.
— Идёмте.
Они вернулись в противоположный край деревни, прошли ещё метров сто по джунглям и уткнулись в громадную металлическую, но уже заржавевшую дверь. Никаких следов краски не было, и кто-то на ржавчине выцарапал: АХ-132.
— Ого, — подал голос Артёменко. — Почти happy end. Честно говоря, не ожидал, что нам без карты удасться проделать такую невероятную работу. Ну что, прорезать её, что ли… — он замолчал, увидев, что туземка уверенно набирает на кодовом замке шифр.
Дверь дрогнула… и, с невероятно противным скрипом, но открылась. Девушка уверенно вошла вовнутрь.
— Вот каюта бортмеханика, — зазвучал её уверенный жизнерадостный голос. — Там – панели управления, слева – анализирующая техника, сверху иллюминатор, через который можно видеть Землю. И для чего вам это всё понадобилось?
— А работают ли панели управления? — спросил Гаптар.
— Разумеется. — Дикарка подошла к пульту, и её изящные пальчики запорхали по клавиатуре. — Посмотрите на монитор. Вот система водообеспечения, вот энергоснабжения, эписистема работает в режиме энвайероментализации.
— Превосходно! — воскликнул Артёменко. — Итого у нас всего работы на два часа. Мы полазим по сети и найдём все поломки, а потом уступим место специалистам.
Девушка сдвинула брови.
— Может, вы, наконец, объяснитесь?
— Конечно, извините нас, — весело посмотрел на неё Костя. — Но сначала, удовлетворите, пожалуйста, моё любопытство, скажите, откуда вы так хорошо разбираетесь в компьютерах? Не пользуетесь же вы ими, чтобы охотиться на зверей.
— Конечно, нет. — Хмыкнула красавица. — Но ведь это мои обязанности. Я главный бортмеханик Левого Крыла Корабля. Эти знания передавались из поколения в поколение, по наследству.
— Будь я проклят, — присвистнул Артёменко. — А я, грешным делом, думал, что вы тут за тысячу лет совсем одичали, поклоняетесь Капитану, а планету Земля считаете Раем.
— Но ведь так и есть, — удивлённо посмотрела на него девушка, — разве я не сказала? Я – главный бортмеханик. В мои обязанности входит совершать жертвоприношения Капитану Николенко и святой копании Транспланетные Космолинии. За это после смерти я попаду туда. — Она указала пальцем в иллюминатор. — Но всё-таки, кто вы такие?
Костя обвёл взглядом двух своих товарищей.
— Дорогая, — убеждённо сказал он, — мы – ангелы.
* За исключением эффекта Кеннеди-Хатсона все перечисленные эффекты действительно существуют.
МЕЗАЛЬЯНС
Море поблескивало, как поверхность тёмного зеркала. Вокруг оно было чёрным, как обсидиан; но прямо перед балконом – сверкало долгой, неспокойной дорожкой из жидкого серебра. Вставал Тигельф. Громадная луна нависала над океаном, словно громадная начищенная монета – слегка помятая и местами почерневшая, но всё-таки полная призрачного сияния. На балконе стояла девушка – прекрасная стройная девушка; тонкие, но восточные черты её лица выдавали в ней уроженку Мифиля. Она была одета в короткую тунику, обнажающую длинные ноги; на шее сверкало колье. Наверняка это были лунные камни – они отражали свет Тиргельфа подобно сгусткам молочного пламени. Девушка опиралась о парапет и любовалась морем.
— Клёгк-когт!
Соткавшись из тьмы, с тяжёлым хлопаньем на балкон опустился массивный ястреболев. Выпуклые глаза на птичьей голове сверкнули опалами в лунном свете. Чудовище легло на старинные плиты замка Энрофт, и с его спины соскочил смазливый юноша, облачённый в кольчугу и картинно держащий руку на эфесе длинного меча. На его плечах нарочито небрежно был заколот плащ.
— О прекрасная принцесса! — воскликнул он.
И изящно расшаркался.
— Я прибыл сюда, на Край Света, не убоявшись призраков Тёмных Теснин, и преодолев притяжение Ветра Страсти, что дует над Падающими горами. Я прошёл через огнедышащий Эдфон, я миновал Зыбучие Болота Маналуны. Я пришёл, чтобы спасти вашу жизнь и честь от той постыдной неволи, в коей вы оказались ввиду недостойного договора Империи и ракшасов! Прекрасная принцесса Зелёного Края не должна томиться в объятьях чудовища! Садитесь на моего верного зверя – и я унесу вас прочь, из этого обиталища ужаса – и к дьяволам все договоры и политику Мудрых!
Девушка слушала его, наклонив голову по-птичьи, с немалым интересом. Юноша невольно косился на её обнажённые ножки и высокую грудь, обтянутую прозрачной переливчатой тканью. Очевидно, в его представлениях, принцесса должна бы одеваться иначе.
С другой стороны…
Ведь если она согласится лететь с ним вместе в поднебесье!
Поймав его взгляд, девушка улыбнулась.
Юноша, сообразив, что она заметила его (прямо скажем: не вполне приличный!) интерес, залился пунцовой краской. Красавица уже намеревалась что-то сказать, когда двери, ведущие на балкон, распахнулись, и из них вышел Он. Он был высок, краснокож и обладал четырьмя парами рук. В бледном лунном свете Тиргельфа его кожа была цвета свежей крови. Венчающие голову рога слегка поблёскивали, производя изрядное впечатление. Девушка с радостной улыбкой прильнула к Нему и обвила его шею своими руками.
— Милый, — шепнула она ему, — не убивай этого чудака, кажется, он стал жертвой дезинформации.
Громадный ракшас лишь пренебрежительно пожал плечами.
Юноша некоторое время смотрел на их страстный поцелуй, неуверенно потоптался на месте, а затем снова забрался на своего грифона. Посмотрел на слабо светящиеся горы и в сердцах подстегнул его. Теперь ему предстояло пройти весь путь обратно – только вот в конце пути его уже не ждала прекрасная девушка с длинными ногами.
Он чертыхнулся и мрачно вскарабкался на ястребольва.
Вставил ноги в стремена и пришпорил своего небесного скакуна.
— Во имя багровых вулканов Ифиля! — высказался он.
Сплюнул прямо в ночное море, посеребрённое луной.
А затем мрачно поскрёб в затылке.
— И какой идиот решил, что принцесса замужем за чудовищем обязательно должна быть несчастлива?!!
ПРЕДАННО ТВОЯ
Рози и Алекс лежали на крыше, и им было здорово. Хотя крыша была царапучая, поскольку покрыта шифером. А здорово было потому, что вверху – были звёзды.
Их было много, красные и жёлтые, белые и синие. Целое море звёзд. Словно мама рассыпала по небу драгоценности из шкатулки.
Был июль. Они лежали и болтали ногами, а по небу – огненными росчерками падали звёзды. И вдали, жемчужными сполохами, горели зарницы.
— Слушай, Алекс, так здорово, что мы сбежали от родителей! — сказала Рози. — Они-то наверно, лежат в кроватях и снят, что мы уже видим десятый сон. Не хотели пускать на крышу, ну надо же! Хотя, вообще-то, она развалючая.
— Ага, — подхватил Алекс, того и гляди, провалишься в какую-нибудь дыру или засадишь себе гвоздь в лодыжку. Если бы боишься, иди тогда спать, Роза Картман!
Девочка фыркнула.
— Ещё чего удумал, Алекс Михайлов!
Ветерок играл у них в волосах, собака шебуршала в малине, звёзды неистово пылали.
Мальчик перевернулся на спину, отчаянно ёрзая. На землю полетели щепки и осколки. Они с лёгким шумом упокоились в траве.
— Эх, как же здорово, лежать вот так, — он закинул руки за голову, ни за что не держась, и, явно бравируя, стал насвистывать модную песенку. — Никаких родителей, никакого футбола. И как же здорово, что ты смогла приехать, Роза Картман! Как и каждое лето!
— Послушай, Саша… — внезапно спросила девочка, глядя на него серьёзными серыми глазами. — А мы всегда-всегда будем вместе, как лучшие друзья? Мы дружим с девяти лет, но ведь твои родители из Киева, а мои – из Гомеля…
Мальчик повернул голову. Осторожно подвинулся и взял Розу за руку.
— Послушай, Рози… мы всегда будем вместе. Когда тебе исполниться семнадцать, я приеду за тобой на кусачем чёрном жеребце. Или приплыву на корабле с чёрными парусами и пиратским флагом, и предложу тебе тот самый кусок миокарда, что сейчас бьётся у меня в груди совершенно бесполезно.
— Ух ты! — сказал девочка. — Ты сам такую фразу придумал?
— Я долго учил.
Мальчик рассмеялся.
— Но так всё и будет, Розалия Картман.
— Я не Розалия! — девушка сердито пихнула его кулачком в бок.
— Эй, эй! Спихнёшь меня с крыши!
— И поделом тебе!
Мальчик поймал её руку.
— Рози, успокойся, Рози, послушай!
Он замолчал. А потом продолжил, медленно роняя слова.
— Знаешь, если нас даже разделят горы и расстояния, капитан Крюк и моря… И если я не смогу приехать и забрать тебя в свой роскошный разбойничий вертеп… Мы всегда будем рядом. Видишь, эти звёзды? Они такие яркие, словно жемчуг твоей мамы. Висят, как гроздья – кажется, можно сорвать рукой. Мы будем смотреть на них, оба – ты из Гомеля, а я – из Киева, и мы будем рядом. Совсем рядом, вон как те звёзды, что жмутся друг к дружке.
Парень покраснел.
— Ты будешь смотреть на звёзды, Рози? Обещаешь?
И она сжала его пальцы.
— Обещаю.
***
От кого: От Рози Картман
Кому: Алексу. Просто Алексу.
Тема: обещание.
Что ж, здравствуй, мой Алекс. Я пишу тебе письмо, потому что ты умер. Тебя больше нет. Я просто не могу в это поверить. Я сижу ночью и набираю тебе это послание, словно надеюсь, что ангелы, или кто там ещё – кто знает, как там всё заведено на небесах? – передаст тебе это послание. Боже, что я несу. Пишу в пустоту.
Алекс мой, Алекс…
Ты ушёл в темноту – туда, где горят звёзды. Звёзды, что ты так любил.
Помнишь наше обещание?
Мы никогда не были вместе. У тебя была Катя, и Таня, потом – Марина. У тебя была поездка в Швецию и на Канарские острова. Соборы Германии и пивные Чехии. У меня – Олег и Дима, потом – Вадим. Медовый месяц в Турции, пирамиды в Египте. Дача под Хмельницким. У тебя – сын и дочка, такие очаровашки. У меня – две дочки и внук.
Почему мы не исполнили своё обещание? Почему солгали жизни – или она нам солгала? У тебя – деловые поездки по всей Европе. У меня – работа в местном журнале. Мы были успешны и красивы, у нас была карьера, друзья, семья.
Так почему же мы не были вместе? И почему забывали смотреть на звёзды?
Знаешь, я ведь уже совсем-совсем старенькая. Алекс, и мне трудно печатать. Я тут читала, индейцы Анд верят, что души людей отдыхают на небе, дожидаясь нового перерождения. Горят там, как звёзды.
Надеюсь, Алекс, ты там, потому что я скоро приду к тебе. Настя смотрит телевизор, а мой ингалятор куда-то закатился. Я так устала, Алекс. Мне лень его искать. Ты ведь меня прощаешь? Пожалуй, я пойду прилягу. Моим старческим рукам сложно печатать. Да-да, старческим, Алекс, они все покрыты сеткой вен, прямо ужас аж как. А ты бы, наверно, хотел видеть меня молодой? Ну, быть может, ТАМ я буду другой. Такой, как ты помнишь. Как тогда, на свадьбе?
На твоей свадьбе, ещё когда мы впервые поцеловались.
Ну всё, прости, Алекс, мне и правда, надо идти. Мои пальцы дрожат, а дыхание перехватывает. Совсем я стала старая, никуда не годится.
Пойду я прилягу.
До скорой встречи, люблю тебя и целую.
Преданно твоя, Роза Картм…