Для меня мир поэзии — это заветное пространство звуков и образов, слитых в завораживающую гармонию. Открыть совершенно новые просторы поэтической Вселенной помогло мне творчество Алексея Филимонова, известного поэта и литературоведа из Петербурга.
Открываешь первые страницы новой книги-лирики «Звезда-полынья», и с первых страниц погружаешься в атмосферу фантастических образов, удивительных неземных метафор. Тебя невольно завораживают и увлекают за собой строки: «утром зимним прибывает поезд на станцию заоблачное Дно». И здесь тебя встречает «ангел крайний, закутанный в шинель из облаков», а у его соседа — «тога из тумана». И тут неожиданно « алмазные глаза локомотива разрывают цепи» «за временным порогом бытия»… И ты спрашиваешь себя: можно ли туда проникнуть простому смертному? И с желанием познать неведомое уже на следующих страницах попадаешь в «Ломоносовский порт», который «похож на стадион, с юпитерами тонконогих кранов». Он выступает перед тобой как загадочный и яркий антураж фантасмагории, где «грузы разгружают от былых планет, чьи долетают светотени». В строчках поэта каждой клеточкой ощущаешь Космос, загадочный, неизведанный, то манящий, то пугающий. И только заключительный аккорд стихотворения — «но путь укажет кораблям маяк Господний» — спасительным лучом освещает галактический мрак и побуждает изучать и исследовать Вселенную во всём её многообразии.
Меня восхищает новаторская образность поэтического языка автора. Яркими и живыми мазками навсегда вживаются в память метафоры, дивные эпитеты, неожиданные сравнения, мелодия или набат аллитерации — всё, что составляет неповторимый голос поэта: « к небу ключи подбирает сквозняк», «дома внимательно-подслеповаты», «ветер больной и речистый», «закатный ангел отворил засов», «бредит вечностью душа», «прошлое не тает на губах», «высота растёт из зёрен, стебли тянутся к стихам», «чокались вагоны на лету», «забытый таинственный колос прорастает и ждёт золотых перемен», «молва пылает, как гвоздика», « и трепещет душа на весу тенью чайки в зиянии счастья»…
До боли волнует стихотворение «Братская высота». Здесь пульсирует каждая строчка. Я ловлю себя на мысли о том, что ни у кого из поэтов не встречал подобного — когда воедино сливаются грохот боя, тишина, смерть, вечность и святая светлая память:
Нам отобрать у фрицев надо
Ту высоту в борьбе упорной,
Нам пулемёт заградотряда
В затылок дышит смертью чёрной.
И мы идём непоправимо,
Ползём, встаём, бежим куда-то,
Огни мерцают в клубах дыма —
В раю поминки по солдату.
Когда-то назовут героем,
Земляк, — прости, я не приметил,
Как ты, пронзённый тишиною,
Небытия объятья встретил.
Ты — ангел, бой ведёшь бессрочный
Как прежде, высоту штурмуя,
На кладбище, во сне проточном
Сраженье с вечностью рифмуя.
Если бы я вообще никогда не читал всех стихов А. Филимонова, то всё равно полюбил бы его поэзию за слова «Я строчки Тютчева читаю и верю в родину мою»; за канонизм святости творчества Сергея Есенина, «чьё кристаллическое Слово — и епифания, и свет». Ведь Фёдор Тютчев и Сергей Есенин — самые любимые мной поэты и проводники в удивительном мире поэтического слова!
В поэзии Алексея Филимонова множество слов, непривычных для уха и восприятия обычного читателя, коим являюсь и я, поклонник «вечной классики». Но одно могу сказать, что они завораживают новой фонетической огранкой и музыкальностью. Из дальних уголков памяти они вызвали впечатления юности, когда я впервые услышал так называемую электронную «космическую музыку», пленявшую внеземной красотой и зримым ощущением межпланетного пространства. Эта музыка даже вызывала в воображении галактические пейзажи. Вот нечто подобное происходило со мной, когда я читал в книгу «Звезда-полынья». Только в новой Галактике Алексея Филимонова обитали ещё духи любимых писателей, поэтов и наряду с ними — материализовавшаяся тоска по веку Серебряному, который «бабочкой проплыл» над землёй, «над заливом сея жемчуга»…
Не может не подкупать читателя влюблённость автора в свой город. И только у Алексея Филимонова Петербург в совершенно новом звучании — ПЕТРОПОЛЬ! «Петрополь» по последнему слогу ассоциируется у нас то с Неаполем, упоминавшимся ещё в Священном писании как город и порт, то с Акрополем — городской крепостью Древнего мира в Афинах. А Нева, «впадающая в вечность», и омывающая брега Петрополя, так напоминает реки священной Флоренции, ставшей колыбелью Возрождения:
Флоренция! Твой Сирин прежний, —
Набоковские берега
Тут обрели простор безбрежный,
Покой и волю, но снега…
Снега шальные в Петербурге,
Метелица, позёмка, льды,
Зима-изгнанница в испуге
Под небом юга, но сады
Покрыты пеной Снежной Девы,
Здесь обронившей чешую…
И Богородицы напевы
Хранят Италию твою…
Именно здесь, в Петрополе, «музы окликают встречных», а «башни духа» навечно запомнили Петра Великого, Ломоносова, Державина, Пушкина, Баратынского, Крылова, Гоголя, Достоевского, Блока, Есенина, Северянина, Ахматову, Гумилёва… Поэтому снова и снова влюбляешься в Петербург, когда читаешь строчки Алексея Филимонова
О вечном, о былом, о лучезарном,
О претворяющем созвучья в кущи,
О городе вселенском первозданном —
Петрополе, святом и всемогущем.
Подытоживая свои размышления над книгой «Звезда-полынья», задаёшь себе вопрос: как разгадать поэтический мир Алексея Филимонова? Сам поэт преподносит нам и ответ, и загадку:
— Ты что, с другой планеты? —
И я ответил: — Да,
Лиловые рассветы
Над ней, и провода
Невидимы под током
Негаснущей звезды,
И зарево востока
Вишнёвостью сады
Окрасило пурпурно,
А в небесах лазурь,
Почти как здесь; Сатурна
Там нет — планеты бурь,
И времени скупого,
Глотающего вмиг
Всё то, что образцово,
И всё, что ниже книг.
Спросил меня случайно
Приятель площадной.
Моя планета — тайна,
Мерцает надо мной.
Вот именно эта Тайна Алексея Филимонова манит к себе, как и тайны акмеизма и символизма, овеянные облаками загадочности и какой-то внутренней непостижимости. К ним примыкает и новое литературно-философское течение вневизма, основателем которого является Алексей Олегович Филимонов, прокладывающий в поэзии новые пути к поискам новых идеалов и новых Пророков:
Все мы ходим под Богом
По небесным дорогам,
Символизма лугам
И земным берегам,
По садам акмеизма,
Взыщем башни идей
В городах футуризма,
Где куплет-лицедей
Средь фонарщиков Блока,
Бесов пушкинских лет,
Чтоб создать не завет —
Новый абрис пророка.