Действительно, бывают странные сближенья, как это сформулировал гениальный знакомец П. Я. Чаадаева.
Когда последний роман М. А. Булгакова «Мастер и Маргарита» наконец-то в 1966 году был напечатан, он произвел грандиозное впечатление на всю читающую по-русски публику. Интересно, что многие именно благодаря этому роману впервые в стране атеистического воспитания открыли для себя духовные реалии, у заинтригованных читателей возник интерес к этой сущностной проблеме. Среди моих знакомых, с восхищением говоривших об этом романе и впервые тогда задумавшихся о Боге, многие стали со временем воцерковлёнными людьми, некоторые даже священнослужителями. Сейчас почти все они пересмотрели свое отношение к роману с однозначно позитивного и даже восторженного на более или менее негативное, как правило, забыв или не желая вспоминать, что именно он дал им первоначальный толчок к вере в Бога. Критики романа часто предъявляют претензии к его автору за то, что он исказил события Нового Завета и написал свое произведение с позиции Воланда, т.е. сатаны. Вызывает сожаление, даже неприятие сам тон большинства таких «критических» текстов, чёрно-белое восприятие художественного произведения, профанация глубокой и вечной проблематики, плоскостность мышления критиков. При этом несомненно, что такое выдающееся литературное произведение, как роман «Мастер и Маргарита», с его многозначным и отчасти зашифрованным контекстом, дает почти неисчерпаемые возможности для различных интерпретаций и расшифровок как авторского замысла в целом, так и определённых сюжетных линий и понятий.
На мой взгляд, ключевым для Булгакова в его последнем романе является понятие «покой», и здесь я хочу предложить свою расшифровку того значения, которое вкладывал сам автор в это понятие, рассказать об одной догадке, которую мне удалось подтвердить. Мне представляется даже, что именно это скрытое значение понятия «покой» вдохновляло Булгакова, когда он писал свой последний роман.
При чтении романа я сразу обратила внимание на одну странность. Булгаковский Иешуа Га-Ноцри посылает к Воланду Левия Матвея с просьбой «наградить» Мастера [1] и его подругу Маргариту «покоем». Левий называет Воланда «духом зла и повелителем теней» («тени» в данном случае являются синонимом «тьмы») и далее говорит: «Он прочитал сочинение мастера и просит тебя, чтобы ты взял с собою мастера и наградил его покоем. […} Он просит, чтобы ту, которая любила и страдала из-за него, вы взяли бы тоже». Последнюю фразу Левий Матвей произносит с мольбой, что подчеркивает автор, т.е. не просто просит (от имени пославшего его Иешуа), а умоляет Воланда наградить «покоем» не только Мастера, но и Маргариту. Причем «просит», а не приказывает и пославший его Иешуа, по крайней мере, так это формулирует Левий Матвей. Какова же реакция Воланда на просьбу Иешуа, переданную через Левия? Сначала он спрашивает Левия: «А что же вы не берете его к себе, в свет?», а когда тот отвечает «печальным голосом»: «Он не заслужил света, он заслужил покой», Воланд говорит: «Передай, что будет сделано». Получается, что хотя Левий Матвей только просит, а не требует, не передает просьбу Иешуа как приказание, Воланд не хочет и, вероятно, не может отказать, его ответ «будет сделано» намекает на субординацию, на то, что он занимает в духовном мире подчиненное положение по отношению к Иешуа. Контакт между Светом и тёмной силой, в принципе, не противоречит и библейским текстам. О том, что между Богом и сатаной существуют свои особые отношения, что такой контакт имеет место, прямо говорится в одной из книг Библии — в Книге Иова. Там есть такой текст, дважды повторяющийся почти слово в слово: «И был день, когда пришли сыны Божии предстать пред Господа: между ними пришел и сатана…», который отвечает Богу, что до этого «ходил по земле, и обошел ее» (Иов. 1:6-7); «Был день, когда пришли сыны Божии предстать пред Господа; между ними пришел и сатана предстать пред Господа», и вновь дух зла на вопрос Бога отвечает, что «ходил по земле, и обошел ее» (Иов. 2:1-2). Здесь интересны два момента: неоднократный контакт Бога с духовными созданиями, в том числе и сатаной, а также тот факт, что сатана периодически посещает землю — и даже всю ее обходит, можно сказать — инспектирует. Так что эта сюжетная линия романа Булгакова, подкрепленная таким весомым, неоспоримым свидетельством, как библейский текст, оказывается не просто авторской фантазией, а имеет явную отсылку к Священному Писанию.
Намёк Булгакова на божественную природу Иешуа в этом эпизоде достаточно прозрачен: Иешуа не просто человек, и даже не просто пророк. И хотя он мало похож, в деталях и отдельных проявлениях, на Новозаветного Богочеловека Иисуса Христа, не только имя и смерть на кресте, но и авторитет в глазах Воланда, «духа зла и повелителя теней», говорит о том, что Иешуа, по булгаковской версии, если и не евангельский Богочеловек, то, во всяком случае, имеет с Иисусом много общего и находится в горнем мире на очень высокой ступени духовной иерархии.
Даже Левия Матвея (который, в отличие от Мастера, оказался достоин Света, о чем свидетельствуют уже приведённые здесь слова Воланда: «А что же вы не берете его к себе, в свет?») Воланд вынужден терпеть, хотя тот и раздражает его своей глупостью. Левий, изображенный в романе Мастера, действительно необразованный и мало что понимающий человек, он всё «неверно записывает» за Иешуа в свой пергамент. Иешуа так и говорит Понтию Пилату: «Решительно ничего из того, что там написано, я не говорил». И между тем он достоин Света (возможно, как бесхитростный, простой человек, который не мудрствует и искупает невежество преданностью и горячим желанием постичь истину), и Булгаков показывает, что Левий значительно вырос интеллектуально и, вероятно, духовно за прошедшие почти два тысячелетия по земному времени. Левий, явившийся к Воланду ходатаем за Мастера и Маргариту, употребляет такое слово, которое никак не мог знать ходивший когда-то за Иешуа человек: Левий называет Воланда «софистом». Это слово Булгаков вкладывает в уста Левия Матвея, чтобы подчеркнуть, что именно софистикой (т.е. сознательным применением ложных доводов для доказательства) являются рассуждения Воланда, когда он говорит Левию: «… что бы делало твое добро, если бы не существовало зла, и как выглядела бы земля, если бы с нее исчезли тени? […] Не хочешь ли ты ободрать весь земной шар … из-за твоей фантазии наслаждаться голым светом? Ты глуп». «Софист» Воланд стремится доказать, что всё относительно — и добро, и зло, но эта «теория относительности» верна только наполовину. Зло действительно относительно, потому что не самодостаточно, не может существовать без Света, оно может только, как тень, отражаться от предметов и живых существ, которые находятся в зоне действия источника света. А тени, как известно, вообще исчезают в полдень, когда солнце находится в зените, в высшей точке небосвода. Так что Свет (синоним добра) способен лишать тени (зло) своей силы. Поэтому относительно только зло, добро же абсолютно. Эту глобальную идею Булгаков подчеркивает эпиграфом к своему роману из «Фауста» Гёте: «… так кто ж ты, наконец? — Я — часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо». Так характеризует себя Мефистофель, служебный бес, достаточно низко стоящий в «адской» духовной иерархии, посланный с конкретной целью — через искушение заставить Фауста продать свою душу. И этим он отличается от булгаковского Воланда, олицетворяющего хозяина преисподней, явившегося со свитой, чтобы устроить традиционный бал и заодно понаблюдать за жизнью людей в столице атеистического государства. Мефистофель поэтому называет себя лишь частью темной силы. Воланд же, несомненно, олицетворяет не часть, а всю темную силу, которая «вечно хочет зла и вечно совершает благо». И то, что Воланд вынужден выполнить просьбу Иешуа, переданную через Левия Матвея, свидетельствует, что в данном случае зло тоже служит добру, «дух зла и повелитель теней» служит Свету. Между тем Воланд в романе Булгакова, безусловно, мощная сила, и его величие проявляется, в частности, в том, что он не пытается искушать Мастера и Маргариту, наоборот, по его поведению видно, что они ему симпатичны, он относится к ним с уважением. Но при этом Воланд доставляет много неприятностей (вплоть до убийства) тем персонажам, которые, как правило, не вызывают у читателя сочувствия и которые, что очевидно, после смерти попадут под его власть — в преисподнюю.
Итак, Воланд — хозяин преисподней, иначе говоря — ада. Почему же Иешуа через Левия просит именно Воланда «наградить» главных героев романа «покоем»? Получается, «покой» — во владениях Воланда, т.е. это часть ада, но попасть туда — не наказание, а награда. А ведь для того, чтобы Воланд мог забрать героев с собой, они должны умереть в земной жизни [2].
Значит, эта награда, которую они оба заслужили, стоит того, чтобы ради нее срок их земной жизни был сокращен.
Вот эта странность и привлекла мое внимание, и желание разобраться, что же такое этот булгаковский «покой», находящийся в ведении «духа зла и повелителя теней» и являющийся между тем не наказанием, а наградой, долгое время не давало мне (невольная игра слов) покоя. Прежде всего, меня смущало одно обстоятельство: в духовном пространстве ад и рай, по учению Церкви, противоположны и по местоположению, и по своей сути. В ад после смерти попадают грешники, в рай — праведники. Попасть в ад — это наказание, а в рай — награда. В молитвенном прошении за умершего во время отпевания или панихиды звучат слова: «Со святыми упокой». Подразумевается, что души святых, т.е. праведников, безгрешных людей находятся в раю, и это место «упокоения». Но если в раю находятся души святых людей, безгрешных праведников, то рай должен быть синонимом Света. И рай является наградой, а наказанием — ад. Между тем в романе Булгакова есть такое место в аду, обозначенное как «покой», которое тоже является наградой и не подразумевает адские мучения, предназначенные для грешников. Но Мастер и Маргарита — всё-таки грешники, они не заслужили Света, но, как подчеркивает Булгаков, «заслужили покой». Получается, «покой» в романе «Мастер и Маргарита» является областью, куда души грешных людей, которые не заслужили Света, могут попасть после смерти в качестве награды за свои страдания, будучи в какой-то мере уже очищенными этими страданиями. Это те грешные души, которым не чуждо милосердие и которые могут быть избавлены от посмертных адских мучений. Следовательно, по Булгакову, «покой» — это нечто промежуточное между преисподней как зоной мучений и Светом, куда попадают души людей безгрешных. Есть богословские и святоотеческие тексты, где прямо говорится, что обычно души умерших, не отягощённые смертными грехами, но и не праведные, не могут выдержать Света, чистого сияния от Божьего присутствия, и потому, по милосердию Божьему, они находятся в более комфортных для них духовных областях, вдали от Источника Света.
Конечно, может возникнуть вопрос, обязательно ли вдаваться в такие сферы, пытаться разобраться в этом, ведь загадочный «покой» возникает в художественном тексте? Возможно, это просто очередная фантазия автора, оправданная сюжетом? Но не подлежит сомнению определенная автобиографичность образа Мастера, и для меня также очевидно, что Булгаков «примерял» судьбу Мастера на себя и сам желал бы подобной посмертной награды. Автор, как и Мастер, грешный человек, наделённый большим талантом, он, как и Мастер, пишет роман, который при его жизни не может быть опубликован. Он понимает, что не заслужил Света, но надеется, что заслужит «покой». Значит, понятие «покой» для автора не просто художественная фантазия, а нечто чрезвычайно важное. Можно предположить, что автор вкладывает свое понимание в это понятие. Известно, что Булгаков во время написания романа читал разнообразную духовную литературу — не только Библию и богословские источники, но также эзотерические тексты и всевозможные апокрифы. Возможно, именно там он нашел то значение понятия «покой», применительно к духовному миру, которое было так важно для него.
Область «покоя», куда попадают души Мастера и Маргариты, очень комфортна и соответствует их представлениям о счастье. Маргарита уже заранее это знает (вероятно, своим женским чутьём). Сначала она восклицает: «Гори, страдание!», а потом говорит, что грусть естественна перед дальней дорогой, «даже тогда, когда человек знает, что в конце этой дороги его ждет счастье». Так что действительно «покой» является наградой для главных героев романа. Перед тем как попасть в предназначенное для них место, Мастер и его подруга видят Понтия Пилата, и милосердная к грешникам Маргарита восклицает: «Отпустите его!», а Воланд отвечает ей: «Вам не надо просить за него, Маргарита, потому что за него уже попросил тот, с кем он так стремится разговаривать», а Мастеру говорит: «Ну что же, теперь ваш роман вы можете кончить одною фразой!» И Мастер ставит последнюю точку в своем романе — не на бумаге, а в духовной реальности, освобождая Понтия Пилата от длящихся почти две тысячи лет мучений, крикнув ему: «Свободен! Свободен! Он ждет тебя!». Здесь опять возникает «просьба» — Иешуа «попросил» освободить Понтия Пилата от мучений. Значит ли это, что Воланду как господину преисподней нельзя приказывать в подвластной ему духовной сфере, а можно только просить? Ведь ему не приказывает даже столь авторитетный в глазах Воланда Иешуа, но остается открытым вопрос: потому что не имеет права, или же потому, что не хочет приказывать, а предпочитает попросить? Вполне вероятно, это такие просьбы, которые Воланд не может не выполнить, однако в романе Булгакова он выполняет их даже с радостью, ведь это совпадает с его желанием: он с симпатией относится к героям романа, за которых просит Иешуа. Это тоже своего рода странность, но такое поведение Воланда может объясняться и тем, что это для него не потеря, а приобретение: ведь души Мастера и Маргариты, награжденные «покоем», попадают в его владения и он остается их хозяином, в данном случае весьма гостеприимным.
Воланд говорит Мастеру и Маргарите, указывая им путь к их вечному пристанищу: «…неужели вы не хотите днем гулять… под вишнями, которые начинают зацветать, а вечером слушать музыку Шуберта? […] Там ждет уже вас дом…» Вот что такое «покой», предназначенный героям романа. Это место действительно напоминает райский уголок, хотя там и нет ангелов.
Здесь уместно сделать краткое отступление, впрочем, не уводящее нас далеко от основной темы. В этом же монологе, рассказывая Мастеру и Маргарите об ожидающей их счастливой посмертной судьбе, Воланд упоминает имя Фауста, олицетворяющего образцового исследователя, целиком преданного науке. Таким образом, вновь, как и в эпиграфе к своему роману, Булгаков ведет перекличку с Гёте, но по-своему расставляет акценты в судьбах героев. Обе Маргариты во многом похожи: подруга Мастера, как и подруга Фауста, — любящие и жертвенные натуры. Подруга Мастера на всё готова для спасения любимого, как и подруга Фауста. И хотя Фауст бросает свою Маргариту (Гретхен) на произвол судьбы, она уже из духовного мира молится за него и умоляет спасти душу скончавшегося Фауста. По молитвам Гретхен его душа не достается Мефистофелю, ее законному владельцу, и ангелы уносят ее в рай. Но, в отличие от трагедии Гёте «Фауст», по версии источника XVI века «Народная книга. История о докторе Иоганне Фаусте, знаменитом чародее и чернокнижнике» он заслуженно попадает в то место, где его ждут адские мучения.
Гёте описывает рай традиционно, как Свет. Вот в завершающей части «Фауста» (в переводе Б. Пастернака) отрывок из монолога, обращенного к Богоматери: «Одна из кающихся, прежде называвшаяся Гретхен: Собраньем духов окруженный, / Не знает новичок того, / Что ангельские легионы / В нем видят брата своего. … Позволь мне быть его вожатой, / Его слепит безмерный свет». Итак, мы видим, что у Гёте однозначно рай приравнен к Свету, куда попадают не только души праведников, но и кающихся грешников (именно такова детоубийца Гретхен, жертва трагических обстоятельств).
Булгаков, как мне это представляется, дает свою версию посмертной судьбы Фауста. Он достаточно прозрачно намекает, что Воланд, говоря о Фаусте (который сидит над ретортой в надежде «вылепить нового гомункула»), явно имеет в виду не историю чернокнижника во время его земной жизни, но вечную обитель Фауста. С точки зрения Булгакова, душа великого грешника, продавшего свою бессмертную душу, не может удостоиться Света. Не соглашаясь в этом вопросе ни с Гёте, ни с народной легендой о Фаусте, он помещает вымоленную Гретхен душу Фауста в область «покоя» — промежуточное место между Светом и зоной адских мучений, которое находится во владениях Воланда. Сюда же, как мы знаем, попадают души Мастера и Маргариты, наградить которых «покоем» просит Иешуа, прочитавший и высоко оценивший произведение Мастера.
В результате таких размышлений я пришла к выводу, что в романе Булгакова «покой», находящийся во владениях Воланда, является достаточно привлекательным местом, «наградой» для грешных, но не злых душ, у которых пороки искупаются добродетелями, которые способны на беззаветную любовь, на милосердие, творческое самозабвенное служение или по молитвам близких людей могут быть избавлены от посмертных мучений.
Значит, если попытаться окончательно сформулировать этот парадокс, получается (о чем уже было сказано выше), что «покой» — владение Воланда, и, следовательно, часть ада, но это такое место, которое является наградой, а не наказанием. Однако именно рай традиционно — место упокоения душ, и попасть туда после смерти — награда, залог спасения в вечной жизни. В романе Булгакова «покой» однозначно противопоставлен Свету, но противопоставлен ли он раю (если допустить, что Свет и рай — все-таки не одно и то же и не всегда синонимичны)? По версии Булгакова получается, что не противопоставлен, наоборот, у этих понятий много общего. Можно предположить, что, награждая своих героев «покоем», Булгаков фактически посылает их в рай, но не тот, который является синонимом Света, а в некую райскую область, находящуюся в ведении Воланда. Но возможно ли такое парадоксальное толкование, ведь это опровергает все привычные и узаконенные представления?
Я до тех пор не находила нигде ответа на этот вопрос, пока, уже в середине 1970-х, в двухтомном собрании сочинений П. Я. Чаадаева (изданном М. О. Гершензоном в 1913-1914 гг.) не прочитала «Мистический дневник». И там я неожиданно наконец-то нашла ответ, который до этого долго и безуспешно искала. В этом «Мистическом дневнике» (состоящем всего из нескольких страниц) одна из записей гласила, что рай — это верхняя часть ада. Так я нашла подтверждение своей догадке. И, по моему мнению, именно такую трактовку рая имел в виду Булгаков, узнавший об этом нетрадиционном представлении из эзотерической литературы, а возможно, из того же «Мистического дневника» в двухтомнике сочинений П. Я. Чаадаева, изданном М. О. Гершензоном.
Но у этой истории о возникновении и подтверждении парадоксальной догадки о нетрадиционной смысловой взаимосвязи понятий «покой», «рай» и «ад» есть и свое парадоксальное завершение. Когда после выхода в 1991 году нового двухтомного собрания сочинений П. Я. Чаадаева я начала его просматривать, то не обнаружила там «Мистического дневника», который помог подтвердить мою догадку. Как выяснилось, к этому времени исследователями было обнаружено, что «Мистический дневник» был написан не Чаадаевым, а его приятелем, мистиком Д. А. Облеуховым, и М. О. Гершензон ошибочно поместил в первое издание сочинений Чаадаева этот найденный в архиве философа текст. И если бы не было этой ошибки с авторством «Мистического дневника» в издании М. О. Гершензона, я, возможно, и по сей день искала бы подтверждение своей догадке. Не исключено, что удастся определить источник этого тайного знания у мистика Дмитрия Облеухова, но пока можно принять как данность, что понятие «рай» может иметь разное смысловое наполнение. Именно поэтому Булгаков мог с внутренней убежденностью заменить понятие «рай» как верхнюю часть ада синонимичным понятием «покой», таким способом зашифровав, по моему мнению, то традиционное название вечной обители, куда, он надеялся, сможет попасть и его душа после завершения земной жизни.
Вот такие странные сближенья имён в этом сюжете (М. А. Булгаков, М. О. Гершензон, П. Я. Чаадаев и Д. А. Облеухов) помогли мне подтвердить догадку, что в романе М. А. Булгакова «Мастер и Маргарита» слово «покой» является заменой слова «рай» и что между понятиями «покой», «рай» и «ад» тоже существуют странные сближенья.
__________________________________________
[1] В этом тексте слово «покой» закавычено, слова «Мастер» и «Свет» даются с заглавной буквы.
[2] Еще при первом чтении романа я сразу обратила внимание на странную сюжетную несостыковку: в тексте сохранились две версии ухода Мастера и его подруги из нашего мира. Булгаковед Мариэтта Чудакова признает, что причиной этих расхождений в сюжете явилась смертельная болезнь автора, не позволившая ему самому вычитать текст романа, и эта ее уверенность полностью совпадает с моей точкой зрения. В последнее время появились попытки (например, в книге Т.Поздняевой «Воланд и Маргарита») объявить сосуществование в романе сразу двух вариантов смерти героев осознанным замыслом автора, но аргументация такой версии, на мой взгляд, крайне неубедительна.
Текст впервые опубликован в альманахе «ВТОРАЯ НАВИГАЦИЯ», № 12 (2013)