– Доброй ноченьки, моя радужная птичка…
Смыкают ангелы на ветвях свои крылья,
шагают клубочно-облачные слоненки на розовый запад,
затухают медленно налитые соком яблоки,
стучат молча на спину земли в садах,
стихают дома и голоса в травах;
капает темнота из крыш на окна,
всходит луна на ногтях белой буквой «С»
(между нами уже как месяц),
осыпаются звезды, как манна из неба,
я собираю их сегодня.
Закрываю твои окна ладонями.
Твои пальцы теряются в коридорах
моих волос.
Позволь мне быть ребенком,
потому что если я буду больше чем твой зрачок,
то не помещусь в твоем взгляде,
мне будет тесно в твоей песне колыбельной,
нам придется быть взрослыми.
Двери всегда открыты.
Корабли в свободном плавании.
Рыбы выплывают из глаз, настоянных слезами.
Ночь законсервированная до рассвета.
– Вам справа болит?
– Нет, – слева, за несколькими километрами,
кардиолог говорит, что у меня «шумы» в сердце –
это ты ко мне отзываешься.
Моя больничная карточка состоит из имен дорогих людей,
они болят мне разлуками.
До утра еще несколько веков,
ангел заслоняет лицо солнцу,
а оно: «Отпусти, отпусти…»
Одеваюсь в горы и луга, и озера –
ты не исчезаешь,
потому что я вчера видела,
как радуга взлетела из моего темечка,
как будто мост, тобой начерчен,
как будто луна буквой «С»,
которая заканчивается в твоем сердце.
Если не прощались – значит увидимся.
– Доброй ноченьки, мой лунный мальчик…
ДОЧЕНЬКЕ ИРИНЕ
Ты рождаешься в моих глазах,
Идешь по моим рукам, по щекам,
По садам яблочных с корзиночкой,
По рекам в горсти, собирая рыбинки,
Улетаешь в ирей с кленами,
Прорастаешь из меня калиной…
Ты спасаешь от порока сердца,
Варишь липу и прячешь от кашля,
От сухого хриплого голоса,
Наливаешь в меня детва,
Меду, миру и немного отчаяние…
И нет более радости в мире этом
Чем когда колыбельную напеваешь,
Как из дома меня провожаешь, целуя
В магазин, как в вечность – навсегда…
Откуда же выросло – из рая или ирия?
Где разлуки вместились мои в тебе?
А где милость нашла в тебе силу,
Чтобы никогда не покинуть меня?
Сколько времен ты знала меня до рождения,
А бюро обзвонила и вокзалы все –
Сколько?
Но вернулась к моей старости,
Чтоб простить за разлуки и расстояния,
За неумелость колыхать возле сердца тебя,
Моя маленькая премаленькая малюточка.
КАРТИНКА ОСЕННЕГО МОРОЗНОГО УТРА
Зыбкими пальцами в спину тебе постучусь,
Синими птицами клювом уткнусь в твою спину,
Возле ботинок упрятался маленький гусь,
Герда все пишет кленовые письма уныло.
Прячет кузнечика иней в твоих волосах,
Нагое тело укутала осени прелесть.
– Кто здесь? – прочту по твоих недопитых устах,
Тихим дыханием в спину скажу тебе: – Я здесь…
КЛЕНОВЫЙ КОНЬ
Кленовый конь – в виски тебе ударом,
А мне кленовый конь – в живот,
Моей любви тебе не нужно даром,
Но клен во мне растет, растет.
Я превращусь из бабочки в ту бабу,
Что скифов матерью была,
Но промолчу в осеннюю прохладу,
Что без тебя сто лет жила.
Я леденцы нащупаю зубами,
Ах, в десны режет детства вкус,
Не говоря, в безумстве вспомню маму,
И как ее – тебя дождусь.
ОСЕННЯЯ ЯНТАРНАЯ СОБАКА
– Я думала, подобного тебе возьму на руки,
Но нет тебя, ни рук, ни сына нет.
– Иди, уйди…, – сказал, – своей довольно скуки,
Не верь, постой, хоть пару тысяч лет.
И вот, осенняя янтарная стоит твоя собака,
И дом хромой, и дворник в доме том,
В глаза смотреть учусь, учусь, смотря – не плакать.
И я в собаке, в дворнике седом.
ОСЕННЯЯ СТУЖА
А мы спешим куда-то снова,
Идем туда, где день иной.
Так хочется сказать два слова:
«Ну как ты? Что с тобой?».
Но листья засыпают голос,
И остудив прохладой душу,
Я затяну от куртки пояс
И обернусь осенней стужей.