Три года назад, 30 сентября в Москве трагически ушел из жизни писатель Григорий Рыскин http://za-za.net/30-sentyabrya-v-moskve-pogib-pisatel-grigorij-ry-skin/ – одна из самых противоречивых фигур русской литературной эмиграции в США, сотрудник газеты «Новый американец», автор многочисленных философских рассказов и эссе. Уехав в США вслед за другом и соратником Сергеем Довлатовым, он столкнулся с жестокой реальностью в далекой, так манившей советскую интеллигенцию мнимой творческой свободой, заокеанской стране. Работал грузчиком, таксистом, массажистом, охранником, в перерывах умудряясь творить. Личная жизнь не складывалась, после развода первая семья и любимый сын Роман остались в Таллине.
Во время наших встреч Григорий Исаакович неоднократно подчеркивал, что эмиграция – его главная в жизни ошибка, а оторванность «от родного гнезда русского языка» – страшное проклятие. Вполне возможно, что ранимый и предельно остро, болезненно воспринимавший действительность Рыскин давно не выдержал бы гнета внешних обстоятельств и тяжелой внутренней борьбы, как многие его коллеги, включая того же Довлатова. Но в его жизни появилась Женщина, ставшая супругой, защитницей, музой и верным товарищем. Вместе они прожили двадцать три непростых года.
С Ниной Гуреевой-Рыскиной мы познакомились в США, несколько раз я останавливалась в их с Григорием скромной квартире в Нью-Джерси. Меня поразили сила воли, спокойствие и самоотверженность очень хрупкой и моложавой женщины с усталыми глазами, которая смиренно несла на себе бремя хозяйства, лечила супруга и еще умудрялась подрабатывать.
Ее манная каша на сгущенке по утрам казалась шедевром кулинарного искусства. Все удивительно спорилось, «горело» у Нины в руках, наверно, потому, что всю жизнь она не боялась никакой работы и прошла тяжелейшие испытания. При этом сама всегда была в тени, умела оставаться незаметной, деликатно предоставляя супругу право первой роли. До конца дней Рыскин называл ее «Нинка — мой ангел». В последние годы, когда тяжелая болезнь неумолимо прогрессировала, верная жена ежеминутно была рядом с мужем, разделяя боль и во всем помогая, трогательно ухаживала за ним. Всего несколько минут, когда Нина вышла в аптеку, привели к трагедии: Григорий шагнул из окна.
Уже после ухода Г.И.Рыскина мы с Ниной особенно сблизились, а прошлым летом вместе отправились в Таллин – навестить могилу Гриши, пообщаться с его сыном Романом, доктором наук, как две капли воды похожим на отца, и внуками. (На снимке Нина, сын Григория Роман и невестка Лена.)
Мне уже давно хотелось поговорить с Ниной о женской доле, трудностях и радостях жизни с неординарным творческим человеком. И вот, долгая и эмоциональная беседа состоялась.
— Нина, расскажите, пожалуйста, о Вашей семье, корнях и том, как Вы попали в США.
— Я родилась в очень простой семье настоящих тружеников. В начале XX века, когда начались еврейские погромы на Украине и под Одессой, где жили мои предки, часть родных переехала в Москву, другая – в США. Так мы оказались связаны с Америкой. Мой папа Цаля — ветеран Великой Отечественной войны, мужественно воевал, вернулся контуженным. Маме Соне можно ставить памятник. Она подняла шестерых детей, постоянно подрабатывала где-то, чтобы нас выучить. Жили очень трудно, бедно, но всегда помогали друг другу. В пятнадцать лет я пошла в вечернюю школу и получила первую работу на шарикоподшипниковом заводе. С детства понимала, как важно трудиться, самостоятельно обеспечивать свою жизнь. Получила высшее образование в сфере экономики, вышла замуж.
Мой первый брак был коротким, муж Павел скончался в двадцать четыре года от продолжительной болезни, мы остались вдвоем с сыном Игорем. Тогда я стала работать еще больше, осознавая ответственность за ребенка и его будущее, постоянно ездила в командировки по всему Союзу, крутилась, как умела, – пригодился мамин опыт.
В 1990 году, когда жизнь стала особенно трудной, я решила поехать в США, навестить родных. Это был тяжелый процесс, не с первого раза, но все-таки удалось получить приглашение, оформить документы и отправиться за океан.
— Как Вы познакомились с Григорием Рыскиным?
— Родственники в Америке, как только я приехала погостить, решили устроить мне несколько экскурсий, которые в итоге изменили мою судьбу. У сестры совершенно не было времени гулять со мной по Нью-Йорку, и она попросила знакомого холостяка, писателя и журналиста, а также массажиста, Григория Рыскина, показать мне окрестности. Как я вспоминаю, он вовсе не был в восторге от такого предложения и всячески тянул время. Тем более, в тот момент у него развивался долгий, не слишком счастливый роман с бывшей одесситкой, талантливой скрипачкой Инной.
Спустя несколько дней, после вмешательства моей тети, мы все-таки встретились с Гришей. Как сейчас гляжу на него: черноволосый, усатый, с внимательными глазами. Он повез меня на природу, читал стихи, рассказывал захватывающие истории… Несколько часов пролетели, как одно мгновение: мы много разговаривали, он не хотел меня отпускать. Я вернулась, когда уже было очень поздно. Так мы стали общаться.
— А как дело дошло до свадьбы? Григорий Исаакович же очень серьезно относился к этому вопросу…
— Не зная, что ждет меня дальше, я уехала в Москву. Григорий, наверно, тогда очень колебался: сначала прислал мне визу невесты, потом снова стал встречаться с Инной. Посольство несколько раз подряд отказывало мне во въезде, но я не сдавалась. Так прошел год. Получив разрешение на выезд, решила, будь что будет, в любом случае поеду в Америку работать – в России положение становилось очень трудным, мне нужно было помогать семье, поднимать сына.
Хочу сказать о роли судьбы в нашей жизни. Видимо, переосмысливая ситуацию, Гриша написал мне откровенное письмо, в котором умолял простить его и не приезжать, считая свое предыдущее решение поспешным и ошибочным. Больше всего на свете он страшился второй раз вместе со мной проходить процесс эмиграции, опасался, что не выдержит длительной и тяжелой адаптации жены к американской жизни. Так что рекомендовал мне не ехать, а пока учить английский язык в России. Конверт с этими новостями долетел по адресу, спустя несколько дней после моего отъезда в Америку. Его получил мой сын Игорь, который немедленно спрятал письмо и несколько лет молчал о его существовании. Поэтому я отправилась в США, не подозревая даже о метаниях и сомнениях Рыскина. Гораздо позже, после нашей свадьбы, Григорий признался мне в том, что написал такое письмо, я очень удивилась, и только тогда сын мне его показал.
— Как развивались ваши с Григорием чувства? Как Вы считаете теперь, это была любовь с первого взгляда?
— Вовсе нет. Мы долго шли друг к другу, работали над собой. Первое время было очень трудным и для меня, и для него. Мы вступили в новые отношения с грузом возраста, опыта, боли, незавершенных ситуаций. Оказалось, что мы очень разные люди, но жизнь нас столкнула вот так неожиданно. Я с самого начала много работала в Америке, учила английский, вникала в происходящее. Когда надорвалась, тяжело заболела, Григорию пришлось забрать меня к себе. Время, которое мы провели вместе в одном пространстве, сказалось на нас благотворно, сблизило нас.
Мне было очень интересно с Гришей, к тому же, после начала совместной жизни, я почувствовала себя настоящей хозяйкой в его доме, стала готовить, помогать ему. Оказалось, у нас есть кое-что общее: мы оба – из многодетных трудовых семей, пережили немало испытаний. Постепенно лед между нами таял, мы тянулись друг к другу. К тому же, мать Григория, простая, преданная сыну женщина со сложной судьбой, настоящая «еврейская мама», банщица, давно уже мечтала, чтобы сын женился, вся ее жизнь была сосредоточена в нем. А еще я очень понравилась Феликсу Теплицкому, товарищу Рыскина. Может быть, именно товарищеская настойчивая рекомендация оказалась самой значимой… Так что все сложилось, может быть, к удивлению нас обоих.
— Тяжело ли это – прожить двадцать лет с творческой личностью?
— Первые годы были самыми трудными, мы неоднократно балансировали на грани, почти срывались… Я и муж, несомненно, из разных миров. Григорий был очень своеобразным человеком, с непростым характером, болезненной чувствительностью, глубокими эмоциями. Он мог вдруг вспыхнуть, вспылить. Я практично и планомерно боролась за существование, пыталась укорениться в Америке, многого о супруге поначалу не понимала. Мы буквально «по слогам» учились жить вместе.
Случись повернуть время вспять, я хотела бы исправить главные ошибки: быть терпимее, не донимать Гришу материальными и бытовыми просьбами, не раздражать, а делить с ним радость литературного творчества, беседовать… Мне тогда хотелось, чтобы Григорий «правильно» вел себя за столом, проявлял воспитанность с гостями, больше уделял мне внимания. Мучаюсь, что зацикливалась на мелочах, часто обижалась, иногда даже кричала на него. Только сейчас осознаю, что ценить нужно было каждый момент!
Для Рыскина быт вообще не имел значения – я очень поздно это поняла. Обывательская реальность становилась для него пыткой – это касалось уборки, мытья посуды, походов в магазины. Осознав это, я старалась беречь и не задевать его мир, постепенно научилась жалеть Гришу, переживать вместе с ним. С его стороны шел встречный процесс.
— При всей независимости от быта, Рыскин постоянно работал, осваивал новые – не гуманитарные! – специальности. На Ваш взгляд, почему это происходило?
— Жили мы всегда тяжело. Иногда приходилось вставать в пять утра, чтобы к семи попасть на работу. Григорий – умница. Наступив на горло творчеству, он постоянно учился в прикладных для Америки сферах, получил дипломы программиста, бухгалтера, массажиста, специалиста по ремонту замков. При этом постоянно совершенствовал английский язык, осваивал специальную лексику. Трудился на химическом предприятии, потом устроился литейщиком. Ночами мотался по Нью-Йорку водителем такси. Где только ему не приходилось работать! Эмигрантская жизнь очень трудна.
Иногда после рабочего дня в одном месте, он ехал на другой конец города – массажировать клиентов. Об этом периоде жизни остались его удивительные «Записки массажиста». Там все – правда. Самым страшным ему тогда казалось остаться в Америке без средств к существованию, заболеть, выпасть из обоймы. Тем более, к этому моменту нездоровье уже давало о себе знать: бесконечные стрессы и перенапряжение сказались на давлении, психике, которая и так была чересчур подвижной.
— А когда же он умудрялся писать?
— Григорий страшно страдал, что не может полностью посвятить себя любимому делу. В России он был уважаемым человеком, литератором, журналистом, работал на радио, преподавал. В Америке он разом всего лишился – и среды, и привычного образа жизни. Пришлось все начинать сначала, ломать себя. Поэтому самые счастливые годы эмиграции остались в «Новом американце», который редактировал Сергей Довлатов. Григорий Рыскин, Петр Вайль, Александр Генис, другие талантливые люди получили отдушину, могли снова творить, общаться с читательской аудиторией. Но этот период для Григория был слишком коротким… Потом он снова писал урывками, по ночам. В свободный день мог часами сидеть в кресле, размышляя, внутренне проговаривая эссе или статью. Однажды, работая охранником, так увлекся подготовкой текста, что пропустил неприятную ситуацию. Если он творил, окружающий мир переставал существовать. Каждое мгновение ценилось на вес золота.
— А на чтение время оставалось?
— В любую свободную минуту Григорий читал. Шел в ванную комнату с книгой, на улице его можно было увидеть идущим по тротуару с раскрытым томиком Пушкина. Читал постоянно, запоем, это его держало. Без книг он вообще не мог жить, чем бы ни занимался. Особенно любил «Дневники» Л.Н.Толстого, постоянно их перечитывал, делал заметки на полях. Рано осиротевший, он называл Льва Николаевича «духовным отцом», учителем. Прекрасно разбирался в классической философии, музыке, имел обширные читательские интересы. Сейчас, разбирая библиотеку, понимаю, насколько скрупулезно и глубоко он «прорабатывал» книги – они буквально испещрены карандашными пометками.
— Как формировалось литературное дарование Григория Рыскина?
— Его острый ум, быстрая обучаемость, вдохновенность, разнообразные таланты – от отца, он был очень одаренный человек, легко возбудимый, нервный, занимался в театре режиссурой. Мечтал, чтобы его сын вырос образованным, интеллигентным человеком. Увы, комвзвода Исаак Рыскин погиб в первые дни войны в Польше. Его жена с сыном под бомбежками отправились в эвакуацию, все ужасы голода, скитаний, Гриша помнил до мелочей. Когда он зимой слег с высокой температурой, больной скарлатиной, хозяйка не впускала его в натопленный дом – только в сени. Мама, оставаясь наедине с сыном, иногда кралась на кухню, чтобы отрезать прозрачный ломтик хлеба для Гриши, поскольку обменяла уже к тому времени на продукты все, что у нее с собой было. Она отогревала заледеневшие кусочки еды под мышкой, а потом давала ребенку.
После войны мама второй раз вышла замуж. Детство Григория было трагичным: отчим, жену и пятерых детей которого расстреляли полицаи, поколачивал пасынка, крепко выпивал, обстановка дома складывалась тяжелая. Так что учился юный Гриша преимущественно под столом: там его никто не трогал. Математика шла у него так хорошо, что к школьнику заходил время от времени учитель – порешать сложные задачи. Успевал Рыскин еще и спортом заниматься – боксом, чтобы суметь постоять за себя, ведь здоровье было жестоко подорвано войной и болезнями, хилого еврейского мальчика постоянно обижали.
Целеустремленный Григорий единственный из выпуска закончил ленинградскую школу с золотой медалью, а вот поступить в авиационный институт, как мечталось, не смог: подвел «пятый пункт». Это наложило болезненный отпечаток на всю жизнь ранимого Гриши, который, разочаровавшись в справедливости, поступил в педагогический институт, стал преподавателем русского и немецкого языков, работал в колонии со сложными подростками. Потом, добирая знания, пошел учиться в университет на факультет журналистики, закончил школу художественного слова, продолжал преподавать… Ученики его обожали, особенно, когда Григорий читал стихи – в классе звучали долгие благодарные аплодисменты. Так постепенно, в трудностях и невзгодах, происходило формирование сложного и неоднозначного дарования Гриши, а эмиграция только усугубила многие деструктивные процессы.
Кстати, литературная судьба его коллеги по цеху Сергея Довлатова не менее трагична. При всей своей «раскрученности» за рубежом, Сергей тоже постоянно ощущал нереализованность, очень страдал. Рыскин относился к нему с огромной любовью, ценил его талант, но по-человечески многие вещи не понимал и не мог принять. В трудное время он сам делал ремонт в квартире Довлатова, не гнушался любой работы. Гриша оставил многочисленные литературные воспоминания о Сергее, описал их непростую эмигрантскую жизнь в романе «Газетчик», эссе и очерках. С. Довлатов был одним из главных героев его жизни, одновременно положительным и отрицательным.
— Чем вы занимались, когда оставались вдвоем?
— Прежде всего, разговаривали. Точнее, я могла слушать Григория часами, как он рассказывал, читал стихи наизусть, посвящал в творческие замыслы, размышлял вслух. Иногда советовался со мной, я даже могла покритиковать его творчество, если что-то мне не нравилось. Чаще он со мной не соглашался, но воспринимал мое мнение. У него был острый ум, критический взгляд на происходящее, глубокое понимание людей. Сначала Григорий рассказывал про интересных, выдающихся современников из его жизни, потом понемногу начал меня с ними знакомить. Так что волей судьбы я повстречала многих известных представителей нашего времени. Иногда мы ходили на литературные вечера и встречи, но Гриша в них постоянно разочаровывался: все меньше сути, глубины, творчества, больше – «салонности», самолюбования обывателей от литературы. Абсолютно самодостаточный в творчестве человек, Рыскин больше всего на свете ценил время, не позволял себе растрачивать его впустую. Общался только с теми, с кем ему было действительно интересно.
С удовольствием ходили вместе к моим друзьям и подругам, там он немного переключался. Как ни странно, мы много смеялись, особенно, когда в гости приезжал Феликс Теплицкий. Вспоминали смешные эпизоды из жизни, шутили, – так отдыхали душой. Говорили о наших семьях – он очень любил сына Романа, невестку Лену, потом – родившихся внуков Эдварда и Георга, всегда им помогал, навещал в Таллине. С теплом относился к моему сыну Игорю, его жене Марине, внучке Танечке. Сейчас мы все очень близки.
— Что самое главное Вы вынесли из жизни с Григорием Рыскиным?
— Если всерьез – с ним я прошла университет культуры. Гриша меня постоянно образовывал, отвечал на мои бесконечные вопросы, давал уроки. Помог приобрести некоторые важные бытовые навыки: например, с его помощью я освоила вождение автомобиля. Мужа я всегда благодарила и называла Учителем.
Сегодня очень жалею, что так мало времени мы проводили вместе, я с утра до ночи работала, ходила по магазинам, дома убиралась, готовила, суетилась. Для отдыха читала газеты. Вспоминаю все это с ужасом. А надо было – просто оставаться рядом, общаться, чувствовать… Это же были наши лучшие годы! Очень корю себя за неправоту поступков.
Время идет, все плохое забывается. Для меня Гриша остается самым близким человеком, я обрела в нем настоящего друга. Если бы все вернуть, выбрала бы только его! Он мне всегда помогал, не отказывал в поддержке, был благодарен за преданность. Даже теперь я ощущаю его постоянно рядом, советуюсь с ним, а он посылает мне приветы, подсказывает правильные решения… Я понимаю, что мне выпало счастье прожить два десятилетия с необыкновенным человеком! Жаль, что так быстро расстались. «Цените то, что имеете!» – это мое обращение ко всем мужчинам и женщинам.
Беседовала Наталья Лайдинен