Не время

хххххх

О чём-то бесконечно хлопотать,
Сверять свой шаг и встраиваться в схему.
Не спорить, не искать, не сочинять,
А лишь писать на заданную тему.

Пусть тем не очень много, но лишь раз
Коснувшись их, рискуешь оказаться
Заложником одних и тех же фраз,
И уж до гроба с ними не расстаться.

И продолжать, как все, играть в слова,
Кому-то врать и верить говорящим,
Что, если двадцать раз сказать «халва»,
На двадцать первый сразу станет слаще.

хххххх

Я помню как-то в мае пошёл гулять с отцом,
Тогда еще трамваи ходили на Цветном
Бульваре. Ну, а кроме, я помню до сих пор,
Был дворник в каждом доме, а во дворе забор.
Грозил мне дворник пальцем, показывая нрав,
И ах каким начальством, казался домуправ.
Полсотни лет бы сбросить с календарей, пока
Не доконали вовсе реформы ЖКХ,
И вновь, забыв про старость, вернуться в те места,
Где наша жизнь писалась вся с чистого лица.

хххххх

Семейный, комнатный ребёнок,
Пришёл я, помню, в детский сад
Впервые, поднятый спросонок
И ничему кругом не рад.

С меня сдували все пылинки,
Стелили за меня кровать.
Да что там говорить, ботинки
Я сам не мог зашнуровать.

И вот, когда, как все питомцы,
Гулял в саду средь бела дня, —
«Ты за Луну? Иль ты за Солнце?» —
Спросила девочка меня.

Ответить было мне не трудно.
Любил я солнце с детских лет.
Не размышляя ни секунды:
«За Солнце», — был ей мой ответ.

Ответ домашнего питомца
Обескуражил. «Ну и ну!
Ты за пузатого японца?
Не за Советскую страну?

Ты не сумел найти решенье.
Ответить правильно не смог.
А кто ты по происхожденью?
Как видно — маменькин сынок?»

И вот промчались годы. Где вы
Игрушки, сказки, детский сад?
И самый-самый день мой первый
В системе тех координат?

Сижу, с тоской, смотрю в оконце
И вспоминаю старину:
Луну, пузатого японца
И ту Советскую страну.

хххххх

Знакомый всем запах вокзала.
Из города рвёмся на волю.
Одно только жалко, что мало
Набрали с собой алкоголя.

Бесстрашное юное племя.
Мы ждём, вице-канцлер Бестужев,
Любое заданье. И время
Когда алкоголь очень нужен.

Когда блок копеечной «Шипки»
В рюкзак аккуратно уложен.
Когда впереди все ошибки,
Которые сделаем позже.

Когда, как ни в чём не бывало,
В зачётках красуются «тройки»,
И так далеко до развала
Страны и до всей перестройки.

Которая только наступит,
А может и нет. И не стоит
Печалиться долго, насупив,
Как Брежнев, косматые брови.

хххххх

Когда годам потерян счёт,
И ничему почти не рад,
Не хочется смотреть вперёд,
А только лишь смотреть назад.

На мир взирать не из окна,
А наяву, мотать на ус,
Вновь по глотку бокал вина
Впервые пробуя на вкус.

С утра с мальчишками бежать,
Спускаясь с берега к реке,
И руку женщины держать
В ещё нестарческой руке.

Входить почти в любую дверь,
Решать вопросы без труда,
И верить в то, во что теперь
Уж не поверишь никогда.

хххххх

Не сидели ни минуты дома.
Удивить мечтали белый свет.
По законам Кеплера и Ома
Жить пытаясь с юношеских лет.

В обществе ли, в собственной квартире,
В силу лишь понятных нам причин,
Не хотели оставаться в мире
Бесконечно малых величин.

Не желали быть лишь однородной
Массой, что плетётся к проходной.
Оказаться жалкой производной,
И не первой, даже не второй.

Каждый миг ловили позывные
Из пространств, невидимых на глаз,
Где и параллельные прямые
Могут пересечься, и не раз.

В бесконечность устремляли взоры,
Очень часто веря в миражи…
Кучка недотёп и прожектёров,
Проболтавших незаметно жизнь.

хххххх

Кричим ура! Шагаем к коммунизму.
Мечтаем, видим радужные сны.
Хоть наши представления о жизни
Порою абсолютно не верны.

И вот уже грядёт иное время,
Когда мечтать и верить надоест,
Когда на всём, во что уже не верим,
Поставим безнадёжный жирный крест.

Когда готовы видеть лишь плохое
Во всём, что было и вокруг себя,
Выплёскивая с грязною водою
Больное, неокрепшее дитя.

хххххх

А нужно ли рваться всё время из круга?
И нужно ль встречаться, не видев друг друга
Полжизни? А после печалиться: «Боже!
Он стал кем-то вовсе другим, непохожим!»

Не видно просвета. И стоит ли, братцы,
Сегодня вообще-то за что-нибудь браться?
Мечтать? Всю дорогу о чём-нибудь спорить
И жизнь по-другому пытаться устроить?

А вроде недавно казалось нам с вами,
Что счастье и вправду не за горами.
Без стука войдёт, скажет ласково: «Здрасте!»
Вы тот то и тот тот? А я — ваше счастье!»

А может быть всё же когда-то так было,
И счастье к вам тоже без стука входило?
А вы, оказавшись пред ним, растерялись,
Иль чем-то другим в тот момент занимались?

хххххх

«Ночь, улица, фонарь, аптека,
Бессмысленный и тусклый свет».
Вновь на дворе начало века,
И, как тогда, исхода нет.

Любое смелое сужденье,
Любой разумный компромисс
В эпоху самовырожденья
Теряют хоть какой-то смысл.

НЕ ВРЕМЯ

Не время для понятных лишь немногим
Сравнений и опасных аналогий.
Не время для высоких устремлений,
Да и вообще, друзья мои, не время.

Не время для дотошных и пытливых,
Не время для душевного порыва,
Не время для таких, кто вечно ропщет,
А время для других, ведь с ними проще.

Не время тех, кто рассуждать способен.
Не время тех, кто всё ещё не сломлен.
Кто верит, словно в бога и в мессию,
Что что-нибудь изменится в России.

НА БЛИЖНЕЙ ДАЧЕ

(По мотивам воспоминаний Н. С. Хрущёва)

Совещанье на сталинской даче.
Все явились, как было назначено,
И в приёмной сидят неуверенно:
У товарища Сталина — Берия.

Вся верхушка. Нет только лишь снова
Вознесенского и Кузнецова.
Арестованы. Что-то затеяли,
Как обычно, и Сталин и Берия.

Ворошилова не приглашали,
Он уже больше года в опале.
Сам приехал, вздыхает растерянно,
Опасается Сталина с Берией.

Наконец Маленкова, Булганина
Пригласили к товарищу Сталину,
Как и всех остальных, и у двери им
Улыбается радостно Берия.

Продолжалось на даче у Сталина
Очень долго в тот день заседание,
Всё одобрили, в том числе серию
И арестов, предложенных Берией.

А потом веселились, гуляли
И, уехав под утро, гадали
Все от Лазаря и до Климентия,
Что там в папке у друга Лаврентия?

В ДЕРЕВНЕ У ДРУГА

Домик неказистый, летний вечерок.
Из трубы струится серенький дымок.

В старом доме этом десять лет живёт,
Правда только летом, Яков Аксельрод.

Как и вся деревня, домик неказист:
Два десятка древних, полусгнивших изб.

И проблемы те же, что по всей Руси:
Кур, коров не держим, Боже упаси!

Старое корыто, ржавое ведро.
Третий год закрыто местное сельпо.

Так что все продукты Яков Аксельрод,
Пусть смешно кому-то, из Рязани прёт.

В месяц раз с невесткой, чаще же никак,
(Всю разбить подвеску? Яша — не дурак!)

Наше бездорожье уж который год
Вспоминает с дрожью Яков Аксельрод.

Не поёт гармошка в летний вечерок.
Зря к обеду ложку Яша приволок.

Гречневую кашу не дадут в обед.
«Кушай тюрю, Яша! Молочка-то нет!»

хххххх

Такой активный, шумный и речистый,
Что кажется, сам чёрт ему не брат,
По табели о рангах он — министр,
По должности — народный депутат.

Не очень образован и не очень
Умён, (замечу в скобках). Ну так что ж?
Когда-нибудь он сдаст все полномочья
Практически не сделав ни на грош.

Услужливый, плюс ловкий и проворный,
А потому, как подлинный вассал,
За все антинародные реформы
Безропотно всегда голосовал.

Не разбираюсь в табелях и рангах,
Не вижу смысла, но любой закон
И каждая реформа бумерангом
Ударят по таким же, как и он.

хххххх

Богач купил футбольный клуб
Не потому, друзья, что глуп.
В России, где полно голодных,
В среде богатых — это модно.

хххххх

Чем больше денег оседает
У олигарха на счетах,
Тем чаще, видимо, икает
Наш современный олигарх.

С утра до вечера икает.
Никак бедняга не поймёт,
Что это так вот вспоминает
Его ограбленный народ.

Ведь средств, что нынче оседают
И что текут к нему в карман
Сплошным потоком, не хватает
Для нужд всех прочих россиян.

хххххх

Старик, больной и тонущий в пучине жизни, чей
Весь вид взывает к помощи прохожих, москвичей.

Помятый, неухоженный, больной, седой старик.
Услышат ли прохожие души истошный крик?

Несчастного калеку заметят? Подадут?
Помогут человеку? Поверят ли? Поймут?

И как такое зрелище, Москва, твоим глазам,
Давно уже не верящим и старческим слезам?

хххххх

Жизнь разделила нынче многих,
Как нелегко сегодня им,
Всем слабым, сирым и убогим,
Несчастным, нищим и больным.

Кто доведён до иступленья,
И можно лишь предполагать,
Что был момент, и их рожденья
На свет ждала с любовью мать.

Бессильным и душой и телом,
Отчаявшимся потому,
Что в новой жизни нету дела
До них буквально никому.

Тому кто терпит каждодневно
Лишь унижение и страх,
Но в Царстве Божьем будет первым
Когда-нибудь на небесах.

хххххх

Не верьте бездомным бродягам.
Пусть греются, благо тепло.
И сбившимся в стаи дворнягам,
Весь мир озирающим зло.

Найдут объясненья, уловки,
В три коробам всё вам наврут.
За кость и за миску похлёбки
И мать и отца продадут.

С другой стороны, если честно,
А можно ли их осуждать?
Поставим себя на их место.
Что делать им? Как выживать?

Учились на двойки и тройки.
Работали. После, кажись,
Уже на волне перестройки
Поверили в новую жизнь.

Как в светлое что-то, большое,
И, ваучер быстро продав,
А позже и всё остальное,
Лишились свободы и прав.

Вот так, коль вам будет угодно
Дослушать, сложился у нас
В России недееспособный
И непривлекательный класс.

Не малоимущих, не бедных,
Тем проще, (пока), выживать,
И фонды, пусть небезвозмездно,
Готовые им помогать.

хххххх

На празднике заклятого врага,
(Будь я не я, послал его бы к чёрту),
Достался мне кусочек пирога,
А может быть и праздничного торта.

Здесь были все. Была его семья,
Коллеги по работе, выдвиженцы.
Но были и такие, как и я,
Ненужные, почти что отщепенцы.

Для нас здесь был накрыт отдельный стол,
Приставлены к столу простые лавки,
Но каждый, кто из нас сюда пришёл,
Был рад всему и даже ждал добавки.

Был на лице у каждого испуг,
Казалось нам, что нас давно забыли,
Ведь это же наш старый, общий друг,
Которого когда-то все любили.

Никто не обижался и не ныл,
Мы не были особенно капризны.
Вы спросите меня: «Да где ж ты был?»
«Я был в гостях у собственной отчизны!»

хххххх

Два правила, как два обряда,
Привык я в жизни соблюдать:
Не лезть туда, куда не надо
И рот поменьше открывать.

Сей путь единственный и верный
Для россиянина, лишь так
Он оградит себя от скверны
И вновь не попадёт впросак.

Два правила простые эти
В России действуют и впредь,
И тем, кто менее заметен,
Намного легче уцелеть.

хххххх

Всех легковерных и наивных,
Готовых всё терпеть и ждать
И замирать по стойке «смирно!»
Не стоит переубеждать.

Какой-бы не казалось куцой
Их жизнь, пойми, они не те,
Кто будет рад, пусть остаются
В свой извечной слепоте.

Там где не действуют законы,
И попираются права,
Не стоит побеждать Дракона,
Не задушив в себе раба.

хххххх

«Надоело социальное нытьё»
Из переписки с редактором.

Я не звезда, что будет до рассвета
Сверкать в мерцанье собственных лучей.
В созвездии сегодняшних поэтов
Звезды вы не отыщите моей.

Будь я поэт по духу и призванию,
Возможно поэтический собрат
Однажды оценил бы дарование
И руку протянуть мне был бы рад.

Но я другой. Я роз не поливаю
В своём саду. И, если не мытьём,
Так катаньем в журналы рассылаю
Одно лишь «социальное нытьё».

Моё неэстетическое чтиво
Не нравится живущим в мире грёз.
Но если всё вокруг на грани взрыва,
То есть ли смысл в выращиванье роз?

хххххх

Кто малость разбирается в стихах,
Заметил, а, возможно, лишь заметит,
Поэты на словах, да и в делах,
Ведут себя, как маленькие дети.

Не любят слушать критику из уст
Собратьев, часто мелочны, наивны.
А иногда, на мой конечно вкус,
Сужденья их довольно примитивны.

Как девочки влюблённые в свой стих,
Плюс склонные нередко к подражанью,
Но главное, меня смущает в них,
Что форма им важнее содержанья.

Стихи их редко радуют мой слух,
Я сделан видно из другого теста
И склонен форму, впрочем, как и дух,
Привычно ставить на второе место.

хххххх

Учёный пишет свой трактат,
Приводит факты и уверен,
Что каждый мало-мальский факт
Его на практике проверен.

Писатель же наоборот,
Он сесть не побоится в лужу,
Выдумывает что-то, врёт
И всё утрирует к тому же.

Тасует факты без стыда,
Смешав их с горем и трагизмом,
И этот метод, господа,
Мы именуем реализмом.

хххххх

Запутавшись в проблемах бытовых,
Что в общем-то наверное не странно,
И даже характерно, мы, увы,
Не думаем, порою, и о главном.

О многом очень важном и большом,
О чём придётся вспомнить непременно.
Что вечно оставляем на потом
В нелёгкой нашей жизни повседневной.

Но если честно, что греха таить,
У каждого из нас найдётся повесть,
Где он расскажет, отчего болит
Душа его и вместе с нею совесть.

В которой он поведует друзьям
О том, что тяготит его подспудно,
Ведь без души и совести нельзя
По счастью жить, а с ними очень трудно.

Я не марксист, но только может быть
Маркс в чём-то прав, и в жизни то и дело
Идёт, по типу классовой борьбы,
И в нас самих борьба души и тела.

Невидимая лишь на первый взгляд,
Упорная, когда никто не знает,
Какой в итоге будет результат,
И кто из них сегодня побеждает.

хххххх

Я многого не знал, и слава Богу!
Как начинают светский разговор.
Не знал, как не задумываясь, с ходу
Подписывают смертный приговор.

Не знал как затеваются интриги,
Клянутся мстить до гробовой доски.
Как строят козни, как сжигают книги,
Как молча загибаются с тоски.

Как люди убиваются годами
И сохнут ради призрачных идей,
Как лезут в душу грязными руками
И всё святое убивают в ней.

Как можно не явится на подмогу,
Оставив человека погибать.
Я многого не знал, и слава Богу!
Дай Бог и дальше этого не знать.