Не унесенная ветром

 Эссе к юбилею Валентины Полухиной

 

Предисловие редакции:

Почётный профессор Килского университета, Англия, Валентина Полухина (ВП) является ведущим в мире исследователем творчества Иосифа Бродского (ИБ).

Она выпустила полтора десятка книг о творчестве Нобелевского лауреата, составляла и редактировала многие сборники стихов русских поэтов.

ВП является организатором Фонда русских поэтов, пригласивших в Англию около ста поэтов со всего мира, пишущих на русском языке. Её вклад в развитие современной русской поэзии, как в России, так и за рубежом очень велик.

В 2014 году ВП была удостоена главной награды Британского литературного общества (The Royal Society of Literature) медали Бенсона за заслуги в развитии русско-британских культурных отношений. Дело в том, что в последние годы она организует переводы на русский и публикации в России британских поэтов. Из последних см. стихи нынешнего поэта лауреата Великобритании Кэрол Анн Даффи в журнале “Гвидеон”, номер 15, 2016 год.

И вот теперь поэты воздали ВП сторицей: к её юбилею вышла антология стихов, посвящённых ВП: «Пастушка русских поэтов».

Наш автор Марк Яковлев делится своими воспоминаниями о более чем четвертьвековой дружбе с ВП.

«Что сказать мне о жизни?

 Что оказалась длинной».

Иосиф Бродский

 «Девочка, тебя на следующем повороте

   сдует ветром с подножки!..»

Машинист поезда

Предисловие автора или краткое объяснение в любви

Мне хочется написать о ВП не как о бронзовом памятнике, въехавшем в историю, по её собственным словам, «на хвосте у Бродского», а как о живом человеке, которого я люблю.

К предисловию антологии «Пастушка русских поэтов» ВП взяла эпиграф из Бродского: «Жизнь каждого человека — миф, творимый им с помощью немногих свидетелей».

Автор — один из таких свидетелей, и он будет стараться придерживаться вектора, заданного великим поэтом. Поэтому мои воспоминания не что иное, как продолжение мифа, как мнение частного лица, не претендующее ни на какую объективность.

Да и нельзя быть объективным по отношению к человеку, которого любишь.

 

В начале было Слово, и Слово было: «Маршал Ворошилов на лыжах»

 

Килский университет

В конце 80-х годов прошлого века, когда Иосиф Бродский уже был Нобелевским лауреатом, ректор Килского университета в Средней Англии показывал своё хозяйство коллегам-преподавателям из перестроечной России. В гостиной старинного университетского строения из красного кирпича ректор рассказал нам историю большого камина викторианской эпохи, а потом заметил, что в этих стенах некоторое время жил великий князь Михаил Романов, внук Николая I с супругой, внучкой А.С. Пушкина, Софьей Николаевной Меренберг. Затем ректор представил гостям профессора кафедры славистики Валентину Полухину и попросил ее провести русских коллег по университету.

Красивая женщина с шалью, наброшенной на плечи, не говоря ни слова ни о камине, ни о Михаиле Романове, сразу же с места в карьер объявила, что в университетской библиотеке часто работает Бродский, и это основная достопримечательность Килского университета.

Надо заметить, что Бродский, хотя к тому времени и получил Нобелевскую премию, но широкому кругу читателей на родине был мало известен. Мой коллега, пытаясь поддержать разговор, понимающе закивал головой и радостно сказал, что он знает такого художника Бродского и видел его картину «Маршал Ворошилов на лыжах».

Валентина пристально посмотрела на моего коллегу, слегка улыбнулась и холодно произнесла: «Молодой человек, у Вас такой тонкий английский юмор». Она не могла себе даже представить, что существуют люди, не знающие, кто такой Иосиф Бродский.

Коллега, приободрённый похвалой, предложил Валентине сфотографироваться с ним в знаменитой гостиной у старинного английского камина.

Но Валентина, вероятно, усомнившись в «тонком английском юморе» моего коллеги, ответила: «Я сфотографируюсь только с тем из вас, кто прочитает хотя бы одно четверостишие из Бродского!» Наступила томительная пауза. Ваш покорный слуга понял, что речь идёт о «чести мундира». Пытаясь не ударить в грязь лицом и, поскребя по сусекам своей самиздатовской памяти, я выдохнул:

 

Здесь снится вам не женщина в трико,

А собственный ваш адрес на конверте,

Здесь утром, видя скисшим молоко,

Молочник узнаёт о вашей смерти.

 

Валентина подошла ко мне, подхватила под руку, и фотограф нажал на кнопку.

Так началось наше знакомство, длящееся уже более четверти века. Мой поэзофильм «Медальон или Полторы англичанки» с рисунками А.С.Пушкина, посвящённый ВП, вы можете посмотреть:

(посмотреть на YouTube: http://youtu.be/g8G-xvCshaE)

 

Бытие: гордыня пани Баникевич-Гронской и запах прогнившей картошки

ВП родилась в июне 1936 года в глухой сибирской деревне Урюп, куда её предки по матери были сосланы после подавления польского восстания 1863 года. Девичья фамилия ВП — Борисова, а девичья фамилия матери — Баникевич-Гронская. Валентина хорошо осознаёт и самокритично говорит, что её ершистый характер и строптивость — от гордыни польской шляхты. Гордыня, как известно, один из семи смертных грехов, но она же и достоинство, не позволявшее Валентине смириться с тяжёлыми жизненными обстоятельствами и научившая её с раннего детства говорить — «нет». Как писала замечательная поэтесса Маша Калеко в «Интервью с самой собой»:

Я в городе невзрачном родилась,
где — церковка, два-три ученых сана
и крупная больница (как ни странно –
«психушка»), что за годы разрослась.
Я в детстве часто говорила «нет».
В том радости для близких было мало.
Я и сама бы, право, не желала
такую дочь произвести на свет.

(Перевод с немецкого Марины Гершенович)

Вот один из примеров гордыни «маленькой пани Баникевич-Гронской».

Семья Валентины жила бедно, как, впрочем, и большинство семей в деревне. Да, вдобавок к этому, отец с матерью развелись и завели другие семьи. У отчима было много своих детей, которые часто приезжали к отцу. Его дети ели из общей миски и вся эта картина выглядела не очень эстетично. Маленькая и гордая пани не могла видеть это «пиршество Богов» и часто уходила из-за стола голодной.

А когда мать варила гнилую картошку для свиней, то маленькая пани сидела рядом, выбирала не совсем прогнившую, чтобы хоть что-нибудь поесть.

«Не обращайте внимания, — говорила мать, — наша Валентина ест только с принцами или со свиньями. Людей она не признаёт».

Вале 2 года, с отцом, братом, сестрой и учебником арифметики, Урюп, 1938 г., Фото из архива ВП)

Мать Валентины оказалась недалека от истины: через полвека её дочь, профессор Килского университета, будет обедать за одним столом с английским принцем Майклом Кентским, по матери из рода Романовых. Так что, читатель, иронизируя, шутя и мечтая, будь осторожен — мечты иногда сбываются!

Свою гордыню ВП пронесла через всю жизнь. Доказательством является другой пример из жизни «уже взрослой пани Баникевич-Гронской».

Звоню Валентине: «Как дела?» «Срочно нужны деньги на антологию поэтов о Бродском!» Меня это не удивило, потому что она всегда ищет деньги для других: то для поэтов, то для сборника русских поэтесс в английских переводах, то для антологии о Бродском, то для установки бюста Бродского в Килском университете, сейчас она ищет деньги для проведения фестиваля Бродского в Израиле…

«Да нет ничего проще!» — отвечает ваш покорный слуга.

«Так подскажите, где их найти?» — с надеждой в голосе вопрошает Валентина.

«Возьмите необходимую Вам сумму и поделите её между всеми авторами антологии. Ваши поэты последние штаны продадут, лишь бы попасть в антологию о Бродском!»

И вот тут на передний план выходит гордыня пани Баникевич-Гронской и заявляет:

«Я не могу брать деньги у поэтов!»

«А у «не нищих поэтов» можете брать деньги?»

Видимо почувствовав ход моих мыслей, Валентина опять гордо говорит «Нет!» и переводит разговор на другую тему:

«Вы лучше пришлите для антологии свои стихи о Телемаке с эпиграфом из Бродского».

И тут со мной происходит необъяснимая метаморфоза: ваш покорный слуга, типичный советский еврей, всю жизнь в отечестве привыкший гнуться и говорить только «да», неожиданно для самого себя отвечает:

«Нет, лучше возьмите в антологию стихи моего друга».

«Но почему — нет?!» — удивлённо спрашивает Валентина.

«Не хочу вести «Разговор с небожителем» разноголосым хором в 200 человек.

Хочу поговорить с ним тет а тет, без свидетелей».

«Ах, какой Вы гордый! — воскликнула гордая пани Баникевич-Гронская, и я почувствовал в её голосе нотки её матери, — откуда это у Вас, молодой человек?»

«Я хоть и советский еврей, вечно поддакивающий, но всё-таки мой дед и отец родились в Польше. Вероятно, у меня это оттуда же, откуда и у Вас…»

На фото: Телемак, Валентина и Одиссей в «комнате Бродского» на втором этаже дома Валентины и Даниела. Фото Пенелопы, из архива автора.

 

Письмо Одиссея сыну Телемаку

из Греции с чемпионата Европы по футболу 2004 года

                                          «Расти большой, мой Телемак, расти»

Иосиф Бродский

Посвящается сыну

Мой Телемак, тебе 16 лет!
Пусть Боги защитят от всяких бед,
всех победили греки — мы в финале!
Турнир футбольный вновь идет к концу
и португальцы, думаю, едва ли
нас одолеют… Мы придём к венцу
лавровому, и сидя на привале,
прочти письмо, которое отцу
пристало написать тебе в начале.

Ничто не изменилось за века —
лишь обмелела Памяти Река!
Все жаждут зрелищ, вместо хлеба — пиво,
закончилась Троянская война —
кругом Вестфальский мир…
Скажу на диво
играют гладиаторы в футбол
и усмиряют толпы так красиво:
забьют не человека, просто гол —
и плебс, как в древности, счастливый!

Арена превратилась вдруг в экран
и разнеслась по миру… Но ни ран,
ни войн и ни смертей не стало меньше:
в Афинах вновь огонь Олимпа блещет,
а в Мекке открывается Коран…

Все так, как много сотен лет назад!..
Но по экранам Архимеда взгляд
скользит — и не находит в них опору,
как-будто Мефистофеля рука
на пульте телевиденья… Пока
ничто не изменилось за века —
и это не даёт покоя взору!..

 

Расти, мой Телемак, расти большой!
Как Моисей, как твой Гомер, как Данте,
раскрой пред миром все свои таланты
наполненные смыслом и душой…

Твой Одиссей
(на две седьмых лишь твой*).
________________________

* Одиссей только на два выходных дня в неделю (на уикэнд) приезжал к семье, а пять рабочих дней проводил на современной Троянской войне — на Франкфуртской бирже, где «люди гибнут за металл».

 

Исход: колобок Валентины Полухиной, или от Урюпа до Лондона

Читать и писать маленькая Валя научилась сама ещё до школы: эту способность учиться самой, она пронесла через всю жизнь, как впрочем, и Бродский, который не окончив школы, обладал энциклопедическими знаниями. В пятый класс колобок Валентины Полухиной покатился в соседнюю деревню за два километра от Урюпа по сибирскому морозу, отмораживая то уши, то нос. После седьмого класса девочка решила поступать в педучилище в соседнем городке Мариинске. Но денег на билет не было, и 14-летняя отличница учёбы, прижимая к себе картонный чемоданчик, где лежали две варёные картофелины, два кусочка сала и кусок ржаного хлеба, поехала без билета, «зайцем» на подножке поезда.

К счастью, на первой же остановке «зайца» заметил машинист поезда и сказал: «Девочка, тебя на следующем повороте сдует ветром с подножки! Иди и садись рядом со мной».

После четырёх лет учёбы в педучилище Валентина получила диплом с отличием, но попала в больницу, и у неё обнаружили комбинированный порок сердца.

Ни о какой операции на сердце в провинциальном Мариинске и речи быть не могло.

Она подала документы в МГУ и её, как отличницу, пригласили на собеседование. Денег на билет, как обычно, не было, но был друг: «не имей сто рублей, а имей сто друзей» — и это правило стало в дальнейшей судьбе ВП решающим!

Друга звали Эдик Павлов, он продал свои часы и дал Валентине деньги на билет до Кемерово, где она поступила в пединститут. Но сердце у Валентины слабело, митральный клапан срастался, и нужно было срочно менять суровый сибирский климат на более мягкий. Подруга Роза позвала её к себе в Тулу и Валентина перевелась в Тульский пединститут.

 

В Туле она познакомилась «с высоким блондином с голубыми глазами», студентом горного института: он был ударником в джазе и лихо играл на барабане. Что ещё нужно для счастья юной девушке из провинции? Через полгода они поженились. Это было время «стиляг» и фестиваля молодёжи и студентов в Москве. Звали ударника — Владимир Полухин, он был москвич, из семьи важных партийных работников. Но «Золушка» пришлась им не ко двору, они мечтали о другой партии для своего сына-ударника. Партработники тоже пришлись не ко двору гордой пани Баникевич-Гронской.

Колобок Валентины Полухиной ушёл от ударника и покатился как можно дальше от Москвы — в дагестанский аул, в обычную школу, преподавать русский язык. Москвич-ударник с горя стал пить (он стал бы пить и без горя, но подвернулась удобная причина) и свекровь уговорила Валентину вернуться в Москву, думая, что её сын после этого перестанет пить.

 

Валентина вновь зарегистрировала брак с Полухиным, в надежде спасти его, а партработники устроили её в только что открывшийся Университет дружбы народов (УДН), где она стала преподавать русский язык студентам из африканских стран.

 

На фото: Валентина в берёзовой роще возле УДН, Москва, 1967 г., из архива ВП).

 

При таких жизненых и нервных перегрузках митральный клапан Валентины быстро сужался и она была всего «в трёх миллиметрах от смерти». Когда её посмотрел один из лучших хирургов-кардиологов страны Глеб Михайлович Соловьёв, её срочно положили на операцию. Результат операции был непредсказуем: «Никто никогда ничего не знает наверняка». Валентина позвонила мужу и попросила его приехать, чтобы переговорить перед операцией. Полухин пообещал приехать, но напился (теперь он пил с радости, что жена вернулась) и не приехал. Пани Баникевич-Гронская дала себе слово: если она выживет, то разведётся с Полухиным окончательно!

Валентина выжила, хотя с таким тяжёлым пороком сердца, она должна была умереть ещё в детстве. Всего же, за всю жизнь, она перенесла три операции на сердце, и с таким трижды заштопанным сердцем мы отмечали в Лондоне в июне 2016 года её 80-летний юбилей: «Даже здесь не существует, Постум, правил».

Через полгода Валентина приступила к работе в УДН, как и обещала себе — развелась с Полухиным, разделила с ним комнату перегородкой и поступила в аспирантуру МГУ, где она слушала лекции профессора Виноградова и других выдающихся лингвистов.

В дальнейшем, уже в Англии, эта лингвистическая подготовка помогла Валентине разобраться в сложном языке поэтики Бродского.

 

В это время она познакомилась с английским профессором Лампертом, который, видя её способности и условия жизни, предложил Валентине: «Если Вы приедете в Англию, то я гарантирую Вам работу в университете». На дворе был 1973 год, кто постарше — тот помнит расцвет времени застоя.

И Валентина решается на побег, на прыжок через пропасть! Это был поступок, на который способен далеко не каждый, поворотный момент в её судьбе!

Она входит в аудиторию УДН, где не только у людей, но и у стен были уши, и спрашивает у своих африканских студентов: кто может заключить с ней фиктивный брак и вывезти её из страны? Трое студентов согласились, она выбрала самого высокого — Мориса из Кении. Потом была столица Кении Найроби, а через три месяца, 7 ноября 1973 года, когда весь 250-миллионный советский народ хором кричал «Ура!», даже не подозревая по какому поводу, одна «песчинка», оторвавшаяся от этого народа, приземлилась в лондонском аэропорту Хитроу. «Песчинку» встретил профессор Ламперт и сразу повёз её в Килский университет, потому что занятия уже начались.

Эти занятия и исследования творчества ИБ она вела до окончания своей официальной трудовой деятельности. Потом Валентина вышла и на пенсию и замуж, переехала к любящему мужу Даниелу Уайссборту в Лондон и продолжает работать над темой «Иосиф Бродский» ещё более интенсивно, чем раньше.

 

Так счастливо закончилось путешествие Колобка Валентины Полухиной из Урюпа в Лондон. И никто Колобка не съел, пока он катился к своей мечте: ни медведь-ветер, сдувающий всех, с подножки мчащегося поезда, ни волк-митральный клапан, пытавшийся захлопнуть её аорту, ни лиса-партработница, уговорившая её снова выйти замуж за своего непутёвого сына. Мечтая — будь осторожен, мечты иногда сбываются!

Левит: Иосиф или одиночный в поле зрения

 

Полухина и Бродский в Килском университете, 1985г.

Валентина познакомилась с Иосифом Бродским через четыре года после приезда в Англию — в 1977 году в Лондоне, у своей подруги Милы Куперман. Когда Бродский сел в кресло, чтобы читать стихи для четырёх женщин, одна из них села на пол у его ног. Надо ли говорить, что этой женщиной была Валентина Полухина? Бродский хотел подать ей стул, но она продолжала сидеть у его ног и сравнила его с Пушкиным.

Известно, что Бродский не выносил лести, возвышенного стиля, откровенных или скрытых комплиментов. Про себя он знал всё сам, ему не надо было об этом говорить. Он трезво и с самоиронией оценивал себя. Часто называл свои стихи — стишками, а побывав в комнате Валентины, увешанной его фотографиями, с иронией заметил, что одной фотографии всё же у неё нет: где младенец Ося, без штанишек лежит на диванчике. Джон ле Каре говорил о ИБ: «Ему нравилась самоирония. Ему всегда доставляло удовольствие самого себя ставить на место».

 

И я, писатель, повидавший свет,

Пересекавший на осле экватор,

Смотрю в окно на спящие холмы

и думаю о сходстве наших бед:

его не хочет видеть Император,

меня — мой сын и Цинтия.

Несмотря на самоиронию, Бродский разрешил Валентине ездить за ним, записывать его лекции и выступления. Валентина воспользовалась разрешением Бродского с великим прилежанием: она записывала каждое его слово, каждый шаг, за что и получила от своего кумира кличку «микроскоп». Иногда, когда она чересчур пристально наблюдала за ним, Бродский говорил ей: «Валентина, уберите свой микроскоп!».

В биологии, при изучении популяции под микроскопом, когда вы неожиданно видите объект, существенно отличающийся от всей остальной совокупности объектов, существует термин «одиночный в поле зрения». Бродский был — одиночным в поле зрения. Валентина поняла это мгновенно, когда увидела Бродского, потому и хлопнулась на пол у его ног. Это тоже талант — распознавать одиночных гениев в поле зрения, где вы видите много очень способных людей! Таким же талантом обладал второй муж Валентины Даниел Уайссборт, о котором я написал статью к его 70-летию и так её и назвал «Открыватель гениев».

Валентина уже довольно долго работала над темой своей диссертации, но после того, как познакомилась с ИБ, сразу попросила профессора Ламперта поменять тему на исследование творчества ИБ. Это был ещё один поступок, ВП думала поступками: бросить то, что наработала за четыре года, не пожалеть затраченного времени и, «не зная броду, полезть в воду».

Валентина, конечно, была не первой, кто к тому времени писал о Бродском, уже были публикации Михаила Хейфеца, Анатолия Наймана, Льва Лосева, Михаила Крепса.

Но заслуга ВП, в отличие от всех других, заключается в том, что она первая занялась систематическим и научным изучением текстов Бродского. Причём занялась так фундаментально, что смогла спорить, аналитически доказывать и поэтому побеждать в спорах не только «ангелов Бродского», но и «не ангелов», и даже его «Самого»!

ВП пишет, что «на хвосте у Бродского она пересекла границы многих стран». Не только границы многих стран: на «хвосте у Бродского» Валентина Полухина пересекла границу истории и вошла в неё.

 

Поэт — это перекрёсток своего языка, величия замысла и нового взгляда на мир

Свой язык — узнаваемость поэта по одному четверостишью или даже по одной строке: «Там в моде серый цвет — цвет времени и брёвен».

Величие замысла — то о чём пишет поэт. В целом — это вечные темы: о жизни и смерти, о времени и безвременьи, о любви и ненависти и т.д. Достоевский говорил, что от любви до ненависти один шаг, но он не сказал, сколько шагов от ненависти до любви, и сколько веков от варварства до цивилизации. Вот вам и тема, дорогой читатель!..

Новый взгляд на мир — позиция или точка зрения, с которой поэт смотрит на жизнь или на смерть. На обратной стороне надгробия Бродского (Кладбище Сан-Микеле в Венеции, фото автора) написано изречение Проперция: „LETUM NON OMNIA FINIT“ — «Со смертью не всё кончается».

Эти три элемента: свой язык, величие замысла и новый взгляд на мир являются необходимыми краеугольными камнями творчества любого большого поэта, где бы и когда бы он ни жил.

У русских поэтов, как показывает история, есть ещё один критерий величия — трагическая судьба: или застрелили на дуэли, или сам застрелился, или повесилась, или погиб в лагере тирана, или был сослан в ссылку на родине, а потом был изгнан из страны на чужбину и отлучён от родного языка, что для поэта равносильно сметри.

Мандельштам говорил жене: «Чего ты жалуешься, поэзию уважают только у нас — за неё убивают. Ведь больше нигде за поэзию не убивают…» (Н.Я. Мандельштам «Воспоминания», книга 1).

Язык был для Бродского всем. Он любил язык, как слепой любит свою собаку-поводыря. Язык и был для ИБ поводырём и материалом и орудием производства.

Часто задают вопрос: был ли Бродский верующим? Ответ прост: язык и был настоящей религией Бродского! Бродский боготворил язык, сотворил себе из него кумира и верил в него больше, чем во что бы то ни было другое:

«и без костей язык, до внятных звуков лаком, судьбу благодарит кириллицыным знаком. На то она судьба, чтоб понимать на всяком наречьи». 

А Валентина Полухина сотворила себе кумира из Бродского и он стал её религией.

Но одного языка для Поэта мало, необходимо ещё «величие замысла». Ахматова говорила Бродскому: «В силе остаются Ваши прошлогодние слова «Главное — это величие замысла».

О чём бы ни писал ИБ, он всегда писал о Времени, а «Время создано смертью». Поэтому Бродский всю жизнь и выяснял отношения с этой «непредсказуемой дамой», от ранних стихов «Бессмертия у смерти не прошу», и до последних стихов «…небытия броня ценит попытки ее превращенья в сито и за отверстие поблагодарит меня».

Каждый человек, хочет он того или нет, думает «об этом», пытается сделать «отверстие в броне небытия» и заглянуть в него. Данте с Вергилием устроили нам пока только «ознакомительную экскурсию» туда, проведя через ворота Ада, Чистилища и Рая. Направление их взгляда — с этого света на тот.

Бродский же поменял направление взгляда: он смотрит с того света на этот: «Ниоткуда с любовью, надцатого мартобря…». О таком новом «направлении взгляда» Бродского и его отстранённости от реального мира точно сказано в парижском журнале, на который ссылается Самуил Лурье в предисловии к «Письмам римскому другу»:

«Говорят, если человек отравился цианистым калием, то он кажется нам мертвым, но ещё около получаса глаза его видят, уши слышат, сердце бьётся, мозг работает. Поэзия Бродского есть в некотором смысле запись мыслей человека, покончившего с собой».

В выяснении отношений поэта со временем и смертью и заключается, по-моему,  величие замысла Бродского, а так же его новый, отстранённый взгляд на мир: «Ниоткуда с любовью, надцатого мартобря…»

«А при чём здесь ВП?» — спросит любознательный читатель.

А при том, что «с кем поведёшься, от того и наберёшься!»

Учитесь у ВП находить «одиночного в поле зрения»!

 

Числа: счетовод Бродского или «треугольник Пифагора» и «квадрат Полухиной»

 В Нобелевской лекции ИБ говорит, что существует три метода познания: аналитический, интуитивный и путём откровения, которым пользовались библейские пророки. Полухина исследовала творчество Бродского в основном аналитическим методом, но иногда на неё снисходило и откровение Господне.

В чём, собственно, заключается научная заслуга ВП в исследовании творчества Бродского? Если говорить коротко, то Полухина — счетовод Бродского!

Бродского читали все, а Полухина первая, кто Бродского стала не только читать, но и считать! Она первая создала объективные критерии оценки тропической системы Бродского через грамматику его поэтики и языка.

Всё, как известно, познаётся в сравнении. Полухина первая нашла универсальный принцип сравнения метафор разных поэтов и применила его к сравнению метафор Бродского с метафорами десяти русских поэтов девятнадцатого и двадцатого веков.

 

Было бы чрезвычайно интересно применить принцип Полухиной и расширить сравнение метафор Бродского не только с метафорами 10 русских поэтов, но и с метафорами мировой поэзии: Библии, Гомера, Вергилия, Марциала, Данте, английских поэтов-метафизиков от Джона Дона до Одена, Кавафиса и других поэтов, поскольку влияние мировой поэзии на Бродского очень велико.

И тут возникает принципиальный вопрос: если «очистить» Бродского от влияния мировой поэзии, то что нового сделал только он и никто другой из поэтов?

Этот вопрос я задал «счетоводу Бродского». Валентина ответила, что это большая тема, возможно, даже не одной диссертации. Кроме того, что бы провести такой анализ метафор мировой поэзии, надо обладать знаниями, сравнимыми со знаниями Бродского.

Любопытно было бы построить, как таблицу элементов Менделеева, таблицу элементов мировой поэзии. По вертикали отложить «Время»: от первой книги — Библии и до наших дней, а по горизонтали «Языки»: иврит, древнегреческий, латынь, итальянский, английский, немецкий, французский, греческий, русский и другие. На пересечении «Времени» и «Языка» мы будем находить (или чаще не находить) поэтов.

Никакая Нобелевская премия не делает поэта великим. Поэт становится великим, если он остаётся в веках на пересечении своего Времени и своего Языка. Например, на пересечении второй половины ХХ века и русского языка, мы находим Бродского. На пересечении второй половины 13 века — начала 14 века и итальянского языка, мы находим Данте. За полвека до н.э. и латыни, мы находим Вергилия, на пересечении VIII века до н.э. и древнегреческого языка, мы находим Гомера  и т.д.

Естественно, предыдущие поколения великих поэтов влияли на последующие, и в этом было преимущество последних. Как сказал Ньютон: «Я видел дальше других, потому что стоял на плечах гигантов». Бродский тоже стоял на плечах гигантов.

Полухина, в отличие от критиков и поэтов, почти не пользуется интуитивным методом, она пользуется статистикой, числами, счётом метафор и других тропов языка, чему научилась у Якобсона, Виноградова, Лотмана.

Но однажды на неё снизошло откровение, и Полухина поняла, что в отличие от других поэтов, метафоры которых можно встроить в «треугольник Пифагора»: дух — человек — вещь, конструкция метафор Бродского квадратная: дух-язык-человек-вещь, он вносит в метафоры ещё один элемент путём добавления в них слова, т.е. языка. Полухина приводит пример, где Бродский говорит о том же самом:

 

«Знаешь, все, кто далече,

По ком голосит тоска,

Жертвы законов речи,

Запятых, языка».

 

Таким образом, найдя «Квадрат Полухиной» и укрепившись, как исследователь, Валентина стала спорить не только с «ангелами», но и с «самим Господом Богом»! Известно, что поэты — просто медиумы языка и они пишут (или записывают) то, что им диктует язык. Мысль эта не нова, она есть у многих, в том числе и в Нобелевской лекции Бродского. В одном из лучших интервью ВП «Вектор в ничто» Бродский сам приводит слова Ахматовой, сказанные ему на эту тему: «боюсь, что вы не понимаете, что вы сочинили».

Бродский, как поэт-медиум, в этом отношении ничем не отличался от других поэтов: он записывал то, что диктовал ему его язык. Но поздний Бродский, став великим ещё при жизни, поставил себе амбициозную задачу: не идти естественным путём, не записывать то, что диктует ему язык, а попытаться искусственно избавиться от всех тропов в своих стихах: «Нельзя не впасть к концу, как в ересь, в неслыханную простоту» (по выражению другого Нобелевского лауреата Бориса Пастернака).

Это было влияние на Бродского греческого поэта Константиноса Кавафиса (начало ХХ века, а вдумайтесь, как просто и актуально звучит):

 

– Чего мы ждем, собравшись здесь на площади?
       — Сегодня в город прибывают варвары.
– Почто бездействует Сенат? Почто сенаторы
сидят, не заняты законодательством?
       — Сегодня в город прибывают варвары.

(Перевод Г.Шмакова и И.Бродского)

Все «ангелы Бродского» тут же стали хором подпевать ему, что их кумир избавляется в своих стихах от метафор и других тропов.

И только «счетовод Бродского», Валентина Полухина, нашла в себе дерзость и смелость возразить Бродскому, и сказать ему, что ее статистика и числа показывает совсем другой тренд: метафоры в его стихах растут год от года даже не в арифметической, а в геометрической прогрессии. В этом, может быть, и состоит основная заслуга Полухиной: она анализировала метафоры Бродского в динамике, потому что поэт не стоял на месте, он постоянно развивался. Полухина могла количественно сравнить «то что было, с тем что есть» и дать объективные оценки развития метафор, перифраз, аллегорий, иронии и других тропов Бродского.

Таким образом, Валентина, набравшись уверенности в своих исследованиях, объяснила самому Бродскому — почему так происходит и с её доводами даже он вынужден был согласиться. Чем больше поэт пытается уйти от метафоричности, т.е. от языка поэзии к языку прозы, тем настойчивее стих требует компенсации и уплотнения своей ткани путём наполнения его различными тропами, иногда доведёнными по точности и плотности выражения до формул.

Когда я прочитал формулу Бродского: «Смерть — это то, что бывает с другими», то месяц не мог ни о чём другом думать! В этом и заключается уникальная способность гениальных поэтов — одной сжатой строкой, одной метафорой, описать целый мир. Этой способности к точной и короткой формулировке не бывает у обычных поэтов, которые на 100 страницах «размазывают белую кашу по чистому столу», но она есть у всех великих поэтов: Цветаевой, Гёте, Шекспира, Данте и других. Оказалось, что писать просто — очень сложно.

 

Второзаконие: искусство брать интервью, и моя «почти новая» замшевая куртка

 

Валентина брала множество интервью и у самого Бродского и у десятков людей его знавших, включая многих Нобелевских лауреатов. В искусстве брать интервью проявился ещё один её талант. Одним из самых информативных было интервью с Бродским «Вектор в ничто», записанное ей 10 апреля 1980 г. в Энн-Арбор в Мичигане (см. книгу ВП «Больше самого себя», изд-во ИД СК-С, Томск, 2009, стр.16-28).

Именно в этом интервью ВП поспорила со своим кумиром и доказала ему, что количество метафор в его стихах с годами не уменьшается, а наоборот растёт. Уже только за одно это интервью ей можно было поставить памятник при жизни. В этом же интервью Бродский говорит, что «конец света — это когда горизонт досками заколочен» (и смеётся). И далее ИБ замечает: «Как я полагаю, я сочиняю исключительно про одну вещь. Я сочиняю про время, про время и про то, что время делает с человеком…».

Талант Валентины Полухиной брать интервью и делать книги воспоминаний о Бродском достоин «специальной Нобелевской премии по интервью». Этот талант ВП стоил мне замшевой куртки: зачитавшись в поезде «Большой книгой интервью», подаренной Валентиной нашему семейству, я выскочил в последнюю минуту из вагона поезда на своей остановке, а моя «почти новая» пятилетняя замшевая куртка поехала дальше. На подаренном Валентиной экземпляре книги стояла её подпись:

 

«Семейству М.,

от поклонницы ИБ и котов.

 

В этом сборнике, увы,

«танцуют опечатки,

как девки в праздник святки».

 

Валентина П.

Лондон, 9 апреля 2004.

 

Даниел или любовь, тепло и забота

 

Даниел Уайссборт — второй муж Валентины Полухиной дал ей то, что составляет  человеческое счастье: любовь, тепло и заботу.

Он много лет работал профессором английской литературы в США, был переводчиком стихов Бродского и его другом. Даниел познакомился с Бродским на 5 лет раньше Валентины на международном фестивале поэзии в Лондоне в конце ноября 1972. Бродский прилетел на фестиваль вместе с Оденом, а Даниэл был одним из организаторов фестиваля.

Хотя Даниел был сыном эмигрантов из Польши, английский был для него родным языком. Родители Даниела — польские евреи, почувствовав наступление нацизма в Европе, ещё в начале тридцатых годов эмигрировали в Англию. Даниел родился уже в Англии в 1935 году, окончил Кембридж, стал профессоором английской литературы.

Когда наша дочь училась в Англии, мы часто бывали в Лондоне и всякий раз я стремился увидеться с Валентиной и Даниелем. Однажды они пригласили нас всей семьей к себе на обед. (На фото Валентина, Даниел и автор, дома, 2004).

К тому времени, я уже знал историю, как в Мичиганском университете Бродский прошёл мимо Валентины по коридору и не заметил её (у поэтов и не такое бывает). А когда она его окликнула и спросила, почему он не здоровается, то он ответил «Переживёте!» И вот тут на сцену вышла гордыня пани Баникевич-Гронской, ощетинилась сиамской кошкой, чуть не бросилась ему на спину и не лишила русскую поэзию будущего Нобелевского лауреата. Благо будущий Нобелевский лауреат вовремя сообразил в чём дело, поцеловал пани в одно ушко, в другое, и спросил: «Где будем ужинать?».

Таким образом, я уже знал, что пани Баникевич-Гронская «не оглядывается во гневе».

Мы все сидели за красивым столом, чинно обедали, а Валентина поставила магнитофонную плёнку, где Бродский читает свои стихи. После окончания чтения, все мои домашние и Даниел стали наперебой хвалить чтение Бродского, а я, выслушав их, тихо заметил: «А мне не очень нравится, как Бродский читает свои стихи. Мне нравится, как стихи Бродского читает Михаил Барышников».

И вдруг я увидел, как рука Валентины медленно ползёт по скатерти к серебрянному кривому ножу для намазывания масла. Даниел заметив мой взгляд, быстро выхватил нож из под руки пани Баникевич-Гронской, а другой рукой схватил кусок хлеба и стал лихорадочно намазывать его большими кусками масла. Потом, когда мы вышли в сад, мой спаситель сказал, что он уже год, как худеет, сидит на диете и не ест не только масло, но и вообще ничего жирного. И сделал мне «жирный подарок» — книгу Daniel Weissbort «From Russian with love»,  Joseph Brodsky in English, Anvil Press Poetry, 2004

с дарственной надписью: „From London with love“.

Сейчас я понял, за что люблю ВП: за внутреннюю свободу и за смелость, за верность поэзии и Бродскому и одновременно за способность спорить с ним. За её пытливый ум («Платон мне друг, но истина дороже!»), за то, что она личность и думает поступками!

За умение проникать в суть вещей, за то, что когда все вокруг говорят «да!», то может раздаться тихий голос пани Баникевич-Гронской, говорящей — «нет, я так не думаю!». И я верю этому единственному тихому голосу больше, чем хору подпевающих голосов. И ещё за то, что пани Баникевич-Гронская научила меня, всегда поддакивающего, иногда говорить — «нет!», даже ей.

В 2005 году мы прилетели в Лондон на 70-летний юбилей «моего спасителя» Даниела. Был прекрасный, солнечный день — мы отмечали юбилей Даниела в его доме и в саду.

Я написал статью о нём «Открыватель гениев», опубликовал её и подарил Даниелу текст с фотографией его и Бродского. В статье речь шла исключительно о Нобелевских и Гонкуровских лауреатах, открытых Даниелом, и ни словом не говорилось о том, как он совершил подвиг и спас от «верной смерти» одного простого человека, не имеющего даже Нобелевской премии по какой-нибудь не очень важной науке. http://bit.ly/2ayPZWG

 

Фонд русских поэтов и клятва пионеров Советского Союза

ВП с принцем Майклом Кентским в кабинете принца, Лондон, 1995 г.

В 90-х годах ХХ века, когда появилась возможность выезжать из страны, Валентина организовала фонд русских поэтов, чтобы приглашать в Англию поэтов из России.

Она сумела сделать патронами фонда известных и авторитетных во всем мире людей: философа сэра Исайю Берлина, пристера Киса Саттона, поэта и Нобелевского лауреата Шеймаса Хини и даже принца Майкла Кентского, двоюродного брата английской королевы, знающего русский язык, по матери из рода Романовых. Это было время рождения «пастушки русских поэтов». «Пастушка» доставала через фонд деньги на приезд и на приём поэтов и пасла на заливных лугах английских университетов «овечек и барашков» современной русской поэзии.

Вместе с мужем Даниелом Уайссбортом она проделала огромную работу по переводу современных русских поэтов и поэтесс на английский язык. Чего только стоит одна антология «Современная женская русская поэзия в английских переводах» под редакцией ВП. При этом, они брали стихи не только поэтесс из Москвы и Питера, но и из российской глубинки и из-за границы, помня французскую поговорку: «Гений рождается в провинции, а умирает в Париже». Вот один простой пример на эту тему.

Пару лет назад после моего творческого вечера в Самаре, где я рассказывал в том числе и о Валентине Полухиной и о Даниеле Уайссборте, читал стихи и показал поэзофильм «Медальон», посвящённые Валентине, ко мне подошла дама и строго спросила:

«А почему Вы не прочитали стихи двух самарских поэтесс, которые перевёл на английский  Даниел Уайссборт, а Валентина Полухина включила их в антологию?!».

Я не знал этих песен, но мир оказался тесен!

 

Ни в сказке сказать, ни пером описать, сколько сил, труда, времени и нервов вложила ВП в приёмы русских поэтов. Всего она приняла в Англии 92-х поэтов! Она нянчилась с ними, как с маленькими детьми, потому что поэты — это не выросшие дети!

Как  известно, каждый поэт считает себя гением! Это — аксиома. А из этой аксиомы и законов человеческой натуры, вытекает, что если после чтения стихов поэтом (гением), в воздух не летят чепчики (или другие детали женского туалета), то виноват тот, кто пригласил поэта в Англию и не сумел обеспечить его триумф и коронацию поэта.

 

Звоню Валентине, она устало спрашивает: «Вы помните текст какой-нибудь клятвы?»

Я неуверенным голосом: «Ну… помню текст клятвы пионеров Советского Союза».

«Читайте!». «Я, юный пионер Советского Союза, перед лицом своих товарищей торжественно клянусь…». «Достаточно! Теперь я Вам буду давать клятву, а Вы запоминайте: «Я, профессор Килского университета, Валентина Полухина, перед лицом своего товарища торжественно клянусь, что никогда в жизни больше не буду принимать в Англии русских поэтов!»

Через три месяца всё повторяется снова. Звоню Валентине, она устало спрашивает: «Вы помните текст какой-нибудь клятвы?»

«Но Вы же мне уже дали клятву больше этого не делать!?» «Виновата, сорвалась! Но это последний раз! Запоминайте: «Я, профессор Килского университета, Валентина Полухина, торжественно клянусь…».

В общем, с поэтами у ВП было, как с клятвами у Гомера в «Илиаде»: Песнь третья называется: «Клятвы», а Песнь четвёртая называется «Нарушение клятв».

И так повторялось каждые два-три месяца на протяжении многих, многих лет.

Валентина и Даниел забрасывали огромный «поэтический бредень» от Владивостока до Калининграда и от Израиля до США, просеивали через него сотни поэтов и поэтесс в надежде поймать «одиночного в поле зрения» или «золотую рыбку» современной русской поэзии. Поймали много способных и даже талантливых, но ни новой Цветаевой, ни нового Бродского им открыть, к сожалению, не удалось: «Даже здесь не существует, Постум, правил».

 

 

Кот Исси, или примечания к Котиниане

Любимый сиамский кот Валентины был назван в честь любимого Валентиной японского дизайнера Исси Мияки. Все домашние Валентины: Даниел и другие близкие звали кота просто «Исси».

Когда Валентина привозила кота к ветеринару, доктор вызывал его полным официальным именем — «Исси Мияки».

А еврейские дети на улице в лондонском районе Golders Green, где жил кот Исси Мияки, звали его просто «Иса», сравнивая имя и интеллектуальные способности Исы с именем и уровнем интеллекта известного земляка и друга Валентины, сэра Исайи Берлина, преподававшего в колледже «Всех Святых» и в колледже «Всех Душ».

Тем самым дети, лучшие знатоки котов, хотели сказать, что Иса был — Святая Душа!

Кроме этого, Иса был поэтом и полиглотом и состоял в переписке со многими известными котами всех времён и народов: Котом Бродского Миссисипи, с учёным Котом у Лукоморья, что всё ходит и ходит по златой цепи кругом, как заведённый, и конца и края этому не видно, с Котом Бегемотом, с Котом Густава Климта Фердинандом и даже с самим Чеширским Котом!

Авторские права на переписку Кота Исси Мияки принадлежат его хозяйке проф. Валентине Полухиной, которая готовит переписку к изданию, уже давно, и с огромным нетерпением, ожидаемую всем мировым кошачьим сообществом!

Надо заметить, что блестящий перевод переписки с кошачьего на русский был сделан известным русским грамотеем Котом Матроскиным.

На обложке антологии стихов, посвященных Валентине: «Пастушка русских поэтов», которую с равным успехом можно было бы назвать и «Пастушка сиамских котов», вы можете увидеть Валентину Полухину в обнимку с котом Исси Мияки.

 

 Юбилей, или «иных уж нет, а те далече, но остаются части речи»

(ИБ, Мичиган, 7.03.1978 г., надпись автора на сборнике «Часть речи», подареном ВП.)

 

На юбилей Валентины Полухиной слетелись все, кто мог летать: были коллеги и друзья из России, Германии, Израиля, приехали коллеги из Килского университета и даже бывший ректор сэр Брайен Фендер, много друзей из Лондона и других английских городов. Юбилей проходил в самом центре Лондона, в здании «Диалога культур», в двух шагах от Трафальгарской площади и Национальной галереи.

Конечно, звучало много поздравлений и стихов на русском и английском языках.

 

Ваш покорный слуга подарил Валентине, посвящённое ей стихотворение «Медальон», которое юбилярша вместе со вступлением «Маршал Ворошилов на лыжах» включила в антологию «Пастушка русских поэтов» и поэзофильм, снятый по этому стихотворению.

МЕДАЛЬОН или ПОЛТОРЫ АНГЛИЧАНКИ
(сценарий поэзофильма)

«Но Лондон звал твоё внимание. Твой взор…»

А.С.Пушкин

Валентине Полухиной

 

Но Лондон звал твоё внимание. Твой взор
давно преодолел и Время и Пространство,
туманный Альбион явил тебе укор —
прошедшего и постоянства.

Две женщины притягивали взгляд…
Одна звалась «прошедшею любовью»,
с которою ты двадцать лет назад
расстался в Лондоне, не поведя и бровью.
Она была слависткой третий год,
вы познакомились в одном из замков Кила:
«… а внучка Пушкина жила здесь с Михаилом
Романовым», — вещал экскурсовод,
и фотография на память: ты — урод!

Потом побег от группы в ресторане,
Ты прошептал ей:  «Нам никто не нужен,
и если джентльмен Вас пригласил на ужин,
о завтраке подумал он заранее…»
О завтраке подумал, но, увы,
славянский ум не видит дальше страсти…
Ты не учёл «английский цвет травы»
и вечный принцип: «Разделяй и властвуй!»

Другая, юная студентка London School,
в Москве на практике — и ваш роман в разгаре!
Ты платье ей спокойно расстегнул —
и медальон узнал!..
Но ты едва ли
предположить мог, что таилось в нём:
ты вспомнил Паддингтон и водоём,
где с англичанкой ты гулял похожей…
Холодные мурашки по спине
вдруг побежали…
«Так она же мне…»
Ты понял всё — не разумом, а кожей!..

Теперь ты просто — «homo faber»*–два.
Как отыгралась на тебе судьба!
Когда из Англии вернулся ты домой,
то думал, что забыл славистку и Виндзор,
и медальон подаренный тобой…
Но Лондон звал твоё внимание. Твой взор…
___________________
* «homo faber» — герой одноимённого романа Макса Фриша

Зная любовь Валентины к котам, особенно к коту Исси и к коту Бродского Миссисипи, которые уже находятся по ту сторону Райских Ворот, я написал Котиниану и подарил её Валентине вместе с редкой фотографией Бродского, которой не оказалось даже в трёх пухлых альбомах «Полухинского КГБ» на втором этаже её дома. «Такого редкого ИБ /Нет даже в Вашем КГБ!»

Бродский на фоне белой стены, фото Валерия Плотникова

Пастушка и Коты, или Кошачьи Врата Рая

(котиниана — новая стихотворная форма)

Котиниана от барана, посвящается Валентине Полухиной —

пастушке русских поэтов и сиамских котов,

написанная одним из её баранов.

           «…………………………………..Сюды

           забрёл я как-то после ресторана

          взглянуть глазами старого барана

         на новые ворота и пруды».

Иосиф Бродский «Двадцать сонетов к Марии Стюарт»

 

         «Сам себе наливаю кагор — не кричать же слугу –

        Да чешу котофея…»

Иосиф Бродский «Конец прекрасной эпохи»

 

Часть 1: Баран и Райские ворота

 

Баран на Райские ворота,

глядит, глядит, разинув рот,

и видит там за поворотом

двух Выдающихся Котов!..

 

Часть 2: Миссисипи и Исси

 

Коты важны в любой судьбе,

твой Кот — вторая половина:

вот Миссисипи — Кот ИБ,

вот Исси — Кот для Валентины.

 

Часть 3: Пока…

 

Меж ними нет и малой пяди!..

По эту сторону ворот

стоит баран разинув рот,

он хочет тех Котов погладить –

пока рука не достаёт…

 

Юбилей: Пастушка и Баран (в центре) и две овечки (по краям)

В ответ Валентина прислала мне две редких фотографии Бродского из своего архива.

 Бродский около статуи в Тиволи, Вилла Адриана, июнь 1983 год. Фото Аннелизы Аллева из архива ВП.

 

 

Бродский высоко ценил «пельмени Полухиной» и увековечил их

надписью на сборнике «Конец прекрасной эпохи»:

«Жевать Полухиной пельмени,

Приятней, чем служить Камене»

Картина-метафора жизни Валентины Полухиной, или

«в чистом поле мчится скорый…»

Если бы я был художником, то нарисовал бы картину-метафору жизни Валентины Полухиной: 14-летняя девочка едет на подножке поезда и «в чистом поле мчится скорый с одиноким пассажиром».

В каждом вагоне различимы силуэты одиноких пассажиров: в самом дальнем вагоне — Эдик Павлов, продавший свои часы, что бы купить Валентине билет на поезд.

 

В вагоне чуть поближе — хирург Глеб Михайлович Соловьёв, сделавший Валентине операцию на сердце, и спасший её «за три миллиметра до смерти».

 

Ещё ближе — профессор Ламперт, предложившей Валентине работу в Килском университете.

 

Потом высокий студент из Кении Морис, зарегестрировавший с ней фиктивный брак и вывезший её на Запад.

 

Ещё ближе к нам сэр Исайя Берлин, помогавший ей добывать гранты для исследований о Бродском.

 

Перед ним второй муж Валентины Даниел Уайссборт, давший ей любовь, тепло и заботу.

 

И наконец, в первом вагоне, на подножке которого и едет девочка Валентина, Иосиф Бродский, круто повернувший её судьбу.

 

Волосы девочки развиваются по ветру. Одной рукой она прижимает к себе маленький картонный чемоданчик, а второй рукой — кота Исси. Девочка смотрит назад на пассажиров поезда, потому что те, кого она любит, уже позади. К каждому из них она хотела бы прикоснуться и погладить, но «пока рука не достаёт».

 

Поезд круто поворачивает, а у девочки все руки заняты и она не держится за поручни, однако её всё равно не сдувает ветром с подножки. Видимо потому, что эту девочку хранит машинист поезда — сам Господь Бог! Поэтому и картина называется:

 

              «НЕ УНЕСЕННАЯ ВЕТРОМ».

 

Открытие бронзового бюста Иосифа Бродского в Килском университете в день рождения А.С.Пушкина 6 июня 2016 г.