…благослови, о Небо, на скитанье,
пути блаженных неисповедимы…
Долина, поглощенная болотом,
стрелы безжалостное предназначенье,
шамана пляс,
заклятье и проклятье,
зрачков распущенные чётки,
что пали с неба,
неба градом щедрым,
рассыпались
и закатились в щели,
и каждый шаг теперь имеет цену…
Лишь тот свободен,
чьи нити оборвались
стеклом разбитым,
тенью ветра знаком
отмечены их взоры и одежды
прозрачности хрустальной,
что в лохмотья
разодранные тяготой скитаний…
О, Вечное…
Любовь и Поединок!
+++
…лишь чёрные птицы печали
свой крик прокричали…
…что скажешь ты смертному,
чем слёзы осушишь…
Забвенье, молитва, вино
или смерть, наконец…
то всё мне известно,
и слышали уши,
что даже и души
имеют конец…
Что скажешь уроду,
чей шаг укорочен ещё до рожденья,
чьи выжжены очи,
чьи вечные ночи
есть светоч единый…
…лишь чёрные птицы печали
свой крик прокричали…
Что скажешь, Плывущий
легко и свободно,
невидимый глазу,
прозрачный и чистый,
как ветер Эдема,
незнающий тени?
О, дух сновидений
и гений свободы,
и дикий художник
всех линий ладони…
Какому мне богу молиться?
…лишь чёрные птицы кричали
крик вечной печали…
+++
Был вечер. Дул ветер с моря.
Казалось, что слышится тайна,
а дети уснули,
о них все забыли,
и дети смеялись,
и кто-нибудь, должно, умер,
как это случается ночью.
Всё было обыкновенно,
а кажется несколько странным,
что ночь наступила внезапно,
никак её не ожидали
в такое красивое время,
все думали вечер вечно,
ведь сумерки это прекрасно,
и можно всё перепутать,
и спрятаться в поцелуе
с прозрачной сиреневой тенью,
и так умереть в обмане,
и даже совсем не заметить.
Но ночь наступила внезапно,
что может всегда случиться,
и птицы страдали боле,
чем все остальные лица.
Они не умели видеть,
теряли на чёрном гнёзда,
и слабые падали, тут же
в мучениях умирали,
и много их было у смерти…
А дети ещё не уснули,
О них все забыли,
и дети смеялись,
Что ночь наступила внезапно.
Все думали — это чудо,
а было обыкновенно.
+++
В фиолетовый раз
на весенний трамвай
я сажусь уезжать прочь.
В фиолетовый раз
провожает меня
крышка дня – разноцветная ночь.
Этот чёрный халат,
нет пестрее его,
здесь все краски,
лишь взятые враз,
в фиолетовый раз
разрезает мой глаз,
и слезу удержать мне невмочь,
неизменно одна провожает меня
разноцветная чёрная ночь.
Что ж, за столько стеклянных
небитых времён,
что в ладонях я бережно нёс,
ни один из друзей ,
из родившихся в мире имён,
на перрон себя не принес.
Даже ты, в сорок шестом голубом,
или, может быть, в сорок восьмом,
не пришла мне махнуть
на прощанье платком
и в плечо упереться лбом.
Я бы жадно глазами
бежал по глазам,
на стекле замерзала слеза,
и весенний трамвай уходил неспеша,
и пути затопила роса.
Я бы вёл твою линию
сколько бы смог,
каждой черточке дал имена,
я б водой твоих глаз,
быстротой твоих ног
напоил бы свои глаза.
Я б впитал тебя всю,
ты б увидела свет,
я б отнёс бы тебя к огню…
но не мёрзнет слеза на стекле,
тебя нет,
а стеклу не скажу я:
люблю…
В фиолетовый раз
я гляжу на перрон,
и, спасаясь, кричу в ночь…
Разноцветная крышка
укроет меня,
я — тот день,
убегающий прочь.
+++
Если захочет кто-нибудь
Рассказать обо мне или вспомнить,
Он напрасно перо заточит,
Он напрасно голову склонит.
Разве слышит он когда тихо,
Как с гитары струна уходит?
Вырываются в небо два крика,
Их потом никогда не находят.
Пусть рисуют красиво и с золотом,
Даже пусть с голубыми глазами,
Но никто не увидит:
Я – колокол,
обливающийся слезами.
+++
Когда-нибудь
я упаду на колени,
раскаюсь
и стану немым,
простым,
как амёба,
и нужным,
как что-то
для быта…
Когда-нибудь
плюну на это:
на быт,
на амёбу,
и буду
учить,
как пасти должно стадо
неведомых видов див…
Когда-нибудь
стану мечтой
необъятной и непонятной,
но не похожей на что-то
для быта…
Когда-нибудь
стану желаньем,
томленьем любовным, свиданьем,
постельным вином изгибов дрожащего тела,
и стоном блаженным слияния плоти,
вершиною страсти и гимном
грудей и метели безумной
ни с чем несравнимых волос…
Когда-нибудь
стану младенцем
с седой бородой и трубкой,
в оранжевом фраке, в галошах,
и буду бродить вдоль берега
той самой реки без брода
совсем не похожий на что-то
для быта…
и мама,
совсем молодая,
прикрикнет, чтоб вымыл руки,
проставит все запятые в моих мемуарах
и спросит
совсем непохоже…
и я перестану плакать,
и тут же брошу курить…
Когда-нибудь выучу пенье
великих ночей, и думы
сквозь звёздные тропы уйдут от меня,
и я упаду безумный,
расслабленный и свободный,
совсем не похожий на что-то для быта…
Когда-нибудь буквицей стану,
глаголицей магии глаза,
лиловой струёй сновидений,
хранителем вещим
теней,
любовником тайным,
шаманом лукавым,
и странным уйду направленьем
к лучистому берегу Слова,
совсем не похожий на что-то для быта…
Когда-нибудь стану египтом,
евфратом, гангом и нилом,
и буду купать пирамиды в живительном плеске воды,
и буду играть на тамтамах,
на гонгах и кастаньетах,
и буду при всём при этом
совсем не похожим на что-то
для быта…
…когда-нибудь
стану могилой,
и в ночь великих свершений
откроюсь,
и выйду мечтою,
и упаду
на колени…
Не надо слов тебе и мне,
ведь мы с тобой наедине.
В твоих глазах я сам прочту,
что думаю, что захочу.
Медовый свежий запах рук
и сердца учащённый стук,
волос разбросанных вуаль,
мы так близки, и все же жаль,
что раньше не было плечей
прекраснее, счастливых дней
не знал я, но душевных мук
испил, и всё валилось с рук.
Но вот ты рядом, ты во мне
я так люблю наедине…
Ночные окна
Обычный день закроет дверь,
бездомная захочет спать
ночная простота,
и по асфальту расползётся тень
живого тела снятого с креста.
Могильно-чёрная бесформенная мысль
опустится, зависнет, замолчит.
В моих несчастных окнах бьётся жизнь,
в ночных глазах, в глазах моих.
А утром будет просто, как всегда,
свет окон растворится в общем свете.
Будильник. Сон. Вагон набит.
Талон. Компостер. Осторожно дети!
Обычный день, закрой скорее дверь.
Я жду, когда придёт ночная простота,
где два моих окна
И та бесформенная тень
Живого тела, снятого с креста.
+++
Ночью ветер вытер
Крылья сна.
Я смотрю…над крышей,
Над крышей луна.
И так просто-просто
На душе моей,
И так трудно-трудно
Пробираться к ней…
+++
О, Господи, огради от ошибок,
научи меня мудрости видеть первым,
подари мне мелодию и дай силы
натянуть и настроить опухшие нервы.
Ночью дарит мне небо золотой глаз,
лишь на четверть дыхания вижу
у небесной дороги свой корявый крест
и струну одинокую слышу.
Не протоптана, не проезжена,
буй конём-горбуном не хожена,
расцветает трава подорожная,
там могилка моя заброшена.
Я зелёная кровь колокольчика,
я мелодия его нежная,
расцветает трава подорожная,
не прохожена, не проезжена.
Пусть останется ночь,
больно плачет свеча
без желанья мечты и зависти.
Доведи меня, Господи, до святого креста,
удостой меня этой радости.
Я зелёная кровь колокольчика,
я мелодия его нежная,
расцветает трава подорожная,
не прохожена, не проезжена.
Одинока.
Она прилетела,
когда собирались во Круг,
она принесла нам глаза свои
полные слёз.
Мы молча смотрели на пламя,
и каждый из нас
своё сокровенное думал
желанье.
Она ничего не сказала,
а каждый из нас
был твёрдо уверен:
и там,
где всё не имеет значенья
и каждый свободен домом,
доставшимся по наследству,
…она…сирота…
+++
Оторваться бы,
вырасти где-нибудь,
лёгким ворошем
таить слогово.
в колдовстве словес,
в доме тихой воды,
у прозрачных садов
быть садовником;
быть любовником
виноградной лозы,
отруить вино
белой ягодой,
белой ягодой
губы мазаны,
пелись любово
поцелуями.
Не гаси очаг,
это дом огня,
напои его,
хмелем вещих трав,
не гони меня,
не гони меня,
странник во любви,
полюби меня.
Темна ночь для нас
на окраине,
но нам ближе свет,
чем для тех иных;
седовеет дым,
путь далече лёг,
плачу во грехе,
мой свободный Бог.
Бела ягода
в ожерелье слёз,
пелась слогово,
поцелуями…