Настежь, или Все лики любви (эссе об авторе и рецензия на книгу стихов Аннелизы Аллева «Наизусть»)

«За всё, за всё меня прости,
Мой милый, — что тебе я сделала!»
Марина Цветаева

«Вдохновение всех этих стихов — Бродский.
Это значит, что знаменитый поэт был для меня еще и Музой».
Аннелиза Аллева, «Наизусть»

Предисловие

Аннелиза Аллева (АА) — итальянский поэт, эссеист и переводчик.
Она перевела на язык Данте всю прозу Александра Пушкина, «Анну Каренину» Льва Толстого, «Повесть о Сонечке» Марины Цветаевой, некоторые стихи Иосифа Бродского (ИБ) и антологию современных русских поэтов «Poeti russi oggi» (Русские поэты сегодня). АА опубликовала книгу эссе и воспоминаний «Lo spettacolo della memoria» (Спектакль памяти).
Она является лауреатом многих литературных премий: Premio Lerici Pea (2008), Премия Россия — Италия (2010), Premio Sandro Penna (2010), Премии Беллы Ахмадулиной (2015).

Аннелиза Аллева

АА — автор восьми сборников стихов. Её последняя книга любовной лирики «Наизусть», которую она писала 30 лет, опубликованная в этом году издательством Пушкинский Фонд (www.pushkinfond.ru) уникальна, полна парадоксов и заслуживает отдельного разговора. Книга составлена автором из двух частей: „Prima“(или «Раньше», — стихи 1981-1989 годов) и „Poi“ (или «Потом» стихи 1996 — 2012 годов). Но, на мой взгляд, книга состоит из пяти частей, как наша Земля состоит из пяти частей света, из пяти материков, три из которых сокрыты тайной от посторонних глаз. Эти пять частей книги мы и прочитаем внимательно, потому что «Книга — лучший подарок! (Для того, кто умеет читать.)»

Обложка книги «Наизусть»

Часть 1. До Тебя, или Curriculum Vitae (1956 — 1981)

Сейчас уже трудно сказать, для чего отец АА, успешный практикующий врач, в начале 60-х годов прошлого века нанял в Риме для своей семилетней дочери репетитора русского языка, совершенно экзотического для Италии в те годы языка Пушкина и Толстого. Возможно, отец АА был почитателем страны, разгромившей фашизм, запустившей первого человека в космос, и строящей «светлое будущее» для всех людей на Земле? Да нет, уверяет меня АА: ее отец просто хотел, чтобы его дочка изучала трудный язык, который мог бы сделать её своеобразным человеком. Отец АА достиг цели: русский язык сделал его дочь своеобразным человеком!

Репетитором оказалась пациентка отца, немолодая польская пани с перьями на шляпе. Во время войны она потеряла в Польше всех своих близких, жила тяжело и, может быть, врач не вынашивал никаких дальних планов о карьере дочери, а просто из сострадания к своей пациентке хотел, таким образом, немного помочь ей материально. Так или иначе, но этим своим шагом он определил судьбу дочери раз и навсегда.

АА, 4 года

Девочка была очень впечатлительной и способной к языкам, довольно быстро освоила кириллицу и стала читать и писать по-русски. Она влюбилась в русский язык, а позже и во всю русскую литературу. Став взрослой, она напишет в послесловии к книге:
«Я никогда не понимала, что было во мне первично: я влюбилась в Иосифа, потому что была влюблена в русскую словесность, или наоборот?» Ответ прост и содержится в Библии: «В начале было Слово» и слово было — «автобус». Это было первое слово, которое она узнала в языке Достоевского и Чехова, потому что слово было на букву «А». Вероятно, у её учительницы была своя, оригинальная методика преподавания русского языка, существенно отличавшаяся от принятой в России. Как мы увидим дальше из стихов АА, эта методика оказалась верной, а «автобус» стал не только первым её русским словом, но и местом последнего прощания с большой любовью.

С детства АА оберегала свой внутренний мир от вмешательства родителей и старших братьев. Свои девичьи тайны она доверяла только дневнику, который вела с малолетства, закрываясь на ключ в своей комнате. Чтобы не выдать свои секреты, девочка писала по-итальянски, но кириллицей, используя русский алфавит. Отцу не нравилось, что дочь запирается в своей комнате, и он отобрал у неё ключ, тем самым открыв путь к её тайному дневнику.

Две странички дневника

Видимо, все дети в семье АА были филологически одарёнными, и оба брата, немногим старше её, «юные следопыты», умудрились расшифровать русско-итальянские записи в дневнике, неосторожно оставленном ей на столе в открытой комнате. И однажды за обедом они, смеясь, стали рассказывать о её тайнах отцу и матери, а девочка сидела вся пунцово-красная от стыда.

АА 12 лет на острове Эльба

Отобранный отцом ключ у маленькой дочери — символ запрета иметь собственную тайну от семьи и от других людей. Может быть поэтому, книга «Наизусть» стала у взрослой женщины фрейдовской реакцией вытеснения на полученную в детстве психологическую травму. И отсюда — желание просветить стихами насквозь, как рентгеновскими лучами, свою душу.
А если в доме нет тайны, нет своего угла, где бы ты мог уединиться, то это — сломанный дом. Мы всю жизнь ищем то, что потеряли в детстве, чего нам тогда не хватало. У АА — это потерянный ключ.
Тема «потерянного ключа» началась в творчестве АА не сегодня, и не в книге «Наизусть». Еще в 2010 году АА опубликовала книгу стихов «Сломанный дом» («La casa rotta», Jaca Book, Milano 2010, Premio Sandro Penna) и «потерянный ключ» — метафора многих её стихов.

Сейчас АА пишет мне наоборот: по-русски, но латиницей — ей так легче, а мне, как когда-то её старшим братьям, — «юным следопытам», приходится ломать голову и всё это расшифровывать.
Надо ли объяснять, почему, окончив школу, АА продолжила изучение русского языка на филологическом факультете Первого Римского университета?

Часть 2. С Тобой, «Раньше» (1981 — 1989), или Парадоксы книги «Наизусть»

До встречи с Бродским АА стихов не писала. Он стал её Музой и её учителем.
Они познакомились в Риме на старинной вилле Mirafiori 10 апреля 1981 года, где ИБ читал предисловие к новому американскому двухтомнику стихотворений и поэм Марины Цветаевой, а АА тогда только что закончила перевод «Повести о Сонечке».
Она хотела спросить его о смысле одной цветаевской строки: «Ибо раз голос тебе, поэт, / Дан, остальное — взято», но постеснялась сделать это при полной аудитории.
После лекции АА вместе с другими слушателями подошла к ИБ за автографом, но он почему-то подписывал книги тем, кто стоял за ней, а её жестом попросил подождать. Как говорила АА в своем замечательном интервью Валентине Полухиной (ВП) в Венеции в мае 2004: «Потом он дал мне автограф, добавив к нему номер своего телефона. У меня сразу уменьшился аппетит и ухудшился сон» (ВП «Иосиф Бродский глазами современников». Книга вторая, изд-во журнала «Звезда», 2006, с.306).

ИБ улетел в Лондон и АА понадобилось улучшить свой английский именно в Лондоне, он улетел в конце лета в Америку и АА летит туда же с тремя итальянскими друзями. Она пошла по его следам, к его корням, к его родителям: получила стипендию и полетела учиться в Ленинград.

АА на чердаке в Ленинграде, 1981, фото Данилы Корогодского

В первом же своём стихе дочь врача сама себе поставила диагноз и предсказала развитие заболевания:

«Мы отражаемся в зеркальных створках
полуоткрытого шкафа.
Длинная трещина пересекает потолок»
Лондон, июнь 1981 (пер. М. Ерёмина)

Если говорить коротко, то книга стихов «Наизусть» — это и есть «зеркальные створки полуоткрытого шкафа», в которых поэтически отражаются на разных страницах Поэт и Муза и присутствуют «все лики любви». Стихотворение «Зеркало» придумано как диалог, кончается неизбежным подтверждением ее alter ego: «Я — твоё зеркало».

Первый стих оказался по-японски коротко-философичным и по-чеховски пророческим: если в первом действии на стене висит ружьё, то в последнем — оно обязательно выстрелит! Потолок обрушился почти через восемь лет, в январе 1989.
В стихотворении «Зеркало» АА напишет: «Зеркальце милое моё», a оно ей в ответ: «Я сдам тебе плохую карту».

Но до этого времени ещё далеко, а пока стихи стали прилетать «ниоткуда, с любовью надцатого мартобря» (ИБ) и она их просто записывала в дневнике:

«Эта тетрадь превращается мало-помалу
в палитру моих размышлений.
На каждой странице
я хочу написать о тебе, и не смею.
В любви или ревности
признаются только тому, кто ответит
взаимностью».
…………………………………………………………………
«Прошлое твоe воспламеняет моe будущее».
Рим, ноябрь1983 (пер. М. Ерёмина).

ИБ написал три стихотворения, связанные с АА: «Ночь одержимая белизной…» (1983), «Элегия» (1986) и «Ария» (1986), но она узнает себя так же в стихотворении «Надпись на книге» (1991), «Воспоминание» (1995), и присутствует в его прозе: в «Набережной неисцелимых» (1989) она — девушка с глазами «медово-горчичного цвета», в «Письме Горацию», в книге «Горе и разум», ИБ видит ее во сне.
АА написала более семидесяти стихов, связанных с ИБ, начиная с «Мы отражаемся в зеркальных створках…» и заканчивая «Юсуповским садом» (Санкт-Петербург, май 2012).

Уникальность книги «Наизусть» заключается в том, что в ней поменялись местами Поэт и Муза: Поэт ИБ стал Музой, а Муза АА превратилась в Поэта. Следить за этой уникальной, не кафкианской «Метаморфозой», растянувшейся на 30 лет, необычайно интересно. Тем более, что автор книги выстроил все стихи по датам (месяц и год), указал точное место их написания, что сильно помогает читателю в понимании того, как происходило превращение Музы в Поэта, как всё более глубоким и свободным становился стих, как менялись метафоры и другие тропы стихов во времени на протяжении 30 лет. Случай АА — уникален, и второго такого превращения Музы в Поэта — я не знаю.
Многие современники посвятили Бродскому воспоминания, стихи, интервью, но никто кроме АА не посвятил ему книгу стихов. Ещё и поэтому книга «Наизусть» , — уникальное явление!

Первый парадокс книги состоит в том, что автор, с детства оберегающий свой внутренний мир, превративший его в тайну личного дневника, вдруг в стихах наотмашь раскрывает свое сердце, — настежь и душу, — нараспашку! Такой, не побоюсь сказать, цветаевской беззащитности и беспощадности, прежде всего к самому себе, а потом и к любимой Музе, я давно не встречал ни у кого. В одном из лучших своих стихотворений «Письмо в сонетной форме» АА пишет (Рим, декабрь 1985, пер. М. Амелина):

«Как и все, кто рождён под Близнецами,
ты двуличен, и лжив, и нагл, и хваток.
Ты взломал замок обьятий, похитив
сердце, и оставил открытым
настежь. Теперь есть два сердца
у тебя. Да, что там два? Их сотня.
Ты не любишь — просто собираешь».

АА говорит в интервью ВП: «По-моему, за всем этим туманом крылась какая-то неуверенность. Он притягивал к себе и уходил. Он крал любовь у других, чтобы скрыть свою неуверенность».

«С улицы шумной, с дождя — всегда возвращалась к тебе,
и всегда ты меня оставлял перед дверью закрытой.
И тогда я стала думать о другом доме.
Рим, май 1985 (пер. О.Дозморова)

«Присутствие Иосифа в моей жизни на самом деле было постоянным его отсутствием. Он именно этим и играл: показывался и исчезал, но не насовсем, держал меня на длинном поводке. Поводком был телефон».
И не важно — то ли это общий телефон на стенке в конце корридора в коммунальной ленинградской квартире, то ли телефон на столе «частной квартиры в Риме», то ли это мобильный телефон у тебя в кармане — разные поколения, но суть от этого не меняется: телефон — это длинный поводок, на котором тебя держит любовь.
Вынести такой приговор любимой Музе способен не каждый, и далее идёт почти цветаевская, наотмашь как пощёчина, всё понимающая строка:

«Любви моей особой не чета твоя».

Детское бережное отношение к своему внутреннему миру через четверть века отозвалось в женщине:

«Надо про себя писать, по ранам
памятным проходясь, как пробегают
по отверстиям флейты пальцы ловко,
подбирая мелодию».

В интервью ВП автор книги говорит: «У меня не было дружбы с Иосифом, скорее была война. Я спрашивала себя в дневнике и его в письмах: «Вы кто? Друг или враг?»…
«И одновременно я изучала его поведение, хотела его понять, раскрыть и ему противостоять, как-то защититься от него, спастись, освободиться от него».

«Я хочу тебе вернуть твоё, и только,
И хоть как-то от тебя освободиться.
Ты же пишешь, не ко мне обращаясь,
а ко всем. В стихах рисуешь другую,
ту, что с жизнью, вдохновив, распростилась.
Ей ты их, а не мне посвящаешь.
В твоём языке «измена» только
с дательным согласуется и верно:
отклонение в грамматике даже
различимо, а винительного жадно
требуют ненависть с любовью».

Как тут, в который раз не вспомнить Достоевского, говорившего, что от любви до ненависти всего один шаг:

«Пока я тебя любила, сколько раз у меня было искушение
столкнуть тебя с крутой лестницы или в тёмный канал».

Как тут не вспомнить Цветаеву:

«О, вопль женщин всех времён:

«Мой милый, что тебе я сделала?!»

«Все мы родом из детства», — сказал один французский лётчик. И чувство стыда наша героиня сохранила с самого детства на всю жизнь. В середине 80-х, ИБ был в гостях у АА в Риме, она вышла зачем-то на улицу, а когда вернулась, увидела, что ИБ ничуть не смущаясь, спокойно листает её дневник написанный по-итальянски. Она успокоила своё врождённое чувство стыда мыслью о том, что по-итальянски он всё равно не читает, а просто считает, сколько раз его имя упомянуто на каждой странице.
Читая книгу АА «Наизусть», я ощущал, что читаю продолжение чужого, очень личного поэтического дневника. Иногда по-детски невинного и открытого, потому что, как я уже говорил однажды: поэты — это не выросшие дети.

Но главное в книге не стыд: чтение любовной лирики, в конце концов, всегда подглядывание в замочную скважину, потому что настоящий поэт пишет только для себя и о своей душе. А «Кто входит в эту дверь»? Только любимый, только у него ключи от этой двери.

«Так похожа была на тебя
моя страсть, что я еще раз вернулась к тебе без ключей».

Вот где аукнулась у автора книги «Наизусть» метафора «потерянных в детстве ключей»:

Главное в книге, что ты узнаешь и находишь в ней свои чувства! А это значит, что поэт поднялся на такую высоту, с которой может, не ведая того сам, обозревать судьбы других людей. И приведённые мной выше две цитаты из русских классиков, только подтверждение этого.

Девочка стала взрослой, но чувство стыда никуда не исчезло. В послесловии к книге «Наизусть» АА пишет: «В то же время я уверена, что проживаю что-то безумное, но исключительное, какое-то неудобное, но уникальное приключение. Стыд не проходит; я чувствую себя обманутой и мне из-за этого стыдно“.

«Всем обязана тебе я. В сожаленье
даже здесь ты превратил мою обиду».

Сколько женщин узнают в этих строках себя?

«Это была бумажная связь между постоянно пропадающим мужчиной и женщиной, которая могла себе позволить переходить от одной книги к другой, как коллекционер со своими бабочками. Из-за этого мне тоже было стыдно»…

«Я, любя тебя, не мертвецом ходячим,
а живым воспринимаю, всю нежность
отдаю тебе свою, все надежды».

«Мы встречались редко, но писали и звонили друг другу. Свидетелей было мало. Роман был прожит в одиночестве, порознь и вдвоём».
Это как раз то, что необходимо, чтобы писать стихи: тягучая мука любви и одиночества, «порознь и вдвоём». Счастливые стихов не пишут и уж, конечно, не читают…

Может быть, ниже написаны самые сильные и глубокие строки в книге «Наизусть», которые можно отнести ко всем влюблённым на Земле:

«Оба мы умрём. Справедливость иногда бывает неуместной».

Смерть уравнивает всех — и счастливых и несчастных, и богатых и бедных, и любящих и нелюбящих. Это справедливо. Но если ты по-настоящему любишь, то эта «божественная справедливость» кажется тебе неуместной. Ты готов отдать любимому свою жизнь, лишь бы любимый жил, пусть даже без тебя, и продолжился дальше — continue, continue, continue…

«Как я молилась по ночам о справедливости:
«Господи, даруй жизнь только достойному жизни!»

Обычно эта проблема решается Господом просто: он дарует двум любящим детей, потом внуков, и в них они видят своё продолжение.
В интервью ВП прямо спрашивает АА об этом: «В «Набережной неисцелимых» есть, кажется, и ещё одна фраза о ваших с ним отношениях:
«…ни для медового месяца (ближе всего к которому я подошёл много лет назад на острове Иския и в Сиене…)». Если верить сообщениям того же Рейна, под посвящением «Ночь, одержимая белизной…» после вашего имени Иосиф написал: «…на которой следовало бы мне жениться, что, может быть, ещё и произойдёт». Почему этого не произошло? АА: «Однажды на Пьяцца Навона он спросил у меня: «Ну посмотри на меня, разве я похож на семьянина?»

«Ты не хотел возвращаться.
Иския для тебя навсегда осталось
островом счастья. Я же хотела остров
превратить в материк жизни».
Если нет детей, то вместо них появляются и остаются — стихи, или картины, или музыка, или остаётся память о тебе. Высшая несправедливость — если ничего не остаётся от любви.
АА опередила всех: за 30 лет до выхода антологии «Из незабывших меня», Томск, 2015 — стихи разных поэтов, посвящённых ИБ, автор книги «Наизусть» уже написала:

«Не забывшая тебя, и я исчезну».

«Не забывшая» тоже исчезнет, но останутся её стихи о нём и его стихи о ней, как их дети, как их продолжение…

АА в Венеции на Меркато ди Риалто, в начале января 1983, фото и шапка Иосифа Бродского.

АА вспоминает в интервью ВП: «Всякий триумф всегда в какой-то мере есть форма тирании. Я помню как Иосиф позвонил мне из Лондона в день известия о Нобелевской премии и спросил каким-то жалобным голосом: «Пожалуйста, скажи, что ты рада».
Я ответила: «Конечно, я рада. Вы большой молодец».
В последних трёх словах АА содержится толика защитной иронии и щемящей сердце тревоги, что потолок любви, давший трещину ещё в первом стихе книги, может не выдержать звуков медных труб, победных фанфар и рухнуть, просто обвалиться, что и произошло потом.
Однако первый стих АА после получения «благой вести» не содержит ни капли пафоса по отношению, к ставшей знаменитой, любимой Музе, одна бесконечная нежность и печаль, как-будто всё осталось, как есть, и ничего не произошло:

«Капли чая из холодного чайника
на фарфоровой раковине
напоминают твои веснушки.
Стираю, ласково касаясь».
Рим, ноябрь 1987

Недавно опубликованная подборка стихов АА так и называется: «Оставь всё как есть» (см. в рубрике ПОЭЗИЯ).

ВП в интервью: «Можно ли Бродского назвать современным Пушкиным?»
АА: «Я не вижу в Бродском современного Пушкина. У Иосифа нет галантности, нет французской культуры XVIII века, нет так хорошо известных нам «ножек» Пушкина.
У них действительно много общего, но скорее в характере: оба Близнецы… Общая неуловимость и двойственность, донжуанство, остроумие и мрачность, экстравертность и, в то же самое время, какая-то нелюдимость».

Следующий парадокс книги АА оказался в том, что её стихи совершенно независимы от стихов её учителя. Этот парадокс можно назвать «парадоксом Фриды Кало», когда долго находясь рядом с большим художником, Музе удаётся сохранить свою творческую независимость, свой собственный почерк, не похожий на почерк учителя.

«Пока море не поглотило берег, пойду, поищу
раковины, только в них сохранилась
белизна твоих рук, нежных впадин на сгибе. Мелочь, осколки;
их нужно набрать два полных кармана,
чтобы сложилось из них, как мозаика, твоe эхо».
Брайтон, июль 1988 (пер. О. Дозморова)

Книгу стихов АА можно было бы так и назвать: «Твоё эхо, твоё эхо, твоё эхо».
В одном из последних стихов «Зеркало» перед разрывом с любимым АА пишет:

«Ты меня обманываешь.               Как все.
Ты меня мучаешь.                             Счастья всё равно нет.
                                                                      Стихи — вот счастье».
Рим, декабрь 1988 (пер. Г.Шульпякова)

И ещё один парадокс книги «Наизусть» в том, что она притягивает к себе, её хочется перечитывать. Делать закладки, подчёркивать строчки, ставить вопросительные и восклицательные знаки, кое-что хочется запомнить и выучить наизусть.
Книга любовной лирики «Наизусть» написана женщиной и, казалось бы, прежде всего для женщин, но интересно, что все пять переводчиков, а также автор эссе и рецензии на книгу — мужчины. Значит, книга притягивает всех!

Часть 3. Без Тебя — Ничего. Nulla (1989 — 1996)

АА «без него» не написала ни одного слова. Ничего. Nulla… Или, может быть, написала, но специально не включила ни одного стиха из этого периода жизни в свою книгу, чтобы подчернуть пустую метафору — Nulla…

Каждый, кто любил (а кто не любил?), знает это пустое время — «жизнь без тебя».
Поль Элюар так писал о нём:

«Я бы мог в одиночестве жить
Без тебя
Это кто говорит
Это кто без тебя может жить
В одиночестве
Кто
Жить наперекор всему
Жить наперекор себе».
(Пер. М. Ваксмахера)

Перефразируя Поля Элюара вместе с Франсуазой Саган автор книги стихов «Наизусть» всё время «без тебя», — молчит, а мы слышим эхо плодотворного молчания:

«И я вижу тебя, и теряю тебя, и скорблю, и скорбь моя подобна солнцу в холодной воде».

Часть 4. После Тебя, «Потом», или «Твоё Эхо» (1996 — 2012)

В «Потом» часто возникают воспоминания о том, что было «Раньше». Как сказал Сергей Есенин: «Лицом к лицу лица не увидать. Большое видится на расстояньи».

«Мы согласно парим над твоим прахом.
После первого недоверия мы берeмся за руки».
Рим, февраль 1996 (пер. М. Ерёмина)

За руки взялось много людей, знавших ИБ, а из незабывших его — можно составить город.

«Ты воплощал все лики любви, ты был путаницей,
ты был генеральной репетицией, после которой жизнь взорвалась,
и каждый осколок обрел свое имя».
Рим, февраль 1996 (пер. О. Дозморова)

В прекрасном стихотворении «Кто входит в эту дверь», Четона, июль 1997, АА пишет (перевод Л.Лосева) автор пишет о двери в другой мир, в которую вошел её любимый:

«Кто входит в эту дверь,
отделён от земли,
как цветы в его руках.
Здесь покоится человек без земли».

«Теперь я смотрю на тебя без ненависти, без страсти,
без страха, без надежды.
Вижу тебя, каким ты был, ничего не прикрывая.
Вижу тебя, каким тебя уже нет.
Вижу расколдованным взглядом»…

АА в интервью ВП: «Разумеется, он не следовал в жизни тем правилам, о которых говорил. Тогда многие высказывания Иосифа осложняли моё понимание его. Сбивали меня с толку. Сегодня от всего этого со мной осталось редкостное богатство и сила. И тогда и сейчас самое интересное и важное для меня — это Иосиф-поэт, русский поэт, что он думал о жизни, о самых простых вещах, важен его опыт».

«Как тут плакать о тебе,
если ты был облаком, паром?
Появлялся, исчезал,
делалось темнее, светлее,
занавешивал собой солнце».

АА в интервью ВП: «Ради этого я терпела всё остальное. Гегель писал в «Эстетике», что каждому человеку следовало бы имитировать Христа, пережить все этапы его пути. Так вот, Бродский был моей Голгофой. Пушкин писал, что страдание — хорошая школа, а счастье — самый лучший университет. Так вот, Бродский был моей школой».

Но, выйдя из благородного возраста самотерзаний,
можно ли плакать об облаке?
Земля суха, как ресницы.
Ты был облаком, но дождь не шёл.
Вот хоронят любовь. Из чего она сделана? Из слов».

АА в интервью ВП: «Многие писали и пишут стихи о Бродском или посвящают ему стихи. Бродский превратился в клише в стихах его современников».

Последний парадокс книги «Наизусть» именно в отсутствии этого клише, в её естественности, в том, что непонятно, «как сшиты» эти стихи, в их «не сделанности».
Может быть, поэтому они и писались так долго, долгих 30 лет, пока всё не отболело и наконец-то пошло на лад:

«Наконец всё пошло на лад:
ты стал дорогой,
по которой ходят многие
и я тоже. Стал колодцем,
где всякому хватит воды,
и я тоже своё опускаю ведро.
Кончилось проклятое время,
когда я хотела, чтобы ты был моим – и только,
и плакала, потому что
ты был для многих.
Теперь ты сам уже не ты,
а зеркало».

В этих стихах АА содержится то, чему учила Бродского Анна Ахматова, а в результате научила её — прощению и смирению.

В статье «Плодотворное молчание» АА вспоминает: «Для меня Иосиф был быстрым выходом в другой мир, больший, чем мой».
«Иосиф, наоборот, любил во мне невинность, чистоту, молодость. Помню однажды, в Лондоне, он был смущен тем, что я ему рассказала, как покупала дешёвые студенческие билеты на метро, хотя уже перестала быть студенткой. Он говорил, что это — ложь, и раз я способна на такую ложь, то могу изменить и своему мужу. Я старалась ему объяснить что нет, что эти поступки несравнимы, но эту дискуссию и его разочарование помню до сих пор.
Иосиф искал невинность, потому что у него этого качества не хватало. Однажды, позже, он мне написал: «Если у меня есть основания думать, что я хороший, то это из-за Вас».
«Сейчас, много лет спустя, понимаю, что нежность Иосифа ко мне была совершенно настоящей и, временами, даже отчаянной».
«Он долго был моей Музой, хотя это может звучать как-то странно. Я не посвящала ему свои стихи, но он их вдохновил. Написала много стихов, где Иосиф был моим поэтическим «ты», хотя в жизни я с ним была на «Вы».

После его смерти в самом конце января 1996 года её жизнь действительно взорвалась:
в феврале 1996 она написала больше всего стихов о нём. АА собрала эти осколки и выложила из них мозаику под названием «Твоё Эхо», где всё отдаётся эхом его жизни:
и первое русское слово «автобус» и последнее «такое неуверенное прощание, словно бы навсегда»:

«Ты ушел в самом конце января,
спустя семь лет с нашей последней встречи.
Не прощаясь, села на кольце на 60-й автобус,
достала билет. У дверей ты пристально посмотрел
на мои ноги в тeмных чулках. Предлагаю тебе
подняться, но ты мотаешь головой.
Потом делаешь шаг — первая ступенька, вторая,
затем всe-таки отступаешь, и мы продолжаем
смотреть друг на друга, каждый миг длится вечность.
Ты растворяешься в темноте,
прежде чем водитель заводит мотор.
Такое неуверенное прощание, словно бы навсегда».
Рим, февраль 1996 (Пер. О. Дозморова)

Оказалось, что это и было прощанием навсегда, «нам не дано предугадать», не только «как наше слово отзовётся», но и какое прощание будет последним. Хотя, что значит последним? «Значит, нету разлук. Существует громадная встреча».

Часть 5, или Часть речи: «Continue, continue, continue…»

В день, когда его не стало, она осиротела. На следующее утро она ходила опустошённая по коридору своей квартиры в Риме, и сверху ей явился его голос.
Он повторял шёпотом, почти как заклинание, одно и то же слово по-английски: «Continue, continue, continue…». Это слово было — его завещанием ей.
Она выполнила его завещание — она продолжила писать стихи о нём:

«Вот я и пою, чтобы спасти тебя от забвения» (АА).

«Раньше» ему, как изысканному меломану, нравились её белые стихи, её речь, идущая «прямым путём, в то время, как у него, наоборот, речь постоянно кружилась» (АА). Будем надеяться, что и «Потом» там, наверху, когда он слышит её голос отсюда, снизу, «пение сироты радует меломана» (последняя строка в стихотворении ИБ «Ария», посвящённом АА).

АА в Москве, сентябрь 2012, фото М.Амелина.

АА на презентации книги «Наизусть» в Питере, в доме Пушкина на Мойке,
24-ого марта 2016 г., фото А.Коносова.