Мир в душе

Телевизионные новости вторые сутки истерично втирали в головы населению новости о  произошедшем дефолте. Бесконечные графики, диаграммы и таблицы, мелькающие на экране, для пущего эффекта сопровождаемые испуганно захлебывающимися голосами комментаторов, повергли ничего не понимающих в них людей в состояние шока. Завтрашний день представлялся  полным крахом. Конец размеренной, устоявшейся за последние пять лет жизни. Опять неизвестность. Неизвестно на сколько поднимется курс доллара − этой вездесущей зеленой бумажки, сумевшей завладеть экономикой всех стран и ставшей мечтой жителей огромной части планеты. Зато известно другое − очередной подъем  тянет за собой повышение цен на товары и услуги, продающиеся за родимые рубли. К изменениям курса привыкли, но, судя по нынешним новостям, этот подъём грозил проглотить бедных людей − он поднимался не «на» а «в» в пять раз. Постичь умом услышанную новость не представлялось возможным. Даже не драконовский курс сбивал с ног. Последнее новостное сообщение поведало о невозможности получить наличность в зарубежных банкоматах и прекращении приемов заграничных денежных переводов в банках и на почтамтах.

Лидия,   пытаясь унять колотящееся сердце, прижимала левую руку к груди,  правой вытирая слезы: «Что же это будет? Как жить? Как выучить сына?» − вопросы без ответов роились в утомленной голове. Младший сын учился в «ближнем зарубежье», как теперь принято говорить, и вот-вот должен приехать домой на летние каникулы. Перебрав все возможные варианты пересылки денег своей кровинушке и не найдя ни один из них возможным, заплаканная Лидия отправилась в магазин за хлебом.

Магазин встретил пустыми полками. Не пустоватыми, а пустыми. Не было даже соли, даже спичек. Продавцы  слонялись без дела. Звуки их шагов гулко разносились по торговому залу. Люди, наученные горьким опытом, не долго стенали перед телевизорами, знали − завтра  не будет вчера,  и без жалости прихватив припрятанные денежные сбережения, вложили их в товар.

Даже в залежалый, который безуспешно месяцами кочевал с полки на полку в попытке найти магическое место, с которого он засветил бы для покупателя притягательным светом.

Вздохнув, Лидия вышла из магазина, ругая себя за нерасторопность. Понурив голову, едва сдерживая слезы, брела  по тротуару.

− Здравствуйте, Лидочка! − услышала  знакомый голос.

Подняв голову, увидела бывшую сослуживицу Людмилу Анатольевну.

− Здравствуйте!

− Лидочка, что случилось? У вас горе? − участливо поинтересовалась женщина.

− Вы что, ничего не знаете? Новости смотрели?

− И что?

− Не представляю, что нас ждет, − едва сдерживая слезы, прошептала Лида.− Не знаю как сына доучить. Еще два года.

Людмила Анатольевна с облегчением вздохнув, произнесла:

− Поверьте, Лидочка, это не горе. Вот увидите: завтра будете продолжать жить и выучите сыночка,  и все  устаканится. Но если сейчас сорвете нервную систему, потеряете почву под ногами, тогда наступит крах. Вспомните, что случилось со мной!

Лида помнила. Помнила,  как хохотушка и модница, вернее модистка (наряды женщины, сшитые и связанные собственноручно, всегда представляли её в выгодном свете) Люсечка Анатольевна угодила в психиатрическое отделение, загнав себя в глубокую депрессию, не смирившись с мыслью о приближающейся старости. Первые предвестники старения организма выбили почву из-под ног женщины-праздника, прогремели громовыми раскатами в голове, превратили мир вокруг в зловещую пугающую тьму, из которой, казалось, невозможно, да и незачем вырываться − наступил финал жизни, не сулящий ничего хорошего пятидесятилетней женщине.

После нервного срыва прошло лет десять. Женщина-красавица, стоящая перед Лидией, излучающая спокойствие и уверенность, не имела ничего общего с мятущейся, рыдающей истеричкой.

− Вы знаете, Лидочка, Господь послал мне доктора с большой буквы. Правильные слова, сказанные в нужный момент, очень важны. Порой слово лечит лучше лекарства. Берегите душевный покой. Поверьте, Ваша крепость − не деньги, а семья, крепкое здоровье домочадцев. Мир в душе, мир в семье, а потом уже в мире.

− Спасибо Вам, − прошептала Лидия, − до свидания.

− До свидания, и поверьте:  через пару  дней вы по-другому посмотрите на происходящее. Сколько раз загоняли нас в разные кризисы, вспомните!  − махнув рукой на прощание, произнесла Лидия Анатольевна.

 

Выпитые таблетки не помогли, давление подскочило. Пришлось принимать слоновью дозу лекарства для приведения в порядок напуганного организма.

Муж заботливо укрыл пледом Лидию, прошептав:

− Поспи немного.

Сам отправился в кухню вымыть посуду после обеда. Лидия закрыла глаза, но сон не шел. Вспомнила встречу с Людмилой  Анатольевной, мысли роились вокруг депрессии, из которой та смогла выбраться, потом незаметно переметнулись на хозяйку: «Права Анатольевна. Нагнала давление, не дай Бог, свалюсь, кому от этого легче? И правда − когда мы жили спокойно? В детстве? Ну да, пожалуй. Вроде все у нас было, а может, нам так казалось?»

Почему-то вспомнилось  деревенское утро. Маленькая Лида в гостях у бабушки и дедушки. Она только что проснулась от звука  радио. Звук  радио в деревенском доме невозможно спутать ни с чем  другим. Это чудо техники в деревнях не выключалось. С противного пипканья, извещавшего о наступлении шести часов утра, день начинался и с последним звуком гимна Советского Союза заканчивался в двенадцать ночи. Лида в полусне слышала строгий голос диктора, но потом к этой строгости  добавился прекрасный звон летнего утра: истошное кудахтанье кур, пение петуха, скрип колодца, неспешная беседа вернувшихся с совхозной фермы на завтрак после утреннего кормления буренок деда с соседом, присевших на лавочке под окном.

Окончательно проснувшись, прислушалась к звукам, доносящимся из-за закрытой двери: там бабушка готовила «снеданок». Оттуда слышалось шкварчание сала на  сковороде, стук ухвата, звон тарелок и вилок…

И над всем этим плыл радиозвук: утренние новости, бодрые песни советской страны, интервью с известными людьми и просто хорошими работниками, репортажи об очередных победах и достижениях на трудовом фронте.

Несколько раз Лида пыталась заснуть, не желая в летние каникулы вставать в такую рань. Сколько раз темными неуютными зимними утрами, собираясь в школу, она представляла себя спящей в теплой кровати чуть ли не до обеда. И вот каникулы, и нет уроков, но желание осталось неисполненным. К прекрасной мелодии утра, почти убаюкавшей ее, подключилось назойливое  жужжание здоровенной, взращенной на свежем  деревенском воздухе, мухи-налетчицы. Хищница  использовала всевозможные манёвры, пытаясь позавтракать. Спасаясь от её  хитрых виражей,  Лида, в конце концов, укрылась  одеялом с головой. Жужжание утихло. Звук радио стал мягким, нежным, все остальные звуки вообще потеряли свою значимость. Но доступ свежего воздуха прекратился, жар обволакивал тело – и одеяло соскочило с Лиды до самых пяток. Несколько секунд удалось наслаждаться прохладной свободой, но,  учуяв  молодое тело, муха возобновила атаку. Дальше нежиться в постели не было смысла.

Босые пятки обжёг холод деревянного пола, хотя на улице набирал силу очередной жаркий летний день. Пол в комнате не прогревался из-за ямы под ним, служившей зимой погребом для картошки.

− Проснулась, паненка? – бабушка радостно захлопотала возле печи. – Умывайся, скоро снедать будем. Беги, зови деда.

В слово «паненка» бабушка вкладывала всю свою любовь и радость за действительно панскую жизнь, доставшуюся внукам, по сравнению с её тяжелой долей.

Родилась она за пять лет до революции. Испытала всю неустроенность революционных дней, перешедших в гражданскую войну, коллективизацию. В середине 30−х годов вышла замуж. Но не успели молодые нарадоваться друг на друга − дифтерия безжалостно забрала красавца-мужа, оставив её одну дожидаться рождения ребенка. Родилась дочь. Через пару лет вышла замуж во второй раз. К июню 41-го года за её юбку держались уже трое ребятишек. Война добавила в копилку жизни голод, холод, круглосуточный страх за малюток-детей, за мужа, за себя, подорвала здоровье, однако после войны родились еще две дочки. Так и промчались лучшие годы жизни в вечных хлопотах за выживание.

Капли утренней росы холодили ноги Лиды бегущей за ворота. − Дедушка, бабушка завтракать зовет! − позвала она деда.

− Ну, пойдем, пойдем…

По дому разносился аромат вареной в печке картошки с пригаркой, жареного сала с яичницей, нарезанных молодых огурчиков, залитых водой и посыпанных чесноком и укропом.

 

Стукнула калитка и по двору прошла Дмитриевна. Никого не удивил ранний визит соседки, скорей было бы странным, если бы Дмитриевна, деревенская учительница начальной школы, стоявшей прямо напротив  бабушкиного дома, не заглянула к ним с утра.

Небольшое одноэтажное деревянное строение отличала от других деревенских домов деревянная обрешетка. Наверное,  сначала у сельсовета имелись какие-то глобальные планы насчет школы, но повальный отъезд из деревни молодежи, не хотевшей повторять тяжелую родительскую долю, привел к падению рождаемости, количество деревенских учеников год от года катастрофически уменьшалось.

 

Скорее всего, это и явилось причиной оригинального вида  фасада. Лиду в детстве не удивлял вид здания. Казалось, деревенская школа так и должна выглядеть. Здание имело два входа: один – вход в школу, второй – в жилище учительницы. В школе учились немногочисленные дети из близлежащих деревень.

Запах этой школы Лида помнила до сих пор. Елена Дмитриевна приглашала её приходить за книгами в библиотеку. Лида любила заходить в небольшую классную комнату со старинными крепкими партами и металлической круглой печкой и выбирать книги в шкафу.  В классе витал запах старых книг, чернил, сырости. От принесенных в дом бабушки книжек тоже веяло тем же запахом, отчего казались они вдвойне интересней.

Сказочным представлялся школьный двор, заросший травой и высокими деревьями. Ничто в нем не напоминало двор городской школы с его асфальтированными площадками, дорожками, ухоженными клумбами. В этом школьном дворе царила естественная зелень некошеной травы и огромных деревьев. Очень таинственно смотрелись старые школьные парты, которые почему-то стояли под ветвистыми деревьями, словно их выгнали с урока за плохое поведение. Лиде нравилось сидеть за ними, хлопать громоздкими крышками, заглядывая  в глубину парт, каждый раз надеясь найти там что-нибудь оставленное необыкновенными деревенскими учениками. Учиться в такой школе, по её мнению, могли только необыкновенные дети,  и только «понарошку».

Не только  школа казалась не настоящей, но и сама учительница Елена Дмитриевна. Она абсолютно не походила на городских учителей. С одной стороны, в ней присутствовала учительская  строгость. Не похожая на остальных жителей деревни своим внешним видом, хриплым голосом, речью, она все же была необыкновенно доступна. Доступна хотя бы тем, что могла вот так запросто зайти в дом или просто посидеть на лавочке вечерком с соседями, свободно общаясь со всеми, чего никогда не позволяли себе городские учителя. Окружённые ореолом таинственности,  они выглядели необыкновенными людьми. С трудом верилось, что организм у них функционирует так же, как у какой-нибудь поварихи Ивановны. А кроме этого, Дмитриевна курила! Курила запросто, никого не стесняясь!

Дмитриевна была немолода, двое ее сыновей жили в областном центре, хозяйства она не держала. Лида задумалась: «Как же она жила большую часть своей жизни в деревне? Что чувствовала? И уж точно не могла даже в страшном сне представить, приехав с двумя сыновьями-малолетками учительствовать сюда, что по прошествии шестидесяти лет её сын Олег станет «последним могиканином деревни»…

Летний день набирал силу. Дедушка ушел  на ферму, бабушка крутилась по хозяйству. Лида в силу своих детских возможностей пыталась ей помогать, хотя бабушка всё время говорила: «Не трэба, иди лепей гуляй пакуль малая. Ну, кали хочацца, дык парви траву на цыбули». Теперь Лида понимала, что только лук бабушка могла доверить ей. Невозможно спутать его сочные зеленые перья с сорняками.

А сколько удовольствия доставляло Лиде кормление поросёнка! С едва сдерживаемым страхом и одновременно с любопытством Лида смотрела, как бабушка открывает засов сарайчика и тазиком с едой отпихивает поросенка от входа, затем ставит тазик на пол и поросенок, аппетитно чавкая, похрюкивая, разбрызгивая свой  вкусный обед, начинает трапезу.  Разве ел бы с таким удовольствием кто-нибудь невкусную пищу? Днем Лида бросала в его сарайчик через не застекленное окошко лебеду, сорванную в огороде. Поросенок, посапывая, вставал с пола и, хрюкая от удовольствия, ел траву. В окошко видна была только его спина, поросшая белесыми волосами.

Но когда дед выпускал поросёнка во двор немного порезвиться, Лида немедленно заскакивала в дом и глядела в окно на розово-белесый ураган, который, визжа от восторга, носился по двору, а куры с диким кудахтаньем разбегались и разлетались от него в разные стороны!

Раз в неделю в деревенский магазин привозили свежий хлеб. В деревню задолго до прихода машины с хлебом стекались окрестные жители. Единственный магазин обслуживал  пять таких же небольших деревень, находившихся в радиусе четырех-пяти километров. Объединял деревушки не только магазин, но и совхоз, в который они входили. Магазин служил своеобразным клубом встреч. Время до привоза хлеба за разговорами проходило незаметно. И вот, поднимая тучи пыли, по песчаной дороге к магазину подъезжала машина. Время останавливалось. Думалось, магазин никогда не откроется, продавщица  целую вечность потратит на прием товара, а аромат свежего хлеба так и останется за закрытыми магазинными дверями, и только продавщица сможет им наслаждаться. Но нет! Двери открывались, и начиналась торговля. Черный хлеб покупали оптом – не меньше десяти буханок. Белые батоны брали меньше, баранки уходили вязанками, а венчал все это великолепие бумажный кулек с карамельками. Хлеб выносили из магазина в огромных веревочных сетках, кое-кто нес свои покупки на плечах в постилках, завязанных крест-накрест. Через день-два зачерствелый хлеб добавляли в пойло для коров и в похлебку поросятам. Куры тоже клевали размоченный хлеб. Сельским жителям, живущим на земле, выгоднее было кормить скот хлебом. Выращенного на небольших приусадебных участках зерна не хватало, а за комбикормом в город не наездишься, да и не натаскаешься в руках. Личного транспорта, кроме велосипедов, у основной массы сельчан не было. Не разгонишься за пятнадцать километров в город, да и что можно привезти на велосипеде? Лиде вспомнились страшилки учителей, рассказывающих о дорогом и невкусном американском хлебе, их призывы бережно относиться к бесплатным кускам хлеба, всегда в достатке лежащим на отдельном столе в школьной столовой. В наши дни сложно представить бесплатный хлеб в столовых и ресторанах. А в то время эти сытные, ровно нарезанные кусочки, запиваемые стаканом чая за три копейки, помогали многим студентам дожить до стипендии.

Томительные минуты растягивались в часы в ожидании долгожданного момента, когда дедушка внесет в дом  ароматное чудо,  бабушка срежет корочку мягкого, хрустящего, душистого свежего хлеба и намажет его искусственным мёдом − популярным продуктом в семидесятые годы прошлого века. Изготовленный из дынь, арбузов, но в основном из сахара, подкрашенный в лучшем случае отварами зверобоя или шафрана, иногда чая, а чаще искусственными красителями, ароматизированный натуральным мёдом − он находился на одном из первых мест в рейтинге любимых лакомств детворы той поры. Натуральный мёд всегда имелся в доме бабушки − прадед занимался пчеловодством, но искусственный мёд на свежем хлебе – это божественно!

Вечер. Все хозяйственные дела закончены: скотина накормлена, парное молоко процежено, курятник закрыт на ночь, семья умылась, поужинала – начинались деревенские посиделки. Сначала Лида с бабушкой выходили посидеть на лавочке. Обычно к ним присоединялся кот, обрадованный возможностью поласкаться возле хозяйки. Затем, после обхода хозяйства, выходил дедушка. Постепенно к палисаднику стекались ближайшие соседи. Баба Анисья обычно приносила на посиделки ведерко небольших, сладких как лимонад, летних яблок. Незаметно сумерки накрывали деревню. Лида со сладкой тревогой наблюдала за листвой деревьев, днем такой обыкновенной, но с наступлением темноты приобретавшей самые причудливые формы: листва одного дерева превращалась в профиль Пушкина, вторая просто походила на чьё-то лицо. Ночь перевоплощала деревья в великанов из неизвестной волшебной страны. Лида представляла как деревья-великаны, с треском оторвавшись от земли, зашагают к ним, размахивая ветвями-руками. Минутное чувство страха сменялось спокойствием: она понимала: в такой большой взрослой компании с ней ничего плохого не произойдет, и её обязательно спасут и от великанов, и от чудищ, и от всех-всех.

Разговоры соседей периодично прерывались звонким похрустыванием. Хруст раздавался от дружного поедания сочных сладких яблок. А утром, заглядывая в ведёрко, оставленное бабой Анисьей, Лида видела неприглядные, маленькие, червивые яблочки. Страшно представить, сколько червячков съедалось теми  прекрасными летними вечерами!

− Не спишь, Лидок? − спросил муж показавшийся из кухни. − Ты как?

− Да вроде ничего. Получше стало.

− Может, я в гараж метнусь, забыл ключи от квартиры в машине.

− Да иди, неугомонный, всё нормально, − улыбнулась Лидия и добавила:

− Но, боже мой, какая скука полуживого забавлять.

Муж виновато посмотрел на неё.

−Да шучу я, иди! Полежу спокойно, может, посплю, − успокоила она мужнину совесть.

Тихонько закрылась входная дверь. Лида решила воспользоваться тишиной и уснуть. Закрыла глаза, но не тут-то было. Воспоминания, как сговорились − друг за другом, без спроса, являлись в гости и услужливо подарили хозяйке день её юности. Он запомнился шумом и гамом толпы, собравшейся на площадке возле магазина с добрым названием «Дружба». Крик и беспокойство приводили толпу людей в движение:

−Джинсы? Почём? Класс! Кто последний?

− Какой последний?! Кому повезёт…

Лида стояла у самого краешка сборища, не рискуя оказаться внутри людского скопления. Хотя джинсы очень хотелось купить. Очень. Джинсы в дни её молодости являлись мерилом счастья. Есть джинсы − есть всё. Ты не лох деревенский, ты − продвинутый и шустрый, а значит, заслуживаешь уважения.

Однажды Лида с мамой рискнули отправиться в соседний город, славившийся во времена застоя  рынком, на котором промышляли таинственные фарцовщики. Наслушавшись советов бывалых, у которых кто-то знал кого-то кто удачно «скупился»   на счастливом рынке, самостоятельная женщина и её юная дочь отправились в путь. Их очень волновал вопрос: как узнать фарцовщика? Но волнения были напрасны. Не успели искательницы модных штанов оглядеться на базарной площади, а  рядом с ними уже стоял молодой человек, спрашивая таинственным шепотом:

− Джинсы надо?

− Надо! − хором ответили страждущие покупательницы.

− Идите за мной, − прошелестел он.

Не думая о дурном, они отправились вслед за парнем. Выйдя с рынка, он повел их по улице, по дворам, наконец, завернул в подъезд двухэтажного дома. Они смело зашли за ним.

− Меряй! − парень достал из пакета и протянул Лиде чудесные джинсы с обворожительной яркой строчкой на задних карманах.

Обычно стеснительная Лида, забыв о приличии, натянула на себя джинсы. Сидели они как влитые.

− ФирмА! − радостно сказал продавец. − Берёте?

− Берём!

Все трое радостно выскочили из подъезда. Парень быстрым шагом удалился, а Лида с мамой помчались на вокзал, не веря привалившему счастью. Весть о покупке джинсов моментально разлетелась в окружении Лиды. Назавтра в гости завалились бывшие одноклассники Славик и Сашка.

− Говорят, джинсы купила? Покажешь? − нетерпеливо спросил Славик, едва поздоровавшись.

Славик слыл экспертом по заграничным шмоткам. Нельзя его назвать шмоточником, но в качестве вещей он разбирался.

Покраснев от удовольствия, Лида показала покупку.

Парни положили джинсы на диван, зачем-то  потерли швы, прошитые замечательными ярко-желтыми нитками, посмотрели друг на друга, потом на Лиду.

− Что? − испуганно спросила она.

− Ничего, Лидочка, − успокоил Славик, − ты их носи аккуратно, старайся не стирать. Не будешь стирать − проносишь немного.

− А если постираю?

− Это не джинсы. Понимаешь? После стирки они станут обыкновенными штанами, потеряют всю красу, − терпеливо объяснял Славик.

Лида расстроилась. Воспользовавшись моментом, расторопный Сашка предложил:

− Хочешь кофточку классную? Польскую.

Кто в дни юности не хочет новую кофточку? Тем более, когда в магазинах выбор не велик и такую кофточку однозначно не увидишь в торговом зале, завешанном фланелевыми халатами и ситцевыми платьями. Чудесная белая в разноцветные яркие полоски синтетическая кофточка поселилась в Лидином гардеробе, немного уняв горечь от неудачной покупки джинсов.

Славик не обманул. Лида красовалась в как бы джинсах недолго. А после деликатной стирки штаны были годны только как спецодежда для работы на субботниках. Кофточка прослужила дольше!

Поэтому в джинсах Лида очень нуждалась.

Ворота железной решетки, которой оградили место возле магазина, открылись. Что тут началось!.. Одновременно в проём ворот устремились два потока: одни из-за решетки с джинсами в руках, а другие, вдавливая выходящих обратно, рвались внутрь. Буквально через минуту ворота закрылись, и раздался вой недовольной толпы:

— Ё моё! Да что же это такое! Опять не попали. Сколько ещё стоять?

Самые отчаянные покупатели, не попавшие за заветную решетку, пытались лезть вверх по металлической ограде,  напоминая  обезьян в зоопарке. Зрелище смешило, но в  то же время вызывало жалость и презрение к людям, позволяющим превращать себя в животных из-за тряпок…

Счастливые обладатели джинсов, слегка помятые после давки за завоевание заветной покупки, невзирая на окружающих, принялись примерять джинсы здесь же. И начался первобытный обмен,  так как по закону подлости худым достались джинсы больших размеров, а полным – наоборот.

С сожалением глядя на толпу, Лида отошла в сторону, твердо зная: ни на решетку, ни за решетку она не полезет даже за самыми прекрасными джинсами. Не в её правилах.

Воспоминание взволновало Лиду. В теперешние времена все упирается в деньги. Товара на любой вкус полно. Торговые залы магазинов завешены и заставлены одеждой и обувью. Правда, основная часть населения «одевается» на рынках или в частных магазинах по двум причинам − выбор больше и цены гуманнее. Забылись очереди за едой и одеждой, забылось «доставание дефицита». Насущный вопрос для всех слоёв населения − где взять деньги? Основной массе, само собой понятно, их не хватает из-за невысокой зарплаты или из-за отсутствия работы, а богатым − из-за бесконечных соблазнов, беззастенчиво заполонивших их жизнь и сознание.  О, дефицит! Хорошие сапоги являлись его первым пунктом долгие-долгие годы.

Валя или Валюха, как любя называли ее друзья, работала продавцом в обувном отделе универмага. Будучи свидетельницей бракосочетания Лиды и Сергея, она делала всё возможное для счастья молодой семьи. Однажды она предупредила подругу:

− Приходите завтра с утра в магазин. Будут обувь давать. Я вам оставлю.

В указанное время молодая пара стояла в толпе у крыльца магазина. Отовсюду неслись обрывки фраз: «Какого цвета? Зимние? Весенние?.. Когда же нас впустят?».

Наконец открылись заветные двери, и людская волна внесла молодожёнов, крепко держащихся за руки, в магазин. Втиснутые в торговый зал люди застыли  недвижимой толпой. Так прошло несколько томительных минут. Неожиданно по толпе прошло движение: «Несут! Несут!» Лида повернула голову параллельно с покупателями и увидела продавщиц, нагруженных коробками с обувью, выходящих из подсобки. То, что происходило дальше,  не поддавалось никакому объяснению. Продавщицы, войдя в центр  зала, бросили коробки на пол, а сами стремительно отскочили к стене. Люди кинулись к коробкам, хватая их не глядя. Везунчики выхватывали сразу по две, а то и три коробки. Удивляясь сама себе, забыв о принципах, Лида рванула за людьми и вскоре у нее в руках была заветная добыча. Протиснувшись к стене, она открыла коробку и увидела внутри облагороженные резиновые сапоги синего цвета с белой подошвой и белой окантовкой по краю голенища. По окантовке был продет кокетливый чёрный шнурок. Она прижала коробку к себе, совершенно не осознавая для чего ей нужны резиновые сапоги. У более везучих в руках оказались кожаные сапоги, но полным ходом шел обмен. Меняли 37-й размер на 36-й, зимние сапоги на весенние. Удивительно − мало кого интересовал дизайн, лишь бы подошел размер.

К ней пробился Сергей:

− Ну, ты даешь! Куда рванула? Валюха тебя ищет. Забери у нее коробку с сапогами.

Валя честно выполнила свой свидетельский долг. В коробке лежали красивые австрийские сапожки из хорошей кожи. Резиновые сапоги Лида тоже купила. Они оказались дубовыми, неудобными и без надобности валялись сначала дома, а потом в бабушкином доме, превратившемся к тому времени в дачу.

Лида, улыбаясь, смотрела в потолок. Молодость! Пусть не было фирменных шмоток, хорошей обуви, но зато был драйв поиска. Все постоянно что-то «доставали». Доставать приходилось всё, хотя магазины не пустовали. Что-то в них висело и лежало, но подсознание подсказывало: есть в мире вещи получше и еда повкуснее. Вспомнилась спонтанная поездка в Киев. В пятницу вечером, забрав сынишку из детсада, муж спросил о планах на субботу. Лида предложила проехать в соседний город, в котором почему-то на полках магазинов лежало и мясо, и колбаса, чего не скажешь про их город. Сергей скептически посмотрел на нее и предложил:

− А давай махнем в Киев. Сына у матери оставим.

Неожиданное предложение взволновало. Поездка сулила ночевку в дороге и остальные причитающиеся впечатления от дальнего путешествия в другую республику. Собравшись за полчаса, они рванули в путь.

Оставив машину на стоянке при въезде в Киев, отправились в город. Покатались в метро, посмотрели на красоты Крещатика, полюбовались на золотые украшения, выставленные в шикарных витринах и, конечно, отправились в магазины. Накупили игрушек сыну, платьев и удобных туфель-тапочек, чего в своих магазинах они никогда не встречали, и направились за колбасой. Побывать в Киеве и не купить колбасы? Смешно.

Магазин встретил умопомрачительным запахом колбасы, в огромных количествах лежащей на витринах и полках, и длиннющей очередью за ней. Лида зачарованно смотрела на сказочное изобилие. Колбаса в их городе продавалась двух видов − иногда вареная (страшный дефицит) и полукопченая кольцами.

− Що берёте? − вопрос застал задумавшуюся Лиду врасплох.

− Колбасу.

− Яку? − устало и нервно спросила продавец.

Лида покраснела и произнесла:

− Варёную.

− Яку варёну?

Лида показала рукой на первую попавшуюся:

− Три штуки, пожалуйста.

Продавщица недовольно взвесила, всем видом выказывая презрение «всякие понаїхали, не розуміються в ковбасі».

Ну не знали тогда еще сортов колбасы, кроме двух − «с салом» и «без», не знали, что появится колбаса бессортовая, а прилавки завалят  всевозможными видами и сортами колбас, сосисок, сарделек. Но не будет в них ни вкуса, ни пользы, только неприлично высокая цена. Высокая цена, по сути, за отраву.

Хорошо хоть нет за ней диких очередей. Желающих отравиться не слишком много.

Очередь за колбасой перенесла мысли Лиды на другие длинные бесконечные очереди, пришедшие после развала огромной страны на отдельные суверенные государства. Вспомнились талоны «на всё», вплоть до нижнего белья. Вспомнился чемодан, забитый однотипными тюбиками зубной пасты неизвестного происхождения, потому что «выбросили» эту пасту неожиданно. Весть быстро разлетелась по городу и люди семьями помчались в магазины, встали в очереди и отоварили все талоны, относящиеся к этой категории товаров. Ни у кого не было уверенности, что в скором времени завезут опять такой необходимый товар. Их семья не отставала от других. Покупку сложили в чемодан и года полтора таскали из него пасту. А мыло? Это отдельная история. Опять же по талонам продавали мыло с резким неприятным запахом. Текст на непонятном иностранном языке на его упаковке основной массе народу ни о чем не говорили. Знающие люди утверждали, что это мыло от блох для мытья собак и кошек. Население сошлось в едином мнении: раз дохнут блохи, подохнет и моль и дружно засунули вонючие брусочки в шкафы с шерстяными вещами.

Нет худа без добра. Лида не раз убеждалась в мудрости народных пословиц. Вот и эта оказалась девизом в «талонные годы». Результатом талонной системы стали забитые водкой, сахаром, крупой и макаронами шкафы обывателей. А заграничная гуманитарная помощь в виде двух ящиков тушенки, выданная Лидии на работе, решила все проблемы приема гостей! Еще не избалованные заморскими яствами, ничего не ведающие о правильном питании, друзья-ровесники на частых посиделках по поводу и без, с удовольствием уминали картошку с тушенкой, запивая её водкой. На то и молодость дана!

А ремонты? Главное − достать обои, купить краску белую и для пола, побелку. А если еще и кисти новые есть − ремонт удался!

Это вам не ламинат класть, да стены с потолком выравнивать, чтобы ни трещинки, ни загогулинки!

Вот и затеяли нехитрый ремонт перед Новым годом Лида с Сергеем. Вернее, Сергей. Лида едва успевала приглядывать за двумя сыновьями – старшеньким пяти лет и годовалым младшим. Сергей занялся ремонтом кухни. К процессу подходил добросовестно и творчески. Из обычных бумажных обоев сотворил почти моющиеся, покрыв их волшебным составом собственного производства, от которого исходил специфический запах. Муж уверял, что он исчезнет после высыхания. Лида не могла нарадоваться, представляя финал ремонта. Почти все уже было сделано. Остались мелочи.

В тот день с утра Лида с детишками пошла в магазин, выстояла длинную очередь за разливной сметаной. Странно представить теперь, но сметана в те годы не упаковывалась  на заводах в пакеты, а разливалась в принесенные покупателями банки. Продавалась «на развес». Так же продавалось и молоко «на разлив», и постное масло, и даже томатная паста! Такой подход способствовал созданию длиннющих очередей. Продавец брала у покупателя принесенную банку и наливала в нее сметану половником, зачерпывая её из бидона. Потом это удовольствие следовало взвесить и высчитать стоимость. Дети, росшие в то неоднозначное время, не скучали в очереди, магазин гудел от детского крика, смеха и плача.

Вернувшись из магазина, Лида покормила сыновей и ушла в спальню укладывать младшего спать. Хлопнула входная дверь:  пришел муж. Минут через тридцать Лида зашла в кухню и онемела. Сергей, сидя перед батареей, макал кисточку в литровую банку сметаны и усердно красил ей металлические ребра. Сметана, разумеется, вяло стекала по ним, не задерживаясь на металле, а только оставляя желтоватый след.

− Что ты делаешь? − выдавила Лида из перехваченного спазмом горла.

Сергей оглянулся и с усталой злобой ответил:

− Что за краска хреновая такая? Второй слой ложу, стекает и никакого толку.

− Так это же сметана! (Дальше нецензурные выражения))

− Что ты несёшь! Я ее на столе взял. Думал, ты мне краску оставила.

− Краску я ему оставила. С детьми в очереди простояла! Литр сметаны! − распалялась Лида, но хохот понюхавшего содержимое банки Сергея заразил и её.

Хохотали до слез, до колик в животе. Случай пополнил собрание семейных легенд.

«Сметанная» история подняла настроение и помогла нормализовать давление, а может таблетки, наконец-то проявили свое действие. Лида ощутила прилив сил, головная боль отпустила.

«Нечего нюниться!» − приказала она себе. − «Не такие времена переживали − и ничего, выдержали и детей вырастили. Родителям нашим легче было или их родителям?»

Последняя мысль почему-то опять возвратила ее в деревню, только деревню сегодняшнюю, вернее в то, что от нее осталось.

Вспомнила заметку в местной газете, извещавшую о страшной смерти последнего жителя деревни её предков. Эта участь постигла Олега, сына учительницы Елены Дмитриевны.

После развода с женой он приехал из областного центра в деревню к матери, в ту пору уже пенсионерке, жившей в маленькой пристройке к бывшей школе, так как школы, собственно, уже не существовало из-за отсутствия учеников. Советская власть смотрела далеко вперед, поэтому лишила паспортов послевоенную деревенскую молодежь. Без паспортов молодые люди не имели  возможности покидать село, вот этот пункт и решал проблемы с трудовыми кадрами  и демографической ситуацией на селе. Паспорта получали только парни, призывающиеся в Армию. Остальные, хочешь-не хочешь, продолжали тянуть лямку тяжелой сельской жизни, создавали семьи, рожали работников для колхозов и совхозов. Неожиданно появилась лазейка. Объявили вербовку на лесозаготовки в Сибирь. Отъезжающим оформляли паспорта. Лида вспомнила рассказанную матерью, невероятную историю побега из деревни Гали, дочери бабы Анисьи. Той самой, что приносила вкусные сладкие яблочки. Так вот, Галя завербовалась на лесозаготовки, получила паспорт, прибежала домой и объявила о решении уехать завтра утром в Ленинград! Отговаривать её не стали. Понимали − это шанс, упавший с небес. Лидина бабушка, обшивавшая нехитрыми нарядами местных женщин, за ночь сшила ей платье. Мать собрала кое-что в дорогу. Утром, нарядившись в обновку, Галина в сопровождении родителей и подружки, отправилась на железнодорожную станцию. Купили билет до Ленинграда, прибыл поезд, но проводник не открыл вагон. Наверное, не мог представить, что из такой глуши кто-то куда-то едет. Отчаянная Галя уселась на подножку вагона, прижала к себе нехитрый багаж, другой рукой схватилась за поручень, и поезд умчался. Следующая станция находилась через пятнадцать километров, только на ней проводник втянул в вагон путешественницу в полуобморочном состоянии. Галина добралась до Ленинграда, поступила в ФЗО, потом в железнодорожный техникум, работала по специальности всю трудовую жизнь. Была счастлива в семейной жизни − вышла замуж, родила дочь, дождалась внучку. Вот такой побег.

Мама Лиды после отъезда подружки вскоре вышла замуж за вернувшегося со срочной службы соседа-односельчанина. Парень честно отдал долг Родине на Семипалатинском испытательном полигоне и ещё не знал о болезни, запустившей страшные когти в его молодой организм и включившей неумолимый счётчик, не давший ему увидеть выросших детей и внуков. Маме, замужней женщине, паспорта не давали. Опять помогла вербовка. В этот раз на целину. Получив, таким образом, драгоценный документ, молодая пара отправилась поднимать целину, подарившую им в благодарность двух детишек. Через четыре года уже вчетвером они  вернулись на родину и теперь уже без преград перебрались жить в город.

Так пустели деревни. Молодежи оставалось мало, детей, соответственно, рождалось меньше, особенно в небольших деревушках. Рабочих рук не хватало.

После возвращения в деревню, Олег сразу же оформился на работу в совхоз. Постепенно деревенская жизнь затянула своей легкостью: не надо ни перед кем рисоваться, отчитываться. Поработал – выпил, поспал – пошел на работу, можно небритым и даже немытым. Никто не обращал внимания. Даже мать. Старую учительницу не волновало, что происходит с сыном: за ней самой требовался уход. Но его не было. Так и существовали…

Потом, устав от жизни, очень тихо  умерла мать. Немноголюдная к тому времени деревня быстро опустела. Старики друг за другом уходили в мир иной, и как когда-то на вечерних посиделках тесно сгрудились их последние пристанища  на деревенском погосте.

Немногочисленные жилые дома превращались в дачи. Жизнь в них продолжалась с весны по октябрь, угасая к зиме. Замерла навсегда и жизнь в совхозе. Наступила новая эра. Опустошение пришло на совхозную ферму. Очень незаметно развалились, а потом разобрались окрестными жителями стены коровников, фундамент их зарос травой, как будто никогда здесь не  ступала нога человека, не мычали коровы, не работали люди. Олег остался без работы.

Зимой зарабатывал на жизнь, продавая дрова: таскал из леса на плечах не очень толстые бревна,  пилил их, потом искал покупателей, иногда покупатели сами находили его…

Летом было хорошо. Собирал грибы, ягоды, продавал скупщикам. Соседи-дачники считали его почти своим. Для него всегда находилась тарелка супа. Но постепенно и дачи стали пустеть. Очень уж далеко от цивилизации находилась деревня, да и дачники постарели…

Вот тогда окончательное опустошение пришло в некогда небольшую, но уютную деревню. Березняк втихомолку, но неумолимо стал отвоевывать у деревенских подворий пространство. Олег сделался отшельником.

Сердобольные люди из соседней деревни в память о его матери-учительнице и из жалости к беспутному бедолаге позаботились, собрали необходимые документы, оформили ему  пенсию, жизнь вроде стала налаживаться.

Был даже один плюс в этой вымершей деревне: сюда регулярно два раза в неделю приезжала автолавка, привозила продукты ему, последнему жителю. Когда-то грузовик-фургон вез в магазин хлеб и конфеты для жителей пяти окрестных деревень. А теперь небольшие грузовые микроавтобусы возят в своих недрах любые продукты по предварительному заказу покупателей, а водители-продавцы заезжают в каждую деревню, где есть хотя бы один потенциальный покупатель!

Не смог удержать птицу счастья Олег. Выпорхнула она из слабеющих рук то ли зажженной спичкой, то ли непотушенной сигаретой, то ли искрой выскочила из грубки и сожгла дотла неухоженное жилище отшельника, заодно прихватив и старую школу.

Погоревав на пепелище, погорелец спрятался от ветра и от жизни в одном из трех оставшихся домов. Хозяев дома их дети перевезли в город, а сами в деревенские джунгли даже летом приезжать не хотели. Оставшиеся два дома принадлежали дачникам – выходцам из деревни, переселившимся в город. Все остальные подворья находились во власти молодого березняка.

…Водитель-продавец автолавки сообщил в милицию про единственного жителя деревни не пришедшего за продуктами.

Через неделю появилась заметка в районной газете о последнем жителе деревни, найденном мертвым в чужом доме, лицо его было объедено крысами…

«Судьба-злодейка!» − жалея беспутного Олега, подумала Лида. − Нет, не судьба, а рок. Бездумно плыл по течению жизни, не пытаясь изменить направление. Вот и результат. Но все равно жалко».

Этот длинный день, начавшийся бурными телевизионными новостями, напугавшими и выбившими Лидию из привычного жизненного ритма, подарил ей возможность спокойно вспомнить и переосмыслить свою жизнь. К ней пришло понимание − трудности в жизни бывают всегда. Только кажется, что кому-то когда-то жилось спокойнее и легче. Все началось давным-давно, в момент, когда древние люди, сидя у костра, решили, что один из них умнее и сильнее других. Они назвали его вождём. А вождь указал соплеменникам на соседей, у которых костер пожарче и еды побольше. С тех пор люди постоянно сравнивают себя с соседями, сослуживцами, друзьями и многих такое сравнение лишает сна и покоя. А вождям не хватает то нефти, то воды, то денег. Расплачиваются же за все люди. И изменить ситуацию невозможно.

Полки магазинов наполнились товаром буквально через день после покупательского бума. Ценники пугали цифрами. Однако через пару недель народ привык к новым ценам, правда покупная способность равнялась почти нулю. Правительству пришлось, впрочем, как всегда, поднимать зарплату населению. Надежда на мифические кубышки, из которых народ достанет свои сбережения, потерпела крах. Кубышки, если у кого и сохранились, так только с гречкой, цена на которую в те памятные дни взлетела неимоверно. Люди в водовороте дней, событий и новостей быстро забыли прежние цены и привыкли к накрученным в пять раз новым.

Лидия после тех событий с улыбкой смотрит на знакомых и сослуживцев, истерично обсуждающих политические новости или в страхе заламывающих руки перед завтрашним днём. Она напрочь отказалась смотреть и слушать новости, правда в Интернете почитывает статьи об основных событиях в мире и стране. Ещё она поняла: человек − это не винтик в механизме государства. Если в механизме сломается винтик, даже самый маленький, работа механизма будет остановлена. А если выйдет из строя человек или даже несколько − ничего не изменится в масштабах государства: «Никто не заметит потери бойца». На его место придет другой, третий. Даже самого талантливого, самого необыкновенного человека всегда найдут, кем заменить. Пройдет каких-то десяток дней после трагического ухода уникума, и люди с удивлением скажут: «Думали, как мы будем без Ивана Ивановича, а посмотрите − и Петр Петрович оказывается ничего».

Случится горе только в семье. В этой микроскопической ячейке, не играющей никакой роли в государственном масштабе. Значит, важнее всего мир в душе, мир в семье, а потом в мире.

Так может быть бороться надо не за «Мир во всем мире», а за «Мир в душе», за умиротворение. Может быть, тогда и наступит мир во всем мире и прекратятся войны, и все будут довольны тем, что имеют. Ведь не могут воевать умиротворенные люди, и умиротворенные правители перестанут придумывать все новые и новые финансовые пытки для народа. И люди начнут не выживать, а жить!