Он брёл по аллее парка, старательно обходя ручейки талого снега. Обрывки мелодий, звучавшие в голове последние несколько дней, начали, наконец, складываться в стройный фрагмент. И сложились бы… не вмешайся чуждый, неприятный звук, разрушивший едва наметившуюся гармонию.
На скамейке, где он любил отдыхать, невзрачная девочка лет пятнадцати куталась в не по размеру большую куртку, громко шмыгала носом и всхлипывала.
Он деликатно отвернулся и прошёл мимо. Чем может помочь молодой барышне пожилой одинокий учитель музыки?
Сделал пару шагов и оглянулся. А что, если ей нужна помощь? Повернул назад, неловко присел рядом и протянул носовой платок.
Девочка испуганно отодвинулась и вскрикнула:
— Кто вы? Что вам нужно?
Мужчина окончательно растерялся. Неужто он похож на маньяка, охотящегося на подростков? Только этого не хватало! Хотел извиниться и идти дальше, но почему-то продолжал сидеть и оправдываться.
Девочка последний раз всхлипнула, вытерла ладонями мокрые щёки и, слегка заикаясь, пояснила:
— Со мной ничего не случилось. Это из-за книжки. Автор с таким восторгом описал последние дни золотой осени, что стало завидно и обидно.
Музыкант, привыкший к невнятным ответам учеников, задал первый, пришедший в голову, вопрос:
— Позавидовали, что не можете так хорошо писать?
Девочка сердито дёрнула головой и ответила короткими, рубленными фразами:
— Мне наплевать, как он пишет. Главное — он это видит… А я нет… потому что слепа от рождения. Могу различить лишь контуры хорошо освещённых предметов. И книги могу читать, если они напечатаны шрифтом для слепых.
Мужчина ожидал любого признания, но не такого. Опустил голову, проводил глазами танцующий в ручейке прошлогодний листок и удивился очередной проделке судьбы. Золотая осень давно позади, а в его голове уже несколько дней крутятся её краски и мелодии. А сегодня неизвестно откуда появляется слепая девочка, тоскующая по этой картине. Прикрыл глаза и поразился внезапно зародившейся идее: «А зачем эту осень видеть, если можно её услышать и прочувствовать?
Повернулся к девочке и попытался оформить в слова пришедшую в голову мысль:
— Я понял Вашу беду. Но то, что описал автор книги, — всего лишь образ. И не более того…
Ещё не закончив фразы, устыдился собственной высокопарности. С современной молодёжью нужно говорить на доступном им языке.
— Представьте, Вы берёте в руку спелое яблоко, машинально надкусываете, но размышляете при этом о завтрашней контрольной. Заметите ли аромат и вкус плода?
И, не дожидаясь ответа, продолжил размышления вслух:
— Нет. До тех пор, пока не забудете о контрольной и не сосредоточитесь на яблоке. Чтобы познать прелесть чего-то, важно не столько опробовать, сколько прочувствовать.
Замолчал, прокашлялся и смущённо продолжил:
— Я выразился опять слишком сложно? Просто… хотел сказать, что важен не объект, не образ, а чувства, которые он вызывает. Вы меня поняли?
Девочка упрямо наморщила лоб. Идея сама по себе понятна. Но зачем она ей? Яблоко можно понюхать и откусить, но… чтобы прочувствовать осень, нужно хотя бы раз увидеть!
Силуэт расплылся. Она насторожилась, но сигналов опасности не ощутила. От незнакомца по-прежнему исходила спокойная, чистая аура.
Секунду помолчав, девочка высказала свои сомнения, позаимствовав высокопарность у собеседника:
— Но как можно испытать чувства к осени, не… надкусив? А мне это не дано.
В конце фразы её голос дрогнул, а на глаза опять набежали слёзы.
Мужчина вздохнул и поменял положение. Ей показалось, потянулся к чему-то, что лежало рядом с ним на скамейке. Она съёжилась, а он, будто прочтя её мысли, спокойно протянул небольшой предмет и пояснил:
— Не тревожьтесь. Это футляр. А в нём — скрипка. Нащупайте замок, откройте и достаньте инструмент.
Она тщательно ощупала то, что он протянул. Шершавую поверхность кожи, плавные изгибы, переходящие в удлиненную, узкую часть. Это действительно был футляр.
Незнакомец дождался пока девочка отдала ему инструмент и продолжил неторопливые разъяснения:
— Прежде, чем показать Вам осень, хочу кое-что объяснить. Признаюсь сразу, это не моя идея. Лет десять назад прочёл книгу художника Василия Кандинского. Он пытался проанализировать воздействие цвета на чувства человека… вернее на свои чувства… и провёл параллели со звуком. Со звучанием различных инструментов. С тех пор я постоянно экспериментирую. Конечно, это очень субъективно… но все наши восприятия субъективны. То, что для одного горячо, для другого — прохладно, а то, что для одного приторно, для другого всего лишь сладко. Поэтому я могу подарить Вам только свою «Осень», но это всё же лучше, чем ничего. Согласны?
Девочка послушно кивнула головой. А мужчина нежно погладил рукой скрипку и улыбнулся:
— Простите, что не представился сразу. Я преподаю музыку в школе при консерватории. А значит, как любой учитель, привык начинать новую тему с пространного объяснения. Готовы на такой подвиг?
Она сложила руки на коленях и опять кивнула.
— Тогда начну с самого простого. С отдельных цветов. Только постарайтесь набраться терпения и дослушать до конца. Поверьте, я очень хочу помочь.
Итак. Цвета как и звуки бывают тёплыми и холодными, светлыми и тёмными. Кандинский писал, что тёплое стремится к нам, а холодное — удаляется. Я долго думал об этом воздействии. Возможно, не цвет стремится к нам, а мы к нему. Древний инстинкт. Тепло ассоциируется с защищённостью, поэтому мы стремимся к теплу и отстраняемся от холода. Но суть не в том, что первично, а что вторично.
Так же действует на нас светлое и тёмное. Темнота ассоциируется с опасностью. Мы тянемся к свету и бежим от темноты. Художники называют это иначе: светлое тянется к нам, а тёмное — удаляется. Но не стоит об этом спорить, потому как важно только переживание.
Теперь вернёмся к «Золотой осени». Её называют золотой из-за цвета листвы. Там доминируют три основных цвета: жёлтый, оранжевый и красный… нет… пожалуй, четыре. Там есть ещё голубой.
Жёлтый –лёгкий, светлый и тёплый, устремляется к человеку, радует, будоражит, сулит радость. Приблизительно так…
Он провёл смычком по струнам, и скрипка откликнулась звонко, радостно, почти прозрачно. Мужчина помолчал чуть-чуть, подождал, пока звук растворится в воздухе, и продолжил:
— Да, жёлтый цвет излучает, приближается к человеку. Пронзает глаза. Но когда его слишком много, начинает беспокоить и раздражать.
Вот послушайте, я сыграю этот же звук только громче, интенсивней… Чувствуете, он становится со временем назойливым и неприятным. Это — как праздник. Активность быстро утомляет, и душа начинает тянуться к покою. К красному, или лучше… к бордовому. Он значительно теплее и темнее жёлтого. Умный, спокойный, задумчивый. Для меня это — цвет зрелости и мудрости. Он звучит великолепно на виолончели, но можно найти и на скрипке. Вслушайтесь и полюбите его. Он умиротворяет душу.
Музыкант сыграл несколько раз отдельный звук, а потом коротенькую мелодию в той же тональности.
Скрипка замолчала, а девочка вновь загрустила. Ей жаль было расставаться с бордовым. В данный момент он был ближе и приятнее жёлтого. Жёлтый навязывал радость, которой она не испытывала, а бордовый успокаивал и утешал. Но музыкант не стал повторять этот цвет. Вместо скрипки опять зазвучал его хрипловатый голос:
— Видите, природа как и мы интуитивно стремится к равновесию. Поэтому в любом, даже самом неухоженном парке, вблизи дерева, покрывающегося жёлтой листвой, вырастает сорт, становящийся красным.
Но это равновесие неподвижно и может быстро наскучить. Поэтому рядом с ними всегда появляется оранжевое дерево. Оранжевый — это жёлтый, в который добавлено пару капель красного. Всего пару капель. Знаете… это как на лимон насыпать чуть-чуть сахара. Остаётся прежняя свежесть, но кислость смягчается. Так же действует на меня оранжевый. Остаётся радость желтизны, но она уже не струится беспричинным, детским восторгом, а обретает энергичное, разумное начало.
В осеннем пейзаже эти три цвета, три голоса, три мелодии переплетаясь друг с другом, находятся в постоянном движении, которое создаёт ветер. Он то соединяет их вместе, то разводит в разные стороны, что бы через секунду опять сплести воедино.
Скрипка запела. Высокий, радостный голос взметнулся вверх. Он едва успел допеть свой короткий гимн, как в беседу вступил другой. Низкий, задумчивый и чуть-чуть печальный. Перетекая друг в друга, они на какое-то время сливались в оранжевом, энергичном согласии, а потом вновь разлетались по своим мирам.
Мужчина приглушил звук инструмента и заговорил:
— То, что я сейчас наиграл, ещё не осень. В ней отсутствует небо. Но, что бы его прочувствовать, нужны ещё два цвета. Белый и синий.
Сделал короткую передышку и покосился на девочку. Не усыпил ли сухими теориями? Та нетерпеливо дёрнула головой:
— Так что с ними, с белым и синим?
Облегчённо вздохнув, лектор поспешил дальше:
— Белый… сам по себе холоден и равнодушен. Как полная тишина. Но в реальной жизни чисто белого никто никогда не видел. Существует лишь литературное клише: белоснежное платье невесты, белоснежная кожа средневековой красавицы… Да, белый цвет ассоциируется со снежным покровом, но этот покров вовсе не белый. В нём смешиваются отблески солнца, голубого неба, тени от соседних сугробов или стоящих поблизости деревьев… Белого цвета не увидеть, как не услышать полной тишины.
И тем не менее в нём много смысла. Он — приглашение к началу. Чистый лист белой бумаги, на котором можно записать стих, или любовное послание. Тишина, которая через секунду заполнится щебетом птиц, морским прибоем, или голосами играющих детей. Белый — это надежда начать всё заново, всё по-другому. Без прежних грехов и сомнений.
В чувственном смысле он приобретает звучание только в сочетании с другими цветами. Причём новый цвет, как ребёнок, объединяет в себе свойства обоих родителей. Если к белому добавить чуть-чуть синего… самую малость… получится голубой. Безоблачное, бесконечно голубое небо…
Девочка нетерпеливо дотронулась рукой до скрипки, как бы поставив точку, но музыкант уже понял в чём дело. Кивнул головой и извинился:
— Простите, я упомянул тёмно-синий, но ничего не сказал о нём. В этот цвет мне всегда хочется погрузиться, как в вечный покой. Душа тянется за ним, как за чувственным звучанием виолончели. Приблизительно так.
Он сперва несколько раз обозначил звучание синего, а потом наиграл его мелодию, и девочка узнала в ней свою тоску и тайные устремления, которые в книгах называют приближением юности. Но скрипка, едва допев короткую песню, опять замолчала, уступив место голосу музыканта:
— В отличие от тёмно-синего, небесно-голубой вызывает совсем иные чувства. В нём нет ни тоски, ни печали. Он прохладен, почти холоден. Мечта, мир, где нет ни страстей, ни зависти, ни злости.
Он взял в руки скрипку и заиграл, а девочка вспомнила, как запускала с отцом воздушного змея. Ей было лет шесть. И родители были ещё живы. Тогда она видела лучше, чем сейчас. Контуры предметов проступали чётче. После катастрофы их будто размыло.
Однажды отец привёл её на высокий холм, достал из сумки бумажное чудо с хвостом, разбежался и выпустил на свободу. Чудо, как эта мелодия, рванулось вверх, закружилось, будто попало в водоворот… Отец сказал, его подхватило воздушным потоком… Какое-то время отчаянно кувыркалось в воздухе, но потом успокоилось, вытянуло хвост и поплыло в неизвестность.
В звуках скрипки она узнала это движение, но ощущение было иным. В нём не чувствовалось ни борьбы, ни сопротивления.
Девочка ожидала дальнейших разъяснений, но учитель, позабыв обо всём, уже рисовал осенний пейзаж. Отбросив последние сомнения, она пошла навстречу наплывающим на неё звукам, слыша то каждую краску в отдельности, то их перекличку и многоголосье. Казалось, бежит по широкой аллее, ощущая на щеках движение тёплого ветра, радость бытия и немного грусти. Как при прощании.
Она вытянула руку, и одинокая нота, покружившись в воздухе, опустилась ей на ладонь.
Девочка прислушалась к ней и изумлённо выдохнула:
— Я чувствую. Это тёплый листик… и он — красный.
Скрипка издала протяжный резкий звук, будто подвела черту и затихла. А музыкант пояснил:
— Вот и всё. Вы вышли из парка и остановились на тротуаре перед переходом. Пора домой.
Девочка разочарованно вздохнула и попросила:
— Мне нужно ещё раз оглянуться и попрощаться. Прогноз погоды обещал на завтра похолодание, ветер и дождь. Это был последний день золотой осени.
Музыкант не стал возражать. Сыграл прощальный фрагмент в котором уже чувствовалось приближение непогоды, убрал скрипку в футляр и закончил урок:
— К сожалению, мне пора. Занятия начинаются через сорок минут. Хотя… Знаете что… Похоже, вы музыкальны. Могли бы у нас учиться. Поговорите с родителями.
Девочка повернула голову в направлении голоса. Ответ прозвучал холодно, почти равнодушно:
— У меня нет родителей. Они погибли в автомобильной катастрофе, когда мне было шесть лет. С тех пор живу в интернате для слепых. Хотя… Мне бы очень хотелось у вас заниматься. Может, удастся убедить директора? Он строгий, но не злой.
Помолчала и добавила:
— Меня зовут Майя. Дурацкое имя, но родителям так захотелось.
Музыкант чопорно поклонился и представился, как на деловом приёме:
— Серебряков… хотя… мои ученики величают меня просто Маэстро.
————————————-
Майя натянула на голову одеяло, но заснуть не смогла. Встреча с музыкантом полностью перевернула её представления об инвалидности. Она размышляла о своих соучениках.
Они с первых классов разделились на три группы. К первой примкнули те, кто был полностью слеп от рождения. Те, кто не видел никогда и ничего. Воспринимали мир на ощупь, на запах, на звук и на вкус. У этих ребят не было никаких воспоминаний.
Вторая группа, та, к которой принадлежала она, отличали свет от темноты, различали контуры предметов и их перемещение в пространстве. Они владели всего лишь крошечным окошком в мир зрячих, но и это считалось огромным богатством.
Третья группа, вызывавшая зависть остальных, ослепли в сознательном возрасте из-за болезни или несчастного случая. Эти знали мир не понаслышке. Они его видели и хранили в памяти, как золотой запас.
Эта группа, обладательница особой тайны, не подпускала к себе посторонних. Они постоянно собирались в укромных уголках и обменивались воспоминаниями. И это навязчивое: « А помнишь…» больно ранило остальных, не помнящих ничего.
Сегодня Майя вырвалась за пределы своей группы. У неё тоже появились воспоминания. Не просто цветные надувные шарики, или кремовый торт, украшенный розовыми и жёлтыми цветами, а настоящий пейзаж. Настоящая золотая осень.
Но дело не только в картине, а в том, что сказал учитель. Оказывается, можно смотреть, но не видеть. Можно быть зрячим, но оставаться слепым. Получается, что настоящий инвалид не тот, у кого слепые глаза, а тот, у кого слепая душа.
Майя облегчённо вздохнула и погрузилась в мечты о новых пейзажах, которые ей подарит Маэстро, если директор разрешит посещать уроки.
Директор разрешил. Музыканту даже не пришлось долго убеждать. Наоборот. Подтвердил, что Майе, девочке чувствительной и музыкальной, наверняка пойдут на пользу дополнительные занятия. В школе на уроке музыки она немного освоила флейту, но, к сожалению, учительница не может уделять ей больше внимания, чем остальным.
Девочка с нетерпением ожидала начала занятий. Представляла, как каждый раз будет уносить с собой новую картину, нарисованную звуками. Но, как всегда, реальность оказалась мало похожей на фантазию. Учитель прослушал её игру на флейте, кивнул головой и пояснил голосом, не терпящим возражений:
— Флейта сама по себе хороша, но палитра у неё бедновата. Рисует только светлыми красками. Вам нужно научиться играть ещё на чём нибудь… Может, на арфе? Эти два инструмента дополнят и уравновесят друг друга. Тем более, в вашей школе в углу стоит очень приличный экземпляр. Сможете тренироваться.
И заметив разочарование, проступившее на лице ученицы, добавил:
— Вы должны стать не просто слушателем, а активным участником. Самостоятельно создавать звуковые картины. Тогда восприятие будет значительно глубже и интенсивнее. Позже поймёте и наверняка согласитесь.
Майю такой поворот не привёл в восторг. Ей с лихвой хватало уроков в школе. Математика, физика, биология, два иностранных языка, а тут ещё дополнительные задания по музыке. Игра на арфе, инструменте из средневекового прошлого. Но спорить не имело смысла. Сама напросилась.
Её мечта сбылась лишь месяц спустя, Учитель долго прохаживался по классу, важно сопел носом, прокашливался и, наконец, торжественно объявил:
— Сегодня мы попытаемся нарисовать новый пейзаж. Столь же сложный и эмоционально насыщенный, как «Золотая осень». Думаю, нет на земле поэта, который не попытался оформить в слова чувства, пришедшие в смятение от этой картины. От «Лунной дорожки, покачивающейся на поверхности лесного озера».
Остановился напротив Майи и продолжил речь риторическим вопросом:
— Почему я выбрал лесное озеро? Очень просто. Хочу упростить задачу. Исключить дополнительное воздействие цивилизации: освещённые окна, уличные фонари, вспышки рекламы и прочие отблески света, с которыми нам сейчас просто не справиться. Пусть будут только небо, звёзды, водная гладь и лунная дорожка. Два основных цвета — тёмно-синий и серебро.
Их воздействие на наши чувства основано на резком контрасте. Что-то вроде струи ледяной воды, выплеснутой на спину, раскалённую июльским солнцем. Наверняка можно придумать лучшее сравнение, но мне, к сожалению, в данный момент ничего другого не приходит в голову.
Итак. Попробуем сыграть вместе. Вы исполняете на арфе балладу, которую отрабатывали последние недели, а я подыгрываю на скрипке. Вы — тёмно-синяя, мерно покачивающаяся водная гладь, а я — пронзительное серебро лунной дорожки. Прочувствуйте и запомните этот контраст.
Майя заиграла пьеску, над которой последние дни упорно трудилась. Композицию, написанную учителем шрифтом для слепых. Эта вещь казалась усыпляюще монотонной, но сейчас, когда к ней присоединился голос скрипки, она наполнилась особым смыслом. Таинственным покоем, ожиданием и яркой вспышкой надежды. Неужели именно это испытывают люди, сидя лунной ночью на берегу озера?
Прозвучал последний аккорд, и руки девочки устало опустились на колени. Что это? В ладони потекло тепло, будто юбка впитала в себя часть музыки. Во всяком случае, ощущение было очень похожим.
Она знала, на ней надето тёмно-синее форменное платье. Во всяком случае, им говорили, что школьная форма в интернате — тёмно-синие платья с белыми воротничками.
Майя осторожно провела ладонью по воротничку. Ощущение оказалось совсем иным. Прохладным и свежим.
Всю дорогу домой она размышляла о пережитом эффекте. Чисто технически это возможно. На уроках физики много говорилось о звуковых и световых волнах. Помнила, что световые волны не что иное, как энергия, распространяющаяся квантами, или сгустками. А значит, натренированная рука вполне может эти импульсы почувствовать. Но почему она раньше не замечала?
Сидя в автобусе, она снова и снова проводила рукой по юбке и по воротничку, но воздействие становилось всё слабее, пока окончательно не исчезло. Почему? Постепенно выветривалась энергия, скопившаяся в ткани, или рука теряла чувствительность? Неужели это особое восприятие возникло в момент сильного нервного напряжения под воздействием музыки? Остановившись на этом вопросе Майя стала продумывать план дальнейших действий.
Наряд к следующему занятию она выбирала с особой тщательностью. Кастелянша — так называли женщину, следившую за их вещами — на каждую вещь с левой стороны нашила специальные бирочки, подписанные шрифтом для слепых. Указала цвет вещи и с чем он лучше всего сочетается. Так она помогала девочкам самостоятельно одеваться.
Майя выбрала голубые джинсы и бордовый джемпер. Сочетание, по мнению кастелянши, абсолютно дисгармоничное.
На уроке она старательно разучивала новые импровизации. Едва дождалась последнего пассажа и попросила учителя уделить ей ещё пару минут: сыграть голубой и бордовый.
Он заиграл знакомые мелодии, а она… Она положила правую ладонь на колени, а левую на рукав джемпера и сконцентрировалась на звуках. Через несколько секунд ощутила едва заметное покалывание, а потом слабый поток энергии, исходившей от тканей. Причём ощущение в руках было разным. Правая уловила лёгкую прохладу, а левая — мягкое тепло.
Но, как и в прошлый раз, по приезде домой нервы успокоились и чувствительность исчезла.
Майю не на шутку озадачило это явление. Слепые телепаты и экстрасенсы были в их среде животрепещущей темой, А нейрохирурги и электронщики — всеобщими кумирами. Соученики постоянно делились друг с другом информацией о новых открытиях. По телевизору рассказывали о протезах, управляемых импульсами головного мозга. Рекламировали аппараты, связанные напрямую со слуховыми центрами. Ещё немного, и будут изобретены приборы, заменяющие глаза. Но пока это только научные эксперименты, а вот видящие руки — реальность, которую можно развить. Во всяком случае, они уже могут отличать светлое от тёмного.
Майя не видела практического смысла в этом умении, но чувствовала, как приоткрывается новое окошко в мир зрячих.
————————————————
Учитель совершал ежедневную прогулку по парку. Перед занятиями пройтись пешком по свежему воздуху и собраться с мыслями стало для него привычным ритуалом, заменявшим рекомендованный врачами спорт. А мысли во время прогулок посещали, как правило, интересные. Сегодня они крутились вокруг Майи. Девочка ждёт новых пейзажей, а где их взять? До сих пор его по-настоящему волновала только музыка, а теперь ради неё он ходит по парку и разглядывает природу. Вчера, к примеру, засмотрелся на предгрозовое небо. Всполохи огненно-красного, оранжевого, розового и тёмно-лилового. Вечером даже начал писать небольшую фугу для кларнета и виолончели. Можно будет предложить ей эту картинку. Хотя…
Глаза наткнулись на освещённую солнцем поляну. Надо же! Столько лет проходил мимо и не знал, что зелёный имеет столько оттенков. Вон там, справа, полоска травы, освещённая солнцем, сверкает чистейшим изумрудом. А рядом… где дерево прочертило короткую тень, она настолько густо-зелёная, что кажется почти синей. А что это там, слева? Похоже на лужицу расплавленного золота.
Музыкант подошёл ближе, надел очки и уставился на островок розовых колосков, разомлевших под палящим июльским солнцем. Блаженно вздохнул, присел на скамейку и опять подумал о Майе. Что с ней происходит последние дни? Просит сыграть цвет и ощупывает одежду. Или… Ему приходилось слышать о слепых экстрасенсах. Неужели руки этой девочки начали воспринимать световые волны?
Если это правда, значит занятия придётся проводить на природе. И первой пробой станет эта замечательная полянка. Я подберу звучание каждого оттенка зелёного, а она, ощупывая траву, будет искать их руками.
Маэстро судорожно вцепился в скрипку и простонал:
— Ты хотя бы надоумь старика! Или я окончательно потерял разум, или случайная встреча с этим ребёнком вывернула нашу с тобой одинокую жизнь наизнанку!
Майя чувствовала, что сегодня учитель не похож на себя. Слишком возбуждён. Начинает играть, внезапно сбивается с темы, замолкает, а потом переключается на что-то новое.
Не дождавшись паузы, поднялась со стула, подошла вплотную, скользнула руками по его одежде, прислушалась к ощущениям и недовольно пробурчала:
— Вы сегодня очень нарядны. Тёмно-синий пиджак, голубая рубашка, галстук в вишнёво-голубую полоску… Правда, с полоской слегка просчитались. Не в тон. Диссонирует.
И, сложив руки на коленях, продолжила резким, внезапно охрипшим голосом:
— Свидание с женщиной? Хотите жениться? Не стоит. Через месяц разочаруетесь и будете страдать.
Музыкант растерянно моргнул глазами. Смутило не то, что девочка правильно назвала цвета. То, что полоска на галстуке не голубая, а серая, знал и без неё. Просто другого под рукой не нашлось.
Смутил ядовитый тон и искреннее страдание, исказившее тонкие черты ещё не оформившегося лица. Разозлило, что в этот момент оно походило на лицо бывшей жены, Когда-то она чуть не довела его до нервного срыва регулярными вспышками беспричинной ревности.
Ирония, привычный способ самозащиты, включилась автоматически. Он подошёл к роялю, взял в руки стопку нот, перелистнул несколько страниц и только потом удостоил Майю ответом:
— Да, я встречаюсь с женщиной. С очень привлекательной. Только вряд ли она собирается за меня замуж. Я для неё слишком стар. Но ты права. Разочарование не исключено. Эта женщина — менеджер серьёзной студии звукозаписи. Её заинтересовали мои импровизации. Надеюсь на первый настоящий альбом. Но это — только надежда. Причём очень слабая.
Выплеснул раздражение и удивился:
— А что будет, если женюсь? Почему тебя это волнует?
Майя судорожно прижала руки к груди, но ответ прозвучал чётко, почти деловито:
— Если появится семья… жена, дети… я стану Вам не нужна. Вы меня бросите, и я снова ослепну. На этот раз окончательно. Вы — мои глаза.
Музыкант растерялся. Как этой молоденькой девушке объяснить, что семья для него — ненужное бремя, а к женщинам давно потерял интерес. То единственное, во что он беззаветно влюблён, называется музыкой, а Майя… да что говорить. Настанет время, и она его бросит. Вырастет и уйдёт в самостоятельную жизнь. Правда, до этого ещё далеко. Он успеет поставить её на ноги.
Вместо пространного объяснения он неловко обнял девочку за плечи, притянул к себе и грустно пошутил:
— Этого не случится. Как там было в « Маленьком принце»? Что-то типа «Мы пожизненно отвечаем за тех, кого приручили». Так что не тревожься. Я осуждён на тебя пожизненно… как, впрочем, и ты на меня.
Немного подумал и перевёл разговор на другую тему:
— Что ты сказала о галстуке? Полоска не того цвета? Хорошо, что заметила. Значит, обучение рук протекает успешно. А помнишь, что мы запланировали на сегодня? Вот то-то. Не стоит терять время.
—————————————
Врождённая слепота наложила множество ограничений на жизнь Майи. С тем, что внешний мир знаком только по силуэтам и наощупь, она давно смирилась. Но второе ограничение, невозможность свободного перемещения в открытом пространстве, действовало не менее удручающе. К шестнадцати годам она неплохо ориентировалась в знакомых местах, могла без сопровождения добраться до музыкальной школы, до близлежаших магазинов и парка, но то, что являлось нормальной жизнью любого подростка: велосипед, лыжи, коньки, ролики… короче всё, дающее ощущение скорости и раскрепощения, оставалось для неё недоступной роскошью.
В итоге энергия, бурлившая в молодом организме, не находя выхода, застаивалась и, как перебродившее вино, превращалась в бесполезный, терпко пахнущий душевный уксус. Особо мучительно переживала Майя вынужденную пассивность в периоды, определённые естественным, гормональным циклом.
В тот день она была сильно раздражена. В конце занятия расплакалась, и очередной раз выплеснула свои заботы на голову учителю. Загибая пальцы, горестно перечислила все «невозможности» и лишения, навязанные слепотой.
Он, как всегда, внимательно выслушал жалобы и, уцепившись за последнюю «невозможность», удивлённо спросил:
— Всё остальное я понимаю. Но почему ты не можешь, к примеру… танцевать? По-моему, это то, что тебе вполне доступно. Движение без риска и ограничений. Кстати… В левом крыле этого здания находится школа танцев. Занятия ведёт пожилая дама, моя давнишняя знакомая. Если хочешь, могу с ней поговорить.
И, заметив сомнение, проступившее на лице Майи, добавил:
— А чего бояться? Попробуй. Думаю, понравится.
Майю несколько удивил конец фразы, но она не стала зацикливаться на этом ощущении, а перешла к сути. Танцевать? Да, они танцевали на школьных дискотеках. Прыгали, крутились под музыку кто во что горазд, но по-настоящему… классические движения, да ещё на виду у зрячих… наступать всем на ноги, налетать на людей, позориться, как слон в посудной лавке…
Учитель догадался о её сомнениях и успокоил:
— Не переживай. Сперва пройдёшь курс индивидуальных занятий. Догонишь группу, а потом, если захочешь, сможешь танцевать со всеми.
————————
Пожилая дама закурила очередную сигарету и вернулась к размышлениям о танце — ритуальном движении человеческих тел в такт отбиваемого ритма. Много тысячелетий спустя движения утратили первозданную спонтанность. Танец превратился в элемент культуры, а его рисунок стал канонизированным и заученным.
Дети учились по готовым шаблонам. Копировали движения, наблюдая за взрослыми, так же, как копировали их язык и выговор. Недаром девочка, выросшая в цыганском таборе, танцевала не так, как девочка из грузинской деревни, или барышня из средневекового замка с их менуэтами и прочими приседаниями.
О современных детях, вскормленных телевизором и компьютером, и говорить нечего. Шаблонов более чем достаточно. Есть за чем понаблюдать и что перенять. А что делать тем, кто слеп от рождения? Тем, кому эти шаблоны недоступны?
Мысли вернулись к новой ученице. Пару дней назад старый приятель обратился с неожиданной просьбой: обучить танцам слепую девочку. Выразился при этом, как всегда, лаконично и безапелляционно:
— Не нужно делать из Майи профессионала. Выступать на конкурсах ей незачем. Пусть импровизирует и наслаждается музыкой. Главное, чтобы раскрепостилась.
Упоминание о конкурсах было камушком в её собственный огород. Пожилая дама до сих пор с гордостью демонстрировала призы и медали, выигранные когда-то на международной сцене. Теперь, выйдя на пенсию, она готовила к звёздной карьере молодое поколение. Все знали, что её коньком была обязательная программа, а тут столь неожиданная просьба: ученице не нужны ни каноны, ни оковы. Пусть импровизирует и расслабляется.
Преподавательница танцев опять увидела перед собой напряжённое лицо девочки, её беспомощные движения, когда пыталась подстроиться под ритм музыки. Несколько минут неуклюже переступала с ноги на ногу, потом внезапно остановилась и передёрнула плечами:
— Я не могу здесь танцевать. В школе мы не оцениваем и не критикуем друг друга, потому что не видим. А тут… Вы — профессионал, а я не знаю, как правильно… вернее, как красиво.
В тот момент учительница увидела трагедию слепоты в новом ракурсе. Как правильно, как красиво? Как правильно есть котлету? Резать ножом, или разламывать вилкой? Как сидеть, как стоять, чтобы было красиво? Она сама училась в юности «от противного».
Как-то обратила внимание на позу бабушки. Та сидела на диване, упершись локтями в колени и поставив стопы носками вовнутрь. Картина показалась настолько нелепой, что носки её собственных стоп навсегда развернулись под углом в сорок пять градусов. Причём эту позицию она тщательно отработала перед зеркалом.
Следующий урок получила, наблюдая за мамой, считавшейся абсолютной красавицей. И вдруг… сели в автобус. Мама притулилась на краешке, ссутулилась, вытянула голову вперёд и о чём-то задумалась. В этой позе она из красавицы превратилась в старую, нахохлившуюся ворону.
Да, каждый человек, наблюдая за окружающими, находится в постоянном диалоге с зеркалом. Выбирает свой имидж, садится на диету, занимается спортом, красит волосы, отрабатывает жесты и мимику. Короче, приближает своё отражение к полюбившемуся шаблону. А как ориентируются в этом мире слепые?
Приятель просил расшевелить девочку. Но как с ней заниматься? До сих пор в запасе имелась только одна методика. Показывать правильные движения, потому как правильно — значит красиво.
Произнесла фразу вслух и рассмеялась. Какая нелепость! Кто сказал, что «правильно» и «красиво» синонимы? Но и это — не главное. Девочка боится свидетелей. Не доверяет своему телу, своим чувствам. И единственно правильный ход — растормошить эти чувства и выпустить на свободу. Учительница вздохнула. Похоже, на старости лет ей тоже придётся импровизировать.
В то же самое время Майя, лёжа в постели, в который раз пыталась понять, почему не смогла танцевать при учительнице. Что в тот момент сковало руки и ноги?
Может то, что всю жизнь мешало общаться с миром зрячих? Несправедливость? Она постоянно выставлена перед ними напоказ. Они видят её, судят, оценивают, а сами пребывают в полной безопасности. Она — безоружная жертва под прицелом притаившегося в кустах снайпера. И библейская заповедь: «Не суди и не будешь судимым» в её случае не работает, потому как ни оценить, ни осудить зрячих она не может.
Майя вспомнила ощущение, охватившее в танцевальном классе. Не смущение и не робость, а привычная злость на несправедливость. Настроение окончательно испортилось.
Но тут почему-то пришла в голову фраза, сказанная учителем: «Попробуй танцевать. Думаю, тебе понравится». Тогда удивил конец. Обычно говорят: «Думаю, у тебя получится».
Нелепая мысль! Как может нравиться то, что не получается? Кому приятно стоять посередине зала неуклюжим, огородным пугалом, вызывающим жалость и отвращение?
И вообще… зачем тратить время на всякую ерунду? Лучше подогнать математику и английский. Это во всяком случае легко даётся.
Перевернулась на другой бок и постановила: «Больше на танцы не пойду».
В последующие дни она усердно занималась школьным урокам, а вечерами перечитывала любимые сказки, помогавшие забыть реальность. На этот раз книга сама распахнулась на «Русалочке». Обычно девочки в моменты печали перечитывают «Золушку». Что может быть лучше? Переждал мрачную полосу жизни, а затем, по мановению волшебной палочки, превращаешься из замарашки в принцессу.
А тут история посложнее. Русалочка благополучно жила в подводном царстве, но мечтала о царстве людей и земном принце. Злая колдунья дала ей шанс, правда поставила перед фатальным выбором: человеческий облик в обмен на бессмертие и волшебный голос. И условие выдвинула фатальное: или выходит замуж за принца, или превращается в морскую пену и исчезает навсегда.
Майя сравнила себя с Русалочкой. Она вполне вольготно живёт в мире слепых, но стремится в мир зрячих. И не злая колдунья, а мудрый Учитель дал ей шанс стать похожей на них. Шанс без фатального исхода. Так почему она трусит? Вторая попытка ни когда не бывает лишней. Математические задачки тоже не решаются с налёта.
Учительница уже несколько дней искала решение. Очередной раз представила себе Майю, окаменевшую на середине зала, и подумала о «Спящей красавице». По заклятию, наложенному злой феей, пробудить её мог только поцелуй принца.
Подумала и радостно хлопнула в ладоши. Кажется, выход найден! Будем искать принца!
После долгих поисков волшебница остановилась на кандидатуре Дениса Неугомонного. Он был её лучшим учеником и полной катастрофой.
Дальние предки юноши происходили из Латинской Америки. Музыка и движение плескались у парня в крови. Он был неподражаем в произвольной программе, но в обязательной каждый раз терпел фиаско. Его фантазия и потребность в импровизации разрушали все предписания. Члены жюри охали, закатывали глаза к потолку и снимали необходимые для победы баллы.
Идея с Майей показалась гениальной. Выиграть от такого сотрудничества смогут оба. Он утолит жажду творчества, беспрепятственно выделывая любые коленца, а она, заряжаясь его азартом, забудет о страхах и пробудится от спячки.
Денис, выслушав предложение, тут же проявил инициативу. Потеребил себя за ухо, попыхтел и выдал:
— Думаю, надо начать с вальса. Он всё же целомудреннее, чем латиноамериканские выкрутасы. С ними закомплексованной девочке будет сложнее.
Ритм вальса всегда действовал на Майю завораживающе. У себя в комнате она часто пыталась кружиться под «Сказки венского леса», но по-настоящему никогда не удавалось. Через пару шагов теряла равновесие, судорожно цеплялась за спинку стула и останавливалась.
Юноша, которого привела учительница, сходу перешёл к делу. Не дав опомниться, обхватил за талию и голосом, вселяющим уверенность, скомандовал:
— Слушай музыку и меня. Вернее мои руки. И не бойся. Не упадёшь. Держу крепко.
От его прикосновения и запаха туалетной воды, назойливо щекотавшей нос, Майя окончательно смутилась. При первом же повороте споткнулась, потеряла равновесие и, если бы не его поддержка, наверняка рухнула бы на пол.
Преподавательница, глядя на мучения ученицы, умирала от жалости, и ругала себя за нелепый эксперимент. Надо было сделать так, как планировала. Наклеить на бумагу последовательность шагов, дать прочесть, а потом спокойно разучивать движения ногами. Вместо этого притащила зачем-то зазнайку.
Но зазнайка оказался изобретательнее, чем она думала. Слегка отодвинул партнёршу от себя и предложил:
— Представь себе, ты — лёгкая, парусная лодочка, а я — рулевой. И не тормози пятками. Приподнимись на носочки и слушай музыку. Снова обхватил талию Майи и заговорил в такт мелодии:
— Мы мерно раскачиваемся на волнах… раз, два, три. Раз, два, три… А теперь налетел ветерок, надул парус и нас слегка развернуло. И опять покачиваемся. И вдруг… настоящий порыв ветра. Крепко держись за меня. Ух! Нас прокрутило на сто восемьдесят градусов, но мы удержались.
После первого кружения Майя почувствовала себя почти счастливой. И парень показался не таким уж высокомерным, и фантазёр редкостный… и рулит классно.
В этот момент учительницу вызвали к телефону. Вернулась через полчаса и обомлела. Парочка вполне слаженно кружила по залу в медленном вальсе.
С тех пор она больше не управляла процессом. Превратилась то ли в восхищенного зрителя, то ли в дуэнью. Капитан вдохновенно творил немыслимую хореографию, а кораблик, распустив паруса, бесстрашно мчался навстречу необитаемым островам.
Поцелуй принца сделал своё дело. Он не только разбудил спящую, но и превратил её в красавицу. За несколько месяцев из нескладного, погружённого в себя подростка, Майя превратилась в грациозную, очаровательную девушку. И главное, научилась кокетничать.
Как-то, вернувшись с очередного совещания, дуэнья застала парочку за выяснением отношений. Денис, подбоченившись и широко расставив ноги, авторитетно поучал партнёршу:
— Зря затягиваешь волосы в узел. Во-первых, в танце распущенные волосы несут особую смысловую нагрузку. Создают дополнительный эффект свободы и полёта, а во-вторых… тебе это не идёт. Открывает оттопыренные уши.
Раньше безапелляционная критика моментально выбила бы Майю из седла… Откуда ей знать про оттопыренные уши, и что это некрасиво? Но сейчас она среагировала иначе. Вызывающе улыбнулась и перешла в наступление:
— Ты видишь мои недостатки, а я твои нет. Так не пойдёт. Давай, колись. Только честно.
Денис растерялся. До сих пор чувствовал себя в обществе Майи идеальным героем, а тут… добровольно сложить корону? Попытался улизнуть, но требовательный взгляд дуэньи отрезал путь к отступлению. Слегка помявшись, он неохотно сознался:
— Ну… у меня дурная привычка. Грызу ногти… иногда, когда нервничаю, до крови. Поэтому пальцы постоянно в болячках и цыпках.
Майя нетерпеливо пожала плечами:
— Это не считается. От дурной привычки можно избавиться, а от лопоухости нет. Колись серьёзно.
Денис умоляюще взглянул на преподавательницу, но та грозно вскинула брови и присоединилась к требованию:
— Давай, давай. Нечего скромничать. Колись.
Ну он и раскололся:
— Я маленького роста и у меня кривые ноги.
Приосанился, взмахнул кудрями и гордо добавил:
— В жизни это не мешает. Женщины и таким любят, а вот в профессии… Понимаешь, я хочу участвовать в международных конкурсах. Данные для этого есть, а вот партнёршу подобрать сложно. Что бы и по мастерству и по росту подходила. К сожалению, жюри оценивает не только мастерство, но и картину в целом. А тут выходит на сцену каланча в паре с кривоногим сатиром. Какой уж там приз.
Учительница усмехнулась, но ехидничать не стала. Сама знала, для Дениса это может оказаться серьёзным препятствием. Потому только деловито пообещала:
— Не переживай. Ещё не вечер. На следующей неделе начинается очередной просмотр кандидаток. Обязательно подберу для тебя что-нибудь подходящее.
Майя подошла вплотную к Денису, прислонилась плечом к плечу, провела рукой над головами и рассмеялась:
— Оказывается, мы одного роста. Значит, я не выгляжу радом с тобой каланчой.
Отстегнула защепку, стягивающую волосы, и закончила вполне оптимистично:
— Теперь мы в равновесии. Ты не видишь моих растопыренных ушей, а я — твоих кривых ног.
Взмахнула волосами и, раскинув руки, закружилась по залу. Она праздновала первую победу над зрячим, прикинувшимся идеальным героем.
В эту минуту пожилая дама осознала, что натворила. Парень разбудил в девочке не только красавицу, но и женщину. Она влюбилась впервые и безответно. И это — ужасно! Майе едва исполнилось шестнадцать, Денису — двадцать четыре. Он — отчаянный ловелас, любитель зрелых искательниц приключений. Девочка для него лишь податливый инструмент, радостно исполняющий творческие капризы маэстро.
А что будет с ней, едва ощутившей себя полноценным человеком? Зачем ей сейчас муки неразделённой любви? Естественно, когда-нибудь это случится. Иначе не бывает. Но лучше бы не сейчас.
Вспомнила свою первую любовь, тяжело вздохнула и усмехнулась:
— Об этом можно написать сотни романов. И все под одним названием: «Страдания скрипки, влюбившейся в своего скрипача».
———————————-
Майя удобно расположилась на сидении полупустого автобуса и задумалась. Вернее попыталась разобраться в перепутавшихся мыслях и чувствах.
Денис небольшого роста и кривоног. Ну и что? Это для них, для зрячих, важна красота. В любовных романах главный герой всегда высок, широкоплеч, с узкими бёдрами и длинными, прямыми ногами. Зрячие влюбляются, прежде всего, глазами, а потом всем остальным.
Для слепых эти атрибуты не имеют значения. Мужчина может быть страшен как Квазимодо, они всё равно этого не узнают. Важно что-то другое. Но что?
Вспомнила ощущения трёхдневной данности. Они танцевали какую-то смесь танго с рок-н-роллом. Денис слегка отстранил её, крутанул и, резко потянув за руку, прижал к себе. Так тесно, что она животом ощутила, пряжку на ремне его брюк. Прижал всего на несколько секунд, а потом отклонил назад и навис над её лицом. Так близко, что она почти ощутила прикосновение губ.
Нет. Поцелуя не было. Только имитация.
Выдержал продиктованную музыкой паузу, выпрямился, посадил себе на колено и радостно хлопнул в ладоши: спонтанно придуманная композиция удалась на славу.
А Майя в который раз задавала себе вопрос: «Почему не поцеловал? Не хотел, или постеснялся учительницу?
Руки Дениса взбудоражили её тело. Нечто запретное, томное и влажное, что бродило в нем последнее два года, рванулось наружу и неудержимо повлекло за собой. Неужели именно так влюбляются слепые? Не глазами, а телом?
Майя сдвинула в сторону прядку волос, щекотавшую нос, и возразила самой себе:
— А кто собственно в доме хозяин: тело, или голова, у которой есть нос, уши и интуиция?
Ушам не нравятся его хвастливые, самоуверенные интонации и каждая фраза, начинающаяся с «я».
Нос протестует против резкого, чужого запаха, пробивающегося сквозь аромат шампуня и туалетной воды. А интуиция… против его фанатичной увлечённости танцами. Он ни разу не заговорил ни о чём другом. Для Дениса всё, что не связано с танцами, — чушь собачья и ерунда. Исследователи, художники, врачи не имеют ни малейшей ценности, если не умеют танцевать танго.
В этот момент автобус вошёл в поворот, и её прижало к обтянутой искусственной кожей, упругой стенке. Тело вновь ощутило руки Дениса, в носу защипало, а ладони покрылись испариной.
Майя тихонько застонала. Неужели это и есть любовь? Неужели она, подобно Русалочке, влюбилась в чужого, недоступного ей принца?
———————————
Вскоре ситуация разрешилась сама по себе. Учительнице удалось подобрать Денису партнёршу, и он с головой окунулся в подготовку к конкурсу. А Майя — в подготовку к экзаменам на аттестат зрелости.
Через пару месяцев она оканчивает гимназию, а значит, уютная жизнь в интернате подходит к концу. Предстоит выбирать профессию и начинать самостоятельную жизнь. Её соученики вернутся домой к родителям, а она… Она — единственная сирота, случайно оказавшаяся в привилегированном интернате. И произошло это только потому, что человек, назначенный ей в опекуны, оказался честным. После смерти родителей осталась приличная трёхкомнатная квартира в центре и небольшой счёт в банке. Все эти годы он сдавал квартиру внаём, а деньги клал не в карман, а тратил на образование подопечной. Так что после окончания школы Майе было, «где жить» и первое время «на что». Оставалось решить главный вопрос: чем заниматься.
Бог лишил её зрения, но не интеллекта. Школьные предметы давались одинаково легко. Будь то математика, физика, литература, или иностранные языки.
Английский был у них обязательным, но Майя факультативно добавила к нему итальянский. Она не задумывалась о практическом применении этих знаний, просто земля, где говорили на этом языке, представлялась ей пропитанной солнцем, запахом моря и будоражащими душу мелодиями. Не говоря уж об операх, лучшие исполнения которых были на итальянском.
За несколько месяцев до экзаменов директор интерната вызвал её к себе в кабинет и, не тратя время на сентиментальные предисловия, перешёл к сути:
— Я тут на днях изучил твои оценки. Получается, лучше всего тебе даются иностранные языки. Английский и итальянский… и оба на пятёрки. Более того. Учителя хвалят не только грамотность, но и произношение. Думаю, это могло бы стать твоей профессией. Синхронные переводы. Не с листа, а на слух.
Помолчал и добавил:
— Уверен: у тебя получится. Только учти, нужен блестящий аттестат. Сама понимаешь, в твоей ситуации, чтобы пройти конкурс, нужно быть на три порядка лучше других.
Майя прошла конкурс, но эту историю запомнила на всю жизнь. Последнее собеседование декан проводил за закрытыми дверьми. Подмешав в голос пару отеческих интонаций, он заботливо промурлыкал:
— У Вас действительно прекрасные данные, но учиться у нас, к сожалению, не сможете. Мы ведь очень много работаем с текстами, а перекладывать их специально для Вас на шрифт для слепых… сами понимаете…
Майя, не готовая к такому препятствию, невольно вспомнила злость, нахлынувшую на неё в танцевальном зале: злость на несправедливость окружающего мира, где чужие, равнодушные руки вправе запереть перед носом дверь, ведущую в полноценную жизнь.
Но опыт с танцами преподнёс жизненно важный урок: к любой, безнадёжно запертой двери, всегда можно найти подходящий ключ. Главное — не терять мужества.
Страх исчез, уступив место упрямому спокойствию. И ответ, удививший её саму, решительно устранил возникшее на пути препятствие:
— Дайте мне полгода испытательного срока. Я решу эту проблему. Пожалуйста.
Директор удивлённо вскинул брови, махнул рукой и…согласился.
Решение нашлось значительно быстрее, чем Майя предполагала. Преподавательницы иностранных языков в Интернате, готовившие её к вступительным экзаменам, согласились начитывать рабочие тексты на диктофон. В итоге слепая студентка не только прошла испытательный срок, но и с блеском закончила колледж.
—————————
Удобно расположившись на терассе открытого ресторана, Майя вспомнила эту историю и улыбнулась. Вряд ли сегодня, двадцать лет спустя, давно ушедший на пенсию директор колледжа, распознал бы в элегантной, уверенной в себе женщине, упрямую девочку, мужественно отстаивавшую свои права.
Тогда казалось, она одержала победу над миром зрячих. Но эта маленькая победа обернулась полной катастрофой, глубину которой она осознала, лишь переехав в квартиру родителей. В интернате, в мире слепых, она была полностью защищена от быта. Уборка, стирка белья, покупка продуктов, готовка даже самой незамысловатой пищи… да что говорить. Всё, что для любой семнадцатилетней зрячей девушки являлось естественной частью жизни, для неё превращалось в непреодолимую проблему. Хорошо ещё, помог опекун. Через общество слепых выбил небольшую социальную помощь: пожилую женщину, раз в неделю помогавшую по хозяйству.
Но ещё труднее оказалось поладить с соучениками. Замечания типа: «Что это за платье! Такие давно вышли из моды, и сидит на тебе, как на корове седло…» преследовали её в первый год обучения постоянно. А откуда ей знать, как сидит платье, если зеркала для слепых пока не придуманы?
В интернате им помогали воспитатели и « кастелянша». И вообще… они не видели, как кто одет, а потому эта тема никого не волновала. Там были другие критерии оценки, а тут… « Как ты собираешься работать с иностранцами, не имея достойного имиджа», — насмешливо заявляли высокомерные красавицы, и отходили в сторону.
Майя понимала, дело не в имидже, а в знаниях. Они завидовали её способностям к языкам, злились, что она значительно опережает их в подготовке, а потому язвили. Но от этого не становилось легче, потому как по сути они были правы. Кто же выпустит огородное чучело на серьёзные деловые переговоры?
Слепым девочкам, вернувшимся домой, помогали родители, а она… Но как год назад, на собеседовании в колледже, она подавила обиду и произнесла фразу, ставшую её жизненным девизом:
— Полгода испытательного срока, и я решу эту проблему.
На это раз Майя обратилась за помощью к мудрой учительнице танцев. И та, не сомневаясь в успехе подопечной, согласилась на роль её персонального модельера и зеркала. С тех пор дела с гардеробом пошли на лад, уступив место новым, не менее мучительным и обидным проблемам. Со временем она успокоилась и смирилась с судьбой: похоже, в стране, куда, подобно Русалочке, так страстно стремилась, ей суждено навсегда остаться… неприкаянной чужестранкой.
Майя вскинула голову и выпрямилась, сбрасывая с плеч не нужный груз. Зачем вспоминать в такой вечер о грустном? Лучше просто отдохнуть и порадоваться тому, что есть…
После суеты международного кинофестиваля, синхронных переводов, ежедневных деловых встреч с нервными режиссерами, ревнивыми к чужой славе актёрами и пронырливыми спонсорами, хотелось лишь покоя и тишины. В ожидании заказа Майя откинулась на спинку кресла и подставила лицо лучам заходящего солнца. Она интуитивно чувствовала, что за ней наблюдают, и догадывалась почему.
Эту вещь она купила летом на распродаже. Приятельница подвела к прилавку индийских шалей и пояснила:
— Настоящие кашемировые. Любых цветов и размеров. И цены вполне по карману.
Майя медленно прошлась вдоль ряда, тщательно ощупывая разложенные товары. Внезапно, прикоснувшись к очередному чуду, ощутила в ладонях знакомое покалывание, а через секунду в голове зазвучала мелодия… самая первая… та, с которой всё началось.
Он с любопытством разглядывал женщину, одиноко сидевшую за соседним столиком. Молодая, с красиво очерченным профилем и в тёмных очках. Но внимание привлекли не очки, совершенно лишние в это время года, а её необычный наряд. Мужчина оглянулся по сторонам и залюбовался разбушевавшейся в парке золотой осенью. Может это её проделки? Выплеснула остатки краски незнакомке на плечи и радуется внезапно возникшему родству. Кто она, эта избранная осенью женщина? Или это ему судьба подаёт свои тайные знаки? Нерешительно поднялся со стула и двинулся к соседнему столику.
Голос прозвучал хрипло и неуверенно:
— Простите, если покажусь назойливым. Просто немного тоскливо одному в такой вечер.
Помолчал и смущённо добавил:
— Случайно услышал, что мы сделали одинаковый заказ. Красное вино и французский сыр. Вот и подумал, может, посидим вместе?
Майя вслушалась в интонации. В них не было ни высокомерия, ни суетливости. Спокойное предложение, не требующее непременного согласия. А в самом деле, почему бы и нет?
Беседа со случайным знакомым потекла плавно, без напряжения. Обо всём и ни о чём конкретном.
В какой-то момент собеседник потянул носом воздух и, после короткой паузы, огорошил сентенцией:
— Простите ради бога. Дело в том… Ваш наряд очень элегантен… Сочетание цветов, фактура ткани… но духи… Сами по себе они тоже хороши, только диссонируют с цветом шали, и это разрушает образ. Понимаете, что я имею в виду?
Майя отрицательно покачала головой. Она действительно не видела ни малейшей связи между одеждой и духами.
Мужчина смутился и постарался замять неловкость:
— Извините. Не хотел Вас обижать. Просто на секунду взыграл профессионализм. Я — парфюмер. Помните потрясающий фильм под таким названием? О гении, создавшем аромат, манипулирующий толпой. Естественно, это — фантазия, хотя не лишена смысла. Я мог бы рассказать подробнее, если, конечно, позволите.
Майя отломила кусочек сыра, принюхалась и решительно засунула в рот. Выпад парфюмера её раздосадовал. Очередной всезнайка, непризнанный гений в духе киношников. Захотелось сказать резкость, но любопытство взяло верх: что там было с духами и гардеробом? Демонстративно медленно дожевала сыр и снисходительно кивнула головой.
Парфюмер облегчённо вздохнул. Он успел уже трижды обругать свою импульсивность, чуть не разрушившую едва завязавшееся знакомство. Собрался с мыслями и заговорил, слегка заикаясь от волнения:
— Всё… очень просто. Для животных… обоняние до сих пор является главным ориентиром. Даже растительный мир делится информацией через запахи. К примеру… я недавно читал… дерево, подвергшееся нападению колорадского жука, начинает интенсивно вырабатывать эфирные масла, нейтрализующие вредителя. Но повышенная концентрация этого аромата в воздухе сообщает соседям об опасности, и они успевают вовремя вооружиться. Человек, к сожалению, в процессе эволюции предпочёл положиться только на зрение и слух…
Сделал короткую передышку, разлил по бокалам вино и продолжил более спокойно:
— Но обоняние не атрофировалось. Просто спряталось в подсознании. Как Вы думаете, сколько запахов может распознать человек в наши дни? Поразительно, но не более трёх-четырёх десятков. Загибайте пальцы: с десяток известных цветов и растений. Добавим к этому прелые листья в лесу, аромат скошенного сена, или раскалённой на солнце травы. Но на первом месте стоят запахи, связанные с едой. Свежеиспечённые булочки, пряности и приправы, вроде укропа, петрушки, кинзы, чеснока и так далее. В отдельный список можно занести запахи, вызывающие отвращение. Ну что, сколько удалось загнуть?
Майя выпрямила загнутые пальцы, подсчитала что-то в уме и подтвердила:
— Действительно. Хватило на два с половиной оборота. Всего двадцать пять. Ну ладно, если хорошенько подумать, может ещё столько же наберётся. А куда деваются остальные?
Собеседник, польщённый вниманием, поднёс к губам бокал, но, так и не отхлебнув, двинулся дальше:
— Никуда не деваются. Они улавливаются подсознанием. К примеру… сильные чувства, испытываемые человеком… злоба, страх, ненависть, зависть, любовь или антипатия, активируют производство определённых гормонов. При этом меняется естественный запах тела. Можно контролировать выражение лица, тембр голоса, но не вегетативные реакции. Собеседник подсознательно улавливает эти сигналы и понимает, что оппонент не тот, за кого себя выдаёт. Мы привыкли называть это интуицией. На самом деле, это — реакция на поступившую в подсознание информацию. Как у животных. Но давайте вернёмся к Вашим духам. Ведь начали мы именно с них.
Майя поднесла к носу уголок шали, принюхалась и пожала плечами:
— Духи как духи. Не понимаю, что Вас в них не устраивает.
Слова собеседницы Парфюмера не удивили. Всё его окружение прекрасно разбиралось в литературе, живописи и музыке, но оказывалось полнейшими профанами, когда речь заходила о запахах. Поэтому он лишь откашлялся и доброжелательно пояснил:
— В отличие от нас, природа стремится к гармонии формы и содержания. Представьте себе белую и красную розу и посмотрите на них, как на выражение чувства, или состояния души. Белый цвет ассоциируется с безгрешностью и покоем, а красный… я назвал бы его всплеском желаний, порывом, борьбой. Окрасив один цветок в белую краску, природа одарила его лёгким, прозрачным ароматом, а другой… чувственным, интенсивным, порой вызывающим. А мы, по неграмотности своей, перемешиваем всё подряд. Когда-то Кандинский… наверняка слышали о таком художнике… открыл для себя связь между цветом и звуком, а я нащупал её между цветом и запахом. Можете такое представить?
Майя давно перестала комплексовать из-за своей слепоты. Более того, приняла её как данность, как оттопыренные уши, которые, в зависимости от ситуации, можно либо скрыть под причёской, либо выставить напоказ. На этот раз она предпочла второе. Откинула волосы на затылок и равнодушно произнесла:
— К сожалению, не могу. Я не вижу цветов, потому что слепа от рождения, а обоняние, как Вы сказали, загублено цивилизацией. Ориентируюсь наощупь и на звук.
И, что бы вежливо завершить разговор, добавила:
— Ваша теория сама по себе интересна, но мне она ни к чему. И потом… простите, но здесь, на ветру, я просто закоченела. И вообще… устала. Пожалуй, пойду домой.
Расплатилась с официантом, поднялась с кресла и, осторожно нащупывая дорогу, двинулась к выходу.
Парфюмер догнал её на середине пути и придержал за руку. Его голос прозвучал почти умоляюще:
— Погодите минутку. Выслушайте и подумайте. Обоняние можно тренировать. Если этим серьёзно заняться, то через полгода станете профессионалом. И тогда я запахами нарисую Вам целый мир. Не спешите отказываться. Вот моя визитная карточка.
——————————-
Майя прислонилась к гранитному кресту и скользнула рукой по буквам, выгравированным на медной табличке. Имя, фамилия о отчество, а строчкой ниже — даты рождения и смерти.
Она приходит сюда уже десятый раз. Но не в дни, указанные на табличке, а в последний день золотой осени. Накануне похолодания.
Приносит букет осенних листьев; жёлтых, оранжевых и бордово-красных. Ставит в высокую вазу под голубым небом и присаживается на скамейку у изголовья могилы. Как давно это было! Случайная встреча в парке и… как он выразился… «Я осуждён на тебя пожизненно… как, впрочем, и ты на меня».
Учитель болел долго, мучительно и одиноко. Она навещала его ежедневно, приносила приготовленную дома еду, присаживалась у изголовья кровати, кормила с ложки и докладывала о мелочах пережитого дня. Теперь приходит только в их ритуальную дату, и докладывает о самых значительных событиях года.
Майя вздохнула и вспомнила разговор за несколько дней до его смерти. Он ласково потрепал её по руке и спросил:
— Помнишь, как испугалась, что я встречаюсь с женщиной? Тогда ты сказала: «Если появится семья… жена, дети… я стану Вам не нужна. Вы меня бросите, и я снова ослепну. На этот раз окончательно. Вы — мои глаза». Так вот. Тогда я утаил от тебя главное. До нашей встречи жил и не замечал, что творится вокруг. Для меня существовал только мир звуков, мелодий и инструментов. Прозрел, когда начал рисовать для тебя картины. Так что всё оказалось наоборот. Ты стала моими глазами.
Выпил пару глотков воды, крепко сжал ей руку и дал очередное наставление:
— Ты обязана выйти замуж, родить детей. Поверь моему опыту. Нет ничего страшнее одинокой старости. Обещай!
Тогда она дала обещание, но сегодня, десять лет спустя, опять покаянно склонила голову и вздохнула:
— С принцем всё не так просто. Помните, как сравнивала себя с Русалочкой? Она задумала иммигрировать из подводного царства в человеческое, а я из царства слепых к зрячим. Спрашиваете, как себя чувствую? А как все иммигранты; и там не своя, и здесь чужая. Вот и вопрос; где принца искать? Впрочем… Улыбнулась и поведала о встрече с Парфюмером:
— Грозится нарисовать запахами целый мир. Что на это скажете?
А что он мог сказать кроме обычного: «А чего бояться? Попробуй. Думаю, понравится».
Майя посидела еще с полчасика и, аккуратно прощупывая ногами дорогу, побрела к выходу, где её поджидало заранее оплаченное такси. Откинулась на сиденье и загадочно улыбнулась: «Надо же! Ещё один мир чужими глазами! И дался им обоим этот Кандинский»