Вот уж тут-то Он Тому звезданул так звезданул. Ни замаха, ни удара никто не заметил. Кровищи из свороченной носовой конструкции Того хлестануло так, что пусть хоть по крапинке, хоть по брызге, но досталось многим по соседству. До конечного пункта оставалось недолго, все остались живы. Несмотря на классность электрички, что без санузла, официальная охрана в ней содержалась, и группа пассажиров, попачканных одной кровью, доезжала в Заболотск под суровым присмотром местного правопорядка. На перроне и Его, и Того поджидала реальная полиция в виде патруля с дубинками и автоматическим оружием труда. Прихватили пару недотёп-свидетелей, не успевших сообразить, что ничего не видели. Так и доставились всем правоохранительно-доказательным коллективом в привокзальное полицейское помещение.
Приехал следователь шестьдесят четвёртого размера одежды на тридцать восьмой размер обуви, может быть, и неустойчивый, но чрезвычайно усидчивый, любитель компании, жареных пирожков и собственной семьи. Следователь и здесь не стал скучать в одиночестве, разрешил присутствовать на дознании самому хозяину кабинета – главному привокзальному полицейскому офицеру. Ещё следователь снисходительно улыбнулся заместителю в женском обмундировании и тоже допустил её присутствие. Ну, и будто напрочь не заметил нахождения в расположении прочего подчинённого рядового и сержантского состава, следователь же выбился в офицерские люди из самых, что ни на есть, рядовых чинов и отлично помнил скуку патрульной рутины. И кто знает, дошли ли бы до народа известия о происшествии в электричке Москва – Заболотск, кабы не разрешённые им слушатели. Пусть дошли бы, но точно не во всём объёме с нюансами.
Другое дело, что держи себя следователь в рамках должностных инструкций, не имеющих точек соприкосновений с гуманизмом, может быть, тогда малолетки обоих полов и не запинывали бы в тот же час до смерти бывшего участкового милиционера, а ныне отставного полицейского Румянцева. Некому оказалось мужественно, решительно и вовремя предотвратить безобразие. Хотя, понятно, Румянцев сам был виноват, не стоило в электричке осаживать попутчицу, когда та уже доставала из портмоне милостыню для девчушки-попрошайки. Но Румянцев осадил, и попутчица не подала. Девка обиделась и, конечно, поделилась жалостью с подельниками, мол, пострадал бизнес рублей на десять точно, а то и на все пятьдесят одной купюрой. Ребята, возделывающие нищенскую ниву, острее и горше прочих переживают немотивированные нападки на их доходы, а уж солидарности против внешнего неприятеля у любых подростковых групп повсеместно хоть отбавляй. Попрошайками ещё во время следования электрички был сформирован боевой отряд мстителей, что подстерёг жлоба-обломщика Румянцева у хоздвора, что хоть и на отшибе, но метрах в пятидесяти от вокзала, не больше, то есть, в поле зрения всеобщей видимости. Зато бдительное мужество оказалось проявленным со стороны мирных граждан. Не вдаваясь в боевые подробности освещения неприятного события около хоздвора, следует констатировать, что на выхлопе граждане отделались совместимыми с дальнейшим продолжением жизни травмами, подростки же в невредимой целостности бежали. Румянцева госпитализировали с подключением к аппаратуре искусственного поддержания жизнедеятельности. Днями дорогостоящую аппаратуру отключили. Благо, родственники разумно отказались финансировать бесполезное пребывание на больничной койке бывшего участкового, никогда уже не вернувшегося бы к самостоятельной полноценности. Благо-благо. Тут, как говорится, «бог дал – бог взял». Ничего личного. И кто бросит камень в небо.
Теперь опять насчёт содержания допроса, дошедшего до людской молвы. Следователь не сразу задал главный вопрос преступнику, что мирно сидел напротив, мол, чего ж ты, урод, человека так звезданул, а для начала расспросил, кто Он такой. Выяснилось, что мужчина кончал колледж ради специальности под официальным названием в корочке «слесарь-электрик по ремонту электрооборудования в колледжах, училищах и техникумах Заболотска». Из профессии не выпадал ни разу и основным орудием производства своего труда уверенно назвал паяльник. Так что, если по-честному разбираться, никак Он Тому звездануть не мог, скорее уж Он Тому впаял. Затем следователь потребовал перейти к изложению повествованию сути непосредственно происшествия. И Он нарисовал следующую картину, позже подтверждённую и дополненную свидетелями. Вот оно, как было…
Девчушка – попрошайка входит в предпоследний от начала вагон, включает слёзное описание нелёгкой жизни на периферии общественной жизни. Передвигается не спеша в противоположный конец. Останавливается у третьего справа купе. И, давай канючить. Причём, у неё как-то так вдохновенно получается, что женщина, таки, запускает руку в сумку и достаёт оттуда блестючее портмоне. Но тут старик, её сосед по полке, весомо так и даже командно требует, мол, подавать не надо. Женщина как-то покорно и без дальнейших уговоров соглашается. И возвращает портмоне обратно. Девчушка-попрошайка, зыркнув на старика со всей убийственностью души, молча и без возражений, проходит дальше, ну, и с концами.
А старику, похоже, совсем не захотелось производить на попутчиков отрицательное впечатление антигуманистического окраса и немедленно принялся за объяснение личной моральной позиции по возникшему вопросу, которая в принципе отвергает материальную помощь кому бы то ни было и в какой бы то ни было форме. Понятно, что в доказательство требуется привести жизненный пример. Старик для убедительности представляется, сообщив, что фамилия его Румянцев и всю трудовую жизнь прослужил Отечеству и государству участковым инспектором милиции. Ну, и принимается за изложение жизненного примера.
Мол, лет 10 назад, ещё при махровой демократии, в одной из хрущоб, что на окраине Заболотска, была обнаружена зарезанная супружеская пара. А в купе, с участковым Румянцевым, кроме самого него и женщины со спрятанным портмоне, сидит ещё двое мужчин. И Тот, что сидит, справа от Румянцева, встревает, мол, вот, как страшно жить в этой стране. А Он, что сидит напротив Того, ещё пока молча, но уже нахмуривается на такое утверждение. Он не против, что страшно, он против выражения «эта страна». Но покуда ничего не отвечает, терпит. Румянцев продолжает, мол, расследование убийства более всего озадачилось новым холодильником, приобретённым покойниками в утро того же преступного дня их кончины. А ведь известно, что концы с концами в данной семье сводились редко, и существование усопших проходило, в основном, за счёт займов у пенсионерских родителей и, конечно, банковских кредитов. Слово за слово, расследование выяснило, что холодильная установка приобретена за счёт средств, вырученных от продажи ноутбука. Тут Тот, что сидит справа от Румянцева, опять вставляет, мол, сомнительно жить без интернета в этой стране. Как будто из вредности, нарочно, «в этой стране». И Он, что сидит напротив, уже не просто нахмурился, а заметно принялся мрачнеть. И сделал первое замечание вслух, мол, вражеское ваше утверждение, гражданин попутчик, является антигосударственным и одновременно антиправославным. Женщина с портмоне аж завизжала, мол, не отвлекайтесь, мужчины от криминальных новостей из первых уст, заткнитесь.
Румянцев продолжает, мол, расследование сделало дальнейшие выводы, что да, холодильник вместо ноутбука – действие понятное, верное и семейно-выгодное. Тем более, что ещё и сдача приличная наверняка осталась, и на неё можно месяц протянуть, так как наверняка оказалась больше утверждённого государственным кабинетом министров прожиточного минимума. И, значит, вытекает следующий сформулированный вопрос ребром: а ноутбук-то с каких-таких шишей в данной-то усопшей семье завёлся? Слово за слово, и всё прояснилось. Что единственный сын покойных потерпевших есть вундеркинд, официально признанный педагогической наукой города в области арифметики. В связи с чем, на 10-летний юбилей парню был преподнесён компьютер типа ноутбук от лица одного известного общероссийского мецената местного заболотского происхождения. Тут Тот, что справа от Румянцева, не задумываясь, опять вставляет лыко в строку, мол, нету настоящих меценатов в этой стране. Ну, Он, что сидит напротив Того, объявляет по-честному, мол, ещё раз произнесёшь выражение «в этой стране», получишь в рог.
— А в чём проблема? – спрашивает Тот, чувствуя, что живое в нём задето.
— Ты в этой стране родился?
— Да.
— Значит, обязан знать, что это не «эта страна», а родина. Россия. Она – твоя, наша, а не эта.
— Да дайте уже дослушать! – прерывает словесную дуэль женщина с портмоне.
Мужчины обиженно и заметно нервно всё же замолкают.
Румянцев продолжает, что вундеркинда допросили и пацан сознался, мол, да, психанул. Когда, говорит, пришёл из школы, а папа с мамой вместо ноутбука предложили сыну обрадоваться новой холодильной установке, упакованной новыми продуктами на месяц вперёд, закупленными на оставшиеся от торговой сделки деньги. По свидетельству соседей через стенку, папа разъяснил потрясённому неопытному наследнику, что математические выкладки не идут ни в какое сравнение с реальной варёной колбасой, не говоря уже о копчёной, так чего уж рассуждать про факт наличия самого холодильника в квартире, без которого и нормальной семьи-то быть не может. Мама поддакивала и подкивывала, накрывая праздничный стол, потому что если покупку не обмыть, то она рассохнется, ну, или разморозится, или вообще её как-нибудь расклинит. Парнишка честно покаялся, что так ничего и не придумал, чтоб хоть как-то оправдать поступок родителей, и когда те заснули после обмыва, он их и порешил. Потом окольными путями скрылся, типа, обеспечил себе алиби. А мозги-то вундеркидские, сделал всё продумано так, что алиби подтвердили много народа. Будь пацан поопытнее, отбрехался бы, но психологическая обработка оперативно-следственной группы оказалась, как всегда, на высоте, не мытьём так катаньем его и раскололи.
Все в купе помалкивают, в соседних купе тоже слушали. Неприятная такая тишина воцарилась, печальная какая-то и напряжённая. Женщина с портмоне не стерпела первая:
— В каком районе они жили?
— В Слободском, на моём участке, – о тветил Румянцев.
— Я там многих знаю, по работе. А как фамилия?
— Яблоковы.
— Не, не знаю.
— Парнишку звали Яша, — подытоживает Румянцев. — Яков Яблоков.
— Не русские люди, что ли?
— Да наши, вроде бы. Хотя, не вникал. А с чего вы так?
— Яков – подозрительное имя, чтоб наше. Так-то бы, конечно, русские, но корни точно не наши. Может, немцы или цыгане. Евреи, конечно, тоже Яковы бывают, но те не могут жить так, чтоб концы с концами не сводились. С другой стороны, вундеркинда родили, так что, может, и евреи, просто какие-то неудачные. Наши-наши.
И тут Тот, что , что справа от Румянцева, в сердцах, произносит:
— И куда только Президент с министрами смотрит, не знаю. Ни родители, ни вундеркинды не нужны этой стране…
Вот тут-то Он Тому и звезданул так звезданул… как впаял.
В кабинете начальника привокзальной полиции некоторых ближе к концу допроса уже не стало, так как часть рядового и сержантского состава под началом женского зама убыла на срочный вызов к хоздвору, где уже лежал отбитый Румянцев. Зато на их месте оказался местный журналист, заскочивший на вокзал бесплатно справить малую нужду, и по ходу справиться насчёт интересных происшествий, – подфартило. Следователь же неплохо знал журналиста, привечал, и не прогнал, мол, пусть поприсутствует.
— То есть вы, гражданин, — спросил следователь. — Утверждаете, будто бы ваш попутчик по купе в электричке, следовавшей по маршруту Москва – Заболотск, производил во всеуслышание высказывания антиправительственной направленности?
— И лично Президента Российской Федерации, — добавил к месту начальник.
— Так точно, утверждаю.
— Под протокол? – опять к месту вопросил местный начальник.
— Подпишусь.
— Вот я и думаю, что вся беда от богатеев, — задумчиво глядя в зарешеченное окошко, заразмышлял следователь. – Так-то бы пусть богатеют, не жалко, уж если фишка судьбы легла. Но зачем же лезть к простому народу со своим благодетельством, спрашивается?
— Незачем, — подтвердил Он.
— Меценатство в нашей стране – дело не только неблагодарное, что естественно. Но оно ещё и вредоносное. Вот взял чувак по хорошему настроению и отстегнул с барского плеча бедному пацанёнку ноутбук. И что?
— А что, что… то, – завздыхал начальник.
— Во что это вылилось?
— Во что, во что… в то.
— В семейную драму – вот во что, — резко поднялся из кресла следователь.
— Верно, — поддержал хозяин кресла пошатнувшиеся шестьдесят четыре размера на тридцать восьмом.
— Пацанёнок зарезал родных своих единственных родителей.
— Которые, между прочим, засранца не просто кормили там, чем могли, одевали из последних сил, на ноги ставили, а породили, блин.
— И ведь не абы как, не сдуру там или по пьяной необходимости, а с любовью. Даже, я сказал бы, с мыслью. Иначе как мог выйти вундеркинд у бессмысленных граждан? Как, я вас спрашиваю?
— Меня спрашиваете? – заинтересовался Он.
— Кого ж ещё, – грозно надвинулся на Него следователь.
— Никак, — утвердил Он.
— Иначе у нас была бы не Россия, а сплошная Вундеркиндия какая-нибудь.
— Вундерляндия, — подбавил начальник.
— Нет, господа хорошие, у нас Россия. Наша Россия, а никакая не «эта страна», — кончил следователь.
— И не просто, а Российская Федерация с Кремлём в сердце, — опять к месту добавил начальник.
— Аминь, — стукнув кулаком по столу, напоследок рванул душу Он.
Позже следователю стало известно, что от меценатского презента потерпела драму не только семья Яблоковых в полном составе, не только Он и Тот, что с выбитым носом, но и бывший участковый Румянцев при хоздворе. В нетронутом здравии из попутчиков по третьему купе осталась лишь женщина с портмоне с деньгами.
Он задержан не был, но отпущен домой. Затем уголовное преследование переквалифицировали в административную ответственность и пострадать, таки, принудили, так как истребовали денежный штраф за доставленное беспокойство государству. В разумных пределах, правда, и перечислением, а не как-нибудь там на лапу. Кто бросит камень в справедливость правоохранительных органов?
Того подлечили, даже носовую перегородку выправили. И осудили на 3 года по статье 282 УК РФ «Возбуждение ненависти либо вражды, а равно унижение человеческого достоинства».
И только журналист, один на свете, разглядел цепочку событий, связанных с подарком компьютера, во всю масштабную кривизну, от самого начала. Журналист не только видел, но знал, что московский меценат заболотского происхождения в данном разе не при чём. Ибо если виноват даритель ноутбука, то им был не меценат, а напротив…
Напротив журналиста, по окончании интервью, складывавшего в сумку всяческие причиндалы ремесла, там видеокамеру, ноутбук, зачем-то пишущую ручку с бумажным блокнотом и ещё что-то, сидел меценат, подписывал стопку документов, что принесла ему пожилая девушка, служащая местного отделения Детского Фонда. Стройная красавица уже года три, как сложила юность к подножью алтаря культа добычи материальных средств для спасения и выправления незадавшегося детства, круглого сиротства, потомственного пьянства, наследственности неизлечимых болезней и всеобщего гражданского равнодушия. Кого только и чего она ни навидалась. Оттого усталость и притушила едва расцветшую двадцатипятилетнюю молодость, как будто она изрядно пожила. Пожилая девушка, истинно, пожилая.
— А что насчёт Яши Яблокова, помните, говорили? – спросила она. — У него завтра день рождения, десять лет…
— Вундеркинд из шестой школы? Поймите же, ненаглядная вы наша, нельзя ему делать дорогой подарок. Я крайне внимательно прочитал предоставленные вами документы, буквально изучил. Вспомните район, где живёт его семья. Весь как бы налеплен вокруг заброшенных цехов гигантского завода. Ветхие сталинские двухэтажки, пережившие все сроки трущобы, лачуги-бараки. И вдруг, представьте, там, на площадке, где перекрёсток, появится статуя Аполлона Бельведерского. Пусть копия, но его. Каково?
— Готов в красках описать данное зрелище, особенно реакцию аборигенов, — созорничал журналист. — Сказать, что они у бога оторвут в первую очередь?
— Перестаньте, — осадила того девушка. – Вам лишь бы нагадить.
— Неправда, я гажу в строго отведённых местах.
— Будет вам, господин писатель, — сказал меценат. – Вы, солнышко, просите для Яши компьютер. Ясно, что я не смогу позволить себе преподнести дешёвку. Поверьте, подобная вещь в семье Яблоковых может произвести ровно то же действие, что Аполлон на перекрёстке.
— Точно, — опять не сдержался журналист. – Вот стоит там Маяковский и пусть стоит, самое то – самое там.
— Надо благоустроить район, — продолжил меценат. — Переселить людей в современные дома, начинить школы современными технологиями. Разбить детские парки. Насадить общенародные фруктовые сады. Вот чем надо заниматься меценатам. Глобально подходить к решению задач. Я прав?
— В целом, – ответил журналист. – Но бывают же исключения. Я знаю Яшку-Промокашку, это очень перспективный парнишка.
— Яшка-Промокашка? – улыбнулся меценат.
— У него прозвище такое, — объяснила девушка. – Яша же учится, учится и учится. А дети – народ зоркий, самую суть вытаскивают на свет.
— Всё подписал, завтра с утра можете обращаться напрямую к главному бухгалтеру, всё будет исполнено. Относительно Яшки-Промокашки, категорическое нет. По-моему, лучший подарок вундеркинду – нужная книга, а на это средств у вас хватит. Меня ждут, всего доброго.
— Спасибо за встречу, — сказала девушка.
— Спасибо за интервью! – сказал журналист.
Меценат ушёл, коротко кивнув. И кто бросит камень в спину разумной доброты?
Журналист задержался в фойе конторы мецената, отвечая на телефонный звонок. Звонила издательница из Германии, сообщила, что его первый роман принят единогласно, а с самим автором готовы заключить договор. Бог знает почему, но прожжённые плуты, кручёные пройдохи, вольные художники и даже журналисты, несмотря на профессиональный цинизм, подвластны радости более романтиков. И что характерно, власть эта им не в тягость. Журналист даже испугался садиться за руль, понимая, что эйфория и правила дорожного движения – величины плохо ладящие между собой. Но не бросать же машину здесь, чтоб шариться по областному центру пешкодралом. Проезжая мимо автобусной остановки, где на лавочке в ожидании маршрутного транспорта до сих пор сидела одинокая красавица местного отделения Детского Фонда, журналист обрадовался тому, что за рулём, не меньше, чем издательскому звонку. И то, какая удача пообщаться с такой девушкой да в такой неизбежной близи, как салон автомобиля…
Слово за слово, девушка улыбнулась. Ещё раз? Да. А вот она уже смеётся. И смеётся, и смеётся. Журналист осознал, что сегодня самый белый день в его беспросветной жизни, ему даже поблазилось белое-белое свадебное платье… И тут, чтобы всем на свете было хорошо, журналист тормознул. Вынул из сумки ноутбук и вычистил жёсткий диск до блеска. Тем более, что предстоит немалый германский гонорар. Верно, аппарат слегка подержан. Но фруктовый логотип тоже надкушен, а стоит о-го-го сколько. Потом журналист подал компьютер ошеломлённой спутнице. Для подарка Яшке-Промокашке Яблокову, якобы от имени мецената. И был осчастливлен согласием на свидание в один из ближайших вечеров. Или завтра? Сегодня. Да…
Виноват в роковом подарке журналист, а Он, Тот журналист, — я.
С сотрудницей Детского Фонда в белом платье мы едем из государственного учреждения, отвечающего за записи актов гражданского состояния, откуда ныне ведёт дорога в храм, под венец. Мы счастливы. И кто бросит камень в новую семью? Не бросайте в нас камень. В меня не бросайте…