По своей популярности Марк Захаров, безусловно, входит в первую «обойму» российских режиссеров. Недавно он был назван самым светским режиссером Москвы. Театр «Ленком», которым руководит Марк Анатольевич многие годы, неизменно пользуется любовью зрителей. Даже в самые «черные» для России театральные годы в театре всегда был аншлаг. И каждая новая постановка там становилась событием. А надо ли перечислять фильмы, поставленные Марком Захаровым, которые десятилетиями не сходят с экранов. Не стоит режиссер и в стороне от общественной жизни России. Марк Захаров написал несколько книг о театре, часто выступает в прессе и по телевидению и его творческое кредо не является секретом. Мне же захотелось, чтобы режиссер рассказал лично о себе.
— Марк Анатольевич, какие моменты в своей жизни вы считаете судьбоносными?
— Если по порядку… Судьбоносным был момент, когда матушка привела меня на «Синюю птицу», волшебный чарующий спектакль великого МХАТа. Мне было тогда семь лет, я увидел это чудо и запомнил его. Оно очень повлияло на мою психику и, вероятно, тогда и началась моя тяга к театру, лицедейству и искусству. Матушка моя увлекалась театром, училась в студии у Завадского. Но жизнь сложилась так, что актрисой она не стала. Во многом этому помешал арест отца по знаменитой 58-й статье.
Второй момент… как ни странно, был связан с военкоматом. Окончив в 1955 году ГИТИС и оказавшись, как актер, ненужным ни одному московскому театру я честно поехал отрабатывать направление в Пермь. И там мне сразу же прислали повестку в армию. Я понимал всю важность службы, не имел предрассудков по этому поводу, но знал и сложности этой проблемы. Узнав о повестке, в театре написали письмо в военкомат, где просили или об освобождении, или о другой форме службы без отрыва от производства. Я до сих пор помню, как отдавал этот листок военкому, и он взглянул на него брезгливо и недовольно. Потом наступила пауза и я понял, что решается моя жизнь. Потому что, если я уйду на три года, то судьба моя пойдет по другой дороге. Но военком вдруг сказал: «Ну ладно, идите, артист, играйте, будем вызывать вас на учебу». И я стал ходить 2-3 раза в неделю и учиться на химика-разведчика. Благодаря этой ситуации я остался в театре, быстро вошел в репертуар. Потом приехала любимая женщина Нина Лапшинова, окончившая ВУЗ в Москве и мы сочетались законным браком. А потом и сами вернулись в Москву, благо было куда вернуться и у жены была возможность прописать меня, так как я уже лишился московской прописки.
Может быть, я излишне подробно об этом рассказал, но это действительно было для меня жизненной развилкой. И еще, я уверен, было важным то, что после института мне пришлось уехать в незнакомый город и начинать жизнь заново без чьей-то помощи.
— Другими словами, вы получили диплом и пошли в люди…
— Знаете, в театральном институте я был человеком достаточно пассивным и находился где-то во втором эшелоне. Поездка в Пермь стала моей удачей, потому что там я стал перестраивать свой организм в сторону большей активности. Я начал очень интересно работать как в театре, так и в общественной жизни, в организации вечеров, капустников, создании рассказов, пародий, карикатур. И, главное, встретился там со студенческой самодеятельностью в Пермском университете, где я неожиданно понял, что режиссура – это моя профессия. Я получил новые ощущения, которые помогли мне, вернувшись в Москву, попасть в студенческий театр МГУ, окончательно определивший меня, как режиссера. А в 1965 году я был приглашен Валентином Плучеком – это тоже важный момент в биографии – в качестве режиссера в прославленный «Театр сатиры».
— Плучек взял вас только как режиссера?
— Да, хотя предлагал мне совмещать с актерством. Но мой внутренний голос сработал как-то очень точно, подсказал, что не надо заниматься актерским делом. И вот в 1967 году появился поставленный мной спектакль «Доходное место» с Андреем Мироновым в главной роли, который стал в Москве событием. И хотя был потом запрещен Фурцевой, но успел пройти сорок раз.
— Так вам все-таки что-то осталось от актерской жизни?
— Я очень несерьезно отношусь к своему актерству, хотя и понимаю, что без него не стал бы режиссером. Такое же у меня скептическое отношение к себе, как к литератору. У меня был момент, когда я от отчаяния писал юмористические рассказы, но, как Гоголь, мечтал сжечь эти произведения, потому что они очень…
— А как произошло ваше назначение главным режиссером театра имени Ленинского комсомола? Это было для вас неожиданностью?
— Пожалуй, да. У меня запретили один спектакль, другой, в «Московской правде» представили меня как некое вредоносное явление, и я понял, что если уж я профессиональный режиссер, то не должен ставить лишь заранее «обреченные» спектакли, хотя всегда тяготел к некоторой остроте социально-политических проблем. Мне захотелось увлечь зрителей художественными достоинствами спектакля, не декларируя никаких противных моему мировоззрению настроений. И я сделал подряд две постановки, получившие высокую оценку даже в центральной печати. «Разгром» в театре имени Маяковского и у себя «Темп-1929» по ранним произведениям Н.Погодина, Надо сказать, что со стороны МГК КПСС была попытка дискредитировать «Разгром», но узнав об этом, вдова Фадеева актриса Ангелина Степанова пригласила на спектакль Суслова. Он пришел – почему-то запомнилось, что он был в галошах – и аплодировал. Так что этот визит тоже был для меня судьбоносным. «Высокие» аплодисменты свидетельствовали о моей возможности заниматься режиссурой.
— Ну а как назначили в Ленком-то? Пришли и сказали?
— Позвонили из МГК: «Помой шею и надень галстук поскромнее», а затем представили меня на бюро горкома В.Гришину, довольно-таки мрачному, с моей точки зрения, человеку. Гришин сказал: «Мы знаем о ваших прошлых постановках и надеемся, — я запомнил эти слова на всю жизнь, — что теперь вы будете работать, как говорится, без экспериментов». Потом, наверное, понял, что сказал не совсем то, и добавил: «Ну, конечно, эксперименты нужны, но в нужном направлении». Я заверил, что буду верен всем заветам.
— Каждый ваш спектакль – это событие в театральной жизни Москвы. Как вы считаете, это зависит от вас, труппы или выбора пьесы?
— Я к себе отношусь самокритично и с иронией. Но российский театр так уж устроен, что лидер определяет многое. Конечно, успех зависит не только от меня, но и от тех сотрудников, которых сумел привлечь и с ними сработаться. Здесь и раньше были хорошие актеры, и потом пришли Леонов, Пельцер, Броневой, Янковский, Стеклов, Абдулов, которого я взял с 4-го курса ГИТИСа. А Инна Чурикова… И постоянно мы пополняемся молодыми и талантливыми. У нас замечательный художник Олег Шейнцис, с хорошим архитектурным мышлением, сильная постановочная часть. Я нашими людьми доволен, но иногда приходится идти и на жесткие меры.
— Вы жесткий человек?
— Да по-разному… Есть и некоторая жесткость, и упрямство. Надо учитывать и театральные «профессиональные» заболевания. Лишь один раз я простил человека, когда уж весь коллектив попросил за него.
— А чем вы руководствуетесь, выбирая пьесу для постановки?
— Наверное, интуицией и ощущениями. Хотелось бы, чтобы наши спектакли позволяли людям запастись положительными эмоциями, чтобы одолеть невзгоды, так плотно окружающие нас со всех сторон.
— Вы пьесу подбираете под актеров или актеров под пьесу?
— И то, и другое. Вот, помню, спектакль «Варвар и еретик» — наша сценическая версия романа Достоевского «Игрок». Мне очень хотелось, чтобы главную роль сыграл Александр Абдулов, давно к тому времени не имевший главных ролей. К тому же появилась возможность собрать наших звезд: Янковского, Броневого, Джигарханяна, Чурикову, Соколова, Захарову и других.
— Какой московский театр вам импонирует, когда вы выступаете в качестве зрителя?
— Я хожу «на режиссеров». Мне очень нравятся Лев Додин, Анатолий Васильев и Петр Фоменко. Всегда с интересом смотрю, что делает Валерий Фокин. Не упускаю из виду своих учеников
— Интересно, почему на фоне повального переименования вы оставили название своего театра?
— В какой-то степени Ленком – это уже аббревиатура, к которой привыкли. Говорят, когда пираты захватывали судно, они его никогда не переименовывали, ибо, по поверью, оно могло утонуть…
— У вас есть мечта?
— Говорят, что театр может нормально существовать где-то около двадцати лет. Моя мечта – продлить как можно дольше жизнь нашему театру. Мы специально вливаем в театр «свежую кровь». Я очень хочу, чтобы Ленком пользовался успехом у зрителей.
— Вы ставите фильмы на сказочные сюжеты – драконы, чудо. А что есть сказка в наши дни?
— Философская сказка пошла от Е.Шварца. Его притчи связаны с жизнью, но не воспроизводят все один к одному. И такая фантазия нам необходима.
— У вас все годы была интересная, наполненная жизнь, почему же вас, пардон, занесло в депутатский корпус?
— Знаете, тогда меня просто одолела перестроечная эйфория. Мы все ринулись туда без оглядки, но уже ко второму съезду я четко понял, что не надо мне этим делом заниматься, что парламент должен состоять из профессионалов.
— У вас много наград, званий. Какие из них вам особенно дороги?
— Заслуженный деятель искусств. Когда в 1977 г. был юбилей нашего театра, людям, занимающимся наградами, с большим трудом удалось убедить партийные инстанции дать мне это звание. И поэтому оно мне дорого.
— Почему-то у вас всегда такой грустный вид? Вы меланхолик, сангвиник?
— Я просто кажусь таким мрачным человеком, задумчивым, даже если в голове полезной мысли нет. Но я очень ценю юмор, иронию, что, наверное, можно понять из моих спектаклей и фильмов. Это очень важно – уметь смеяться над собой, над жизнью, это повышает жизненный тонус.
— Вам никогда не хотелось вернуться в прошлое? Например, проснуться маленьким мальчиком Мариком?
— Нет, хотя я хотел бы опять испытать состояние абсолютного счастья, которое пришло ко мне в день рождения в 1940 году. Мне исполнилось 7 лет и ночью родители принесли мне много подарков. Я проснулся утром в окружении новых и прекрасных вещей и был счастлив. Я запомнил то ощущение на всю жизнь и больше такого никогда не испытывал.
— Значит, вы не можете назвать себя счастливым человеком?
— Считать себя счастливым это признак ограниченности. Но все же какого-то относительного счастья отрицать, конечно, нельзя. Я занимаюсь любимым делом, с удовольствием хожу на работу.
— А вы считаете себя хорошим отцом?
— В свое время я пытался говорить дочери какие-то важные слова, но довольно рано поймал на себе ее иронический веселый взгляд. А посему прекратил макаренковские проповеди и никогда на абстрактные темы больше не рассуждал. Но общались мы с дочкой много и общаемся до сих пор.
— Ваша дочь стала актрисой. Так было задумано?
— Трудно сказать. Александра – наша единственная дочь, и мы с малых лет брали ее с собой в театр. Ну, а уж театральный мир, наверное, сам воздействует. Я рад, что она стала хорошей актрисой, причем без моей помощи.
— Как вы считаете, почему у служителей муз часто распадаются браки?
— Я думаю, что не чаще, чем у всех. Просто эти люди как-то на виду, о них пишут в светских новостях. К сожалению, сейчас браки вообще часто распадаются.
— А чем вы объясните свой крепкий брак?
— Да, нашему браку с Ниной Тихоновной уже много лет. Иногда мы выясняли сколько точно и ссорились: когда она приехала ко мне в Пермь, мы поженились официально, но до этого не ставили государство в известность о наших отношениях. Жена мне многое дала как личность, как нестандартно мыслящий человек. Ну и любовь тут, конечно, сыграла свою роль, не без этого.
— Вы могли за что-нибудь обидеться на жену или на Сашу? И как это выражалось?
— У-у-у… Сколько угодно. За какой-нибудь неприветливый взгляд, слово резковатое. Не то, чтобы я сварливый и часто обижаюсь. Нет, но могу. А как это выражается… В каких-то взаимных препирательствах. Но сейчас они быстро кончаются, потому что мы понимаем их бессмысленность и бесперспективность. А раньше ругались с большим удовольствием.
— Вы родились 13 октября, значит, по гороскопу – Весы. Это соответствует вашему естеству?
— А я, право, не знаю, что связано с Весами. Уравновешенность какая-то, да? Я стремлюсь к ней, хотя это и не всегда получается – порой совершаю и необдуманные, глупые поступки.
— Вы человек принципиальный?
— Жизнь состоит из цепи компромиссов, но есть какие-то заповеди и критерии, которыми я не могу пожертвовать. Мой девиз – врать как можно меньше, хотя не могу поручиться, что я совершенно не вру. Ухожу иногда в сторону от правды по разным причинам и мотивам, в том числе и по понятным, человеческим. Но на большую ложь не иду. Во всяком случае в последние годы.
— От какой привычки вы хотели бы избавиться?
— Спешить, когда не требуется. А я спешу. Почти всегда. Но это, наверное, такой биоритм.
— А вредные привычки у вас есть?
— Есть и вредные. Я обрастаю ненужным количеством бумаг, которые мне жалко выбросить.
— Вы человек предсказуемый? Знаете, что будете делать через год, месяц, день?
— К сожалению, нет. Помню, как в свое время позавидовал известному немецкому режиссеру Петеру Штайну, у которого все было расписано на несколько лет вперед. А у меня и месяц не спланирован.
— На что вам не жалко тратить деньги, а на что жалко?
— Тратить деньги я люблю и они у меня не собираются. Иногда я просто транжирю их. Мне совершенно не жалко денег на такси, на ресторан, на угощение друзей и на покупку вещей для жены и дочери. От этого я получаю удовольствие. А вот жалко тратить… почему-то на полотенца и носовые платки.
— У вас есть любимое блюдо?
— Жареная картошка. Поскольку я дитя военных лет (не скажу, чтобы я ребенком особенно голодал, как в блокаде, но тем не менее) она была и остается для меня деликатесом. Могу и сам поджарить, если она уже нарезана такими длинными палочками.
— Как вы относитесь к физкультуре и спорту?
— Последние лет 10-15 делаю зарядку в зависимости от настроения и запаса энергии. Но без тренажера и гантелей.
— Что такое ваш отдых?
— Лежать днем в постели и читать газеты. Беллетристику я сейчас не жалую. Интереснее мемуары. Я вообще историю люблю.
— Вы на метро ездите? Знаете сколько стоит проезд?
— Очень давно не ездил. С тех пор, как меня начали узнавать. И сколько стоит проезд не знаю. Хожу пешком или пользуюсь служебной машины. Своей нет. А у дочки есть.
— А кто вам вещи покупает? Галстуки, например. Есть у вас любимый галстук?
— Покупаю вроде бы я, но вместе с женой. Любимый галстук купил в Германии. Дорогой, но красивый, однотонный, стального цвета. Хорош тем, что подходит ко всем костюмам.
— Когда вы едите в отпуск, командировку, кто вам собирает чемодан? Список вещей составляете?
— Сам. Список не составляю и поэтому всегда что-то забываю. Будильник, лекарства, другие мелочи. Хотя беру много вещей, которые можно было бы и не брать.
— А вам не хотелось бы плюнуть на все и однажды уехать куда-нибудь в горы, в тайгу, в пустыню, на необитаемый остров?
— Я всегда с большим любопытством смотрю на людей, которые тащат громадную палатку и получают радость от ночевок с комарами на мокрой траве. Я люблю природу, но общаюсь с ней ограничено. Все-таки я – урбанист.
— Вы помните свой первый зарубежный вояж?
— Да, конечно. Это была поездка в Югославию еще во времена моей работы в студенческом театре. Первый вояж за рубеж всегда стоит особняком. Тем более тогда это обставлялось как награда, доверие. Стращали, что там нас будут склонять к предательству Родины, вербовать и т.п.
— Ну и как, пытались вас вербовать?
— Однажды, когда я был в Англии, один из англичан проявил ко мне интерес, а я все ждал, когда же он предложит мне сотрудничество с британской разведкой. Но он и не подумал. И я почувствовал даже некоторое разочарование. Не уважают, значит.
— На что вы в первую очередь обращаете внимание, когда попадаете в новую страну?
— На качество отеля. И обязательно хочется посмотреть центр города, самую оживленную торговую часть и кафедральный храм,
— Какой город произвел на вас большое впечатление?
— Я очень люблю Лондон, Прагу, Мюнхен. В нем был много раз, поскольку там мне делали операцию на сердце.
— Вы знаете языки?
— К сожалению, нет. Знаю 28 английских слов и на общие темы говорить получается.
— Вам как больше нравится ездить за рубеж: в командировку с театром, с семьей, одному?
— Лучше всего с семьей. Но можно и одному. Когда я с театром, то испытываю большую ответственность, напряжение, хоть оно и радостное.
— Марк Анатольевич, вам не надоели журналисты?
— Мне надоели не журналисты, а я сам, который не умеет сказать «нет». И каждый раз я вспоминаю, как великий Чаплин сказал Софи Лорен: «Ты не будешь великой актрисой, потому что не умеешь сказать «нет» и вокруг тебя слишком много людей, пожирающих твое время». Вот с этой проблемой я сталкиваюсь. Но с вами поговорить мне было приятно.
Беседовал Григорий Пруслин