…Что же ты наделал?
Если б немножко ты подождал,
я бы вечно была твоею; а теперь прощай!
Ищи меня за тридевять земель
в тридесятом царстве — у Кощея Бессмертного.
Из русской сказки.
1
На двери была маленькая табличка с надписью «Push». Толкай, значит.
Ольга Сергевна и толкнула. Дверь была тяжелой, но смазана на совесть. Подалась плавно и с достоинством. Ольга Сергевна шагнула во внутренний двор.
За пять лет здесь ничего не изменилось. То же тоскливое ощущение инфекционной больницы.
Изнутри трёхметровый каменный забор был выкрашен желтоватой краской, такой же, что и с улицы. По верху колючая проволока. Камеры. Одни смотрят наружу, другие во двор. Ольга Сергевна улыбнулась и помахала.
Перед входом в здание стоял сивый мужичок с вислыми усами.
Как у «Песняров» — говорили про такие усы в её пионерском детстве.
— А чего ж он здесь? Они ж вроде как отдельная страна? — удивилась Ольга Сергевна, немедленно определив сивого в белорусы.
Сивый, разумеется, никаким белорусом не был. Просто стоял и курил. Как раз под щитом «Место для курения». Перед фаянсовой урной, похожей на писсуар.
Проходя мимо, Ольга Сергевна по привычке слегка кивнула. Песняр выпустил мохнатый клуб дыма и отвернулся.
— Наш… — весело подумала она. — Даже не белорус…
2
В тесном предбаннике за зеленоватым толстым стеклом сидела прыщавая девица с высокой причёской.
— Пуленепробиваемое, — подумала про стекло Ольга Сергевна. Про прыщи не подумала ничего, просто посмотрела на неё по-женски, с пониманием. Как на больного хомячка или другую мелкую зверушку.
Девица тоже по-женски всё это сразу уловила и принялась увлечённо перебирать какие-то бумажки.
— Да, — думала Ольга Сергевна, — а как, должно быть, радовалась, когда это место получила. С семьёй отмечали наверно. Мать по соседям ходила, небось, гордая: «Mоя-то, не куда нибудь, в саму Америку работать едет! Во как! Не то, что твой Андрюшка охранником на рынке у черножопых. В посольстве работать будет! В Вашингтоне, столице ихней!»
А тут, видишь, такой оборот… Сидишь как карп в отделе «Живая рыба». С прыщами. И никакой личной жизни. Ну, если не считать какого-нибудь Владимира Витальевича. Какого-нибудь первого зама третьего консула… А как же его считать, если у него семья, да и вся эта личная жизнь всего раз в неделю. Минут двадцать. А то и пятнадцать. И всё это стоя.
Так думала Ольга Сергевна про девицу.
3
Потом она сидела в узком кресле.
— Вас вызовут, пройдите в холл, — строго сказала в микрофон девушка-карп и снова уткнулась в бумаги.
Здесь, в холле, уже было несколько человек. Песняр, надышавшись свежим воздухом, вернулся и втиснул своё круглое тело в кресло напротив.
Рядом пара студентов. Один, пожалуй, русский, явно уже родился здесь, ничем не отличался от местных подростков. Второй вообще был негром.
— Едет на каникулы на историческую родину, — подумала Ольга Сергевна про белого, — С приятелем. Говорит, наверно, Джим, там девки — атас! Мне батя рассказывал. Дают с пол-оборота. Тем более нам, иностранцам!
Чёрный Джим подозрительно глазел по сторонам. Задерживаясь часто на тугом бюсте юной славянской блондинки, неизбежном персонаже всех посольств всего мира. Бюст был втиснут в розовую майку с надписью «Super Juicy». Будто это было не видно и так.
Песняр тоже время от времени косился на бюст, отчего-то вздыхал, качал головой и снова склонялся над газетой.
К стене под самым потолком был привинчен телевизор.
Напротив, тоже неожиданно высоко, висела фотография лица нынешнего президента. Лицом президент походил на кумира её детства киноартиста Жана Маре. Тот же мужественный подбородок с ямочкой, — ох, что за ямочка! — лукавые глаза, как спелые вишни, иссиня-чёрные волны жёстких волос. Она улыбнулась, вспомнив как прорыдала всю ночь когда узнала, что он гей. Не президент, нет. Жан Маре. Хотя, про президента тоже ходили слухи.
Портрет прибили слишком высоко, да и рама была меньше, чем фото. Туда поместилась только голова и узел галстука.
Ольга Сегевна никак не могла вспомнить как его зовут. Что-то очень простое. Типа Сидоров. Но не Сидоров. Типа.
4
А по телевизору выступал предыдущий президент. Он до этого был премьером, а ещё раньше президентом. У этого были видны не только плечи, но даже и руки, сильные и загорелые, он сложил их перед собой и изредка делал ими скупые жесты.
Этот был блондином. Пшеничные волосы зачёсаны назад. Высокий лоб. Голубые глаза. Поговаривали, что он прямой потомок Александра Невского и в его жилах течёт варяжская кровь. В это верилось легко. От него будто веяло солёным морским ветром, дымом походных костров, кровью ристалищ.
Как этого зовут, она помнила. Она тогда ещё жила там. На Пресне. Точнее сказать, на Площади Восстания.
Она помнила, как он появился — добродушный великан с копной русых волос и морским загаром на обветренном лице. Казалось, что он только что сошёл на берег и в его ушах ещё звучит грохот волн и крики чаек. «Неистовый Варяг» — кличка очень подходила и сразу прилипла к нему.
Нордическая любовь к порядку и славянская открытость моментально сделали его всеобщим любимцем. Его предшественник, вечно пьяный коротышка, был посмешищем на международных встречах. Этот — на голову возвышался над своими зарубежными коллегами, добродушно похлопывал их по плечам и улыбался белозубой улыбкой. Наконец у страны появился лидер, которым она могла гордиться. Наконец!
Но всегда найдутся такие, которым вечно что-то не нравится. Нытики, одним словом. То им не так, это им не эдак. Вот и у Ольги Сергевны было другое мнение насчёт президента. Совсем другое. Нежели у страны.
Ей отчего-то слышались в речи президента знакомые и не очень приятные интонации.
Примерно так разговаривала пресненская шпана, караулившая за углом их испанской спецшколы и сшибавшая мелочь на «Приму» и портвешок.
А потом был момент, когда Ольга Сергевна поняла, что всё. Всё! Надо решать!
Она помнила это так отчётливо, будто было это вчера, а не десять лет назад.
Вот как это было: она ехала с тенниса по набережной.
Свернула у Новодевичьего. Машин было мало, все по дачам разъехались. Конец
лета. Солнечно, но без пекла. Приятный ветерок.
Словом, «Шыыкарно!» — как говорил её здешний коллега-биолог из Харькова.
И тут по радио между песнями возникли новости и этот шпанистый баритон
произнёс, что «пора передавить их как клопов». Кого «их» она не расслышала. И за что — она не запомнила. Но общее впечатление было сильное.
В этот момент ей пришла в голову фраза, которую она слышала где-то раньше:
«Самый большой риск в этой ситуации — это не рисковать».
На следующий день она была в посольстве на улице Чайковского.
5
Сегодня по телевизору ничего про клопов он не говорил.
Всё больше про экономику.
За прошедшие десять лет бывший президент изменился мало. Может загар слегка слинял, да виски поседели, — ну да у блондинов это почти что не заметно.
Бывший президент говорил из телевизора и время от времени поглядывал на своего преемника, висящего на стене напротив в маленькой раме, словно говоря: — Вот видишь, братан, ничего страшного, всё путём!
А тот из рамы лукаво улыбался: — Ну, ты, брат, голова! Не голова — Дом Советов!
Ольге Сергевне события на родине последнего десятилетия больше всего почему-то напоминали детские истории писателя Носова. Про Незнайку и приключения маленьких человечков. Его друзей. Там были, насколько она помнила, Винтик и Шпунтик, Торопыжка, доктор Пилюлькин — что-то вроде этого. Разумеется ещё Знайка. И даже какая-то Селёдочка…
Она совершенно не следила за событиями в России, но то, что доносилось, рождало именно такие ассоциации. Какие-то нанотехнологии, межгалактические перелёты, поиск национальных идей.
Вся эта околесица, на её взгляд, была очень в духе носовских персонажей. Если бы они увлеклись политикой.
— А к 2020-ому году Россия должна стать ведущей державой в четырёх направлениях мировой экономики, — сказал телевизор.
— А почему не в шести? — подумала Ольга Сергевна.
—…В машиностроении, приборостроении, электронике и энергетике…
На самом деле весёлые человечки превратили экономику страны в газово-нефтяную трубу. С краном. Конечно, если трубу можно называть экономикой.
— Эй, Шпунтик, закрывай кран, нехай хохлы помёрзнут.
— А чего с поляками, Винтик, делать будем?
— А полякам доктор Пилюлькин касторку пропишет! Ха-ха-ха!
— Ох, ну и голова же ты, Винтик! Как бы мы без тебя тут управились, ума ни приложу!
6
— Вишнякова?
Ольга Сергевна вздрогнула.
Над ней стоял аккуратный молодой человек, с подвижным, как у хорька лицом. Он тихо выскользнул из неприметной двери в углу холла, этот молодой человек. В костюме мышиного цвета и неожиданно стильных очках без оправы. Здесь такие носят стилисты и дизайнеры. Как правило, нетрадиционной ориентации.
Маленькой плоской ладошкой он пригласил её в смежную комнату. Там уже сидела пожилая пара, жена что-то старательно писала, муж сильно сопереживал, навалившись сзади. Даже кончик языка высунул.
Тем же скупым жестом хорёк указал на соседний со старательной парой стол.
Столик с двумя стульями был задвинут в самый угол. Ольга Сергевна, будучи женщиной отнюдь не крупной, с трудом протиснулась и кое-как устроилась в закутке.
Было похоже, что мебель взяли напрокат из начальной школы.
— Винтик и Шпунтик, мать вашу — подумала Ольга Сергевна и подтолкнула папку с документами молодому человеку. Содержимое папки соответствовало требованиям сайта консульского отдела. Три фото, анкета в двух экземплярах, старый загранпаспорт, ксерокс гринкарты. Тот же комплект, что и пять лет назад, когда кончался предыдущий паспорт. Тот, с которым она приехала.
Молодой человек открыл папку. Пошелестел бумажками.
— Ну вот! — с восторгом сказал он, — у вас всё неправильно!
Водянистые глаза за изящными стёклышками ожили и азартно загорелись.
— И анкета неправильно заполнена. И фотографий нужно четыре. И заявления нету, у вас ведь нету заявления, да? На имя Жмукова. Консула Российского? Жмукова… Ведь нет?
7
Ольга Сергевна совсем забыла.
Нет, не заявление на имя Жмукова. Нет…
А забыла она про милые русской душе услады. Особенности национального характера, так сказать.
…Забыла и про любовь к быстрой тройке с бубенцами, да по морозцу, да с цыганским перебором — ой да зазнобил, чавела, парнишка, парень молодой… харррошанький такой!
И про водочку ледяную в запотевшей рюмашке хрустальной под икорку с блинами тонюсенькими, и всё это после баньки с веничком, непременно берёзовым, духмяным, распаренным…
Забыла она, что все эти вышеперечисленные радости тускнеют рядом с тем восторгом, почти счастьем, что испытывали её соотечественники, гнобя и унижая друг друга. Называть это «русским характером» тоже было бы не совсем точно, поскольку Ольга Сергевна считала, что народец, выведенный там к началу века, имел весьма отдалённое отношение к народу, из которого раньше получались пушкины-чайковские-толстые-достоевские. Ведь никто всерьёз не будет утверждать, что нынешние тараканисто-чернявые греки прямые потомки Ахиллеса, Аякса и Перикла. Даже смешно, честное слово!
Ольга Сергевна посмотрела прямо в серые глазки:
— Вас как зовут?
— Евгений, — с растерянным жеманством ответил хорёк.
— Евгений. Принесите мне анкеты, я сейчас заполню. И заявление вашему Жукову.
— Жмукову. Консулу.
— И ему тоже, Жмукову.
Евгений улыбнулся. Нехорошо так улыбнулся, не по-доброму. Как прошлый президент, когда про сортиры говорит.
— Так ведь у нас приём через час заканчивается. Никак вам не успеть. Надо ведь печатными буквами. И без исправлений. Мы с исправлениями не примем.
Ольга Сергевна поняла, отчего пыхтела тётка за соседним столом и почему так сияла потная лысина супруга:
— Без исправлений! Вот оно что!
Как сапёр! Без права на ошибку!
За восемь лет жизни здесь она заполнила кучу анкет. И иммиграционных, и на работе, и ипотека, и права, и в отелях, и в теннисном клубе и чёрт ещё знает каких. Заполняла, ошибалась, зачёркивала, писала сверху. И не печатными буквами, а
такими, какие уж выходили в данный момент.
И ничего…
8
Евгений вернулся с бумажками. Водил коротким пальцем по строчкам:
— Тут вот ваш адрес, ну здешний… Это по-английски. Тут вот прописочка… Ну, ваша, московская… Это русскими. Тут вот все места работы с адресом, телефоном. Ну, должность. Это понятно, да? Потом тут, — он перевернул анкету, — вот тут укажите причину отъезда, по семейным там, обстоятельствам или что ещё, коротко предложения три. Больше не надо.
Он задумался на секунду.
— Да! И копию паспорта принесите, внутреннего. И ничего не подписывайте заранее! И завление, анкету тут, при мне подпишите. Так положено.
Он бережно поправил очки, припоминая, не забыл ли чего.
— Да! Я вас записал на 12 октября… к сожалению, раньше ничего нет…
И он округлым девичьим почерком вывел на бумажке:
12 октября
9.00 — 12.00
Щёлкнул ручкой и спрятал её во внутренний карман:
— Ну, вроде как, всё.
Он встал, давая понять, что это действительно всё. На сегодня, по крайней мере.
Ольга Сергевна раскрыла свою папку и не спеша стала собирать туда все бумажки.
Евгений помялся слегка и сказал:
— Не забудьте — без исправлений!
И исчез, бесшумно закрыв за собой неприметную дверь в углу холла.
Из телевизора донеслось давно забытое, но такое знакомое:
… повышения благосостояния трудящихся является приоритетной целью правительства и составит к 2020-ому году в среднем тридцать тысяч рублей в год. Идя навстречу пожеланиям…
9
Ольга Сергевна вышла во двор. Песняр снова стоял перед белой, похожей на писсуар, урной. И курил.
— Огоньку не будет? — спросила она.
Тот протянул ей пластиковую зажигалку. Зажигалка оказалась тёплой и влажной. Белорус держал её в кулаке всё время, пока курил.
Ольга Сергевна достала из папки паспорт. На малиновой обложке был выдавлен золотом двуглавый орёл.
Паспорт был как новый. Действителен до 17 октября. Ещё два месяца… Пролистала чистые страницы. Цвета плодово-ягодного мороженого за семь копеек. На палочке.
Она раскрыла страницы веером, чиркнула зажигалкой, поднесла оранжевый огонёк к бумаге.
Пламя моментально перекинулось на документ, заплясало по листкам. Бумага чернела и скручивалась. Какие-то штампы, записи, водяные знаки, орлы и цифры — всё превращалось в чёрный пепел.
Вот занялась и обложка. Клеёнка горела потрескивая, плюясь искорками и воняя чёрным дымом. Почернела и исчезла фотография пятилетней давности. Имя, фамилия, отчество. Место выдачи и год. Срок действия.
Ольга Сергевна разжала пальцы. Обугленные скрюченные останки паспорта упали в жерло урны.
Она свернула папку с документами в рулон и отправила их туда же.
— Во даёт! — прошептал песняр. Восторг пополам с ужасом.
Увиденное явно произвело на него сильное впечаление.
— Шикарно! — добавил он, — шикарно!
Ольга Сергевна подмигнула ему и быстрым шагом направилась к выходу. Остановилась и обернулась. В окне второго этажа, за мутным тонированным стеклом и решёткой стоял Евгений. Хорёк. На стильных очках вспыхнул солнечный зайчик. И погас.
Она толкнула дверь в стене и вышла.
10
Железная дверь с лязгом закрылась за ней.
Ольга Сергевна сделала шаг и застыла.
Тёплое августовское утро превратилось в серую моросящую гадость.
Висконсин-авеню с милыми викторианскими домиками красного кирпича, плющом, аккуратными садиками, бронзовыми флюгерами и уютными скамейками — всё это куда-то исчезло.
Ольга Сергевна помотала головой.
Потёрла кулаками глаза.
Перед ней был неровный пустырь, утыканный ржавыми кособокими гаражами с продавленными крышами, за которыми вставали облезлые коробки хрущоб с чёрными дырами маленьких окон, а ещё дальше, растворяясь в дождливой мути, маячили толстые конусообразные трубы. Из труб торчали клочья дыма, похожего на сырую вату.
Ольга Сергевна повернулась и с силой пихнула дверь. Дверь даже не шелохнулась.
Ольга Сергевна провела пальцами по бугристой масляной краске. Табличка с английской надписью тоже исчезла. Там теперь было нацарапано короткое матерное слово. На русском. Нацарапано гвоздём или чем-то острым.
Она услышала звук. Журчанье.
Метрах в пяти от неё, уткнувшись головой в стену, стоял человек. Мужчина.
Алкаш — она вспомнила это слово.
По журчанью можно было догадаться, что алкаш справлял малую нужду.
Он повернул к ней фиолетовое лицо и ухмыльнулся. Зубов во рту не было. По крайней мере, передних. Просипел:
— Фу-ты ну-ты… ножки гнуты!
Ольга Сергевна почувствовала нестерпимую вонь, исходившую от мужчины.
Она вспомнила, что одной из гипотез выживания хомо сапиенс на ранней стадии эволюции был запах. Хищники просто не охотились на людей из-за запаха. Первобытные смердили так, что звери не считали их съедобными. Сейчас эта теория показалась ей совершенно убедительной и вполне правдоподобной.
— Что это? — она мотнула головой в сторону горизонта.
— Чё-ё, заплутала малешка? — он подмигнул заплывшей щелкой глаза, — Ничё-ё, это бывает, — и понимающе закивал. Журчанье прекратилось. Он повернулся к ней и начал запихивать грязные лохмотья рубах себе в штаны. Высморкался в кулак, вытер ладошку о грудь:
— Кожухи эта, ёпт-ть. Вона там, — с трубами, завод , механический. Там — Кожуховская-Сортировочная. Ну, станция… Сечёшь? Жэ-Дэ… За домами, вот этими, там, Третий Силикатный. Метро тож там, Нагатинская линия. Те ж, небось, в центр? А?
Ольга Сергевна рассеянно кивнула.
Алкаш сочувственно покачнулся и задумчиво протянул:
— Да-а-а уж! Токо вот от себя-то не убечь… Не-е-е… не убечь.
По пустырю, огибая лужи, трусила стайка бродячих собак.
Ольга Сергевна услышала хохот и замысловатое ругательство. Кто-то ойкнул и гнусаво заныл.
Из-за ближайшего гаража один за другим появилось несколько парней. Шесть. Медленной, развинченной походкой они приближались к ней. Покачиваясь, будто пританцовывая.
Она вспомнила сцену из «Механического Апельсина» и её затошнило.
Передний остановился. Руки в карманах. Приоткрыл рот, к нижней губе прилип папиросный окурок.
Оценивающе оглядел её сверху вниз. Почмокал, сплюнул сквозь зубы:
— Ничё-ё, с пивом покатит!
Остальные загоготали.
Главный заржал тоже, сверкнув золотом передних коронок.
Потом медленно достал руку из кармана. В грязноватом бледном кулаке была зажата разноцветная наборная ручка, из которой торчало тонкое острое лезвие.
— Заточка, — Ольга Сергевна откуда-то знала это слово. Она также вспомнила, что именно такие ножи делают из напильников заключённые в тюрьме.
Она зачарованно смотрела на железное жало ножа. И костистый кулак. На нём синели неровные буквы ВОВА и кривой полукруг солнца с расходящимися лучами.
Ольга Сергевна вжалась в чёрную дверь. Холод обжёг спину. Она почувствовала, как по телу вниз побежали мурашки.
Ольга Сергевна опустила голову.
Её белые кроссовки медленно погружались в жирную коричневую жижу, а в мозгу возникла мелодия и обрывок песенной фразы из детства:
«А может, она начинается
С той песни, что пела нам мать,
С того, что в любых испытаниях
У нас никому не отнять».
— Никому? Отнять? Что отнять? — бессильно подумала Ольга Сергевна. — Это?! Да кому ж такое нужно?!
Издалека донёсся тоскливый гудок локомотива. Низкий и протяжный. Словно там, за горизонтом умирал какой-то большой и некогда сильный зверь. Звук этот возник и, повисев над пустырём, растворился в серой промозглой слякоти.
Нью-Йорк, 2008