Майя

Ночь, су­м­рак, си­не­ва про­стран­с­т­вен­ной глу­би­ны в мер­ца­ю­щем тре­пе­те пря­мо­у­го­ль­но­го эк­ра­на — там сце­на, ску­пые глу­бо­кие кра­с­ки, аске­тичное, ла­пи­дар­ное ре­ше­ние де­ко­ра — и му­зы­ка!.. — тре­во­ж­ные ви­б­ра­ции ду­хо­вых и струн­ных… сти­с­ну­тый стук за­ми­ра­ю­ще­го в во­л­не­нии серд­ца… и в этой си­ней мгле, в по­ло­се луча оди­но­ко­го про­же­к­то­ра — Он и Она, Она и Он — в смер­тель­ной схват­ке тан­ца-люб­ви, тан­ца-бит­вы, тан­ца-ги­бе­ли и про­ща­ния: си­нее, чер­ное, стре­ми­тель­ное дви­же­ние ле­тя­щих пя­тен — ме­та­ния-по­ры­вы мя­ту­щей­ся пло­ти в бес­плот­ном эфи­ре са­краль­но­го ри­ту­а­ла — ко­г­да не вы­рвать­ся, не убе­жать — лишь вы­иг­рать иль про­иг­рать…

     Он — ог­ром­ный, мо­гучий, об­на­жен­ный по по­яс, по­ры­ви­сто-сдер­жан­ный в яро­сти же­ла­ния — по­лу­го­лый ги­гант в тем­но-си­нем три­ко на но­гах и бе­д­рах из ли­той уп­ру­гой ста­ли.

     Она — в сво­бод­ном ко­с­тю­ме муж­ско­го по­кроя — в длин­но­по­лой изы­скан­но-за­ост­рен­ной чер­ной па­ре — сюр­ту­ке с ши­ро­ки­ми от­во­ро­та­ми и сво­бод­ных брю­ках-«гэтс­би».  И в этом чер­ном пла­тье — ме­те страш­но­го ве­ка — Она — ца­рит. Она пра­вит и по­ве­ле­ва­ет дан­ной ей вер­хов­ной жен­ской вла­стью пола, она снис­хо­дит, она иг­ра­ет три­умф и по­бе­ду — од­но­вре­мен­но спра­в­ляя триз­ну по счас­тью, по мо­ло­до­сти, ко­то­рой нет и не бу­дет боль­ше, и в ее ли­це — то ли биб­лей­ской иу­де­ян­ки, то ли египетской жри­цы-ве­ду­ньи, не­спо­соб­ной ста­реть, в ли­це вне вре­мен и эпох, в ли­це бес­смерт­ном и вечном, как ее древ­няя бо­го­из­бран­ная кровь — ве­ли­кая го­речь раз­лу­ки с на­де­ж­дой, с уле­тев­шей лю­бо­вью и юностью, и — вот, во всей му­д­ро­сти и си­ле сво­его Божь­е­го Да­ра — она вновь на сво­ем по­мо­с­те, на аре­не, на пла­хе, на по­бед­ном эша­фо­те свя­щен­ной сце­ны — тво­рит в луче све­та и в му­зы­ке свой про­щаль­ный та­нец…

Вот они вме­сте — в бес­по­щад­ст­ве объ­я­тий! — и Она — так же­лан­на, так ма­ня­ща, так ус­коль­за­ю­ще-не­до­ся­га­е­ма и не­до­с­туп­на, так гор­да и не­при­ко­с­но­вен­на… Она не уни­зит­ся в уни­же­нии, не па­дет в па­де­нии, она слиш­ком про­ни­ца­тель­на и про­ни­к­но­вен­на в тай­ны ми­ров, и от­то­го ее по­ступь на пу­ан­тах так цар­ст­вен­но-ле­ни­ва и рав­но на­пря­же­на — как по ост­рию шпа­ги, ко­г­да она ме­ря­ет-пе­ре­се­ка­ет ди­а­го­наль сце­ны, над­ви­га­ясь на Не­го, как тай­фун на без­за­щит­ный ост­ров…

     Тай­фу­нам при­сва­и­ва­ют име­на воз­люб­лен­ных и пре­кра­с­ных — ко­вар­ных, гроз­ных и ве­ро­лом­ных жен­щин, и Она но­сит имя, и Она — бу­ря, ура­ган «Майя» — уже не жен­щи­на и не ар­ти­ст­ка, не тан­цов­щи­ца, и не вак­хан­ка — но жи­вой оли­це­тво­рен­ный бо­го­дан­ный сим­вол чуда ис­кус­ст­ва, чуда тво­ре­ния из се­бя са­мой, из пло­ти му­с­ку­лов и дро­жи нер­вов — мы­с­ли, вечно­с­ти, страсти и судь­бы все­го на­де­ю­ще­го­ся чело­вечес­т­ва — в от­ме­рен­ных та­к­та­ми рит­мов ор­ке­ст­ра ко­рот­ких мгно­вень­ях её тра­гичес­ки-ли­ку­ю­ще­го гибельного тан­ца…

     Она на­сту­па­ет, Она сбли­жа­ет­ся с Ним — в жа­ж­де уто­ле­ния не­уто­ли­мой стра­сти, в алчбе спа­се­ния от ис­су­ша­ю­ще­го зноя все­лен­ской пу­с­ты­ни… она рас­пла­сты­ва­ет над Ним, как ночную тучу, чер­ное по­лот­ни­ще — и вдруг воз­де­ва­ет над го­ло­вой из­бран­но­го на казнь люб­ви — свои ве­ли­кие, не­срав­нен­ные в ве­ках ру­ки — ху­ды­ми за­пя­сть­я­ми, тон­ки­ми паль­ца­ми, их спле­тень­ем и рас­пле­тень­ем она по­ет дланями од­но­вре­мен­но на ты­сячи го­ло­сов все пе­с­ни всех лю­бя­щих и по­ки­да­е­мых жен­щин, лю­би­мых и несчас­т­ных, оза­рен­ных ма­те­рин­ст­вом и хо­ро­ня­щих лю­би­мых — и Ее ру­ки вьют­ся, вы­тя­ги­ва­ют­ся и из­ги­ба­ют­ся, как го­рячие струи ле­тучего ды­ма, как два уз­ких по­то­ка, как два сли­ян­но-не­сли­ян­ных ру­с­ла жиз­ни, ло­вя­щие кор­пу­с­ку­лы све­та из ро­кочущих ды­ха­ний при­глу­шен­но­го ор­ке­ст­ра… и вот, вне­зап­но, по­ви­ну­ясь ор­ке­ст­ру, его вне­зап­но­му гро­му — Они сры­ва­ют­ся оба и не­сут­ся, вос­па­ряя в люб­ви над пло­с­ко­горь­ем сце­ны — сра­ста­ют­ся и бьют­ся в не­из­быв­ной му­ке лю­бов­но­го при­тя­же­ния, в ис­пе­пе­ля­ю­щем кра­те­ре бе­зум­ца-Эро­са, пла­ме­не­ют и сго­ра­ют, и вос­ста­ют вновь и вновь из все­по­гло­ща­ю­щей, все­сжи­га­ю­щей ге­ен­ны ог­нен­ной во­рон­ки… ко­г­да вдруг — ис­ся­ка­ют, от­тал­ки­ва­ют­ся, от­бра­сы­ва­ют один дру­го­го — и — раз­ле­та­ют­ся по уг­лам сце­ны как по флан­гам по­ля бит­вы, что­бы ос­тать­ся по­рознь…

     Но Они об­речены, на­тя­ну­ты, взну­з­да­ны по­во­дом же­ла­ния, Они — свя­за­ны и по­венчаны па­мя­тью друг о дру­ге,  ко­г­да Она вдруг за­ку­ри­ва­ет сигарету, при­бли­зив­шись, от его за­жи­гал­ки — при­вычно-обы­ден­ным все­об­щим и всех урав­ни­ва­ю­щих три­ви­аль­ным же­с­том два­д­ца­то­го ве­ка, бы­ст­ро­пос­пеш­но­го ве­ка се­го, а по­с­ле, на­еди­не со сво­ей гор­ней печалью и с отчаянь­ем,  же­ст­ко пе­ня­ет взгля­дом зер­каль­цу в по­пыт­ке по­ма­дой и кра­с­кой воз­вра­тить не­воз­вра­ти­мость, в то вре­мя как Он — в рычащем стра­да­нии ти­ши­ны, оце­пе­не­ло взи­ра­ет в ми­нув­шее, в уг­ли…

     И вот — Она ле­жит по­о­даль не­дви­жи­мо… что­бы взле­теть и под­нять­ся и ри­нуть­ся к рам­пе…

     О, Майя, о ми­с­те­рия ба­ле­та, о, дей­ст­во, о, празд­ник, о, стон не­вы­ра­зи­мо­сти ус­т­ра­ша­ю­ще-вос­тор­жен­но­го вне­вре­мен­но­го чув­ст­ва, ко­г­да в тво­их зрачках ото­бра­жа­ет свой миг, свой по­лет сверх­во­пло­щен­ная ге­ни­аль­ность — да­же не Ее, не Майи, не Жен­щи­ны Тан­ца — но все­го ро­да люд­ско­го, хо­тя бы в еди­ной Ее Судь­бе до кон­ца осу­ще­ст­вив­ше­го из­вечный за­мы­сел Бо­жий, в Ее ду­хе и об­личии пло­ти одо­ле­ва­ю­щих ис­кус­ст­вом и лю­бо­вью сты­лый мрак бес­фор­мен­но­го смерт­но­го ха­о­са…

     Kарменсита, Чай­ка, Тра­гичес­кая Ге­ро­и­ня — воз­люб­лен­ная же­на Ца­ря Ца­рей-ба­ле­та — Майя!..

     Эти мгно­ве­ния с Ней, эти мгно­ве­ния при­сут­ст­вия и со­причас­т­но­сти Ее свя­той жер­т­вен­ной ли­тур­гии — есть ми­ги не­ве­ро­ят­но­го, все­за­по­л­ня­ю­ще­го по­сти­же­ния.

     Да бу­дут бла­го­сло­вен­ны Ее но­ги и ру­ки, Ее от­ва­ж­ное, тяж­ко-на­тру­жен­ное свя­тым тру­дом дерз­но­вен­ное серд­це…

Со­з­на­ем — нам до­ве­лось, нам бы­ло по­да­ре­но жить в Ее эпо­ху — ибо все от­ле­тит и прей­дет, но ос­та­нет­ся на­рав­не с са­мым свя­тым и не­тлен­ным — Ее по­лет, Её дви­же­ние, Ее из­мучен­но-счас­т­ли­вая тор­же­ст­ву­ю­щая улыб­ка на­встречу ле­тя­щим цве­там, люд­ским ли­цам в сле­зах и гро­хо­ту ру­ко­пле­ска­ний…

     3 де­ка­б­ря 1995 го­да

К счастью, эти строки дошли до Майи Михайловны и снискали её благодарность