Лев боится. Просыпается среди ночи и проверяет, на месте ли Мира. Не открывая глаз, протягивает руку на её половину кровати, и затаивает дыхание: вдруг будет, как в тот раз…
С того случая прошло года два, но он до сих пор ясно помнит каждое мгновенье. Он проснулся, её не было. В ванной свет не горел, и он подумал, что Мира на кухне, хотя внутри уже неприятно скрежетало: «Помнишь, кто твоя жена? Помнишь?».
Если бы можно было выбирать одно название из всех, которые обычно используют в таких случаях, Лев бы выбрал слово «эмпат». Его жена обладала обострённой эмпатией – улавливала чужие эмоции, как телепаты читают мысли. Благо мысли она не читала, иначе бы ей не понравилось, что он думает по поводу её дара. Иногда ему приходилось отслеживать свои эмоции, но это не то же самое, что мысли. С эмоциями всё более расплывчато.
И всё бы ничего, если бы Мира ещё в детстве не развила свой дар до такой степени, что научилась забирать у людей боль. Боль она чувствовала острее всех других ощущений – ни один страдалец в радиусе ста километров не оставался неуслышанным. Она всю жизнь помогала людям, забирая их боль себе. Она сотни раз плевала на собственную безопасность и отправлялась кого-то «спасать», не глядя на часы.
Льву приходилось прилагать усилия, чтобы не жить в страхе за неё.
«Помнишь, кто твоя жена? Помнишь?».
Он в очередной раз заглушил предательский скрежет кашлем и спустился вниз. На кухне её тоже не оказалось. Скрежет набирал мощь.
Лев собрался было наверх за телефоном, но заметил свет на улице: оранжерея во дворе сияла, как старомодный фонарь, освещая пространство вокруг себя.
Лев выбежал на улицу, вглядываясь в зелёные ряды за стеклом и надеясь разглядеть среди них Миру.
На подъездной дорожке стояла машина Тимы, её помощника. Больше сомнений не оставалось: Мира точно ездила «на вызов». Обычно Тима возил её, потому что после «сеансов» она была не в состоянии передвигаться или вести машину. Он оставлял её на кушетке рядом с цветами, чтобы она могла восстановиться: растения вытягивали всю «грязь» из её тела, и через пару часов Мира снова была полна энергии и сил, будто и не переживала кошмар.
Лев знал обо всех их передвижениях и встречах, но о ночных поездках ему никто не сказал.
Он вбежал в оранжерею и замер. Тима метался; глаза по пять копеек, на лбу проступала испарина. При виде Льва он вздохнул с облегчением.
Мира сидела на земле между рядами роз, сотрясаясь в рыданиях. Лев видел это много раз. Он знал, что случилось, но всё равно спросил.
— Она позвонила час назад, просила срочно приехать, — сказал Тима, справляясь с паникой.
— Почему ты не позвонил мне?
— Она просила…
— У тебя с памятью проблемы? Тебя зачем к ней приставили?
— Чтобы она всегда была под присмотром – этим я и занимаюсь! Если бы я тебе позвонил, я бы предал её доверие, тогда конец!
Лев медленно выдохнул, выжал из лёгких весь воздух, чтобы злости не на чем было разгореться. Потом процедил:
— Иди.
— Мы были здесь, недалеко, там девочка…
— Иди!
Тима попятился, глядя на Миру, пока не упёрся в дверь. Вышел и зашагал к машине.
Лев зажмурился. Самое трудное во всём этом – видеть её страдания. Он знал, что ей было плохо и больно регулярно – такова её жизнь, но Лев отгородил себя от этого зрелища, чтобы не позволить ему уничтожить его.
Мира была сильнее, она всё выдерживала, она делала это, сколько себя помнила, это часть её натуры. Но он другой, его разрывало на кусочки при виде её слёз. Поэтому он и приставил к ней Тиму – чтобы знать эти истории в пересказе. Быть рядом, но через посредника.
Когда Лев впервые услышал о её «таланте», он захотел спрятать её от всего мира, запереть и прекратить её страдания. Лев тогда выполнял заказ одного богача по имени Баски: забрать девушку из пункта А – Москвы – в пункт Б – на Сахалин в дом Баски. Он не знал, кто она, зачем она Баски; он выполнял работу – доставлял груз. Для Льва это было не впервой, но обычно грузом являлись картины, статуэтки, антиквариат: он зарабатывал на жизнь воровством дорогостоящих предметов искусства. В тот раз Лев не взялся бы, но Баски вспомнил старый долг, и отказаться было нельзя.
«Грузом» оказалась Мира.
Она пряталась от Баски за несколько тысяч километров в огромном городе, но он всё равно нашёл её. Мира работала на него с тех пор, как ей исполнилось двадцать; и за шесть лет она удвоила его состояние: Баски торговал её даром, продавая услуги «оздоровления» самым влиятельным людям острова, области, а потом и страны. Взамен Мира получала поддержку, которой у неё раньше не было: она могла демонстрировать свои способности без осуждения, которому всю жизнь её подвергало окружение.
Пропускать чужие болезни через своё тело днём и ночью оказалось не так легко, плотный график встреч подкосил её, Мира перестала справляться и попыталась разорвать эти «взаимовыгодные» отношения. Сбежала.
Когда Лев услышал историю её побега, она вдруг стала для него личной: никто не должен эксплуатировать Миру и её дар. Лев был вором, к тридцати годам у него не осталось иллюзий по поводу человеческой природы, он не верил в альтруизм: каждый ищет выгоду во всём и всегда без исключений и примечаний. И тут он встретил человека, который не мог не помогать. Вся её суть была настроена на облегчение чужой боли. Вот это шутка природы!
Она слышит чувства, как мы слышим звуки.
Как игнорировать рёв мотора или визг сигнализации? Беруши. Но от эмоций нет средств защиты.
Лев не знал, чего он боялся больше: что она докопается до его глубин или что она убедит его, что люди всё-таки достойны спасения.
Он был заворожен: держался за Миру, как за чудо, словно она последний шанс человечества, последний шанс для него самого: если он позаботится о ней, то сможет искупить свои грехи.
Лев начал искать способы уберечь её от Баски.
Мира рассказала про друга гипнотизера, который работал на Баски, как и она, но сумел уйти и уйти так, чтобы стать недосягаемым. Теперь у него был свой центр обучения гипнозу, более сотни учеников и клиника, в которой он принимал серьёзных пациентов, и он больше не боялся Баски. Теперь Стас Сазонов – это отдельная величина.
Было решено свернуть с пути и остановиться у него на ночлег.
Стас оказался высоким, вальяжным щеголем с длинными руками и стрижкой «боб». Он сразу не понравился Льву, потому что был его противоположностью во всём: от манеры говорить до жизненных принципов, но он мог предложить реальный выход, и Лев попытался быть вежливым.
— Чем именно вы здесь занимаетесь? – спросил он, когда Стас показывал им свой центр. Было около одиннадцати вечера, а Стас шагал бодро и улыбался широко. Он был рад видеть Миру – шёл, приобняв её. А коридор всё не кончался…
— Проводим практикумы, готовим психологов-гипнотизёров. Ты не представляешь, сколько людей хотят овладеть гипнозом для успеха в работе и бизнесе, для уверенности в себе.
— Значит, твоя секта не похожа на секту Баски?
— Знаешь, — Стас остановился перед одной из дверей и достал ключ, — в вере нет ничего плохого. Даже в сектах есть польза.
— Конечно – для основателя секты.
— Людям нужен рычаг, — он впустил их в кабинет, — и этим рычагом может быть что угодно. Ты веришь в эффект плацебо?
— Ни разу не сталкивался в жизни…
— Ты бы удивился, сколько людей пошли на поправку только благодаря вере. К тому же, я не продаю эффект плацебо. Гипноз – действенный метод лечения, его практикуют многие психоаналитики. Если бы ты побывал хоть на одном сеансе, ты бы понял, что всё, что я делаю – помогаю людям. Да, я не Саи-Баба, я не делаю это бесплатно, но это не значит, что мои методы не эффективны.
В кабинете царил идеальный порядок: две ручки в органайзере, ни одной папки или бумажки на столе, никакой одежды на стуле или мусора в ведре – Стас словно всегда был готов ко встрече с важными людьми.
Он предложил Льву и Мире чай и круассаны и уселся за свой огромный стол.
— Как он на тебя вышел? – быстро перешёл к делу.
— Честно говоря, меня это мало волнует, — грустно улыбнулась Мира, поставив свою чашку на блюдце.
— У тебя есть идеи, как потерять его раз и навсегда?
— Я надеялась, они есть у тебя.
— Сам я не настолько силен, чтобы вступать с ним в войну. Я себя еле отстоял, тебя он мне не отдаст. У меня есть клиенты-тяжеловесы, но им, чтобы пошевелить пальцем, должно быть это интересно, а тогда для тебя это будет смена одной золотой клетки на другую.
— То есть, выхода нет?
— Мира, — он сложил руки на столе и подался вперёд, — выход есть всегда, даже у простого человека, а у тебя – и подавно.
— Что это значит?
— Родная, сейчас послушай меня очень внимательно, — он заговорил так размеренно, что Лев забеспокоился, не применяет ли он гипноз. — Представь, что спортсмен всю жизнь тягает груз только одной рукой, она будет у него накаченной, а что будет со второй? Мышцы будут слабыми, атрофированными. Использует ли спортсмен всю свою силу? Нет. Только половину. Так и ты – ты живёшь вполсилы, потому что не развиваешь свой талант.
— Так, я поняла, я спортсмен, а что за вторая рука?
— Ты же забираешь боль у людей! Подумай. Это работает и в обратном направлении.
— В смысле? – Мира напряглась.
— Ты можешь её отдавать. Я много размышлял об этом: ты же отдаёшь, но отдаёшь деревьям и цветам, так?
— Хочешь сказать, я должна научиться отдавать боль людям?
— Я просто говорю, что это одна из граней твоего таланта, а ты и знать не знаешь. Я могу помочь тебе нарастить эти мышцы…
Мира откашлялась и проговорила:
— Ты хочешь, чтобы я научилась передавать людям боль и болезни, которые я забираю у кого-то ещё?
— Это твоё оружие против Баски.
— Ты с головой дружишь?
Стас поднялся с места:
— Никто не подскажет тебе волшебное заклинание против него! Ты должна сама дать отпор! Я сумел себя защитить, потому что показал силу.
Она молчала, глядя на него, как будто он на её глазах обезглавил голубя.
Стас вздохнул. Потом повернулся к Льву и заговорил театрально:
— Знаешь, трудно представить, как работают её мозги. То, что она может – колоссально. Не из-за пресловутой способности чувствовать других, нет. А с точки зрения психологии. Мозг человека оснащён изощрёнными механизмами защиты – он обесценивает наши переживания, чтобы мы не сошли с ума. От чего не сошли с ума? От осознания чувств! Вот как это больно! Это буквально не-вы-но-си-мо!
Мира закатила глаза:
— У тебя есть перемотка? Хочу пропустить этот эпизод.
— Ух-ты! – хохотнул Стас. – Потрясающе! Тебе идёт. Я говорю это потому, что не знаю другого такого же сильного человека, как ты. Такого же храброго и выносливого. Видеть и называть чувства своими именами – невероятно трудно, а ты это умеешь…
Она замотала головой:
— Я не стану использовать свою силу таким образом. Не стану учиться причинять боль людям.
— Мы с тобой говорили об этом, Мир, — он снизил тон, но не напор, — у тебя проблемы с жертвенностью. Сейчас ты на том же месте, где была год назад.
— Я больше не такая.
— Ты представляешь себя другой, но поведение твоё прежнее! Ты мечешься, да? Это переломный момент: твоё трансформировавшееся сознание требует от тебя решительного шага, а ты вся оцепенела!
Она вскочила:
— Мне не на кого пенять, я притягиваю боль в свою жизнь – сама! Такова моя суть!
— Твоя суть не в притягивании боли, а в умении работать с ней. Боль – это глина в твоих руках. Почему же ты лепишь из неё одну и ту же фигурку?
Она открещивалась и уезжала оттуда разочарованная. Но через пару дней Мира сделала это: впервые передала своё чувство другому человеку.
В придорожном кафе, где они со Львом ужинали, она услышала браваду девицы, которая цинично обокрала дальнобойщика на парковке неподалёку. Он отвернулся, а она вытащила бумажник. Девицу распирала гордость, она сидела за соседним столом и громко хвасталась, называла его лохом, трясла его деньгами перед своими друзьями. Мира так разозлилась! Но в этот раз она не стала подавлять гнев. Она взяла девушку за руку и отдала ей порцию – по тем же каналам, по которым обычно вытягивала страх, отчаяние, мигрени, вирусы, рак у тех, кто был не в силах справиться сам.
Всё произошло за пару мгновений, и Льву пришлось уводить её оттуда, пока никто ничего не понял.
Это был совершенно новый опыт, Мира пребывала в восторге, и с упоением делала догадки о том, как это у неё получилось. Она проанализировала весь их путь, который длился вот уже пять дней, вспомнила события в кафе шаг за шагом. В один момент её будто осенило:
— Я поняла, что говорил Стас: это как внушение или гипноз. Чтобы внушить что-то другому человеку, нужно быть уверенной в себе. Я не понимала раньше, потому что никогда не была уверенной. А сейчас стала… Я уверена в себе, только когда ты рядом. Почему так?
Эти слова могли объяснить Льву, как работают способности Миры: чтобы забирать чужое и вмещать в себе, надо быть опустошенной, но чтобы отдавать, нужно быть наполненной: необходима платформа, на которую опираешься и делишься излишком.
Но Льву было не до того, он сосредоточился на одной фразе: он был её платформой.
Эти слова с тех пор хранились на отдельной полке его памяти и в трудные времена держали Льва, как парашют.
Но той ночью в оранжерее это воспоминание превратилось в упрёк.
Он стоял там и смотрел на поджатые ноги Миры, дрожащие руки и попытки совладать с дыханием. Получается, если бы ни он, она бы не научилась тогда новому «трюку», и сейчас бы не мучилась так.
Ведь у неё появилась платформа, и она осмелела: снова и снова пробовала передавать чувства, но идея использовать свою силу во зло вызывала у неё отвращение, поэтому Мира научилась передавать радость, уверенность, смелость, желание. Теперь она буквально умела «дарить добро».
Лев винил не только себя. Если бы Стас не надоумил её тогда…
Стас будто хотел, чтобы она вышла на грань своих способностей и продолжила отодвигать эту границу – стала лучшей версией себя. А Лев хотел, чтобы его жене не было больно.
Кому бы она ни помогла той ночью, он догадывался, что она поделилась, а не забрала. Когда Мира забирала боль, она знала, как «поправиться»: просто приходила к цветам, ложилась рядом и засыпала, позволяя им сделать свою работу. Но когда она отдавала кому-то часть себя, часть своих сил, цветы почему-то не помогали. Она не умела это восполнять.
Лев взял себя в руки и подошёл к жене, сидевшей на мокрой, недавно политой земле. Она закрывала глаза ладонями и покачивалась взад-вперёд. Её и без того детский образ обретал ещё более невинные очертания: кожа казалась ещё белее, пальцы ещё тоньше, распущенные запутанные волосы ложились на узкие плечи.
— Мир, — Лев опустился на землю перед ней. – Мир, ты можешь говорить?
Он дотронулся до её плеча. Она вздрогнула и открыла лицо. Измученное, заплаканное лицо, которое несколькими часами ранее засыпало на подушке с умиротворённой улыбкой.
Увидев Льва, она будто ещё больше расклеилась, начала рассказывать, сбиваясь и всхлипывая.
В километре от них жила семья: родители и дочь-подросток. Жили в небольшом кирпичном доме с чёрными узорчатыми воротами и по утрам ходили на прогулку в лес. Раньше девочка ходила с родителями, но с возрастом потеряла интерес и вместо лесных вылазок теперь подольше оставалась в кровати по утрам.
Однажды во время очередной прогулки на родителей кто-то напал – их нашли мёртвыми такие же любители лесных прогулок, только проснувшиеся на час позже. Когда девочке – её звали Гуля – сообщили новость, она будто не поверила: продолжила заниматься своими делами, убралась в своей комнате, сделала уроки, полила цветок на подоконнике. Благо, бабушка приехала в тот же день, так что она не осталась одна.
Ближе к вечеру, когда стемнело, а телевизор так никто и не включил, никто не вышел покормить собаку, никто не крутился у плиты, напевая, Гуля начала осознавать. Ей предстоит ехать на похороны, отвечать на вопросы, потом когда-нибудь узнать, кто напал на её родителей, а потом продолжать жить в этом доме, наполненном их вещами и образами, и вспоминать, как она перестала ходить с ними на прогулки по утрам.
Боль была такой сильной, что она подумала о другом выходе. Это отчаяние Мира и почувствовала, лёжа в своей кровати. Рядом со спящим мужем.
Ничто и никогда не могло удержать её от порыва: ни сон, ни расстояние, ни Лев. Она бросала всё и мчалась на зов боли. Мира всегда делала выбор в пользу людей, она даже была готова пожертвовать своей свободой. И поняла она это в тот день, когда за несколько километров от дома Баски Лев предложил развернуть машину и просто увезти её. Он убеждал, что сможет её защитить, что Баски не найдёт их, что всё будет хорошо.
Мира осадила его:
— Мы едем к Баски. Я так хочу.
Лев недоумевал. Она же хотела освободиться, она же пряталась от него целый год…
— Я целый год притворялась, что я – не я, что я ничего не слышу, что я могу жить, как нормальный человек. Но сейчас я понимаю, что это было не правильно.
— Я понял, ты хочешь помогать людям, но есть же другие способы…
— Чего ради?
Лев поднял на неё глаза.
— Чего ради мне хотеть это делать? Думаешь, надо обладать супер-эмпатией, чтобы видеть эту боль? Ты что, не знаешь о её существовании?
Лев молчал.
— Не надо обладать даром, чтобы спасать жизни. Это каждый в силах сделать. Но что-то я не вижу толп, спешащих на помощь! Никто не хочет это видеть. Когда такое видишь и признаёшь, дышать становится больно, это словно проклятие: пока не видишь, ты в безопасности. Разница в том, что ты можешь это не замечать, а я нет. В данную секунду кому-то стреляют в живот, кого-то насилуют, кто-то умирает от голода или инфекции из-за грязной воды. Знаешь, я даже чувствую, как кто-то ждёт приближения поезда, стоя на рельсах – прямо сейчас, правда, я чувствую дрожь шпал. Что, по-твоему, я должна с этим делать?
Мира смахнула слёзы.
— Я хочу к Баски, потому что к нему приходят люди. Я хочу к нему, потому что я устала. Я не могу засыпать каждую ночь, зная, что я не откликнулась на зов. Я не смогу одна, без него. Миллион голосов, понимаешь? Как можно договориться с совестью?
Лев не мог пошевелиться. Бессилие весило несколько тонн, и оно накрыло его руки, ноги, спину, голову. Если он переберёт её слова и увидит именно то, что она хотела сказать, он может не выдержать. Лучше недопонимать.
Именно в тот момент он решил, что единственный способ удержать её – организовать свою жизнь вокруг её дара. Он не сможет отгородить её от боли, потому что она всегда будет слышать, даже если он запрёт её. Единственный выход – дать Мире то, что она получает от Баски: свободу быть собой.
В следующие месяцы Лев бросил все силы на создание идеальных условий: купил оранжерею в двенадцать соток, чтобы Мира могла приносить туда боль; он основал организацию, которая занималась альтернативными способами лечения – это помогло избежать монетизации её дара – у Миры была возможность помогать людям безвозмездно и делать это в подходящем ей темпе.
Всё получалось, план работал. Как он это понимал? Она была по-прежнему рядом. Это было главным индикатором для Льва.
Но иногда – в моменты, когда боль прибивала её к земле, и ей требовалось много времени, чтобы подняться – он сомневался. Может быть, стоило её запереть?
— Ты отдала ей что-то своё, да? Почему ты просто не забрала её боль? Зачем нужно было подвергать себя опасности?
— Она сможет всё пережить, ей просто нужно было немного смелости. Я дала ей эту смелость.
— И теперь страдаешь ты – тебя одолевает страх. Давай, — он потянул её наверх, — вставай, тебе надо к цветам.
— Ты же знаешь, что это не работает! – сопротивлялась Мира.
— Ты просто ещё не знаешь, как. Но ты пойдёшь и снова попробуешь.
— Вечно ты всё исправляешь, — устало сказала Мира, поднимаясь.
Лев оцепенел: понял, что ему вот-вот откроется её новая грань. Она сейчас скажет что-то столь важное, что в очередной раз перевернёт его мировоззрение.
— Может, я и научусь, но только потому, что ты рядом. Ты же моя сила с самого начала, помнишь?
— Ого, — он улыбнулся, — оказывается, мы с тобой обычная пара! Даём друг другу топливо…
Мира пообещала, что попробует снова и отправила мужа в дом: у него оставалось ещё пара часов на сон.
Она лежала под кустом вейгелы и держала в руках телефон.
Пошли гудки.
— Алло, — раздался сонный голос.
— Привет.
— Привет, — голос зазвучал взволновано. – Ты чего, что-то случилось?
— Нет, извини…
— Мир, всё хорошо? – Стас привстал на кровати.
— Да… Я хотела сказать, не смогу встретиться на следующей неделе.
— Точно? Ты же хотела, чтобы мы поработали…
— Это плохая идея, и ты знаешь, почему.
— Ух-ты, — он потёр глаза. – Значит, ты не доверяешь мне? Думаешь, мы можем пересечь грань?
— Я могу. А ты можешь поклясться, что тебе не захочется её пересечь?
— Нет, в этом я клясться не стану. Что вдруг изменилось?
— Мой муж думает, что я святая. Мне нужно такой быть.
***
Лев боится – просыпается среди ночи, чтобы проверить, рядом ли жена. Но не потому, что волнуется за неё. А в основном потому, что когда её нет рядом, его охватывает страх и отчаяние.