— Саша! Саша!.. Ты меня слышишь?
— Угу.
— Ты где?
— …
— Саша!
— Что?!
— Ты меня слышишь?
— Практически.
— Практически что?
— Практически слышу.
— Ты что делаешь?
— Смотрю Олимпиаду.
— Что, опять гандбол?
— Женя, ты же девушка из интеллигентной семьи, а пользуешься такими словами. Нет, это хоккей на траве.
— Сколько можно! Нам же надо заканчивать следующий выпуск нашей рубрики.
— Всё равно никто читать не будет.
— Почему это?
— Все смотрят Олимпиаду.
— Так уж и все?
— Все или почти все.
— Слушай, но мы же взялись писать… И потом… У нас с тобой произошло серьёзное упущение.
— Какое?
— Мы как рубрику назвали?
— Ну, «Творчество»…
— А вот и нет! Это в российском издании «L’ŒUVRE» было переведено как «Творчество»! То есть так был назван роман Золя. А ведь «L’ŒUVRE» в переводе с французского, собственно, означает «труд» или «работа».
— Ну и что?
— Как «ну и что»?
— Да что ты так разволновалась? Творчество – оно и есть тебе и труд, и работа. Прекрасная метафора. Иди и воспользуйся этим шансом, который тебе предоставила жизнь. Обыграй её. И вообще, не мешай мне смотреть Олимпийские игры.
***
Так, похоже, что сегодня мне придётся писать о творчестве – работе! – в одиночку. Мой партнёр прилип к телевизионному экрану и не собирается отрываться от него. И никто не сможет мне сегодня помочь в этой – работе (деятельности). Ну да ладно. Попытаемся разобраться в одиночку. В конце концов, я уже об этом писала. В 1999-м году, например:
«Судя по недавним тенденциям, мне кажется, что старые европейские понятия о природе гения были гораздо более снисходительны к таланту, чем, скажем, застарелое американское недоверие и неодобрение интеллектуалов и интеллектуализма. Как утверждает Ричард Хофштадтер в своей книге «Анти-интеллектуализм в жизни Америки» (Anti-Intellectualism in American Life, 1963), вышедшей в 1963 году, в Америке существует определённая амбивалентность и недоверие к образованным интеллектуалам.
В своем эссе «Последнее табу: Оболванивание американских фильмов» великолепный кинокритик и известнейший эссеист Филипп Лопате пишет: «В недавних биографических фильмах постоянно присутствует неспособность творческого интеллектуала научиться чему-нибудь значимому из своего же собственного опыта». Позже, он заявляет: «Единственное, что, казалось бы, совершенно недопустимо сегодня – это возможность показа в американском кино образа интеллектуала, который обладает хоть какой-нибудь способностью понять себя или каким-либо знанием о своей внутренней деятельности … это последнее табу: мы не можем иметь думающих людей, которые бы не были заняты исключительно собой».
Сам образ «европейского интеллектуала» настолько чужд американскому вкусу, что даже прославленный и всемирно известный Вуди Аллен в мире американской кинематографической культуры является инородным телом. Его неоднократно называли «чуждым» или «поэтом специфической нью-йоркской культуры», а также причисляли к изгоям – последователям «европейских» традиций.
***
— Женя, ты что тут делаешь?
— Пишу.
— О творчестве пишешь?
— Проверяешь?
— Слежу. Чтобы всё было по правилам.
— А ты бы сел и написал что-нибудь сам. Вот смотри, я пишу, что отношение к творческим людям и мифы о творчестве могут быть очень даже суровыми.
— Ну и правильно!
— Почему это правильно?
— Потому что нечего! Взялся за компьютер, или там за перо, или за кисть… Полез, что называется, в кузовок… Короче, назвался груздём – ну, и всё такое.
— Понятно. Я хотела больше об историческом развитии и эволюции концепции творчества. Об исторической среде, последних исследованиях… О теории потока. То есть, ты помнишь, кто такой Михалий Чиксентмихалий?… уф… произносить тяжело.
— Он, конечно, психолог.
— Ну, да, американский психолог. По-русски его, наверное, надо называть «Михай». Он венгерского происхождения, раньше преподавал в Чикаго, а теперь – в Клермонте, Калифорния. Посмотри, какой симпатичный. Он утверждает, что состояние «потока» человек способен испытывать в процессе практически любой деятельности – будь это творческий процесс или «обыкновенная» работа. Никто ведь в детстве или там в юности не пытался объяснить нам с тобой, что эйфория, вдохновение – могут быть частью повседневной деятельности. Представляешь, если бы людей с раннего детства учили этим «эйфорическим» состояниям… Впрочем, дети зачастую и живут в таком «потоке». А как можно «пробудить» взрослого человека? Вот он и начинает в 30, 40 или 50-60 лет сочинять стихи или прозу, романы, рисовать, вышивать… Что ещё? Петь? Но ведь можно и всё «остальное» так делать, в потоке… Разве нет?
— Разве да.
***
Дорогие наши читатели! Сочинители, писатели и читатели!
Представим, что вы тоже пожелали участвовать в процессе. Стать частью изменений. Осознанно вступить на этот опасный путь. Шагнуть из своего прошлого в некое творческое будущее.
Творческая деятельность – это и есть некий процесс, который соединяет прошлое и будущее. Подобно водопаду, летящему с огромной высоты – в пропасть.
В неизвестность.
Представьте себе этот водопад, устремившиеся вниз потоки воды. Представьте себе эту водную гладь.
Вплоть до самого водораздела это озеро мирно, спокойно. Зеркальная поверхность, отражающая пространство, склонённые к воде ветви деревьев, птицу, что загляделась на своё отражение в воде… Вода спокойна, ничто не предвещает того момента, когда потоки ринутся с высоты, чтобы разбиться в бурлящей пене уже на другом уровне.
Творчество – это тот самый поток, который летит вниз.
И этот обрыв между прошлым и будущим, который, казалось, невозможно преодолеть в нашем настоящем – этот обрыв и есть та головокружительная высота, или пустота, или бездна, оплодотворяющая, насыщенная, неопределимая, неподдающаяся описанию зияющая пучина творчества, в которой есть все возможности, весь потенциал, все элементы того, что будет. И в таком случае поток творчества, вот эти летящие вниз потоки – создают связь между тем, что было и тем, что будет. И тот, кто оказался в роли этого создателя творчества (обратите внимание, это написано с маленькой буквы) – он находится в потоке. Он летит из своего прошлого в своё будущее. И если ему присуща некая серендипова способность создавать новое, если ему посчастливилось установить ту необходимую синхронность между своим собственным процессом и временем, между своим прошлым и будущим, между своим личным временем и прошлым, а также надвигающимся будущим некой группы людей, группы читателей – их прошлым и их будущим… Тогда этот ваш личный процесс сливается с их жизнью, жизнью этой группы людей, создавая нечто общее. В этом случае с вами происходит нечто необыкновенное: или у вас за спиной вырастают крылья, как у серафима, или на вас оказываются волшебные сандалии, как у Гермеса…
И оттолкнувшись от земли этими сандалиями и распластав эти крылья, отправляясь из прошлого в будщее, пишущий устремляет ввысь тех, кто соглашается с ним лететь.
И вот это, как мне кажется, и есть творчество.
***
Создав связку между прошлым и будущим, пишущий делает это для того, чтобы преодолеть травму жизни. Травма жизни на пересечении ХХ и ХХI веков – наша с вами совместная травма жизни в этом времени, в этой действительности, в этом потоке дней – она накладывает свой отпечаток на всех. И каждый из нас реагирует по-своему. Ответ у каждого свой на эту травму, которую он получает от пребывания в этом времени, от пребывания в этой жизни… Но разница между человеком пишущим (творческим) и человеком, который просто избывает это бремя дней, заключается в том, что первый, в отличие от второго, отвечает на травму своей жизни созданием некоего творческого продукта. И продукт этот – та мечта, тот фильм, который мы хотим с вами смотреть все вместе; тот сон, который нам совместно снится. Это то звено, которое соединяет наше с вами совместное прошлое с нашим с вами совместным будущим, нашим совместным сном.
***
— Опять все извилины нашим читателям заплела?
— Нет, по моим оценкам – будем надеяться – одна всё же осталась незаплетённой… Но это дело поправимое, вот послушай: мне хочется поделиться одной мыслью, скорее всего это даже не мысль, а личностная установка. Я верю, что литература и письменность оказали на современное общество, может быть, большее влияние, чем какие-либо другие виды человеческой деятельности, включая науку, технику и любой другой вид искусства. Это, наверняка, звучит почти кощунственно в наш век техологии, нанотехнологии, лапороскопических операций, что там ещё?.. Но… Человек всегда записывал. Всё записывал. Даже когда это были наскальные изображания – это были надписи, сообщения и передача некой информации.
Конечно, вы можете скать, что я утверджаю подобные вещи, потому что сама пишу. И это так. Но, всё же, представьте – сколько вы знаете людей? Сколько людей знает отдельно взятый человек? Сто, сто пятьдесят? А сколько вы помните литературных персонажей? Десятки. Возможно, сотни – если любите читать. Есть ли у вас ощущение, что этих вымышленных персонажей вы знаете лично, знаете до последней капельки? Понимаете, проникаете в сущность их характера, в ход их мыслей, знаете мельчайшие подробности их личной истории? Есть ли у вас такое знание по отношению к вашим друзьям и родственникам, знакомым и соседям?
Задумайтесь над тем, как изменилась ваша жизнь под влиянием прочитанных вами книг…
***
— Ты, Женя, прямо философ… Тебе не надоело?
— Нет, не надоело. Писатель и является своего рода философом-идеалистом, утопистом.
— Кем? Утопистом?
— Именно. Это идеалист, создающий утопию из символов. Задача философии как таковой – это создание логической цепочки из символов, предоставленных философу наукой. Занятая накоплением фактов и свидетельств реальности, наука не пытается освещать этическую и философскую подоплёку своих построений. Этим, как правило, стремится заниматься философия. Или литература. То есть, предположим, есть цифры, теории, факты. А какая логическая мыслительная цепочка стоит за этими фактами? Есть ли нравственная и этическая основа, скажем, у математики или статистики?
— И ты думаешь, что писатель создаёт эту основу?
— Отчасти. Писатель представляет собой некую сущность, оперирующую словами. Это художник, но и мыслитель (это в лучшем случае, конечно). Используя язык, слова, культурные символы, он вызывает у читателя некие ощущения. То есть, манипулируя вашим сознанием с помощью символов, лингвистических и культурных, он вышивает по канве текста, используя все доступные ему техничесвие и эмоциональные средства. Музыка и ритм текста, зашифрованные в нём образы делают с читателем нечто, погружают его в воображаемый художественный мир, где этот самый читатель практически вынужден приходить к определённым выводам и идти путём нелогического анализа, используя своё активное воображение.
Поэт – оперирует не только словами, но и чем-то иным. Помимо. Неким магическим подтекстом. Бродский говорил о связи между словом и временем.
— И что же это такое загадочное, чем оперирует поэт?
— Я не знаю. Может быть поэзия – это молитва? Может, это молитва, обращённая к себе самому?
***
Единственный смысл культуры, если рассматривать культуру с философской точки зрения – это то, что культура не кончается. Мы все рано или поздно умрём. Уйдёт это поколение, за ним придёт следующее. Поколения меняются – культура остаётся. И каждый из нас, как индивидуально, так и элемент человеческого общества, вносит свой вклад в эту копилку.
Культура – это нечто абстрактное. И, несмотря на то, что мы имеем дело с так называемыми «культурными продуктами», сама культура – это сумма множества составляющих. И смысл её, ещё раз, в том, что она продолжается. А сознание, мышление человека пишущего – это мир идей. И необходимость выпустить своё создание в мир – это то звено, что связывает внутренний мир идей с реальным внешним миром.
Для каждого творческого субъекта смысл творчества заключается в том, чтобы оставить свой след. Человека не будет, а культура останется. И поскольку мы знаем, что рано или поздно нас не будет, а останутся наши дети, их дети, некое культурное наследие – картины, книги, фильмы, слова, whatever… – что-то остаётся. И когда ты понимаешь, что имеешь дело с абстрактным, идеальным миром, миром идей… У человека творческого, который играет в свои внутренние умственные игры, живёт в мире идей, у этого человека есть некая нужда воссоединить, спроецировать этот мир идей в «настоящую», реальную жизнь. То есть воссоединить два мира – мир идей и мир материальный, мир вещей. И воссоединение это происходит (в случае с пишущим индивидуумом) посредством публикаций, с приобретением аудитории. Давайте вспомним стихотворение Леонида Мартынова:
Скажи:
Какой ты след оставишь?
След,
Чтобы вытерли паркет
И посмотрели косо вслед,
Или
Незримый прочный след
В чужой душе на много лет?
Ну, да, вот так вот высокопарно, пафосно, но, наверное, именно так. Конено, если задуматься об этом, а ведь можно и не думать. Во всяком случае, мы этого уже не увидим. Ну, разве что наша душа, некая эманация нас будет свидетелем того, «как наше слово отзовётся».
***
Тот факт, что сегодня появилась такая масса писателей, такое неимоверное количество пишущих людей, вряд ли можно объяснить только тем, что у нас теперь столько грамотных людей (тем более, что неграмотные люди тоже стремятся писать). Речь здесь, скорее всего, идёт о некоем феномене, уже не новом, который даже нельзя назвать модернистским феноменом, поскольку речь идёт об отчуждении. Мы это видели давно: маленький человек Чарли Чаплина, работающий на конвейере.
В мире потребления, в контексте современной цивилизации это явление напрямую связано с индустриализацией и той травмой, которую современный человек получает от жизни и общества.
Люди, которые работают с публикой, с людьми напрямую – массажисты, например, или медработники – знают, что огромное количество людей страдает от элементарного отсутствия человеческого контакта, касания. Этот недостаток тактильных ощущений и условия современной жизни ведут к тому, что мы, как никогда раньше, отделены, отъеденены друг от друга. При этом, ни наши эмоции, ни наши души, ни наша психика уже не касаются друг друга. Возникает чувство некого вселенского сиротства – в мире вещей, в мире, заполненном предметами, в мире грубо материальном. Это чувство характерно как для людей, живущих в развивающихся странах, где им приходится ездить в переполненных вагонах метро и автобусах прижатыми друг к другу обстоятельствами, так и в индустриальных странах Запада, где это отчуждённое, чужое касание вообще отсутствует, потому что люди ездят в машинах и живут на больших расстояниях друг от друга, от работы, от родственников, от друзей. Такая жизнь – в этой капсуле физического, физиологического и эмоционального одиночества, отъединения, отчуждения от других людей, от общества, в котором ты живёшь – вызывает страдания у большинства людей.
Мы ощущаем людей вокруг себя, как толпу, а не как некое число индивидуальностей. Социальная структура современного полна запретов и всяческих правил (зачастую – иррациональных). Это кафкианская, запутанная система, в которой и системы-то уже нет. А мир вокруг, как оказалось, полон насилием, одиночеством в толпе и технологией. И наше касание – будь то касание плечём, касание рукой, касание чувством, касание взглядом – уходит на второй план, становится вторичным.
И теперь у нас появилась эта возможность – мы касаемся друг друга своими мыслями.
Всё больше и больше мы касаемся друг друга своими словами, идеями, мыслями. Это происходит на расстоянии. Если раньше такого рода контакт происходил через страницы книг, то теперь – через экраны компьютеров, посредством огромной паутины, что оплела наш с вами мир. Мы касаемся друг друга своими эмоциями, переведёнными в слова с помощью клавиатуры, с помощью технологии. При этом, состояние отчуждения, в котором многие из нас, к сожалению, находятся, оставляет нам очень небольшие возможности для того, чтобы каким-то образом компенсировать отсутствие этого необходимого нам присутствия касания-контакта в нашей жизни. Присутствия тепла, участия, внимания, любви наконец. Человеческого контакта, душевного контакта, Божественного контакта. И компенсация утраты, или сублимация, происходит в альтернативных формах, одной из которых является создание литературных произведений.
Создание этих хороших ли, плохих ли (только время покажет) опусов – это поиск контакта с воображаемой аудиторией, с воображаемыми читателями или просто с братьями по разуму. Если произведение прочитано, это означает, что оно получило интерактивный, эмоциональный отклик, ответную мысль. И через все эти препоны, через мосты, цепочки – контакт осуществляется.
***
Конечно, можно было бы писать блоги. Но литературное творчество предоставляет его создателю уникальную возможность – возможность сближения.
Если ты честен с самим собой, если дан тебе талант самовыражения в художественной форме, если ты в состоянии этим воспользоваться и можешь произвести впечатление на своего читателя с помощью художественного произведения, образа, ритма, звучания языка, написания фразы, то этот язык – многослойный, многоплановый – даёт тебе нечто уникальное. Ты говоришь своим голосом, но остаёшься анонимным. При этом, ты можешь вынести некую ценную часть себя самого – к другим людям. И почувствовать себя востребованным, почувствовать своё присутствие в жизни. И ещё, общение с Божественным, духовный контакт – это тоже возможность испытать эффект своего присутствия в мире.
В таком случае происходит осознание, что ты не только физиологически присутствуешь в этом мире, не только на физическом, материальном уровне, но и в духовной, эмоциональной сфере. И тогда ты ощущаешь связь со своим временем, своим поколением, связь с живущими рядом с тобой, вокруг тебя людьми. Тогда-то и происходит феномен со-переживания, со-причастности, со-присутствия в мире, и ты ощущаешь, что ты – какой ты есть – нужен, что участвуешь в жизни, что всё было не зря…
_____________________________________________
serendipity – интуиция, интуитивная прозорливость, способность к неожиданным счастливым открытиям