КВН
«Весёлый факт» моей биографии: я был организатором и капитаном самой первой команды КВН нашего Донецкого политеха (Украина), родившейся на волне ранней «брежневской оттепели» 60-х годов прошлого века. Мы были молоды, задиристы, наивны (в смысле полного отсутствия «внутреннего цензора»), короче – «и чушь прекрасную несли» (по Ю. Мориц), мы были авторами всех наших шуток и хохм; мы их сами сочиняли и сами же хохотали от них до упаду (как говаривала Шехерезада: «И она громко засмеялась и налила в шальвары»)…
На мой вкус, у нашего поколения юмор был потоньше и поинтеллектуальней чем в сегодняшних КВНах (что ж, считайте это старческим ворчанием…). Например, в «вопросах-ответах» мы спрашивали: «Что такое радость труда?» — Наш ответ был: «Это чувство, которое испытывает поэт, глядя, как рабочие строят плотину». Или: «Что вы делали вечерами, когда еще не было телевизора?» — Наш ответ был: «Когда у нас ещё не было телевизора, мы садились всей семьей и смотрели вентилятор. Разницы никакой».
Шло время, оттепель заканчивалась, крепчал цэка-капээсэсовский маразм, а мы всё шутили… Пока мы шутили внутри нашего политеха – Бог нас хранил. Но вот, наконец, финал «облКВН» впервые транслировался по Донецкому областному ТВ. И что же услышало городское и областное партначальство? Ужас и кошмар! Например, в одной из наших сценок некий Большой Начальник говорил: «Приказываю: Менделеевскую Периодическую систему химических элементов, идя навстречу многочисленным пожеланиям самих элементов, переименовать в Периодическую систему элементов имени меня!». Или объявляли со сцены (типа программы новостей): «Сегодня, после тяжелой и продолжительной болезни, не приходя в сознание, кое-кто приступил к управлению государством»; «В связи со строительством социализма в пустыне Сахара, там начались перебои с песком». Еще я там как бы читал лекцию по химии (я тогда был студентом химфака, а потом аспирантом). Я «торжественно заявлял», что, согласно ленинскому учению, С + О2 = СО2. Разумеется, отмечал я, реакция может пойти и по анти-ленинскому пути: 2С + О2 = 2СО — с образованием угарного газа, если кислорода недостаточно, но у КПСС кислорода всегда достаточно, не надо клеветать! Еще я упоминал реакции разложения, которые активно протекают в среде функционеров от КПСС; также отмечал положительное действие таких известных катализаторов как золото и платина, которые значительно ускоряют прохождение различных бумаг в кабинетах советских чиновников…
Наше «домашнее задание» мы сделали в виде театрального фарса по «Отелло». Суть действа была в том, что в провинциальном театре репетируют шекспировского «Отелло», но в процессе работы над спектаклем режиссеры по разным причинам постоянно менялись, и все они были люди в театре случайные: один – отставной военный, другой – бывший врач-психиатр, третий – укротитель хищников из цирка и т.д. Вот одна сценка (и это еще не самая «крамольная!).
Режиссёр-военный
На сцене – Отелло, Яго, Дездемона, Эмилия. Входит Режиссер в во¬енной форме строевым шагом.
РЕЖИССЕР: Ать-два, ать-два! Стой! (останавливается, отдает честь, докладывает) Режиссер-полковник к месту проведения репетиции прибыл!
ЯГО: Товарищ полковник, вам, наверно, в Театр Советской армии?
РЕЖИССЕР: Это еще что за дембель? Никак нет! Именно к вам! Ведь это у вас через неделю сдаётся «Отелло»?
ОТЕЛЛО: Отеллы погибают, но не сдаются!
РЕЖИССЕР: (жмет руку) Благодарю за службу!
ОТЕЛЛО: На моем месте так поступил бы каждый настоящий мавр!
РЕЖИССЕР: Молодец. А теперь постройтесь и доложите, как положено. Я вам не Мирóвич и тем более не какой-то там Данченко.
ОТЕЛЛО: Внимание! В одну шеренгу становись! Р-равняйсь! Смирно! (Актеры замерли. Отелло строевым шагом подходит к Режиссеру.) Товарищ Режиссер-полковник, личный состав труппы для прохождения репети¬ции построен. Дежурный по пьесе генерал Отелло.
РЕЖИССЕР: Здравствуйте, товарищи актеры!
ВСЕ: Здра-жла-та-па!
РЕЖИССЕР: На Отеллу-Дездемону р-рассчитайсь!
ЯГО: (испуганно) Как это?
РЕЖИССЕР (кричит) Отставить разговорчики! Выполнять команду!
ОТЕЛЛО: Отелло!
ДЕЗДЕМОНА: Дездемона!
ЭМИЛИЯ: (в замешательстве, басом) Отелло!
ЯГО: (смущаясь, тонким голосом) Дездемона!
РЕЖИССЕР: (презрительно оглядывает Яго) Я так и думал…
ЯГО: (подходит к Режиссеру, обнимает его) Иди ко мне, пра-а-тивный!
РЕЖИССЕР: (отгоняет Яго, всем) Вольно! Вопросы есть?
ОТЕЛЛО: Товарищ Режиссёр-полковник! Как насчёт повышения денежного довольствия?
РЕЖИССЁР: У вас какой оклад?
ОТЕЛЛО: У меня 200 рэ в месяц…
ЯГО: А у меня пятьсот, я народный артист.
РЕЖИССЕР: Вижу, порядка здесь у вас нет. Генерал вкалывает за копейки, а какой-то поручик Яго аж пять сотен отхватил. Объявляю приказ по труппе: с сегодняшнего дня каждый актер будет получать зарплату того персонажа, которого он играет. Генералу Отелло я кладу тыщу на месяц, поручику Яге ставлю 250, а Дездемоне как молодому специалисту – и 100 рэ хватит.
ОТЕЛЛО: (Режиссеру, шопотом на ушко) Вы что! В этой пьесе Дездемона – дочь сенатора Брабанцио!
ДЕЗДЕМОНА: (хнычет) Я папочке пожалуюсь.
РЕЖИССЕР: О, это меняет дело. Дочь уважаемого человека. Две тыщи рубликов на месяц.
ДЕЗДЕМОНА: Смотрите у меня!
Заходит строевым шагом Посыльный.
ПОСЫЛЬНЫЙ: (Режиссеру) Товарищ Рёжиссер-полковник! (Вручает пакет) Это приказ из Генштаба. Вам предписано срочно вылететь из театра в район боевых действий на Ближний Восток!
РЕЖИССЕР: (вскакивает, берет пакет) Есть! (Уходит строевым шагом, оборачиваясь, командует актёрам) Стоять — смирно! Играть — смирно! Думать – смирно! Жить — смирно! Ать-два!
Ярости нашего обкома ВЛКСМ, а особенно отдела науки и ВУЗов обкома КПСС, «курировавших» КВН, не было предела! Тем не менее, не вняв «звоночку», мы твёрдо решили выходить на всесоюзный экран, подав официальную заявку в Москву (тем более, что тогда всесоюзным КВН руководила моя однофамилица Марианна Краснянская) – и в декабре 1971 г. я из студии на Шаболовке в Москве таки «вылез» на всесоюзный экран с презентацией нашей команды КВН ДПИ! И вот воскресным вечером, весь Донецк (вместе со всем СССР) увидел меня на экране телевизора. И это был мой конец (правда, тогда я этого еще не знал). Я не знал, что в понедельник с утра ректора, а также секретаря и важных членов парткома ДПИ вызовут в Донецкий обком КПСС на какое-то заседание, и зав. сектором науки и учебных заведений г-жа Радченко будет орать им в перепуганные лица примерно следующее: «Кто уполномочил какого-то Кгаснянского (так, по рассказам сочувствующего мне члена парткома, произносила она мою фамилию – через «г», намекая на моё еврейство; как говорят в Одессе: «Если вы хотите, шоб я обиделся — так я пойду и обижусь») представлять на всесоюзном телеэкране Донецкую область, если даже САМ первый секретарь нашего обкома КПСС Дегтярёв еще ни разу не выступал по ЦТ?! Кто позволил ему насмехаться над самым святым для советского человека?! — Чтобы духа этого Краснянского в институте не было! — подытожил ситуацию обком КПСС. Вскоре «моего духа» в ДПИ не стало – меня, 26-летнего кандидата химических наук, уволили решением парткома факультета (!), а деятельность нашей институтской команды КВН была запрещена (уже парткомом института).
Ещё с советских времен я всегда очень удивлялся: вот захожу я в некий высокий кабинет (партийный, министерский, иной); я точно знаю, что хозяин кабинета никогда обо мне не слышал и впервые меня видит, но я четко ощущаю — он сразу, с первого взгляда, с первого «нюха» понимает: в кабинет зашел ЧУЖАК. Как??! Я долго пытался понять этот феномен, пока где-то не прочел статью о хорьках. Степные (белые) хорьки вот как обустраивают свою жизнь. Они заселяют участок степи, после чего самцы начинают грызться между собой за звание «альфа-самца». Наконец один — самый сильный и наглый — загрызает или запугивает всех прочих и становится «хорьком-в-законе». После чего он поступает следующим несложным, но эффективным образом: он мочится на всех остальных коллег-хорьков. Далее всё очень просто: «хорёк-в-законе» ежедневно обходит свои владения и обнюхивает всех встречных; если встречный пахнет его мочой — значит свой, если нет — это чужак, и «хорёк-в-законе» без лишних вопросов немедленно загрызает такого. И тогда я понял, что при посещении владельцев всяческих «высоких кабинетов» (как прошлых партийных, так и более поздних беспартийно-коррумпированных) моя проблема состоит в том, что Я НЕ ПАХНУ ИХ МОЧОЙ! И всякий раз, выйдя из такого кабинета, я, как молитву, повторял любимое четверостишие любимого Галича:
Не делить с подонками хлеба,
И не падать пред ними ниц,
И не верить ни в чистое небо,
Ни в улыбки сиятельных лиц.
В советские времена я представлял себе КПСС как раковую опухоль в Кремле с метастазами по всей стране. И после изгнания меня из ДПИ я еще раз с гордостью отметил: хотя КПСС густо и тщательно загадила весь СССР своей канцерогенной мочой (включая мою альма-матер – Донецкий политех) – я, в отличие от многих и многих, так и не согласился пахнуть ею! «If I lose my honor I lose myself — Если я потеряю честь, я потеряю себя» (Уильям Шекспир, «Антоний и Клеопатра»).
ТУРИЗМ МОЕЙ МОЛОДОСТИ
Массовым увлечением молодой интеллигенции 60-х-80-х годов прошлого века был туризм. Но наш туризм того времени кардинально отличался от нынешнего. Не было никаких авиалайнеров, красавцев-автобусов в два этажа, никаких отелей, шведских столов, никаких гидов и туристического «прикида» от Adidas. А что было? – Плацкартный вагон немытого поезда, раздолбанный ЛАЗ или ПАЗ, палатка да топорик, костёр да закопченный котелок, банка тушенки да брикет каши, компас да карта (особая удача – достать копию военной топографической карты местности!), брезентовая ветровка сверху да прорезиненные кеды снизу. Но было там кое-что ещё…
Туризм для нас — это была не только практически единственно материально доступная нам форма отдыха, не только способ поддержания высокого спортивного тонуса, не только любовь к природе — это (главное!) было ОСВОБОЖДЕНИЕ (да, пусть временная, на месяц — но свобода)! В тайге, в горах, на реке не было начальства, не было парткомов, не было стукачей, не было опасной советской милиции. А компания, которая шла в поход, утверждалась не тем же парткомом и не пресловутым «Первым отделом» — мы утверждали себя сами! Наша проверенная горно-лесная тройка (она же экипаж байдарки) состояла из меня и двух моих друзей — Лёни и Оси. У нас был ритуал: когда мы к вечеру после целого дня пути останавливались на ночлег (а мы тщательно выбирали наиболее красивые и наиболее пустынные места в лесу, в горах, на берегу реки) и ставили лагерь, кто-нибудь говорил «Раз-два-три!» — и мы хором орали: «А ну её в жопу, эту советскую власть!» Бородатые и небритые, с рюкзаком за плечами или с байдарочным веслом в руках мы исходили и «исплавали» весь СССР (кстати, по поводу бороды у нас была «фирменная» шутка: когда на привале кто-то кого-то просил что-то принести или сделать, следовал ответ: «Мне некогда — я бороду отращиваю!»). Любимые маршруты – Карпаты, Карелия, Урал, Алтай, предгорья Тянь-Шаня, уникальные озера Байкал, Балхаш (в Казахстане) и Иссык-Куль (в Киргизии), ну и, конечно, Кавказ.
Мы добирались до Архыза, потом взбирались на Чучхурский или какой-либо другой перевал, потом спускались с гор к озеру Рица, а оттуда — к Черному морю. Мы ставили палатку в какой-нибудь закрытой бухточке у самой воды, загорали, купались, любовались кавказскими горами — суровыми часовыми вечности, с которых мы только что спустились, пили чудное красное вино, эту виноградную кровь, настоянную на праздничной смеси черноморского ветра и солнца. Потом солнце уходило за горизонт, наступала ночь. Ночь дышала вязкими могучими ароматами. Море, большое и молчаливое, черным псом лежало у ног. Иногда по нему скользил луч прожектора, и тогда оно одевалось в сказочные краски, будто сам Айвазовский прошелся по нему своей кистью… Мы пели Галича, Городницкого, Кукина, Окуджаву. «Не покупаются, не покупаются доброе имя, талант и любовь» — пели мы чудесные окуджавские строки. «Почему это не покупается любовь, очень даже покупается!» — возразил как-то один немолодой мужик, случайно оказавшийся в нашей компании. «Нет, — твёрдо сказал я ему, — женщину купить можно, а любовь – нельзя, нет!» – «Ну почему…» — попытался он продолжить спор. – «По качану! – перебил я. — Любовь вообще не бывает «почему», она всегда — нипочему, она всегда — просто так!» — И был очень горд собой!
Каждый год, первого сентября, мы, взяв недельный отпуск, садились в байдарку и, неторопливо, но мощно помахивая вёслами, плыли по какой-нибудь тихой равнинной речке в объятиях могучих лиственниц, между которыми иногда мелькали стайки молоденьких голенастых сосенок; по серой глади реки бесшумно скользили желтые листья. Река учила нас простой философии: по течению плыть легче, чем против течения, а если попасть в середину струи — то легче вдвойне; плывя по течению, всегда можно утверждать, что делаешь это добровольно. Но мы, по своему упрямству, выбирали маршруты, где нужно плыть против течения; мы гребли до полного изнеможения и, когда сил уже не оставалось, хотелось отдохнуть и поесть, наш «байдарочный капитан» Лёня, взглянув на часы, на солнце, на берега реки, один из которых был обязательно пологим, а другой — крутым, сурово и глубокомысленно изрекал: «Надо еще гребсти!» (так, через «б», говорил это слово один дедок на Северском Донце). И все последующие годы, когда было тяжело, когда опускались руки — я упрямо говорил себе: «Миша, надо ГРЕБСТИ!»…
На лугах вдоль реки паслись многочисленные коровы, и я научился (зажимая нос пальцами) довольно-таки сексуально мычать, подражая молодому бычку. Некоторые коровы реагировали на моё мычание, поворачивая голову к байдарке и заинтересованно мыча в ответ. Я бурно радовался своим успехам! Но однажды, когда мы проплывали вблизи отвесного берега, одна корова-эротоманка в ответ на мой «мук» неожиданно обрушилась с берега в воду и целеустремлённо поплыла к байдарке, рассчитывая, видимо, вступить со мной в интимные отношения и завести совместного телёнка. Огромная волна от рухнувшей в воду туши ударила в борт байдарки; мы с трудом восстановили её плавучесть и, налегая на вёсла, позорно бежали от большой и чистой коровьей любви. Когда опасность миновала, наш суровый капитан Лёня дал мне по шее и категорически запретил заводить шашни с крупным рогатым скотом…
Часов в шесть вечера мы причаливали к берегу, ставили палатку, разводили костёр, варили ужин. Потом, уже в темноте, долго пили чай, всматривались во тьму, которая вокруг яркого костра казалась нам особенно тёмной и зловещей, наперебой цитировали Тютчева:
И бездна нам обнажена
С своими страхами и мглами,
И нет преград меж ей и нами —
Вот отчего нам ночь страшна!
Потом просто лежали и смотрели на звёзды. Вот ковш Большой Медведицы, а вот Кассиопея, похожая на английскую «дабью». И вдруг — золотой промельк падающей звезды. Ты успел загадать желание? А ты?… Как передать это ощущение величия и простоты мирозданья, этот шепот надмирных голосов, это счастье проникновения в тайны вечности, этот щемящий диалог души и неба?…