8 июля 2016 года он отмечает свой День рождения
— Константин Аркадьевич, прошло уже больше четверти века со дня ухода Аркадия Исааковича Райкина. Скажите, даты, связанные с ним, не остаются незамеченными в России?
— Наш театр «Сатирикон» носит имя Аркадия Райкина и поэтому мы постоянно отмечаем его память своим творчеством. Относительно же определенных дат, то, скажу откровенно, я не слежу придирчиво за этим, поскольку вижу, что Аркадия Райкина не забывают в народе и память о нем все еще очень живая. Тем более, что по телевидению его периодически нам показывают.
— Всем известно, что театр Аркадия Райкина был «театром одного актера», где Аркадий Исаакович был королем, а все остальные его свитой. Переходя туда в 1981 году из «Современника» на должность, так сказать, «наследного принца», вы шли с целью продолжить дело отца или создать что-то свое, новое?
— По-моему, бессмысленное это занятие продолжать чье-то дело. Ну, скажите, как можно продолжить дело, например, Рафаэля или Микеланджело? Индивидуальность художника абсолютно неповторима. Это ведь глупо устраивать какие-то соревнования, конкурсы среди творческих людей. Что значит – лучший артист года? Или лучший спектакль? Или лучший фильм? Это все игры. Мастера соревноваться не должны. Опять же: кто лучше Рафаэль или Микеланджело? В творчестве нет сантиметров и килограмм, позволяющих проводить измерения. Еще Мандельштам говорил: «Не сравнивай, живущий несравним».
— «Сатирикон» носит имя Аркадия Райкина, но ваш театр и театр вашего отца это же, как говорится, две большие разницы. Как вы думаете, отец бы одобрил ваш сегодняшний театр?
— Я не думаю, я знаю, что он не только одобрил бы наш театр, а был бы счастлив, если увидел его. Поскольку мы не раз говорили с ним о том, как я собираюсь наш театр развивать. А то, что я не иду по его стопам, то это совершенно правильно. Глупейшее занятие идти по чьим-то стопам. То, что играл отец, не могу играть я. Но ведь и то, что делаю я, он тоже не смог бы сделать. И это совершенно нормально и естественно.
— Константин Аркадьевич, вот на занавесе МХАТа – чайка. А что на занавесе «Сатирикона»?
— Ничего. У нас и занавеса-то нет. А если вы имеете ввиду символ, то пусть этим занимаются искусствоведы. Не мое это дело.
— А что входит в служебные обязанности художественного руководителя «Сатирикона»?
— У художественного руководителя любого театра полно различных обязанностей. Может быть, мое отличие в том, что я худрук, еще и играющий на сцене. Поэтому я должен своим актерским трудом соответствовать тем требованием, которые я предъявляю ко всей труппе. В противном случае я становлюсь очень уязвимым. Кроме того я должен строить репертуар, судьбу людей, творчество которых от меня зависит. А это очень серьезно, когда от тебя зависит счастлив человек или нет. К тому же надо учитывать, что существует страшная конкуренция не только между театрами, но и между театром и другими видами искусства. Прошло то время, когда театр был чуть ли не единственным местом, куда можно было пойти. Сейчас – куча разных развлечений.
— Как-то вы сказали, что собрание не самый популярный жанр в вашем коллективе. Вы что – диктатор?
— Нельзя не быть диктатором, иначе ничего у тебя не получится. Если кто-то ведет себя не так, нарушает дисциплину – выгоню без разговору. Скажем, если артистка забеременела не вовремя…
— Так что, они и беременеть должны с вашего разрешения?
— А где в цивилизованном мире артистка, заключившая контракт, может забеременеть в любое время? Не представляю, чтобы на Бродвее артистка забеременела во время репетиционного периода. Да за это еще и дети ее будут расплачиваться. Мы же не в каменном веке живем. Сейчас планировать все можно.
— А как вы подбираете репертуар?
— Я сам выбираю то, что мне нравится. Но если приглашаю для постановки какого-нибудь крупного режиссера, то мы решаем вместе. Одновременно в репертуаре у нас 7 спектаклей. Каждый восьмой вытесняет какой-то предыдущий. Практически идет только классика.
— Я читал, что Донатас Банионис как-то сказал: «Никогда театр так близко не подходил к цирку». Вы с ним согласны?
— Во всяком случае, в театре сейчас происходит смешение разных видов искусства. Так что я с ним согласен.
— Часто нам повторяли, что театр должен вести зрителей за собой, быть впереди них. А вы утверждаете, что «не обслуживаете будущее, в театре нельзя сильно опережать время».
— Ты должен идти впереди зрителя, но не отрываться от него, иначе тебя просто не поймут. И это будет бедой. Театр – это искусство настоящего времени. Он не может рассчитывать на то, что спектакль поймут потом. Его могут понять только сегодня, сейчас, в зале. Скульптуру, скажем, или книгу могут признать следующие поколения. У спектакля такой возможности нет.
— А что вы имели в виду, когда говорили, что искусство нужно для того, чтобы не умереть от правды?
— Не хочу уходить в философию. Я имею в виду правду жизни, повседневности. Театру противопоказано говорить о том, что сейчас происходит на улице, в семье. Надо, чтобы зритель, попав на спектакль, воспарил или ужаснулся, одним словом, оторвался от обыденности. Зритель должен отдохнуть от низких истин. Он для этого и ходит в театр. Помните, как Пушкин говорил: «Над вымыслом слезами обольюсь».
— Интересно, почему вы любите играть камерные вещи на большом пространстве? Поэтому ли вы сказали, что вам нравится играть на земном шаре?
— Это было сказано в связи со спектаклем «Контрабас». Я, наверное, единственный актер, который играет его в тысячном зале, на пустой сцене, хотя действие происходит там в комнате. Мне интересно сыграть это на Красной площади.
— Ваши слова «мне нравится идти за режиссером, обожать его» относятся лично к вам или вообще к оценке профессиональных отношений между актером и режиссером?
— Прежде всего, режиссер должен иметь тот уровень, чтобы актер влюбился в него. Здесь я в привилегированном положении, потому что могу выбирать режиссера для себя по вкусу.
— А кто ваш любимый режиссер?
— Одного нету. По крайней мере, те, кто у меня ставят или ставили спектакли. А это и Стуруа, и Фоменко, и Фокин, и Машков, есть и молодые, например, Юра Бутусов.
— А любимые актеры, актрисы у вас есть?
— Есть, конечно. Скажем, я считаю актерами мирового уровня, просто лучшими на свете – Женю Миронова и Володю Машкова, Сережу Маковецкого и Макса Суханова, Олега Меньшикова. Из женщин – Алиса Фрейндлих и Марина Неелова, Маша Аронова, сестры Кутеповы, Галя Тюнина. Немало других совершенно замечательных артистов. Могу сказать и про наш театр. Популярный журнал «Лица» выпускает альбом «Лица года». И мне принципиально приятно, что в театральный раздел в один из номеров туда попал не только я, но и Гриша Сиятвинда. Сейчас он настоящая звезда в Москве, просто блистательный актер, получил уже третью театральную премию. Он воспитался у нас и стал одним из ведущих актеров, играющим заглавные роли из спектакля в спектакль. И при этом он темнокожий кудрявый парень, мать у которого из Тюмени, а отец из Замбии.
— У вас в театре идут пьесы Шекспира, Мольера, Гольдони, Ростана, Островского, то есть привычных для театралов авторов. И в то же время у вас – «Превращение» Кафки, «Макбет» Ионеско, «Контрабас» Зюскинда…
— Согласен, это другие имена. Но я говорил, что мы ставим классику. А Ионеско, Кафка это уже канонизированная классика ХХ века. Под словом классика я имею в виду драматургию высочайшего класса. Тот же «Контрабас». Я так считаю, а если кто-то не считает, то он его и не ставит.
— Автор «Контрабаса» Патрик Зюскинд живет в Германии, в Кельне. Вы встречались с ним, когда приезжали со спектаклем туда?
— По-моему, с ним не встречается никто, он затворник и «Контрабас» написал про себя. Когда я привозил «Контрабас» в Германию, мне передали, что автор извиняется, но прийти не сможет. Мне хотелось бы, конечно, познакомиться с ним, но личное знакомство это не самое главное. Главное, что я знаком с ним через его произведения.
— В свое время ваша «Трехгрошовая опера» была самым дорогостоящим спектаклем в Москве. Говорят, что «Шантеклер» потребовал расходов на 600 тысяч долларов. Вы себя в средствах не ограничиваете?
— До сих пор долги отдаю. Но я не хочу, чтобы средства ограничивали художественное решение творчества. И когда говорят, давайте сначала народ накормим, а потом будем искусством заниматься, я не согласен. Надо это делать параллельно.
— Вы внимательно следите за творчеством в других театрах?
— Конечно. И даже, как я шутя говорю, занимаюсь шпионажем в пользу «Сатирикона». Надо держать нос по ветру и знать, что происходит у твоих коллег-соперников. При этом использовать и неофициальные источники. Но я эти знания никогда не употребляю во вред им и поэтому не вижу в этом ничего предосудительного.
— И вас, и «Сатирикон» очень любят и критики, и журналисты… Вам это импонирует?
— Давайте скажем так – не обходят вниманием. Поскольку есть, которые любят, а которые – нет. О нас пишут действительно много, но далеко не только хорошее. У меня довольно сложное отношение с ними. Бывает очень много обидного и несправедливого.
— А почему в «Сатирикон» такие дорогие билеты?
— Потому что мы почти не получаем дотации. Мы почти на самоокупаемости. Львиную долю своего бюджета мы зарабатываем своими силами. Один наш молодой администратор, учась в театральной академии, решил защитить диплом по нашим экономическим выкладкам. Его чуть не выгнали из ВУЗа, сказав, что все это придумки. По классическим расчетам знаменитый Шекспировский королевский театр зарабатывает на билетах 47%, а «Сатирикон» — 87%. Такого, сказали ему, просто быть не может. Но это так и есть. И конечно, нам это стоит много сил и крови.
— Значит, ваши зрители это только обеспеченные люди?
— У нас очень большой разброс в ценах и наряду с дорогими есть и дешевые билеты. Мы проводим серьезную работу по этому нежному вопросу.
— У вас всегда аншлаг?
— Теперь да, потому что раньше наш театр имел неудобное для зрителей месторасположение в Москве, а сейчас около нас есть станция метро «Марьина роща».
— Зрители знают вас по многим фильмам, но вы сказали, что кино для вас дело прошлое и сниматься больше не будете. Однако после такого заявления 6сыграли знаменитого детектива Эркюля Пуаро.
— Я не снимался к тому времени уже много лет и, честно скажу, отвык чувствовать себя перед камерой. И согласился на эту роль лишь потому, что хорошо знаю режиссера фильма Сергея Урсуляка, который 15 лет проработал в нашем театре. Он смог сделать так, чтобы съемки не мешали моей театральной работе.
— Вы член президентского совета по культуре. В чем заключается ваша функция?
— Знаете, власть – это власть, а культура – это культура. Но хорошо, что около президента есть компетентные люди, могущие что-то дельное подсказать. Я тоже стараюсь, но пока что не вижу от себя большой пользы там.
— Константин Аркадьевич, вы руководите большим коллективом, сами выступаете на сцене. Это ведь не каждому дано. Какие черты характера помогают вам в этом?
— У меня идеальный характер для работника театра. Или близкий к нему. И очень много положительного. Шучу. Но, пожалуй, главное – добросовестность. А это в России реже, чем талант. И еще я никогда не опускаю руки и дело делаю. Я – делатель. Заметьте, не деятель, а делатель.
— В свое время театральный критик Виталий Вульф сказал о вас: «Этот мальчик – ошибка театра. Он никогда не будет артистом». А в 1991 году на фестивале БИТЕФ вы за «Служанок» получили приз «За виртуозность актерской игры». Он не извинился перед вами?
— Через полгода извинился. Но для меня это не так уж и важно.
— Кинозритель вас запомнил в фильме Никиты Михалкова «Свой среди чужих и чужой среди своих». А кто для вас свой, кто – чужой?
— По мировой статистике в театры ходит 10% от населения города. Вот этих людей я называю своими, потому что чувствую, что им нравится то же, что и мне.
— Семейная жизнь помогает творчеству или отвлекает?
— Лично мне помогает. Порт приписки ведь должен быть у человека. Куда-то после тяжелого рабочего дня я должен приползти. А с другой стороны и профессия помогает семейной жизни, помогает человеку стать лучше, великодушнее, добрее, глубже. Особенно для мужчины. Для женщины есть материнство и связанное с ним. А если мужчина в профессии с возрастом становится злее, завистливее и скрежещет зубами, значит, он ее неправильно выбрал.
— Почему вы сказали, что если вдруг влюбитесь, то это будет ужасно?
— Если у тебя есть семья и привычный уклад, то внезапная любовь может заставить тебя стать жестоким к другим людям. Высокая любовь сжигает. От любви дети не рождаются. Вы можете представить себе детей Ромео и Джульетты?
— Кто ваши друзья?
— Друг – понятие конкретное и определенное. Это не «Приключение Незнайки и его друзей». У меня есть коллеги, приятели, семья. Вообще не должно быть друзей, должен быть один друг, как одна жена. Одного друга у меня нету.
— Я знаю, что у вас была хорошая родительская семья. Интересно, во сколько лет вы ушли из дому и стали жить самостоятельно?
— Трудно сказать что-то конкретное. В то время у папы были две квартиры – в Москве и Ленинграде. И хотя тогда театр был ленинградским, но по очень долгу гастролировал в Москве. Когда же я поступил учиться в Москве в Щукинское училище, то стал жить там самостоятельно, а родители жили вместе со мной, когда приезжали в Москву на гастроли. А получать родительскую материальную помощь я, пожалуй, перестал, когда уже поступил работать в театр.
— В 9-10 классе вы учились в школе-интерате. На вашем характере не отразились интернатские порядки?
— Я понимаю, что вы имеете в виду под этим. Но у нас было совсем не то. Это была школа-интернат для одаренных детей северо-западного региона страны. И несколько ленинградских ребят, которые были там, жили дома, в своей семье. Мы туда только учиться ходили.
— Много лет назад мне попалась в руки книжка со стихами детей. И было среди них стихотворение 9-ти или 10-тилетнего Кости Райкина. Даже помню, что про пантеру. Вы до сих пор пишете стихи?
— Стихи писали Пушкин и Лермонтов. А я – сочинял. Да, было и потом, сочинял, но не печатал.
— Вы веселый человек?
— Чувством юмора я обладаю, но веселым себя не считаю. С чего веселиться-то? Юмор это определенный склад мышления. Не люблю, когда постоянно шутят. Это однобокий взгляд на жизнь. Я не люблю чистого жанра – комедии, трагедии. Мне нравится, когда все, как в жизни, смешано между собой.
— Вы были очень близки с папой. Но ваша сестра Катя как-то сказала: «В Косте нахожу очень много маминых черт – вспыльчивость, откровенность и открытость по принципу «сначала говорю, потом думаю». Вы с ней согласны? Вы больше папин или мамин сын?
— Не знаю, никогда не задумывался над этим. Я их обоих очень любил.
— Ваш герой пел: «А я такой, а я упрямый, я Труффальдино из Бергамо». А вы упрямый?
— Да нет. У меня сильный характер, я упорный. А упрямство нехорошее качество, мелочное.
— У вас есть дочка Полина. А о сыне, как каждый мужчина, вы не мечтали?
— Ну, значит, не каждый мечтает. А вообще-то этот вопрос для меня еще не закрыт.
— Вы ведь мастер спорта? Поддерживаете форму?
— Мастером по легкой атлетике я стал в молодости. А сейчас у меня на работе столько энергии уходит…
— Вы коллекционируете одеколоны…
— Ну, что вы. Коллекционирование это дело серьезное. Просто я люблю хорошие запахи и у меня есть несколько сот флаконов.
— В гороскопы верите?
— Отношусь к ним с некоторым интересом. Относиться с абсолютом было бы слишком просто. Разве у всех людей, родившихся в один день, одна судьба?
— Ваши пожелания нашим читателям…
— Не хочется говорить формальных слов. Конечно, я желаю всем счастья, но оно в огромной степени зависит от нас самих. Замечательный писатель Александр Володин сказал: «Стыдно быть несчастливым». Есть масса поводов для счастья. Так что — счастья вам, друзья.