У Лени Комарова было две мечты. Первая – найти «теплое» местечко и жить «припеваючи» и вторая – чтобы не дразнили.
Относительно первой – все понятно и без комментариев: кто от этого откажется. Что же до второй – здесь сложнее, и требуются некоторые пояснения.
Дело в том, что, Ленина фамилия гармонировала с его внешностью примерно так же, как, если бы Юрий Гагарин был представлен стране не Гагариным, а, допустим, Али-Заде.
Кроме того, внешнее несоответствие между обликом Лени и такой благозвучной для Российской Федерации фамилии усугублялось и некоторыми особенностями его произношения. Дело в том, что Леня был не в ладах с буквой «р», поэтому, представляясь Комаровым, сразу же вызывал легкое недоумение – ведь «Комагов» в сочетании с той внешностью, о которой мы уже слегка говорили, и «Комаров» – всё же две большие разницы.
Такое несоответствие долгое время вызывало в среде его товарищей и просто знакомых всякого рода толки и, наверное, так и продолжало бы вызывать, если бы не один случай. Но об этом можно начать немножко издалека.
Дело в том, что Леня уважал силу. И хотя здесь нет ничего удивительного – силу уважают все – но одни сами стремятся быть сильными, а другие предпочитают покровительство таковых. Леня предпочитал последнее. Поэтому подружился с Юркой Лекаревым. Правда, Юрка был не столько сильным, сколько наглым, но это сходило ему с рук, и с ним старались не связываться, опасаясь его старшего брата Валеру, который действительно был силен от природы и от этого, а, может, и не от этого, а тоже от природы, – смел.
Поначалу Юрка, как и некоторые другие ребята, поддразнивал Леню, относясь к нему с легким презрением, объясняемым, может быть, тем, о чем шла речь в начале повествования. Однако, в какой-то момент все обратили внимание, что Юрка и Леня стали все чаще появляться вместе, а, также на мохеровый шарфик, красовавшийся на Юркиной шее.
В ту пору – в начале и даже середине 60-х подобные шарфики в нашей стране были редкостью, т.к. купить их можно было лишь на инвалютные рубли, или привезти из-за границы, куда простому советскому человеку (а Леня был из таких) попасть было непросто. Ленина же мама Зинаида Алексеевна работала товароведом в одном из магазинов системы «Березка», где как раз и шла торговля на инвалютные рубли…
С тех пор, как на Юркиной шее появился этот шарфик, Леня заметно осмелел, а ребята, которые побаивались Валеру – и таких было немало – предпочли в этих обстоятельствах избавиться от привычки поддразнивать Леню.
Наш же герой настолько дорожил своей «дружбой» с Юркой, что в какой-то момент решил пригласить того погостить у своего папы, который давно не жил с мамой, а жил в Кишиневе, имея там другую семью. Папа заведовал овощной базой, и его возможности принять мальчиков по «высшему разряду» (что он и сделал) были вполне естественны.
Однако, когда ребята вернулись в Москву, все обратили внимание, что Юрка стал называть Леню «Фуцман».
Оказалось – это была фамилия Лениного папы, которую мальчик тщательно скрывал. Он даже попросил Юрку никому об этом не рассказывать. Но тот не выдержал. Наверное, пикантность такой информации и возможность поделиться ею стала сильнее, чем данное им обещание, а, также, вероятность потерять Ленины щедрые подарки.
Впрочем, такая вероятность была все же мала, потому что Юрка чувствовал Ленину потребность в защите. Ведь он, хоть и называл Леню «Фуцман», другим этого не позволял, что, в конечном итоге, устроило обоих.
Правда, для тех ребят, которые Юркиного брата не боялись, наш герой все же стал с той поры «Фуцманом» гласно. Но они были значительно старше, а, следовательно, и далеки от компании, где бывал Леня.
***
Когда Леня окончил школу, в гости приехал папа, и состоялся семейный совет о том, чем сыну заниматься дальше. Поступать в институт на очное отделение Леня не хотел. Какой смысл тратить на учебу пять лет, чтобы потом начинать в лучшем случае с зарплаты 120 рублей и жить только на нее. И хотя такие деньги по временам 60-х и 70-х были очень даже неплохими, особенно для начала, Леня все же хотел стартовать иначе. Он видел, как одеваются, и знал, как живут некоторые из знакомых папы и мамы. А эти знакомые в основном были работниками торговли. Причем, их заработная плата обозначалась вполне скромными цифрами, которые существенно уступали их жизненному уровню. А именно к такому уровню Леня и привык, поскольку и мама, и папа его давно достигли. Он уже неплохо был осведомлен, как это делается, поскольку наблюдательностью отличался с детства. Да и мама с папой отвечали на его вопросы с видимым удовольствием. Им было приятно, что мальчик вышел таким сообразительным и, очевидно, далеко пойдет. В общем, в стране, где господствовал дефицит, Леня уже неплохо понимал, как можно этим пользоваться себе во благо. Вот только нужно найти ту позицию, которая давала бы такие возможности. И он ее нашел. С помощью папы. Мог бы и с помощью мамы. У нее были не меньшие возможности. Но, очевидно, папа захотел хоть как-то загладить вину своей молодости в том, что оставил сына без отца. И устроил мальчика на работу к одному из своих московских приятелей, который заведовал одной из московских овощных баз, где Лене было обещано, что довольно скоро – примерно через год – он станет заведовать одним из ее складов.
Для этого поначалу он должен поступить в институт и учиться там без отрыва от работы. Что наш герой и сделал. Это был Всесоюзный Заочный Институт Пищевой Промышленности (ВЗИПП), где должность декана экономического факультета занимал тоже давний приятель папы. Справедливости ради следует заметить, что, если бы даже у папы не было такого приятеля и больше того – вообще не было бы приятелей в этом ВУЗе, Леня – тогда еще Ленчик – все равно бы туда поступил. Человеком он был неглупым, в школе учился неплохо, а требования к абитуриентам заочных отделений заметно уступают требованиям к поступающим на очные. К тому же вряд ли кто из знавших Леню сомневался, что он мог бы поступить и на очные отделения многих институтов. Но Лене, как мы уже понимаем, заочное подходило больше. И именно в этом ВУЗе, и именно экономическое отделение. Во-первых, он мог сразу приступить к работе на базе, т.е. осваивать дело в той области, где, глядя на папу, видел для себя большие перспективы. Во-вторых, именно этот ВУЗ и это отделение были в те времена наиболее близки профилю той работы, о которой Леня мечтал. А мечтал он в не столь отдаленном будущем стать, как и папа, у которого тоже было высшее экономическое образование этого ВУЗа, заведующим овощной базой. Нынешний зав. был уже в летах, и Леня втайне мечтал по окончании института его сменить. Он, конечно, понимал, что одного высшего образования для этого мало. Даже очень мало. Чтобы занять такую должностную позицию это было далеко не главным. Но мы уже знаем, что человеком наш герой был смышленым и понимал, как нужно себя вести, чтобы нынешний заведующий, сначала сделал его своим заместителем. А потом, когда здоровье не позволит тому должным образом работать – Леня надеялся, что такой день «не за горами» – сделать так, чтобы в райторге на это место был назначен именно он. Первый зам. От папы Леня уже знал, что на такой «лакомый кусочек» претендентов хватает, но также понимал, насколько, человек, который много лет работает на позиции заведующего, «врастает» в такую систему. И поэтому его мнение в данном вопросе оказывается для райторга решающим по многим соображениям, выгодным для руководящих работников этой вышестоящей организации.
***
И Леня приступает к работе. Поначалу в качестве помощника заведующего отделом кадров. Работы там немного, но она регулярная, поскольку текучка этих самых кадров носит перманентный характер. Почти каждый день кого-то из рабочих выгоняют либо за превышение в организме «допустимой доли алкоголя », которая уже совсем не позволяет работать, либо за извечную «болезнь» на Руси, когда работник делает это слишком уж топорно, пронося через проходную за пазухой то, к чему имеет доступ. И при этом «добыча» или оттопыривается так, что не заметить ее невозможно, или что-то в самый неподходящий момент вываливается на пол. Все это в подавляющем большинстве случаев оформляется в трудовой книжке, как увольнение «по собственному желанию», и на места тех, с кем приходится расстаться, принимают новых. Тоже в подавляющем большинстве случаев ненадолго. И по тем же причинам. В Ленину же обязанность входит делать соответствующие записи в трудовых книжках и убывающих, и приходящих. А также, заводить на последних карточки и в специальном ящичке расставлять их в алфавитном порядке. Ну и, конечно, вынимать из картотеки сведения об уволенных и отправлять их в мусорную корзину…
ТОЛСТЫЙ
Занятия в Институте даются ему легко. Первую сессию сдает на «отлично». И на работе им довольны. После последнего экзамена идет с Юркой «отметить» это событие в ресторан «Бега», где встречают старого знакомого Игорька Бурляева по прозвищу Толстый, идущему из детства, но давно уже не соответствующему действительности. Разговорились, и оказалось, что год назад Толстый вернулся из колонии для малолетних преступников, куда попал практически случайно, оказавшись в компании старших товарищей и девушек, с которыми у старших товарищей до самого утра были очень теплые отношения. Больше того, эти отношения оказались настолько демократичными, что одна из подружек в какой-то момент одарила своей любовью и Игорька, лишив, как оказалось, того «девственности», что он до той поры тщательно скрывал. И все было бы замечательно, но в какой-то момент в одной из постелей поутру вспыхнула ссора. Скорее всего, эта ссора и не возникла бы или сразу же погасла, окажись на столе что-то не опустошенным. Но все было опорожнено до донышек, а это поутру бывает опасным, поскольку здесь именно тот случай, когда подобное лечится подобным. И ссора эта закончилась тем, что у одной из представительниц прекрасного пола вокруг левого глаза прямо на глазах стала лиловеть окаймляющая этот глаз окружность. Такой процесс в те времена назывался – «поставить маяк». О том, чем тот «маяк» был инициирован, его автор вспомнить не мог. Возможно тем, что на левом предплечье того автора явно обозначился и даже чуть кровоточил свежий след острых зубок. А может и по другой причине. И «зубки» были уже следствием.
Но, так или иначе, именно этот сигнальный знак водных просторов и стал причиной того, что случилось дальше, и чего, конечно же, никто из всей компании до начала «праздничного вечера» не ожидал. А случилось так, что «девушка с маяком» увела своих подружек и последовала с ними прямиком в ближайшее отделение милиции, где обворожительные красавицы, правда, не в самом свежем виде написали заявления о том, что нехорошие ребята силой отбирали у них самое дорогое, что только может быть у девушки, кроме самой жизни. Искусителей взяли тут же еще «тепленькими». И вскоре состоялся суд, в результате которого кавалеры получили серьезные сроки. Самым мягким был приговор Толстому, который не достиг тогда еще совершеннолетия. Вот такой ценой пришлось оплатить ему переход из состояния невинного юноши в позицию настоящего мужчины. Злые языки, правда, по этому поводу шутили, что, мол, он тоже мог написать заявление на ту красавицу, которая так результативно «посягнула на его честь». Но те языки действительно были злыми, потому что парню было не до шуток, как, впрочем, и всем остальным.
Пикантность же всей этой истории состояла в том, что девушек этих все в округе знали, и когда те писали свои заявления, веселились даже сотрудники отделения милиции. Дело в том, что и Раечка, и Алена, и Любаша были славны тем, что очень любили противоположный пол. Причем, до такой степени и в таком количестве, что об этом ходили легенды. Особенно неравнодушны они были к солдатикам, очевидно, по той причине, что изголодавшиеся по женской ласке защитники Родины, попадая в увольнительную, выказывали не дюжий «боевой потенциал». И девушек часто замечали у проходной одной из частей таманской дивизии в ожидании очередных бойцов, получавших увольнительную. Число тех бойцов нередко значительно превосходило цифру три, но девушек это нисколько не смущало. А о «боевых подвигах» подружек и внутри части, и в округе ходили легенды. Местные острословы прочили им даже медали за особый вклад в обороноспособность первого в мире социалистического государства, а иные и вовсе намекали на возможное представление к званию Героинь социалистического труда. Именно такого труда, потому что единственной оплатой их бескорыстия был лишь дешевенький портвейн, который только и мог себе позволить солдатик в увольнительной. Зачастую даже без закуски.
А с кем-либо из служащих, кто уже получил хоть какое-то воинское звание, ни одна из наших героинь замечена не была.
Как выяснилось позже, слава всех трех красавиц простиралась настолько далеко за пределы мест их проживания, что даже в СИЗО (следственный изолятор), а позже и на зоне их «обидчики» не испытывали проблем со старожилами этих мест, где попавших по такой статье презирают и обычно «опускают». В данном же случае эта история вызывала дружный смех и импровизации на тему, что, скорее всего, наши кавалеры девушек «не догрузили». Вот те и обиделись.
Толстый же среди малолеток и вовсе выглядел героем, поскольку, «лишаясь невинности», видимо, много чего запомнил и рассказывал об этом процессе с явным удовольствием, которое и скрашивало ему его несладкие трудовые будни. В скобках следует заметить, что в своих рассказах он выглядел как опытный любовник и ни разу не обмолвился о своем дебюте, о котором знали лишь на воле и долгое время только три подружки.
Вообще-то дело могли и замять, поскольку подружки Раечки с «маяком» были не прочь свои заявления забрать. Но на беду мужской компании именно Раечкин папа был самым высокопоставленным из родителей «потерпевших». Он работал персональным водителем командира того самого отделения Таманской дивизии, возле которого девушки так любили дежурить. И, очевидно, от того, что оставил семью, когда дочь была еще малолетней, решил хоть как-то искупить свою вину и проявлял настойчивость в наиболее суровом развитии событий, чего и добился.
Дальше следует, наверное, заметить, что после этого громкого дела подружек у проходной видеть перестали. Да и вообще в тех краях они как-то резко из виду исчезли. Любители позлословить говорили, что, вероятно, командование московского военного гарнизона «перебросило» их на другой объект, испытывающий затруднение в полноценном досуге своих служащих. Но официальных сведений по этому, интересовавшему некоторых вопросу, никто не знал…
По уже отмеченной причине Толстый вышел раньше остальных, причем значительно, поскольку дисциплины в колонии не нарушал и к тому же обнаружил недюжинную сноровку в сшивании кожаных полосок, из которых в конечном итоге получался футбольный мяч. Дело в том, что в те годы футбольные (да и волейбольные) мячи изготовляли в основном в местах заключения. И надо сказать, мячи были очень высокого качества, поэтому их использовали в играх и тренировках команд мастеров и даже в товарищеских матчах сборной страны, когда она была принимающей стороной. Толстый же постоянным перевыполнением плана не только заслужил досрочное освобождение, но и почетное прозвище (по тамошнему «погоняло») Футболист, хотя в футбол играть не умел. Впрочем, может, поэтому и получил такое прозвище, поскольку в волейбол играл неплохо…
Вышел он в призывном возрасте, но тут случилась беда. Маму, очевидно, в результате всех переживаний разбил паралич. И хотя он, к счастью, был не самой тяжелой формы, позволившей ей в немалой степени восстановиться, обслуживать себя в полной мере она уже не могла. Толстый же был ее единственным ребенком. Да и вообще единственным родным человеком. Мужа в 52-м арестовали за «длинный язык». А через год пришло известие, что он умер «при невыясненных обстоятельствах». Так что Толстый, родившись в 50-м, его и не помнил. И вот теперь, оставшись единственным кормильцем, был освобожден от службы в армии…
Ленчик тоже получил освобождение, но пока на год. Что-то в его организме не понравилось призывной медкомиссии. Поговаривают, правда, что накануне его папа навещал военкома. Но так это или нет, и то, что в конечном итоге до достижения границы призывного возраста (27 лет) Ленчик, ежегодно проходя медкомиссию в военкомате, так и не попадет в армию – «заслуга» его отца, осталось лишь на уровне досужих разговоров.
Юрка же ждал весеннего призыва и очень хотел по примеру старшего брата служить в морфлоте. Что, в конечном итоге, и случится…
***
А пока троица сидит в ресторане, и Толстый открывает страшную тайну. Оказывается на ипподроме, куда он устроился работать конюхом в тренотделение (от слова «тренировать»): мыть, чистить и обкатывать лошадей, впряженных в коляски, существует подпольный тотализатор. Суть его в том, что фавориты могут «неожиданно» проиграть малоизвестной лошади. И такие «неожиданности» сулят крупные выигрыши тем, кто почему-то (иной раз и случайно – «на новенького») ставят на «темную» лошадку. Природу же этих «неожиданностей» Толстый узнал от своего бригадира Васильича, известного всему ипподрому под кличкой Оптимист. Кличка, видимо, объяснялась тем, что на традиционный для каждого из нас вопрос: «Как дела?» Васильич отвечал тоже традиционно, но традиционно лишь для себя: «Все – говно, кроме мочи». Правда, некоторые особо сведущие в биологии сотрудники называли его еще и Физиолог. Но таких эрудированных людей, все же, в той среде было явное меньшинство, поэтому Васильич слыл просто Оптимистом. И вот после одного из банкетов он случайно проговорился Толстому об этой страшной тайне и теперь, несмотря на свой «Оптимизм», боялся, чтобы подчиненный не сболтнул, поскольку такая информация могла стоить бригадиру жизни. Толстый был не дурак и пообещал быть «могилой» в том случае, если будет знать в дни таких заездов о «темных» лошадках. Но дело в том, что играть в таких обстоятельствах самому, делая именно те ставки, что нужно, даже «разбавляя» их проигрышными, означало сильно рисковать. Да и вообще играть на бегах в ту пору считалось занятием порочным – пережитком «их нравов». И хотя известные в широких и узких кругах люди бывали регулярно замеченными за этим занятием, все же в его (Толстого) положении, проходящим испытательный срок, и пока еще с недавней «справкой» было бы крайне неосмотрительным это делать – могли и уволить. А он хотел в дальнейшем стать наездником. И не просто наездником, а классным. Побеждать.
Что, следует заметить, в конечном итоге и случилось.
Но пока до этого далеко. А деньги нужны. Пенсия у матери по инвалидности маленькая. И зарплата Толстого сейчас оставляет желать лучшего. А Ирочка из соседнего дома, которая так выросла и похорошела в его отсутствие не прочь проводить с ним досуг. И хотелось бы не ударить лицом в грязь, потому что отсутствием внимания со стороны уже и взрослых мужчин Ирочка явно не страдает.
И вот случай. Ленчика он знает. Тому доверять можно. А уж, когда речь идет о деньгах, и подавно. Немного смущает Юрка, но у того кулаки и репутация в округе, отбивающая желание связываться (по примеру старшего брата успешно занимался вольной борьбой и имел уже заметные успехи). А когда будут большие деньги, у Ленчика могут и отнять. Да и, чего доброго – пришибить. Такие случаи бывали. О последнем, правда, Толстый подумал вскользь, а вот денег, конечно же, жалко. Поэтому план такой. Толстый сообщает Ленчику выигрышные ставки. Тот ставит, причем, играя во всех заездах, чтобы не вызывать подозрений. А деньги «темного» заезда получает Юрка. И потом у него дома все делят на три равные части. Кроме того, каждый из них выделяет понемножку для бригадира. Тому много не нужно, поскольку пожилой, одинокий и нежадный…
И вот через пару недель – звонок от Толстого. А потом и завертелось. Не каждую, конечно, неделю бригадир что-то сообщает. Может, не каждую неделю получает такие указания, а может, еще из каких соображений, но два-три раза в месяц сообщает всегда…
Довольно скоро материальное благополучие троицы ощутимо возросло. Юрка оделся в фирменный джинсовый костюм, который эффектно дополняли адидасовские кроссовки и куртка «Аляска». Все это являлось в ту пору дефицитом, и достать в стране за советские рубли можно было лишь у фарцовщиков, что стоило «хороших» денег. Любил погулять в ресторане. Толстый перестал опасаться, что потеряет Ирочку, на которой тоже был замечен модный джинсовый костюмчик, дубленочка, а также австрийские сапожки, за которыми в ту пору в магазины выстраивались огромные очереди. Но там она не стояла, а выбирала обувочку, войдя со служебного входа. Готовность оплатить две цены действовали на руководство любого магазина безотказно.
А вот за Ленчиком каких-либо изменений не наблюдалось. Отчасти, наверное, потому что он и так никогда ни в чем не нуждался. По этой ли причине, или по какой другой – может, в нем был азарт игрока, но он решил сыграть по-крупному – купить машину. Но не просто купить, а чуть позже выгодно ее продать, что сулило уже очень серьезные деньги. О таком замысле никому не говорил и лишь соображал пока, как сделать первый шаг – купить. Дело в том, что вплоть до второй половины 80-х автомобилей в нашей стране было мало. Те, кто не выезжал из страны, мог (если мог) купить, лишь отечественную марку. И официальное право на такую покупку получал в основном на своей работе. Организациям по их запросам периодически выделялась определенная квота, и те сотрудники, кто были предварительно записаны на приобретение автомобилей, получали в порядке очереди это право. Трудность Ленчика состояла в том, что запишись он на своей работе, даже, если бы очередь подошла через пару лет, это вызвало бы вопрос – откуда деньги. Его зарплата и пока сравнительно короткий срок работы не позволяли ему накопить хотя бы на самый дешевенький авто. А в ту пору таких вопросов, если не могли на них ответить (и, кроме того, это легко проверялось), старались избегать. Ссылаться на то, что помогли мама с папой, не следовало, поскольку родители предпочитали держаться подальше от внимания ОБХСС (Отдел по Борьбе с Хищением Социалистической Собственности), который был очень грозной организацией в структуре МВД СССР. И в их (родителей) должностных позициях умные люди (а папа с мамой были именно такими) предпочитали сидеть тихо, поскольку в работе каждого из них легко можно было найти за что «зацепиться». А тогда все пошло бы прахом. Нужен был другой вариант. И Ленчик его нашел.
***
В соседнем доме жил Геннадий Трынденков. В молодости он был довольно приличным самбистом. Стал мастером спорта. Призером первенства Вооруженных сил.
У спортсменов, да и вообще у ребят, часто бывают прозвища, определяемые или чем-то необычным в поведении или внешности, либо идущие от корней имени, или фамилии. У Гены шло от последнего. И поэтому он был «Трында». А когда совершал что-то выдающееся в виде яркой победы на ковре или с превосходящими силами противника в уличной драке, то получал восхищенное «Трындец», к которому (или перед которым) нередко добавлялось определение «полный». Так что популярное ныне сочетание этих слов берет начало еще в далекие 60-е прошлого века. Правда, само слово и указанное сочетание были, наверное, известны лишь тем, кто знал этого человека, а таких осталось уже немного.
Но вернемся к адресату. В какой-то момент он повредил позвоночник, и из спорта пришлось уйти. Пошел таксистом. Но там не поладил с каким-то подвыпившим пассажиром, который повел себя настолько по-хамски, что пришлось применить «воспитательные меры». Как утверждал наш водитель, эти меры были легкими. Но последствия оказались достаточно серьезными (хотя и «легкие меры» в исполнении такого человека как Гена могли вполне существенно отразиться на здоровье «воспитуемого»). К тому же последний оказался каким-то крупным чиновником Госплана. В общем, только очень хорошая характеристика с места работы и желание взять на поруки своего сотрудника повлияли на решение суда вынести подсудимому условный срок. Год. Но на этот год он был лишен водительских прав. Поэтому в таксопарке мог работать только мойщиком или диспетчером. Но таких штатных единиц в ту пору там не оказалось, и Гену отпустили с Богом и хорошей характеристикой «по собственному желанию». Недалеко от его дома находился авиационный завод «Знамя труда», директор которого когда-то дружил и воевал в одной части с Гениным отцом (с войны не вернувшимся). Узнав о неприятности у сына своего товарища, директор предложил тому пойти на завод. Сначала его оформили разнорабочим, но занимался он там тем, что вел секции всех видов борьбы (самбо, вольной и классической, ныне греко-римской). А потом, когда срок судимости истек и ему вернули права, директор сделал его своим персональным водителем, кем он к моменту размышлений Ленчика и работал уже около восьми лет.
С Ленчиком они были знакомы не только как соседи, но и благодаря их мамам, которые приходились друг дружке какими-то дальними родственницами. Вот Ленчику и пришла мысль просить Гену записаться на автомобиль. Здесь подозрений никаких не возникало, поскольку за такой срок работы вполне можно накопить требуемые для этого деньги. Гена записался, и в какой-то момент получил право на покупку «Москвича – 2141» на заводе АЗЛК (автомобильный завод имени ленинского комсомола). Когда машина была оформлена, Ленчик поделился дальнейшими планами. Через полгодика (раньше неудобно – опять же вызовет вопросы) машину нужно будет продать. За что Гене обещаны неплохие деньги, раз в пять превышающие его месячный заработок.
И по истечении нескольких месяцев, во время которых он для отвода глаз сделал с десяток аккуратных выездов с тем, чтобы его видели как можно больше знакомых, поставил автомобиль на продажу. Тогда – в 70-е, да и вплоть до распада СССР, сделать это можно было только через кассу комиссионного магазина. Процедура состояла в том, что в магазине машина получала оценочную стоимость с учетом ее износа, и самому магазину при продаже полагалась сумма, составляющая 7% от этой cтоимости. Так было официально, и ничего интересного Ленчик в том, естественно, видеть не мог. Интерес состоял в другом. Эксперт, который был знакомым его мамы, действительно оценивал автомобиль в реальную стоимость, и официально все происходило, как положено. Основная же часть сделки проходила потом. Ленчик о таких комбинациях хорошо знал и именно поэтому затеял всю эту процедуру.
Дело в том, что, как мы уже отмечали, из-за дефицита автомобилей в стране, на их покупку нередки были многолетние очереди, реальная цена машины при таких продажах через комиссионные, порой, в 2 – 3 раза превышала государственную. Точную цифру оценщик мог и не знать, но что авто продается не за такую сумму, конечно понимал. И умный продавец за то, чтобы это понимание было молчаливым, выражал тому свою благодарность «в конверте», чем оба оставались довольны. Лишние разговоры никому были не нужны.
У Ленчика все случилось гладко. Получил он за свой «Москвич» почти втрое больше, чем недавно купил. Покупатель тоже остался доволен, поскольку машина была новой. И с хорошим настроением укатил на ней к себе в Сухуми.
***
Как и обещал заведующий базой Яков Маркович, через год с небольшим Ленчик возглавил один из складов. Но вскоре после этого случилась неприятность. Яков Маркович заболел и на работу уже не смог вернуться. А базу неожиданно для всех ее сотрудников возглавил Мигдар Гаджиевич, который при знакомстве с работниками выказал недоумение, что такой молодой человек без должного опыта занимает столь высокую должностную позицию. И перевел Ленчика на другую: тоже заведовать складом, но не одним из тех, куда он был назначен прежде – где хранятся фрукты, ягоды, овощи и клубни, а там, где хранится инвентарь и рабочая одежда. Такое в планы нашего героя не входило. Конечно, сделай это Яков Маркович, можно было бы и потерпеть. Приятелю своего папы он доверял. Но при новом начальнике с первых же дней стало ясно, что перспектив на этой базе у него нет, поскольку на ключевые (и наиболее лакомые) позиции приходили теперь люди со стороны, похоже, земляки нового заведующего. И первым из них стал Джемал – зять Мигдара Гаджиевича, получивший должность его заместителя.
Не заставила себя ждать и другая неприятность – уже на ипподроме. Бригадир сообщил Толстому, что «темные» заезды на время прекращаются (и они действительно прекратились). Очевидно, кто-то где-то узнал, что информация о сомнительных результатах забегов просочилась «куда не следует». И дабы от греха подальше, те, кто такие «игры» организовывал, решили на время их приостановить.
Они действительно возобновятся лишь года через полтора. Но бригадир к тому времени выйдет на пенсию. Так что ипподром, как и овощная база, тоже перестанет представлять для Ленчика тот интерес, что был прежде.
ЧТО же ДАЛЬШЕ?
И пришлось задуматься – что же дальше. В какой-то момент даже решил «прокрутить» деньги, так удачно заработанные от продажи «Москвича» – купить новую машину, а потом также удачно ее продать. Но пока не знал, как купить. У себя на работе записаться не решался по той же причине, что и раньше. И, кроме того, теперь, имея такие деньги, тем более не хотелось привлекать внимание кого бы то ни было серьезной покупкой. И хотя в новой должности зарплата по сравнению с той, что была у него в отделе кадров, увеличилась почти вдвое, стаж работы для такого дела все же был маловат. Найти же надежного человека, как Гена, чтобы повторить операцию, ему не удалось.
Пока размышлял, поступил на курсы английского языка. Произошло это совершенно случайно, после одной из вечеринок, куда Ленчик попал по приглашению Виталика Петушкова, который жил неподалеку. Красавец Виталик недавно вернулся из армии и первым делом хотел хорошо одеться и добрать то, что выпадало ему лишь в редкие дни увольнений – женской ласки. С одеждой ему помог Ленчик опять же через маму. Ну а со вторым Виталик легко наверстывал сам. Его родители уехали на заработки куда-то на Север. Так что квартира стала свободной. И молодой хозяин нередко был замечен приходящим туда в обществе какой-нибудь очаровательной спутницы.
Как-то в гости к Виталику заглянул его сослуживец, с которым они «взяли» двух знакомых Виталия продавщиц из обувного магазина, что на Беговой. Но к одной из них приехала из Сокольников двоюродная сестра, и требовался третий кавалер. Виталий вспомнил о Ленчике. Вспомнил не потому, что больше не о ком было вспомнить. Приятелей хватало. Но Ленчик обещал достать для сослуживца фирменные джинсы, и хотелось его в знак благодарности как-то приветить.
Надо сказать, что Ленчик разволновался не на шутку. Он помнил, как год назад на даче у маминой школьной подруги, сокурсники ее дочери праздновали чей-то день рождения в своей молодежной компании, куда был приглашен и Ленчик. И эта дочь Стела довольно скоро – стоило им уединиться – выказала ему такую прыть и нетерпеливость, истомившись своей невинностью в течение 19-ти лет, что он поначалу даже растерялся. Но к его чести следует заметить, растерянность длилась недолго, и девушка осталась довольна. Больше того, ее впечатления оказались настолько сильными, что на дачу Ленчик теперь был зван регулярно. И надо сказать эта регулярность поначалу ему нравилась. Однако, в какой-то момент он услышал размышления своей возлюбленной относительно их совместного будущего и насторожился, поскольку его мысль так далеко не заходила.
– Это потом он узнает, что их мамы тоже очень хотели совместного будущего своих детей, и потому с суббот на воскресенья та дача была предоставлена им в полное распоряжение. –
Но все это потом. А тогда он был растерян, поскольку у девушки вроде бы какие-то признаки возможной беременности, что в его планы никак не входило. Но признаки прошли, и предположение не подтвердилось. А, кроме того, Ленчик, вдруг, почувствовал, что ему становится как-то скучно и все чаще стал придумывать причины не ездить на дачу и не встречаться в городе. Поначалу были и слезы, и упреки, но он ничего не мог с собой поделать, хотя и испытывал некоторую неловкость. В общем, как-то все само собой сошло на нет, и теперь он вновь наслаждался свободой.
И вот предложение Виталика. Ленчик даже не ожидал, что так разволнуется. И не понимал отчего. Ведь не может же так быть, что и тут его захотят лишить свободы.
Но у Виталика все обстояло иначе. Верочка уже побывала замужем и пока в ближайшем будущем туда не собиралась. Так что интересы совпадали. И вечер удался на славу. А с утра всей компанией поехали на пляж в Серебряный бор, где они вновь уединились до самого вечера в одной из бухточек, куда приплыли в лодке, взятой Ленчиком напрокат без ограничения во времени…
Верочка после педагогического техникума работала в школе, где вела группу продленного дня. Но ее мечтой был Иняз. И чтобы по окончании срока, в течение которого она должна была отработать по распределению, не забыть английский, которым увлекалась и знала неплохо, благодаря хорошему педагогу в техникуме, сейчас решила поступить на городские курсы иностранных языков.
И Ленчика соблазнила.
На курсах он познакомился с Игорем Гуревичем, который был любимцем группы, поскольку непрестанно веселил занимающихся рассказами о своих неудавшихся романах. Вариаций тому придумывал так много, что можно было составить отдельный цикл, например, под названием: «Почему не получилось?». Хотя ответ автора постоянно звучал один и тот же: «Вот если бы у нее был, хотя бы 5-й размер, я бы не упустил». Дело в том, что Игорь сходил с ума по пышногрудым, а они, по его ярким рассказам, будто специально ему почти не встречались. Точнее, встречались, но уже были заняты. Да и, сказать по правде, такое барокко в природе – явление все же не очень распространенное…
Рассказы привели к тому, что его новый приятель Сережа Сокольский, тоже занимавшийся в группе, выпросил у своей мамы, которая работала в одном из магазинов фирмы «Весна», женский манекен. Девочки принесли одежду. Манекен поставили рядом с партой, куда обычно садился Игорь. Надели юбку, кофту и парик, а под кофту вставили два резиновых мяча, размером чуть меньше волейбольных. На парту поставили табличку с надписью: «Я тебе нравлюсь?». Когда вошел Игорь, его восторгу не было предела. Поскольку преподавательница Лия Исаевна была в курсе готовящегося, она попросила пока еще не очень разговорившегося по-английски студента Гуревича описать внешность «новенькой», на что последовал его любимый набор постоянно произносимых слов: «yes…today…because ,of course, I study English myself». Лия Исаевна тут же заметила, что сумма знаний товарища Гуревича очень стабильна, и даже сильные впечатления не могут ей угрожать.
Но Игорь, конечно, кривлялся. Язык он изучал усердно и успешно, поскольку знал для чего. Дело в том, что он, как теперь говорят, занимался делом, хотя тогда – в 70-е это его занятие называлось фарцовкой и было уголовно наказуемо.
Суть такого занятия состояла в том, чтобы достать у кого-либо из иностранцев то, что было дефицитом у нас: джинсы, куртки, плащи, свитера, кроссовки, сапоги, туфли… и что можно было очень выгодно продать. Интерес был взаимным. Иностранец нередко нуждался здесь в рублях, и, продавая что-либо из указанного, был в выгоде, поскольку цена вещи при такой продаже обычно превосходила ее стоимость за границей. А покупатель эту вещь легко перепродавал соотечественнику уже за сумму, на которую мог купить у иностранца три подобных вещи. В Москве такая перепродажа достигала наиболее крупных размеров в 2-х местах: у одного из выходов метро Беговая и у дома №2 по улице Беговая, где располагался комиссионный магазин. В 70-е и в начале 80-х эти два места знал весь город. По уже указанной причине такая коммерция таила в себе риск как минимум нарваться на серьезный штраф, а то и оказаться за решеткой. Но опытные в этих делах люди старались как-то заинтересовать тех, кто был призван их там вылавливать. И нередко, небезуспешно. Хотя нюансов и накладок хватало.
Но вернемся к Игорю, а точнее, его интересу к английскому языку. Дело в том, что можно было обойтись и без этого. Иностранцы и так понимали, чего от них хотят. Но Игорь мечтал организовать дело крупнее – доставать товар партиями и под заказ. Он уже вышел на ту фазу, когда не стоял у метро или комиссионного, а дешевле продавал тем, кто потом в указанных местах вещи перепродавал. Желающих это делать становилось все больше, и для того, чтобы выходить на новые контакты с иностранцами, нужен был универсальный язык, которым и являлся английский. И кроме того, нужен был надежный партнер. Приметил было одного, но тот не всегда умел держать язык за зубами. И дабы не рисковать, пришлось сказать ему, что дело становится опасным, и его следует прекратить. На том и разошлись.
И вот этот новый знакомый на курсах с таким забавным произношением своей фамилии, которого Игорь про себя «окрестил» «французом», все больше ему импонирует. Немногословен. Очень неглуп (Лия Исаевна во время занятий беседует на разные темы, и нетрудно заметить, кто как мыслит). И, похоже, знает больше, чем высказывает. Можно было даже предположить, что из органов, но уж больно «француз», хотя и фамилия вполне «приличная». После занятий часто идут вместе до метро. Немножко друг другу о себе рассказывают. Игорь тоже поигрывал на Бегах. У них нашлись даже общие знакомые. Сейчас – студент МАДИ. В общем, слово за слово, и начинает рассказывать Ленчику о своих проблемах, но представляя их как проблемы своего знакомого. Ленчик выказывает интерес и говорит, что при должной организации дела товар можно сбывать не только в Москве. Страна большая, и дефицит везде. Мысль Игорю нравится и в какой-то момент он рискует Ленчику открыться – сказать, что речь вел не о знакомом, а о себе. И вовремя. В Москве в это время гостит папа, и сын излагает ему свой план. Он хочет попробовать реализацию дефицита в Молдавии, где у папы, естественно, обширные знакомства. Папе, конечно, это ни к чему. У него и так все есть. Да и не хочет опасности для сына. Но тот убеждает его, что можно риск свести к минимуму и рассказывает, как он это мыслит. Папа, подумав, соглашается. Ему нравится, насколько неплохо у мальчика работает голова и говорит, что в другой стране тот далеко бы пошел (а папа ведь еще не знает про сделку с «Москвичом»). В конечном итоге план таков. Есть надежный проводник поезда (потом их будет двое). Есть надежный покупатель в Кишиневе. Товар в одну сторону, деньги в – другую идут через проводника.
И все завертелось. Сначала Игорь доставал, Ленчик отвечал за реализацию. Потом уже и то, и другое делали вместе, поскольку благодаря папиным знакомствам, товара в Молдавию требовалось много. Да и часть вырученных от «Москвича» денег при этом не простаивала (вернее, не пролеживала в укромном месте). Курс политэкономии капитализма Ленчик усвоил сразу и прочно.
И все бы хорошо, но один из проводников попался во время передачи товара. И те, кто его взял, хотели через этого проводника выйти на того, кто пересылает. Но, слава Богу, папа узнал о случившемся и предупредил, чтобы к поезду не ходили. И хотя дело в Кишиневе замяли (оказалось, что слишком крупные чины от этого «кормились»), продолжать папа не посоветовал, поскольку имел информацию, что «каналом» могли заинтересоваться и в Москве. Он, правда, не знал, точно ли это, но, как говорят: «Береженого Бог бережет»…
***
Время летит незаметно. И вот Ленчик уже дипломированный специалист. Причем, диплом с отличием. Но на работе все по-прежнему и перспектив нет, хотя отношения с заведующим базой очень хорошие. Тому нравится идеальный порядок на вверенном Ленчику складе. И даже премии за хорошую работу наш герой получает регулярно. Но, конечно же, это не тот масштаб, о котором грезилось когда-то. Хотя теперь и необходимости в этом нет. Все-таки заработано столько, что основная мысль состоит в том, куда вложить эти деньги. Конечно, приятно, что они есть и что можно с Верочкой проводить отпуск в Сочи или на Домбае и даже в Болгарии (после того как распишутся). Но в сравнении с тем, о чем мечтается, это– капля в море.
Записывается на автомобиль. Теперь уже можно. Подозрений не вызовет. Подумывает и об отъезде. Сейчас ему даже нравится, что он может стать и Фуцманом, если захочет. Сейчас даже выгодно, поскольку многие хотят уехать и уезжают. Недаром очень популярна частушка: «Надоело жить в Рязани – /Танцевать эту кадриль./Милый, сделай обрезанье!/И поедем в Израиль».
Но «обрезанье» он не сделает и уезжать не станет. Папа отсоветует. Скажет, что там сразу можно попасть в армию. А обстановка неспокойная. Арабы недовольны. И неизвестно как все сложится. Конечно, была бы острая необходимость, другое дело. Это можно устроить. И родственники там есть, и какое-нибудь дело найдется. Но не так уж он плохо здесь живет, чтобы идти на «какое-нибудь» дело там. Вот, если бы на что-то определенное и стоящее…И то – перспектива попасть в солдаты и в какие-нибудь переделки все же очень убедительна, чтобы оставить эту мысль…
Через два года подходит очередь на «Жигули». Кроме того, есть вариант с покупкой кооперативной квартиры. Верочка ждет ребенка. Та случайная встреча у Виталика оказалось знаковой. Так и не было у Ленчика с тех пор другой женщины, а у Верочки другого мужчины. И ребенок у них желанный. Живут пока у Ленчика с его мамой. Но хочется отдельно. Хоть и просторная квартира, но, все же, две хозяйки на одной кухне, порой, многовато. Да и вложение в квартиру – это серьезно. Деньги не должны лежать. В ту пору об этом, правда, мало кто думал. Но, во-первых, такой уж склад ума был у Ленчика, и, во-вторых, вынуждало положение – больно уж много скопилось денег. Мало ли что: ограбят или еще что-то… Реформа, например. А тут ведь квартиру можно выкупить и раньше назначенного графиком срока выплаты. Конечно, не нужно вносить суммы, могущие привлечь внимание, но, все же, существенно ускорить конечный результат теперь вполне возможно, держа в уме ссылки на помощь родителей, премии и последующую продажу машины, что оказалось в данных обстоятельствах очень кстати. Машина была продана по той же схеме, что и предыдущая.
ПЕРЕСТРОЙКА
И вовремя. Наступала перестройка. А там – в ее начале, да и не только, можно было так обжечься на перепродаже, что не увидеть ни машины, ни денег. Да и цены перепродаж резко пойдут вниз, потому что ввоз недорогих и не новых иномарок резко станет уменьшать их дефицит в стране.
Конечно, то, что стало происходить, его очень воодушевило. Политикой и экономикой он интересовался еще со школьных времен, и любые события в стране всегда анализировал. Благо и склад ума, и образование позволяли. Поэтому давно понимал, в какой тупик зашли. Да, похоже, к 80-м уже и все это понимали. И вот, пожалуйста, «твори, выдумывай, пробуй». Глупостей, конечно, много. Одна только идея, заменить водку на квас и молоко, чего стоит. Но мы ведь и не к такому привыкли. Главное, «процесс-то пошел». А уж после того, как другой перестройщик залез на танк (что некоторым напомнило картину броневичка у Финляндского вокзала), и вовсе стало «весело». И еще было такое ощущение, что слишком уж многое «плохо лежит». Нагнись, посмотри внимательно и найдешь. Только не ленись.
Меньше всего ленились бывшие лидеры тех, кого еще недавно рассматривали как ближайшую смену нашего «ума, чести и совести». А также, уже севшие в эти желанные – более высокие кабинеты, но еще достаточно молодые люди. Для них эффект от этого упражнения был, пожалуй, максимален. Золотые рыбки так и выскакивали на их крючки. А уж, когда самый яркий (во всех отношениях – с 25-ти лет уже член КПСС) их представитель додумался до ваучера, эта группа вчера еще проводников идеологии, направленной против частной собственности, готова была носить его на руках. Потому что они сразу смекнули, как «закрома Родины» можно направить в собственные карманы. И успешно это сделали. А поскольку «валялось» много, то и другим, кто оказался посообразительнее, что-то досталось.
Как мы уже понимаем, Ленчик был из числа последних, и такие перемены врасплох его не застали.
Вместе с Игорем они зарегистрировали организацию, которой придумали красивое название НПО «Лига» (научно-производственное объединение; а то, что в кавычках, идет от первых букв их имен Леонид и Игорь). Научно-производственным, правда, было там лишь то, что они арендовали для своего офиса часть здания одного из НИИ, который до распада страны довольно успешно занимался разработками и внедрением усовершенствований в работе свеклоуборочных машин. И поскольку наши герои были людьми неглупыми, они не только арендовали, но и заключили договор с этим НИИ, согласно которому НПО «Лига» вела свою коммерческую деятельность исключительно для того, чтобы эти научные разработки имели успех. Директор НИИ и его зам. были приятелями мамы Игоря, которая работала там главным бухгалтером, а заодно в том же качестве стала трудиться и в «Лиге», где под руководством Ленчика (теперь уже Леонида Борисовича) очень скоро и успешно освоила науку, как вести бумаги, чтобы максимально уходить от налогов.
Этому пришлось учиться в первую очередь, поскольку бывшие комсомольские лидеры и молодые коммунисты (о которых уже шла речь в довольно восторженных тонах) хотели жить не менее вкусно, чем успешные коммерсанты. А т.к. подавляющее большинство из них умело лишь работать языком и угождать начальству, зарабатывать им теперь можно было только, залезая на каждом шагу в карман предпринимателям, благодаря тем поборам, которые эта «золотая молодежь» негласно ввела за любую разрешительную бумажку. Конечно, ни в одной стране такого не было, но ни одна страна и не вырастила столько бездельников, да еще и с такими отменными аппетитами.
И хотя предприниматели поначалу тоже зарабатывали свой стартовый капитал в основном лишь на перепродажах дефицита, которого в стране тогда хватало, все равно это был труд: найти, купить, доставить, реализовать, поделиться с «крышей», которая, все же, охраняла… Поэтому с бездельниками делиться они не хотели. Вот и придумывали (довольно успешно) так называемые «черные схемы», чтобы уходить от налогов, не показывая многие виды своей деятельности или вообще, или в тех объемах, в которых ее вели.
***
А деятельность могла быть обширной. И поскольку наши герои не хранили деньги в рублях и не «погорели» в 1991-м году на денежной реформе Павлова, то имели возможность вкладывать средства во все, что считали выгодным. Особые дивиденды давала торговля бытовой, видео и аудио техникой. Постепенно предприятие расширялось, и помимо торговли там появились службы установки, гарантийного и пост гарантийного ремонта и обслуживания этой техники. Государственные организации переставали получать поддержку из бюджета, и высококвалифицированные мастера были вынуждены искать работу. И «Лига» имела возможность выбирать лучших…
Постепенно почти все текущие дела перешли к Ленчику. Игорь любил летать в Америку, где у него были близкие родственники. И в какой-то момент нашел там, что искал. Это была умопомрачительная мулатка даже не с 5-м, а, похоже, с более серьезным номером. И он упивался мечтой юности настолько, что его Лариса, до которой в конечном итоге сведения дошли, пригрозила разводом. Ларису он терять не хотел. Мулатку тоже. И погрузился «в раздумья», в результате чего все более частыми гостями его квартиры или коттеджа, который он построил в подмосковном Пушкине стали наркологи с капельницами. Дочь была уже взрослой и жила отдельно со своим однокурсником по финансово-экономическому институту. А Лариса пыталась понять причину таких срывов мужа, чего за многие годы их совместной жизни за ним не наблюдалось. Наркологи полагали, что дело в генетике, но это были лишь предположения, поскольку таких случаев в своем роду Игорь не знал.
И пока это длилось, а длилось это несколько лет, Ленчик постепенно стал привыкать к самостоятельным решениям. Да и партнер не возражал, доверяя ему во всем. И был прав, потому что ни единой копейки тот от него не укрыл. Хотя мог бы. Такое вокруг случалось сплошь и рядом…
***
Бизнес шел своим чередом и очень даже неплохо. Но с какого-то момента Ленчика стало интересовать не столько личное обогащение, сколько организация дела, которым он начинал гордиться. Для себя и своей семьи он заработал уже достаточно, чтобы не беспокоиться о будущем даже детей. У него с Верочкой их было трое: Анечка пошла по стопам мамы – окончила Иняз и работала переводчицей в МИДе, Мишка стал юристом и трудился у Ленчика, а Борька занимался в МГУ на отделении прикладной математики. Это спокойствие, правда, давал нашему герою лишь счет в швейцарском банке, поскольку он понимал, насколько здесь все зыбко. Хотя, до какой-то поры надеялся или очень хотел так думать, что все же и у нас что-то можно делать не только для собственного кармана. Что та организация, которую он создал, и которая работала так, что он постоянно получал от клиентов звонки и письма с благодарностями, и есть одно из звеньев, необходимых в стране, чтобы ее развитие шло по цивилизованному руслу. В сфере обслуживания «Лига» за несколько лет работы стала очень популярна в Москве и даже в Подмосковье, поскольку однажды обратившись сюда, люди начинали рекомендовать эту организацию родным и знакомым. И число обращавшихся за помощью росло с каждым днем. Естественно, богатела и фирма, и каждый ее сотрудник. Ленчик уже подумывал о дальнейшем развитии дела. Сначала организовал сборку телевизоров. Но в мечтах было что-то производить. И для начала он подумывал создать линию пошивочного цеха, где шили бы модную, но недорогую одежду по лицензиям лучших иностранных образцов, и ее не нужно было бы покупать у «челночников» втридорога. Формально условия к тому были: и заброшенные пошивочные цеха, готовые к вложениям в модернизацию, и люди. Кроме того, даже отечественные дизайнеры постоянно предлагали свои модели.
Однако, сбыться мечтам было не суждено. Работать с каждым днем становилось сложнее вообще, а уж производить что-то и подавно. Потому что с каждым днем откуда-то множилось число контролирующих организаций, сотрудники которых явно не хотели жить на собственные зарплаты. И создавалась такая обстановка, что легче всего было заниматься перепродажей по все тем же «черным» схемам. А самым невыгодным – что-то производить, поскольку нахлебники появлялись тут же, и для того, чтобы запустить даже простейшую линию, требовалось такое число согласований, за каждым из которых стояла необходимость «оставить в конверте», что интерес создать и вести, казалось бы, всем нужное дело отпадал быстро.
Но Ленчику жить лишь куплей-продажей становилось уже неинтересным. Хотелось чего-то настоящего не только для своей семьи. Хотя, услышь он о себе такое в юности и ранней молодости, наверное, удивился бы. Ведь, казалось, тогда он мечтал жить именно так, как сейчас. А вышло, что не совсем.
И вот теперь, когда неожиданно обнаружил в себе и другие амбиции, стал понимать, что надежды, которые были у него на перестройку, рушились. Поэтому и все более грустными становились его размышления.
Правда, в нулевые, когда под Новый год нового тысячелетия наш Главный Танкист сделал стране подарок, а еще больший подарок сделал он полюбившемуся ему Единоборцу, какая-то надежда вначале забрезжила. Преемник вроде бы хотел что-то разумное возрождать. И обещал поддерживать тех соотечественников, которые еще сохранили не только хватательные рефлексы, но и желание приносить какую-то пользу там, где живут. И поначалу ему в некоторой степени удалось ослабить темпы того распада, что так активно шел при предшественнике практически во всех областях. Возникла даже надежда, что знаменитое изречение, которым когда-то наш видный историк и писатель выразил в одном слове суть происходящего в стране, станет не главной нашей характеристикой.
Но, видимо, переоценил Преемник свои силы и недооценил степень уже случившегося разложения. И в чем-то увяз. Может быть, поэтому и повел себя на непосвященный взгляд как-то странно. В первую очередь его почему-то не устроил Глинка, и он решил вернуть прежний гимн. А прежний автор с удовольствием переделал для этого свои прежние слова применительно к веянию времени, которое этот автор всегда обостренно чувствовал и отлично к нему приспосабливался (поэтому жил долго и счастливо). А еще Преемник сразу же договорился с одним из полевых командиров самой горячей в стране точки (которую у предшественника не хватило ума не допустить), чтобы горячие дела за территорию этой точки не выходили. Это было выгодно обоим: Преемник снимал с себя головную боль за регион, а полевой командир стал получать из центра такие суммы налогоплательщиков всей страны, что мог и расправляться с неугодными, и себя на обижать.
А налогоплательщикам продолжали объяснять, какие в стране «непреодолимые трудности» для того, чтобы зарплаты тем, кто учит и лечит, а также, пенсии не выглядели позором.
В какой-то момент Преемник, правда, попытался хоть чуть исправить их положение. И что-то даже сумел. Но, во-первых, немногое, а, во-вторых, он, тут же, встретил критику и сопротивление со стороны своих соратников, которые проявили завидную активность, чтобы не допустить развития этих планов, объясняя свои действия тем, что в стране будет нарушен некий экономический принцип или баланс. Мысль, конечно, интересная. Особенно, если посмотреть, как живут эти соратники, их родственники и помощники разных уровней, которые именуют себя слугами народа – на их личные «экономические принципы» и персональные «балансы». Может быть, поэтому ни у кого из них не возникло вопроса, чем провинились те, кто достиг возраста, когда работать уже тяжело или невозможно вовсе и когда заработал право не думать, как выжить. Не говоря уже о мысли, что там, где не уважают своих стариков (а также тех, кто несет знания или приходит на помощь, когда заболеешь), будущего нет. Ведь даже в той стране, от пороков которой соотечественникам предлагалось уйти с помощью известных преобразований, такого не было. Поэтому, как ни грустно, но слова, сказанные поэтом еще в начале 90-х: «Слышен звон чужих монастырей:/Снова мы себя переиначим./ На обломках Родины моей/Вместе соберемся и поплачем…» вновь оказались верными…
Остальную же часть своей творческой энергии Преемник направил на то, чтобы давить тех, в ком чуял хоть какую-то опасность или угрозу соперничества (страна и остальной мир до сих пор следят за «логикой» этих событий и решениями ставших популярными до нарицательности, Басманного, Мещанского и Хамовнического правосудий). Ну и, конечно, чтобы серьезно повысить жизненный уровень уже своей команды, о которой только что шла речь. При этом все заметили, что бритые головы и малиновые пиджаки – наиболее яркая примета эпохи Предшественника – сменились чуть более разнообразными прическами, скромным цветом одежды, и существенно усилилась роль ОМОНовских дубинок.
В каждой из этих областей Преемник замечательно потрудился, и результат этой деятельности переоценить трудно.
Но, отведенное Конституцией время, очевидно, истекло значительно быстрее, чем хотелось бы, поэтому он тоже назначил себе преемника, но довольно условного, поскольку отчетливо проглядывалось его желание вернуться и «порулить» еще (так через четыре года и случится). Тот, похоже, сначала растерялся, а потом приобрел осанку и стал потешать соотечественников и этой осанкой, явно копирующей предшественника, и своими инициативами и реформами. То ли тешил себя мыслью, что его кто-то слушает и все это выполняет, то ли просто создавал видимость какой-то работы, которая, давала очередной повод убеждаться, что «Пир во время чумы» – это не только драматическое произведение бессмертного автора…
Впрочем, не исключено, что ни тот, ни другой оказались уже и не в силах предотвратить то движение в сторону третьего мира, куда отнесли хоть и очень порочную, но некогда довольно мощную страну все те события, которые в ней происходили последние два десятилетия.
Как ни парадоксально, но когда уже стало понятным, что «так жить нельзя» и можно начинать иначе, это «иначе» оказалось, как минимум, не лучше, чем было. Может быть, именно потому, что когда-то и что-то нарушили, чего нарушать было нельзя. И к концу прошлого века и началу нового почти не осталось тех здоровых сил, что были в начале старого – до того, как соотечественникам объявили, что и кухарка может управлять государством. Все-таки кухарка даже в кожаной куртке это – другая профессия, а кухаркиным детям, чтобы научиться искусству управления (и не только управления), нужна была соответствующая среда, которую эти кожаные куртки не сочли нужным сохранить.
Вот такие мысли приходили нашему герою все чаще и чаще…
***
Ленчик, конечно, прочно стоял на ногах, благодаря, очевидно, светлой голове и какой-то врожденной интуиции. Он не лез туда, куда его не просят. В положенные дни приносил в конвертах положенные суммы тем, от кого зависело, чтобы ему не мешали (а их становилось все больше, и росла такса). Перечитывал Салтыкова-Щедрина и Гоголя, каждый раз отмечая, насколько неувядаемы их персонажи. И странным образом все чаще тосковал о чем-то из прошлых лет. Чего тогда (в те прошлые годы) не мог и предположить. То ли это – возраст, который с определенного момента порождает ностальгию. То ли действительно было там нечто, что уничтожать не следовало.
Теперь ему казалось, что в той – во многом порочной стране – о чем-то высоком мечтали и физики, и лирики. И не только мечтали, но и что-то делали: взлетели в космос, собирали стадионы не только футболисты, но и поэты, стояли ночами в очередях не только в мебельные магазины за импортной мебелью, но и перед кассами «Современника» и «Таганки», читали запретное и обсуждали это, хотя и шепотом и на кухнях. Хотели стать врачами, учеными, инженерами, космонавтами…
И несмотря на то, что у него самого были другие цели, очевидно, в такой атмосфере жить все же было приятнее, чем теперь, когда страну почему-то объявили свободной. То ли, потому что теперь, когда горстке внедрившихся в «закрома Родины» все дозволено купить, свобода совести вытеснена свободой от совести.
Может, поэтому даже ему, казалось бы, находящемуся в русле событий, все меньше становилось понятным кто, чем и зачем занимается, кроме того, чтобы любыми способами наполнить собственный карман.
Он знает, что в многочисленных офисах его до неузнаваемости изуродованного города сидят многочисленные акционеры, инвесторы, директора, менеджеры, брокеры, дилеры и дистрибьюторы и все свои знания, энергию и талант с утра до ночи используют, чтобы что-то урвать, там, где плохо лежит. И далеко не все по собственной изначальной порочности, а лишь потому, что есть закон, по которому гниет рыба.
Может быть, поэтому два извечных на Руси вопроса, которые он помнил еще из школьной программы и занимали его сейчас в зрелом возрасте, когда, вдруг, в какой-то момент неожиданно для себя ощутил насколько верно, что «не хлебом единым…».
И имей он склонности к какому-либо виду искусств или публицистике, мог бы занялся сейчас этим. О чем сказать накопилось.
Или, если бы умел, что-то делать своими руками, тоже была бы отдушина.
Но таких склонностей Бог не дал. А жить пассивно он не привык. Вот и не знал пока, чем заняться, чтобы душа, хоть когда-нибудь, пела.
И от этих мыслей ему так грустно. А еще и потому, что его единственная надежда – дети, ставшие как-то незаметно взрослыми, может быть, и не смогут построить тут что-нибудь, за что не будет так горько и стыдно как теперь.
Впрочем, может, они отсюда и уедут.
А, если нет?