Камасутра
Лидия Николаевна, одинокая женщина, внучка известной петербургской фребелички и эмансипэ Нинэль Сухотиной, преподавала в средней школе русский язык и литературу, дорабатывая до пенсии.
В середине апреля вечно хмурое петербургское небо вдруг улыбнулось весенней голубизной и обычно сдержанные петербургские голуби, негромко заворковали на сером асфальте набережной Невы и мокром песке городских бульваров. Отразившись от золотого купола Исаакиевского собора, нежные солнечные блики пронзили легкий утренний туман и заиграли в лужах.
Лидия Николаевна присела на скамейку, стараясь не замочить пальто и бесстрастно оглядела пустую в ранний час аллею.
До начала урока было почти сорок минут и она старалась глубоко дышать свежим воздухом, тонкими ноздрями улавливая нежный запах еще не появившейся листвы.
Неожиданно откуда-то возник мужчина в сером пальто из плотного “бобрика”, сел на ту же скамью, достал из большого, накладного кармана папиросы и, спохватившись, спросил:
— Я закурю, не возражаете?
— Возражаю. — не поворачиваясь, сказала Лидия Николаевна. — Я скоро уйду и вы сможете курить сколько вам угодно. — Такой замечательный день… весна… Не лучше ли избавиться от этой пагубной привычки?
— Лидия Николаевна! — воскликнул мужчина.
Она повернулась к нему и внимательно посмотрела. Симпатичный сероглазый брюнет с обаятельной улыбкой…
— Сазонов…- подсказал мужчина. — Помните?
Она еще секунду всматривалась в его лицо и, почти сразу, не выказывая эмоций, сказала:
— Ну как забыть, Сережа. Таких ни до ни после не было. Уникальный экземпляр. Как сложилась твоя жизнь?
— Отслужил на флоте, ушел с третьего курса политеха, женился, развелся, работаю, сын в третьем классе. Мама умерла. Вот, если вкратце, вся биография. Я каждое утро еду на работу мимо нашей школы, все хотел зайти, посмотреть как там сейчас. Если честно, я вас хотел увидеть… но не то чтобы боялся… стеснялся.
— Ты? Стеснялся? Как-то это на тебя не похоже. Ты же был любимцем всех девочек в классе. Дерзил, баловался, курил. Вечный троечник. Хорошо, что не сбился с пути, но плохо, что бросил институт и семью. С сыном встречаешься?
— А как же, мы с ним большие друзья, все выходные вместе. Он у меня очень умный, серьезный парень, не такой оболтус, как я. А как ваша жизнь? По-прежнему в нашей школе, преподаете?
— В основном, без изменений. Удивительно, что ты меня сразу узнал по голосу.
— Еще бы! Я же был в вас влюблен. Даже уроки старался делать ради вас. Как увидел вас в пятом классе, так и влюбился. Первая любовь. Вы были такаая очаровательная, строгая, умная, стройная. От вас всегда чудесно пахло – почти неразличимо, тонкий, нежный аромат. Какой-то сводящий с ума, волшебный запах… Я потом никогда его больше не встречал. Что это были за духи?
— Какие могли быть духи при моей зарплате? Обычная лавандовая вода, немного “тройного” одеколона, капля “Шипра” и настойка ландыша. Меня научила бабушка, это ее рецепт. Хм, а я и не знала, что кто-то в школе меня обнюхивает. Забавно. Ты помнишь, как я вас спросила: “какое произведение Грибоедова вы читали?” и что ты ответил…
— Камасутра! Помню, конечно! Вы до сих пор не замужем?
— Сазонов, разве можно так спрашивать? Что значит “до сих пор”? Подумай, где я могла познакомиться с мужчиной, который мог бы стать моим мужем? На филологическом были одни девочки. В школе? Женский коллектив — почти все женщины, кроме физрука и военрука – сейчас это называется «преподаватель ОБЖ». А! и еще учителя труда. У всех дети и внуки. Утром уроки, вечером проверка домашних заданий, контрольных, диктантов и сочинений. Классный руководитель — внеклассная работа с отстающими, родительские собрания, отчеты, семинары, какие-то общественные и профсоюзные мероприятия. И так — год за годом. Дома больная мать и сестра – инвалид детства, комната в коммуналке. Ты же взрослый человек, должен понимать.
Он молчал, слушал, внимательно смотрел на нее.
Она встала.
— Очень приятно было тебя встретить. Ты уже совсем взрослый.
Он тоже встал, спрятал в карман папиросы, неожиданно приблизился и обнял ее.
Она замерла в его объятиях. Он легко приподнял ее и нежно поцеловал.
— Тот же волшебный запах… — прошептал он. — Лидочка. Мы звали тебя за глаза Лидочка. Все тебя любили. Ты так интересно рассказывала, так много знаешь. Я только сейчас понял, что все эти годы думал о тебе, очень по тебе скучал… Больше не расстанемся. Лидочка… любимая… Моя единственная любовь…
— Сазонов, поставь меня на… отпусти меня. Мне надо на урок, я уже опаздываю. — тихо сказала Лидия Николаевна.
Он бережно опустил ее на землю.
— Встреча бывшего ученика с классной руководительницей. — сказала Лидия Николаевна. — Хорошо, что никто из школы не видел эту сцену. Ты хоть знаешь сколько мне лет?
— Какая разница. — сказал он. — Я все эти годы жил, как во сне. Вроде — жизнь, а вроде и не жизнь… И сейчас я вдруг понял, что все время думал о тебе, все время твой образ незримо присутствовал в моей жизни. Влечение, любовь… такая странная вещь, необъяснимая. Мне никто, кроме тебя не нужен.
— Через пятнадцать минут звонок. — сказала она. — Я побежала.
— Бежим! — он протянул ей руку, — Бежим! Мы успеем!
Она растерянно протянула ему руку и они побежали.
Бежали и счастливо смеялись, опьяненные неожиданно поразившей их любовью.
С балюстрады у золотого купола Исаакиевского собора за ними с улыбкой наблюдал златокудрый второклассник, с игрушечным луком и стрелами в руках.
Хмурые петербуржцы спешили на работу и никто его не замечал.
Комната смеха
Небольшой провинциальный город. Наши дни.
Хлебозавод, больница, птицефабрика, шиномонтаж, двухэтажная гостиница “Восток”, железнодорожный вокзал.
На покрытых ржавчиной запасных путях пасутся три козы, у черно-белой шпалы в тупике – ржавый паровоз.
Перед вокзалом стоит такси – видавший виды праворульный “Ниссан”. На переднем сидении, откинув назад голову и прикрыв лицо кепкой, с приоткрытым ртом спит водитель.
От вокзала к центру ведет улица Строителей, вдоль которой стоят темные, деревянные дома, закрытые зеленью. В центре — двухэтажное здание мэрии и городского совета, на первом этаже отдел полиции, почта и банк. Неподалеку небольшой павильон. В одном окне выцветшие до синевы рекламные фотографии причесок и стрижек, в другом — вывеска “Салон сотовой связи” и объявления о покупке, продаже и ремонте телефонов.
В зале бывшего кинотеатра “Луч” сейчас ресторан «Милан», меню уровня деревенской столовой.
Церковь, когда-то превращенная большевиками в библиотеку, закрыта строительными лесами. По деревянным ребрам купола ползает и стучит молотком рабочий, привязанный за пояс веревкой к кресту.
Неподалеку, в здании бывшего драмтеатра, темный и пустой торговый центр.
Валентина Петровна Ермишева, женщина средних лет, продавец и кассир, смотрит без звука корейский телевизор “Самсунг”. Передают выступление известного политика. Он упитан, дорого и со вкусом одет.
На окраине города горсад. Его территория огорожена оштукатуренными кирпичными столбами, покрашенными в желтый цвет. Там, где штукатурка обвалилась видны кирпичи. Между столбами сваренная из металлического прутка ограда, похожая на кладбищенскую и такие же ворота. Они закрыты на цепь и висячий замок. Замок не заперт и ключ давно потерян.
Парк заброшен — аллеи, покрытые мелким, серым гравием, петляют в зарослях орешника, липы, клена, сирени, акаций и березняка.
В глубине парка невидный даже с близкого расстояния темно-зеленый павильон.
Над дверью фанерка с полустершейся надписью: “Комната смеха”.
В павильоне три комнаты расположенные анфиладой. В последней комнате есть дверь – выход.
В комнатах зеркала. Узкие и длинные, почти до потолка, они сделаны, чтобы искажать отражение.
Когда-то, купив за 30 копеек билет, можно было зайти и увидеть свое карикатурное отражение с фантастическими чертами.
Этот незамысловатый советский аттракцион был очень популярен у простодушной провинциальной публики. Посетители от души хохотали над своим уморительным отражением, а еще больше над стоящими рядом знакомыми.
В начале 90-х Алексею Кирееву удалось взять на 45 лет в аренду горсад и купить и приватизировать павильон.
Он тогда удачно раскрутился: сумел взять на реализацию партию компьютеров. Потом, не думая долго, вложился в этот никому не нужный парк. Павильон вообще купил за гроши.
Тогда все выживали как могли и было не до смеха. Он возил в Польшу электротовары, обратно – косметику, парфюмерию. В павильоне хранил товар и часто оставался на ночь.
С Вовкой, двоюродным братом, они сделали душ, привели в порядок туалет, оборудовали кухню. Зеркала он снимать не стал – фиг с ними, пусть будут для прикола.
Иногда, проходя мимо, он бросал случайный, скользящий взгляд и видел комичную, ковыляющую фигуру с тюками и сумками.
Однажды он купил обычное зеркало и повесил в туалете над раковиной. Вовка почему-то избегал смотреть в эти зеркала, отворачивался. Киреев про себя посмеивался над ним – после Баку нервишки у брата не очень.
Сам он прошел Афган и, в сравнении, все казалось ерундой.
Киреев съездил в Белоруссию, пригнал “бэху”. Сделал пристройку – гараж.
Для Таньки в центре города он выстроил павильон – она училась на парикмахера и мечтала иметь собственный салон. Салон открыли, но клиентов не было. Молодежь уезжала, закрылось профтехучилище, закрылся завод металлоизделий, опустел военный городок, исчезли окрестные колхозы, обезлюдели деревни.
Деньги быстро разошлись, заработка почти не стало. Киреев продал квартиру в Воронеже и переехал в комнату смеха.
Вовчик глупо погиб на какой-то разборке. Ничтожно мало приносила аренда магазина сотовых телефонов. Татьяна просиживала целыми днями в своем салоне в ожидании клиентов. От скуки она начала попивать.
Реально пьяной не была, но он не раз чувствовал запах.
Когда убили Вовку, была жара. Холодильник в морге при больнице сломался и Киреев привез брата к себе.
Положили на столе в центральной комнате. Татьяна взяла у матери шторы — завесить зеркала. Хоронят на третий день. Вовкиному отцу говорить ничего не стали. Мать давно умерла, отец, как вышел на пенсию, стал выпивать, пропил квартиру, жил в доме престарелых и уже плохо соображал.
Киреев ночью встал, зашел в комнату, где лежал брат. Горели свечи. Он направился к нему и, вдруг, боковым зрением увидел, как метнулась какая-то тень. Он резко повернулся… С одного из зеркал соскользнула тюлевая занавеска и появилась искаженная и оттого особенно жуткая картина. Он почувствовал, как волосы шевелятся на голове, но сумел сдержать невольный вскрик, подошел, поднял тюль, встал на стул и закрыл зеркало.
Стоя на стуле, он увидел стоящую в дверях мертвенно бледную Татьяну и решил, что похоронит брата в дальнем углу сада, у ограды.
— От-т-в-вези меня к матери. — попросила Татьяна. — Чувствую себя совсем хреново. Если хочешь, м-можем вместе там переночевать.
— Одевайся и выходи. — сказал Киреев. — Я жду тебя в машине.
— Леш, под-дожд-ди меня. Не уходи. Я м-мигом.
— Ладно, давай. — снисходительно улыбнулся Киреев. — Я не знал, что ты такая впечатлительная девушка.
Татьяна исчезла и, вскоре, появилась уже одетая и с сумкой.
— Ну как, ты ост-танешься у мамы? – спросила она, когда они уже подъезжали.
— Поеду, посижу с братом. Я решил его похоронить в парке. В дальнем углу, где бетонный пионер с горном, у ограды. Там будет удобней приглядывать за могилой. Что ты думаешь?
— Вау. б-блин, оттличная идея, — сказала Татьяна. Ее колотил озноб, хотя в машине было тепло. — Можно я пару дней прокантуюсь у м-матери? А то я что-тто не в себе. Я когда з-зеркала завешивала, меня что-то торкнуло. Жуть, одним словом.
— Не вижу ничего жуткого, — сказал Киреев. — Вовку жаль, это точно. Если узнаю кто – вот этими руками задавлю падлу.
Татьяна сидела у матери, пила горячий чай с малиновывм вареньем и зубы стучали о край стакана.
Стол стоял у окна, за тонкими кружевными занавесками была непроглядная, безлунная тьма.
Неожиданно, рядом с ее головой в оконное стекло тихо постучали… стакан вылетел у нее из рук, она мухой слетела со стула на пол и в ужасе замерла глядя, как окно скрипнуло, медленно приоткрылось и голос Киреева сказал:
— Тань, ты сумку в машине забыла.
Рабинович и энтропия
Вероятно, в названии этого рассказа вам что-то показалось непонятным: что за Рабинович… кто он? Откуда? Буквально через минуту я вам все о нем расскажу.
Что касается энтропии, вы все, конечно, знаете — это известно любому ребенку, если он знаком со вторым законом термодинамики Максвелла и работами Клаузиуса, который, собственно, и ввел в 1865 году это понятие.
Но вернемся к Рабиновичу – о, это целая история! Первое, на что я хочу обратить ваше внимание: он родился не в Могилеве, а в Бобруйске. Это распространенная ошибка. Второе — он уехал не в семьдесят втором, а в девяносто третьем. Третье и главное – он был женат не на Тане Смоляк, а на Элле Кочубей и Зоя не его дочь.
Но давайте все по порядку. Так вот, когда Рабиновичу исполнилось три года цыганка в Сталинабаде за триста грамм хлеба сказала Инне, что он вскоре умрет от сыпняка. Такая его судьба. Инна в тот же день получила спецпропуск и выехала в Москву. В поезде она держала ребенка при себе и не отпускала ни на шаг. Эпидемия сыпняка началась через два дня после их отъезда и выкосила полгорода. В Москве Инна с сыном остановились на Маросейке у Любы. Любовь Марковна Година была артисткой театра оперетты, недавно разошлась с мужем, кинооператором, и теперь жила одна в большой комнате. Она приходила домой поздно и от нее приятно пахло духами «Красная Москва». В этой же коммунальной квартире жила старушка Осиповна из бывших. Она умела гадать на картах и за банку американской тушенки, прозванной «второй фронт», сказала, что Ильюшеньку Рабиновича подстерегает опасность – он выпадет из окна или попадет под трамвай. Такая судьба. Этим же вечером Инна с сыном уехали в Подольск, где она нашла работу на заводе швейных машин. Сняла угол у старушки и, в один прекрасный день, когда она была на работе, Ильюша вывалился из окна в крапиву и страшно заорал. Но так как домик, где они жили, врос в землю, то при падении он ничего себе не сломал, только обстрекался крапивой и испугался. Через год Инна вышла замуж за артиста оригинального жанра Альфреда Стоковского и он взял ее к себе ассистенткой. Он работал в «СОЮЗГОСЦИРКЕ» и выступал в разных городах. Ей сшили трусы с блестками, такой же лифчик и она стала подносить реквизит и делать руками красивые движения, когда он вытаскивал из цилиндра белого кролика или показывал фокус с картами. Они поселились в гостинице. Утром, когда она забирала Ильюшу из детского садика, кто-то сказал, что в домик, где они до этого жили, въехал пьяный бульдозерист и снес его. Вечером, после шефского спектакля в военной части, Стоковский ей шепотом на ухо сказал, что их общая знакомая артистка Люба Година вышла замуж за ответственного работника НКВД и через неделю его арестовали как предателя и врага вместе с группой английских шпионов внедрившихся в советские органы. Его, разумеется, расстреляли, а ее и всю коммунальную квартиру выслали в Мончегорск. На другой день Инна подошла к айсору в будке, где он чистил ботинки и набивал подковки и спросила что ей делать. Айсор оглянулся и тихо сказал: « Бежать из этого цирка куда глаза глядят».
-Так. – сказала она. – А на что жить?
Айсор не ответил.
Вечером она сказала Стоковскому, что пора уходить из цирка. Он подумал и согласился.
Вскоре они уже работали от Саратовской филармонии в Йошкар-Оле. Ее подруга Лиля Овсянникова написала, что после их отъезда был пожар, цирк сгорел и почти всех посадили.
Перед сном Стоковский раскладывал карты. Выходило: дальняя дорога, казенный дом. Причем для всех, включая начальство. Ходили слухи, что готовится высылка евреев на север, стоят эшелоны. В газетах клеймили врачей-отравителей и у арестованных стариков не было шансов. Деваться было некуда – кругом были миллионы советских граждан с тусклым взглядом идиотов никогда не сомневавшихся в своей правоте. Потом карты стали вести себя неуверенно, и, как компас вблизи магнитной аномалии, они показывали то одно, то другое. Умер Сталин. Все плакали. Стоковский тоже всхлипывал, но без слез и смотрел в пол – в направлении, куда, по его мнению, отправилась душа генералиссимуса.
Уже в шестидесятые, будучи студентом, Илья узнал, что его отец рядовой Рабинович пропал на фронте без вести, деда по линии матери расстреляли в тридцать восьмом, пришив дело о вредительстве, а деда по линии отца убили фашисты. В начале семидесятых Инна со Стоковским разошлись, но остались друзьями. Иногда она рассказывала сыну о странных предсказаниях, которые получала касательно его судьбы и о ее решительных действиях, благодаря которым удавалось избежать несчастий. Тогда же Рабинович начал задумываться о том, что очевидно в его судьбе присутствует некий перст, который с детства преследует его. Явно виделось какое-то роковое начало. Он стал осмотрителен и несколько мнителен. Перст судьбы мог настичь его в любую минуту. Во время шестидневной войны повсюду в СССР велась борьба с сионистами. Из институтов их отчисляли по любому поводу. Повод находился всегда. Стало ясно, что быть Рабиновичем и не быть сионистом невозможно. Он взял академический отпуск, выкрасил волосы в льняной цвет и уехал в Грузию. В Зугдиди он официально изменил имя на Бедзину Гочеридзе. Потом он перевелся на заочное отделение в Рижский институт инженеров связи, женился, развелся и стал ждать. Из Москвы написали, что трех Рабиновичей посадили за антисоветскую деятельность, шесть тысяч двести пятьдесят восемь Рабиновичей отчислили и отправили в армию, еще несколько избили за требование выпустить их из страны и бессчетное количество выгнали с работы. Он взял фамилию бывшей жены и стал Янис Берзинь. От знакомых он узнал, что в Грузии ищут Гочеридзе, чтобы судить за уклонение от воинской обязанности. Есть информация, что он в Латвии, носит фамилию жены. Он написал заявление, что хочет взять фамилию отчима и, вскоре, стал Кшиштофом Стоковским. Через месяц пришло письмо: мать написала, что Альфред умер. Это был знак. Он понял, что настала очередь Стоковских и, возможно, скоро придет черед Берзиней. Он коротко постригся, перевелся во Львов и получил паспорт на имя Оноприенко Мыколы Трохимовича. Ухнул Чернобыль и он понял, что с этим именем он поторопился. Судьба шла за ним по пятам. Вернувшись в Москву он, на короткое время, стал Ивлевым Михаилом Валентиновичем, но, после обстрела Белого Дома, по зрелому размышлению, опять превратился в Рабиновича и уехал в Израиль. Там, в Южном Ливане, его чуть за это не убили и он отправился в Северную Америку. Теперь его зовут Эли Робин, он занимается совместным бизнесом с Россией и неплохо зарабатывает. Часто там бывает. Жена там, жена здесь.
У него развилось поразительное чутье: когда его хотят убить там – он здесь, а когда ищут здесь – он там.
Возможно, судьбе надоело бегать за ним и она плюнула на него.
А это — знаменитое еврейское счастье.
Точка бифуркации
Прямо накануне Нового года с Зевакиным приключилось нечто удивительное и невероятное. Он спал и во сне увидел, что направляется в общественный туалет в центре города — в старом кирпичном здании, там где раньше были знаменитые бани.
Туалет – весьма большой – был занят: люди справляют нужду в отверстия в бетонном полу, свободного места нет, и выстроилась очередь, причем довольно длинная.
Зевакин занял за каким-то стариком и чувствует, что нет сил терпеть, дождаться не сможет и во сне не знает, что делать.
И тут голос ему негромко говорит:
– Игорь Николаевич, вы спите. Проснитесь и идите в туалет.
Он открывает глаза и в сумерках видит силуэт — кто-то сидит на стуле у стола и смотрит на него большими, темными глазами.
– …хтофы? – спросонья пробормотал Зевакин и, не дожидаясь ответа, быстро прошел в туалет.
Когда он вернулся в гостиную, пришелец по-прежнему сидел на его стуле и с кем-то говорил по городскому телефону. Речь его напоминала звуки при настройке коротковолнового приемника: какие-то писки, треск, шорохи и подвывания. Увидев Зевакина, он положил трубку и представился:
– Меня зовут Андрей Иванович. Можно просто Андрей. Я здесь в командировке, научный сотрудник одной из лабораторий.
– Вы откуда? – хрипло спросил Зевакин.
– С 416G планеты из галактики Серебряная Монета, если вам это что-нибудь говорит. Если по прямой, 16 миллионов световых лет. Но мы, через кротовые норы перемещаемся сквозь множественные измерения практически мгновенно.
– А вы… в квартиру-то как попали? Татьяна чего, опять дверь не заперла?
– Топографическая ошибка: у нас это место значится как «лес недалеко от окружной дороги». Устаревшие установочные данные. Про дверь ничего не могу сказать, я через портал. Так что, извиняюсь за беспокойство. Видел ваш сон, простите, что вмешался, но еще немного – и вы бы напрудили. Часто это бывает с вами?
– Сны такие бывают, но чтобы… нет. Обычно просыпаюсь вовремя. А вы что, и чужие сны можете видеть?
– Что вы как маленький! – удивился незнакомец. – Мы мгновенно перемещаемся в пространстве и времени а вы про какие-то сны… О таких пустяках не стоит и говорить. Не только видеть, но даже приснить кому угодно и что угодно не проблема. Вот вы что хотели бы увидеть?
Зевакин на секунду задумался и спросил:
– А можно во сне я буду Путиным? Ну, хотя бы разок.
– Да пожалуйста… – хмыкнул пришелец. – Только опять пиво перед сном не пейте. Вам сон обычный, цветной, стерео или в 3D, окружающий звук, с тактильными ощущениями и запахами?
– Если можно, то лучше в 3D и со всеми прибамбасами! – радостно согласился Зевакин. – Вы, извините, принадлежите к расе серых?
– Все это глупые фантазии ваших уфологов, – сказал пришелец. – Серые – это вы. Никаких рас давно нет. Представители развитой цивилизации могут приобретать любые формы. Кстати, то, что вы сейчас видите – это скафандр. Он снабжен датчиками, центром обработки и передачи данных и полностью автономен. А сам я в другом месте, на большом от вас расстоянии и только его контролирую — того, кто перед вами.
– А чего вы сюда прилетаете? Что вас интересует на нашей планете?
– Ничего особенно не интересует. Рутинная работа: ведем за вашей планетой наблюдение. Зря вы этот адронный коллайдер запустили. Не видать вам бозона Хиггса, как своих ушей.
– И вы ни во что не вмешиваетесь?
– Нет. Это бесполезно. Вы разве послушаете чей-нибудь совет при вашем-то характере?
– А вы пытались?
– Нам запрещено. Разве что, в самом крайнем случае. Например, если вы решите совершить коллективное самоубийство и начнете атомную войну. Планета досталась вам неплохая, но вы ее сильно загадили. Жалко ее.
– А про путешествия во времени правда, что ли? Вам и это доступно?
– Конечно. Но только назад.
– А почему?
– Прошлое инвариантно, а у будущего бесконечное количество вариантов: из точек бифуркации начинаются множественные аттракторы потенциальной реальности.
– А правда, что вы похищаете людей для своих экспериментов?
– Мы – нет. Но про другие цивилизации ничего сказать не могу. Мы с ними их программы не обсуждаем. Может, кому-то вы и нужны для каких-то экспериментов, но я лично сильно сомневаюсь.
– А кому вы звонили?
– Жене. Сказал, что задерживаюсь на работе, чтобы она не волновалась.
– Вы что, можете звонить с обычного нашего телефона на вашу планету?
– Без проблем. Вы не волнуйтесь, счет вам не придет.
– Что, мысли читаете?
– Запросто. Можно я у вас на кухне посижу, пока автобусы не начнут ходить?
– Может вам такси вызвать?
– Нет, спасибо. У меня утром встреча на остановке, знакомый должен подъехать, я у него кое-что забрать должен.
– Тоже инопланетянин?
– Да нет, из Средней Азии. Живет в Бирюлево. Просил посылку захватить в Душанбе. Я посижу на кухне, а вы ложитесь, отдыхайте, не обращайте на меня внимание. Если вам опять общественный туалет приснится, вас будить?
– Нет, спасибо, я уж как-нибудь сам, – сказал Зевакин. – В холодильнике есть пиво, лещ на столе. В морозилке сосиски, если что.
– Спасибо. Хорошего вам Нового года, спокойной ночи и приятных сновидений! – вежливо попрощался гость и исчез.
На кухне скрипнула дверь, раздался испуганный мяв кота, спавшего на мягком диванчике у стола… скребя лапами по ламинату, кот вылетел в коридор.
За окном была непроглядная тьма. Зевакин лег, закрыл глаза, и ему приснилось, что он президент и произносит речь.
Спичрайтеры в последнюю минуту переписали обращение к нации с учетом последних событий: вертолет премьер-министра упал на подлодку “Алеша Попович” и она утонула. Два депутата госдумы оказались агентами госдепа и бесследно исчезли в Чечне. Четыре банка перевели все деньги в Австрию, Швецию и Науру и у них отозвали лицензии. Обманутый дольщик Ахмед Петров взорвал в ЦУМе ранцевую атомную бомбу. Амир Южного федерального округа Магомед Сидоров предупредил о создании в Саратове исламского государства и новых терактах.
– Мы их победим. – сказал Зевакин. – Никто не остановит нас на пути прогресса. Мы сумеем достойно ответить на козни, которые нам строят враги и будем их уничтожать везде — надо в Петербурге, значит в Петербурге. Говорю это от имени волшебника Чурова, кооператива “Черная кошка” и лично Башара Асада. Будем их мочить!
Он проснулся от толчка в бок:
– … ты чего!
Жена в мокрой ночнушке сидела на кровати и с ненавистью смотрела на него:
– Опять напрудил?! Пивасик… Все. Больше не могу. Утром уезжаю к матери.
Бабушка здорова
Маматкулов поступил контрактником на военную службу. Подписал контракт, принес присягу, поцеловал знамя, получил видавший виды “калаш” и место в общежитии. Предстояло охранять базу с военной техникой. В ангаре стояли старые советские танки Т-80, несколько БТРов и “Уралов”.
Дни тянулись однообразно. Работал без выходных; одну неделю дежурил с 6 утра до 2-х, следующую с 2-х часов дня до 10 вечера, третью неделю с 10 вечера до 6 утра, а четвертую неделю отдыхал. Потом по новой. Военная часть была огорожена двухметровой железной решеткой, по другую сторону которой стояли палатки, в которых торговали овощами и фруктами. Через дорогу была чайхана, где можно было вкусно и недорого пообедать.
Обычно Курманбек брал лагман, манты, две лепешки и чай. Не спеша ел и думал. Платили мало. Посылал сколько мог матери, сестре, себе купил на рынке джинсы, куртку, рубашку, пытался что-то откладывать, но не получалось. Сестра осталась одна с двумя детьми – муж уехал на заработки в Москву и пропал. В чайхане он однажды познакомился с приезжим. Разговорились. Оказалось, старший сержант Миколайчук приехал в командировку, служит тоже по контракту в небольшом городке на берегу Черного моря. Получает почти в два раза больше, чем Курманбек. Слово за слово, приезжий записал его адрес, сказал, что узнает, могут ли взять его на контракт, дать паспорт и общагу. Обещал сообщить об этом в письме.
– На всякий случай, прямо не пиши, – сказал Маматкулов. – Если берут, напиши, что бабушка выздоровела. Если нет. Напиши, что умерла.
– Понял, – сказал Миколайчук.
– Я присягу давал, – сказал Курманбек. – Опять знамя целовал.
– Мало кто там кого целовал, – сказал Миколайчук. – Ты же жениться не обещал.
Через месяц пришло письмо: “Бабушка здорова, передает привет и возьмет стрелком или механиком-водителем. Приезжай”.
Курманбек оформил отпуск, сдал автомат, купил билет на поезд и отправился к морю.
Миколайчук познакомил его с капитаном Олейником, который посмотрел документы, задал несколько вопросов, рассказал об условиях и предложил встретиться завтра с командиром части, уточнить все детали и подписать контракт.
Курманбек откозырял, поблагодарил и вышел к поджидавшему его Миколайчуку.
– Форму надо купить за свой счет, – предупредил Миколайчук. – В секонд хенде есть немецкая – очень хорошая и дешевая. Здесь недалеко, я завтра покажу. Сейчас пойдем в общагу, пока устроишься в нашей комнате, столовая прямо напротив. Воду из-под крана ни в коем случае не пей. Еще надо будет пару фотографий сделать на паспорт. Ты там рапорт не подал?
– Нет. Пока взял отпуск, – сказал Курманбек. – Ты-то сам что, тоже в общаге?
– Аха. Где еще? – кивнул Миколайчук. – С квартирами здесь непросто. Когда оформишься, пошли отсюда рапорт и все дела. Чего зря мотаться?
Курманбек кивнул.
– Давай зайдем в столовую, пообедаем, потом в общагу, – предложил Миколайчук.
– Пойдем, – согласился Курманбек. -Там можно что-нибудь взять без свинины? Я свинью не ем.
– Откуда там свинина? Свининка только на рынке. И дорого. Возьмем борщ или суп из потрошков, салат с помидоров и огурцов, пюре со скумбрией.
– А потрошки чьи?
– А хрен его знает. Бутылку возьмем? Хряпнем по стакашку, остальное в общагу отнесем коменданту.
– Давай.
В столовой было безлюдно. Пахло котлетами по-полтавски и тушеной капустой. Под потолком жужжала большая сизая муха. Подошла официантка.
– Олеся, нам два борща, два салата с помидоров, хлеб, скумбрию с пюре или макаронами – что есть, бутылку “Куяльника” и два стакана.
Официантка записала заказ и ушла.
Вскоре она вернулась со стаканами, салатом, хлебом и бутылкой минеральной.
Миколайчук достал из сумки огненную воду, разлил по стаканам и произнес тост:
– За службу! Чтобы все были здоровы.
Выпили. Официантка принесла борщ.
– Ты КПВТ знаешь? – спросил Миколайчук.
Маматкулов кивнул.
– Они у нас на БТРах стоят.
– 14 с половиной миллиметров, – сказал Курманбек. – У нас они на танках. Прицельная дальность до 2 тысяч метров, боевая скорострельность 70-80.
– Он так и называется – “кулемет танковий”. – сказал Миколайчук и поднял стакан: – За родину!
Выпили.
– Вы дизтопливо продаете? – поинтересовался Маматкулов. – У нас с этим строго. До меня прапора посадили.
– Мы его сами покупаем, – сказал Миколайчук. – Все до нас давно продано. Не приведи Господь, боевые действия. Да и просто хулиганы какие-нибудь нападут. На тысячу бойцов сто двадцать автоматов и триста пистолетов. Боеприпасов и тех на складе всего два цинка. Кто на нас нападать будет, кому мы тут нужны?
– Какая муха большая… – задумчиво глядя на потолок, сказал Курманбек.
– Бендеровская, – пояснил Миколайчук. – С Молдовы прилетела. Наши не такие крупные. Приднестровские иногда залетают, но тоже мелкие. Хочешь, поедим, зайдем в секонд хенд – НАТОвский камуфляж посмотрим?
Маматкулов кивнул.
Хлопнула дверь, в зал вошел человек неопределенного возраста и неприметной внешности. Оглядевшись, он подошел к их столу, взял стул, присел.
– Не помешаю?
– Милости просим, – сказал Миколайчук. – С каких мест?
– Контрактники? – не оветив на вопрос, спросил незнакомец.
– А как вы определили?
– По натовским берцам из секонд хенда, – хмыкнул тот. – Короче, меня зовут Сергей. Есть конкретное предложение. Нужны люди. Делать ничего особенно не надо. Зарплата вдвое против вашей. Обмундирование новое, после подписания контракта и воинской присяги, российские паспорта, место службы прежнее, всем внеочередные звания, старшим офицерам квартиры. Как?
– Знамя целовать надо? – спросил Маматкулов.
– Ну чо ты заладил: “знамя-знамя”? – покосился на него Миколайчук.
– У меня с собой, – пояснил Курманбек. – Когда нашу часть в 94-м расформировали, я взял. Почти новый.
– Ну, как вам мое предложение? – спросил Сергей. – Надо этот вопрос решать быстро. Тут все просто: или мы или НАТО.
– Лучше НАТО, – сказал Миколайчук. – Это однозначно.
– Сколько там у них получает прапор? – доедая борщ, поинтересовался Маматкулов.
Крик
– Левкоев Семен Борисович, приготовиться, – прозвучал четкий, металлический голос. – Пройдите на посадку к выходу 24. Перед посадкой получите у туроператора комбинезон и наденьте поверх одежды. На случай нештатной ситуации на комбинезоне на уровне груди, справа, есть кнопка экстренной связи с командой корабля. При нажатии этой кнопки, вам будет немедленно оказана необходимая помощь. Выполняет рейс командир корабля доктор математических наук, профессор Иван Моисеевич Рублев, ваш личный ассистент доктор астрофизики и физики множественных миров Любовь Захаровна Казарновская. Мы напоминаем, что, не смотря на абсолютную безопасность вашего путешествия, вы должны строго соблюдать все правила, указанные в инструкциии по коммерческому хронотуризму.
Нарушение любого параграфа этой инструкции влечет немедленное прекращение договора и может быть опасным для вас и других участников полета. Оператор вас ждет на выходе 24. Счастливого пути!
Левкоев – лысеющий брюнет неопредлеленного возраста – все внимательно выслушал, встал и надел легкую, светлую куртку. Над стойкой, в глубине зала, замигала цифра “24”. Он направился туда, по дороге выкинув в урну бумажный стаканчик из-под кофе.
У стойки его встретил робот-оператор, обозначил световой линией улыбку и негромко произнес:
– Могу я видеть ваши документы?
– Пожалуйста, – Левкоев протянул руку и робот, не касаясь, просканировал чип, при рождении вживленный ему в правое предплечье.
– Добро пожаловать на борт, Семен Борисович, – произнес робот, взял появившийся из щели в стене прозрачный пакет с комбинезоном из тонкой, зеркальной ткани и протянул ему: – Справа, на груди, тревожная кнопка на случай любой нештатной ситуации.
– Знаю, – сдерживая раздражение, сказал Левкоев и взял пакет. – Я прочитал инструкцию и слышал объявление. У вас тут что, бывают нештатные ситуации? И часто?
– Я не могу это обсуждать и, тем более, спекулировать, – замялся робот, – если точно соблюдать инструкции, полет обычно проходит нормально, – видно было, что он боится сказать лишнее.
– Пройдите, пожалуйста, в зал предполетной подготовки и наденьте комбинезон: на груди, справа, тревожная кнопка, – повторил робот.
Левкоев прошел мимо стойки в предполетный зал. Комбинезон был на удивление хорошо сделан, в пакете лежала инструкция с иллюстрациями, просто и понятно объясняющая, как его надеть. Через 2-3 минуты он уже с удовольствием смотрел на себя в зеркало.
На стене, на большом экране, появился руководитель полета доктор Рублев. Он был в таком же комбинезоне. Рублеву было уже около семидесяти, но для своих лет он прекрасно выглядел, был чисто выбрит и аккуратно пострижен. Левкоев слышал, что Рублев недавно женился на своей студентке, которая почти на полвека моложе его.
– Здравствуйте! – сказал Рублев. – Меня зовут Иван Моисеевич, я директор и генеральный конструктор хронопланов отечественного производства и лично буду контролировать ваше путешествие на всех его этапах. Надеюсь, вы внимательно прочитали инструкцию и ознакомились с правилами перемещения во времени. По вашей заявке мы подготовили путешествие в Саратовскую область юрского периода. На Земле в это время установился умеренный климат, появились летающие ящеры: археоптерикс, птеродактиль, птерозавр, а так же хищные динозавры больших размеров – стегозавр, диплодок, анурогнат, аллозавр, анкилозавр и другие. Останки некоторых из них обнаружили в верхнемеловых отложениях южной части саратовского правобережья сотрудник факультета экологии и сервиса СГТУ доцент кафедры ГИГ ФЭС Максим Архангельский и Сергей Меркулов из исследовательской группы “Искатели”. Были найдены кости летающих ящеров-птерозавров. По мнению ведущего российского специалиста по птерозаврам профессора Александра Аверьянова, кости относятся к представителям семейства аждархид самых крупных летающих созданий на нашей планете, обитавших в конце мелового периода в саратовской области. Размах их крыльев превышал 10 метров. Как написано в инструкции, регламентирующей коммерческие полеты, в случае нештатной ситуации на вашем комбинезоне, справа на уровне груди есть тревожная кнопка. Не смотря на то, что полеты обычно проходят в штатном режиме и все наше оборудование обладает высокой степенью надежности, мы всегда рекомендуем туристам проявлять осторожность и руководствоваться здравым смыслом. Все, что вы увидите – реально. Сейчас откроется дверь хроноплана и мы приглашаем вас в полет. Полет продлится 16 минут. На аллюминиевом мостике вы окажетесь в саратовской области посреди дикой природы мелового периода. Не позволяйте эмоциям захватить вас – сохраняйте спокойствие. Вас будет отделять от этой достаточно страшной реальности невидимая и непреодолимая стена, защищающая от огромных пластов разделяющего эпохи времени.
Свет в зале уменьшился и перед Левкоевым раздвинулась стена, ведущая в корабль. Вступив на аллюминиевый мостик с тонкими перилами, он двинулся вглубь корабля. Вокруг шумел девственный лес. Пролетали огромные ящеры, хватая зазевавшуюся добычу, везде шла ожесточенная борьба за жизнь – кто кого сожрет. Он почувствовал себя неуютно.
“Ничего себе… никогда бы не подумал, что такое может быть у нас в Саратове”, – мелькнула мысль.
Вдруг подскакал какой-то ужасный ящер и уставился на него стекляными, как у крокодила, глазами. Держась одной рукой за хлипкие перила, Левкоев протянул руку и убедился, что их разделяет невидимая преграда. На ощупь она не была твердой, обнаружив под рукой некоторую пластичность. И в этот момент ящер разинул пасть и прыгнул на него!
Он инстинктивно отпрянул, перила под его весом прогнулись… Падая в страшную саратовскую реальность, он успел ударить по кнопке на скафандре и услышал жуткий крик:
– Се-ема! Семаааа!
Левкоев в ужасе открыл глаза и обнаружил себя лежащим на полу в салоне их квартиры в Рамат-Гане.
У двери стояла мама. Тихо попискивал китайский будильник, поставленный на 8.
– Сема, – сказала мама. – опять ты всю ночь играл на компьютере, заснул и упал с дивана. Вставай, умойся, завтрак на столе. Будешь опаздывать на работу и клевать носом – выгонят.
Сашу выгнали и тебя выгонят.